скачать книгу бесплатно
В общем, я с облегчением нашел Бумера в обществе не Софии, а семейства из семи, или восьми, или девяти человек – трудно определить, когда дети мечутся туда-сюда.
– Эта елка создана для вас! – вещал Бумер так, словно мог говорить с деревьями и ель сама ему сказала, что жаждет очутиться в столовой этой семьи.
– Она очень большая, – ответила мама семейства. Наверное, представила засыпанный иголками пол.
– О да, у нее очень большое сердце, – отозвался Бумер. – Поэтому вы и чувствуете с нею связь.
– Странно, – сказал отец семейства, – но я действительно ее чувствую.
Сделка совершилась. Принимая оплату по кредитной карте, Бумер заметил меня и помахал рукой. Я подождал ухода семейства, боясь ненароком наступить на одного из малышей.
– Ну и махину ты им всучил, – проводил я их взглядом. – Пылесосить замучаются.
Друг выглядел озадаченным.
– Зачем елку пылесосить? Она не пыльная. Хочешь сказать, она – пылесборник?
– Не елку, а пол.
– А пол зачем? Думаешь, у них грязно?
Мыслительный процесс Бумера непостижим и извилист. Частично поэтому я и удивлялся, как кто-то, столь прямолинейный, как София, может проводить с ним столько времени.
– Мне нужна елка для Лили. Особенная.
– Ты купишь Лили елку?
– Да, в подарок.
– Мне это нравится! А где хочешь ее купить?
– Я думал, тут.
– Ух ты! Отличная идея!
Бумер огляделся, бормоча себе под нос что-то, подозрительно похожее на «Оскар… Оскар… Оскар…»
– Кто такой этот Оскар? Коллега по работе? – не удержался я от вопроса.
– Деревья считаются коллегами по работе? Они тут со мной целый день… и мы ведем интересные беседы…
– Оскар – рождественское дерево?
– Оскар – идеальное рождественское дерево.
– Тут у всех елок имена?
– Только у тех, кто открыл их мне. Нельзя же просто подойти и спросить, как их зовут. Это бестактно.
Бумер отложил с дюжину елей, прежде чем добрался до Оскара. И когда вытащил его на свет, тот показался мне абсолютно таким же, как его собратья.
– Это он? – удивился я.
– Ты погоди… сейчас увидишь.
Бумер отнес Оскара в сторону от когорты елей, на тротуар. Дерево было на несколько футов выше его самого, но друг нес его так, словно тот был легким, как перышко. Необычайно деликатно Бумер поставил елку на крестовину, и стоило той оказаться на подставке, как что-то произошло – Оскар распростер руки и поманил меня под свет уличного фонаря.
Друг прав. Эта ель – то, что надо.
– Беру, – сказал я.
– Класс, – отозвался Бумер. – Мне завернуть его в подарочную бумагу? Раз это подарок?
Я уверил друга, что достаточно праздничной ленты.
* * *
Ловить такси подростку непросто. Ловить такси на пару с рождественским деревом почти невозможно. Поэтому до окончания смены Бумера я ходил по своим делам, а потом мы вместе отвезли Оскара на квартиру Лили в Ист-Виллидж.
Я редко бываю тут. Лили не приглашает меня, объясняя это тем, что не хочет беспокоить дедушку, но я думаю, она не хочет добавлять еще один элемент в творящийся у нее дома хаос. Ее родители сейчас проводят дома больше времени, чем последние несколько лет. Их присутствие должно бы сильно помогать ей, но, похоже, наоборот, обременяет: приходится заботиться еще о двух людях.
Дверь открыл Лэнгстон, и, увидев меня с Бумером и елкой, громко крикнул:
– Ух ты! Ух ты! УХ ТЫ!
Я подумал, что Лили дома и в пределах его слышимости. Но оказалось, они с дедушкой ушли на медицинский осмотр. Родителей тоже не было дома, так как общительные люди обычно не торчат дома в субботу. Значит, в квартире только мы трое и… Оскар.
Пока мы устанавливали ель на подставку в гостиной, я усиленно пытался не замечать, в каком плачевном состоянии находится дом. Такое ощущение, будто последние месяцы бедняга задыхался от пыли и выцветал. Я знал, как и чем живет эта семья, и понимал: дедушка вышел из строя, и Лили нет ни до чего дела. А именно они – настоящие хранители этого места.
Когда Оскар гордо расправил еловые ветви, я полез в рюкзак за гвоздем программы – предметами, которые, надеюсь, не будут отвергнуты.
– Что ты делаешь? – спросил Лэнгстон, видя, как я развешиваю на Оскаре украшения.
– Это крошечные индюшки? – воскликнул Бумер. – Ты украшаешь елку так же, как в Плимуте?
– Это куропатки, – объяснил я, показав деревяшку, вырезанную в форме птицы с большой дыркой по центру. – А точнее, куропаточные кольца для салфеток. В магазине, название которого я ни за что не произнесу вслух, украшений с куропатками не было. – Магазин называется «Рождественские воспоминания». Пришлось мысленно переименовать его в «Рождественские возлияния». – Если у нас двенадцать дней до Рождества, то пусть это и будут двенадцать дней до Рождества. Лили украсит остальную часть дерева сама. Но это будет куропаточное дерево. А наверху у нас будет… груша!
Я вытащил указанный фрукт из рюкзака, ожидая восхищения. Однако Лэнгстона перекосило.
– Нельзя водружать грушу на верхушку елки, – заявил он. – Она глупо смотрится. И сгниет через пару дней.
– Но это груша! На куропаточном дереве! – возразил я.
– Я понял, – заверил Лэнгстон.
Бумер заржал. Он явно ничего не понял.
– У тебя есть идея получше? – вызывающе спросил я.
Лэнгстон на миг задумался, затем ответил:
– Да. – Прошел к стене и снял с нее маленькую фотографию. – Вот.
Он показал мне снимок. Хотя фотографии было не меньше полтинника, я сразу же узнал дедушку Лили.
– Рядом с ним ваша бабушка?
– Ага. Любовь его жизни. Они были идеальной парочкой.
Парочка на куропаточном дереве. Изумительно.
Повесить снимок на дерево удалось далеко не с первой попытки. Мы с Лэнгстоном примеряли его на разные ветви, а Бумер уговаривал Оскара стоять смирно и не мешать нам. В конце концов мы примостили «парочку» почти у самой макушки ели, а снизу на нее поглядывали птицы.
Пять минут спустя входная дверь распахнулась, вернулись Лили с дедушкой. Хотя дедушку Лили до падения с лестницы я знал всего ничего, меня поразило то, каким маленьким и худым он стал. Его словно не лечили в больницах и реабилитационных центрах, а бесконечно стирали, из-за чего он постепенно усаживался и истончался.
Но его рукопожатие было по-прежнему крепким. Один взгляд на меня, и он тотчас протянул руку:
– Как жизнь, Дэш? – Если уж дедушка Лили пожимал руку, то пожимал знатно.
Лили не спросила, что я делаю у них дома, но этот вопрос отразился в ее уставших глазах.
– Как доктор? – спросил Лэнгстон.
– Получше гробовщика, – отозвался дедушка Лили. Он не впервые шутил так при мне, а Лили, наверное, слышала эту фразу уже сотни раз.
– А что, у гробовщика воняет изо рта? – вышел в коридор Бумер.
– Бумер! – воскликнула Лили. Теперь она была совершенно сбита с толку. – А ты тут откуда?
– К моему несказанному удивлению, – влез в разговор Лэнгстон, – твой Ромео принес нам довольно ранний рождественский подарок.
– Закрой глаза, – попросил я Лили, взяв ее за руку. – Позволь я сам тебе его покажу.
Пальчики Лили были слабыми, не то что у дедушки. Раньше при каждом соприкосновении нас словно прошибало током, теперь осталось лишь статическое гудение. Приятное, но еле заметное.
Лили закрыла глаза. И послушно открыла их, когда мы вошли в гостиную.
– Познакомься с Оскаром, – сказал я. – Твой подарок на первый день Рождества.
– Это парочка на куропаточном дереве! – закричал Бумер.
Лили молча разглядывала елку. Она выглядела удивленной, не более. Возможно, сказывалась сильная усталость. Затем, словно очнувшись, Лили улыбнулась.
– Правда, не стоило… – начала она.
– Я хотел этого! – поспешно прервал ее я. – Очень, очень хотел!
– А где парочка? – спросил дедушка Лили. Потом увидел фотографию, и на его глазах выступили слезы. – О. Понятно. Это мы.
Лили тоже увидела снимок, и если он и вызвал у нее слезы, то только в душе. Я, честно, не понимал, что у нее на сердце. Выражение лица Лэнгстона, который пристально всматривался в сестру, мне тоже ни о чем не сказало.
– Счастливого первого дня Рождества, – поздравил я.
Лили покачала головой.
– Первый день Рождества – само Рождество, – ответила она.
– Но не в этом году. Не для нас.
Лэнгстон предложил достать елочные украшения. Бумер вызвался помочь с коробками, за которыми решил сходить дедушка. Это выдернуло Лили из ее мыслей. Она потянула дедушку к дивану в гостиной, сказав, что в этом году он за украшением елки понаблюдает со стороны. Ему это явно не понравилось, но он знал, что, затеяв спор, ранит чувства Лили. Поэтому он послушно сел. Ради нее.
Коробки принесли в гостиную. Я понимал: пора и честь знать. Украшение елки – семейная традиция. Если я останусь, притворившись частью этой семьи, то буду ощущать это притворство так же сильно, как ощущаю, насколько тяжело дается Лили радостный вид и показное желание делать то, к чему мы ее побуждаем. Она украсит елку ради брата, дедушки и родителей. Она сделает это и для меня, если я останусь. Мне же хотелось, чтобы она сделала это ради себя. Хотелось, чтобы она, как и в прошлом году, чувствовала волшебный дух Рождества. Но для этого нужно нечто большее, нежели идеальная елка. Для этого, возможно, нужно настоящее чудо.
Двенадцать дней.
У нас осталось двенадцать дней.
Я всю жизнь избегал Рождества. Только не в этом году. В этому году мне больше всего хочется, чтобы в рождественские дни Лили снова стала счастливой.
Глава 2. Лили
Два голубка (на передаренном свитере)
13 декабря, суббота
Я зла на глобальное потепление по всем очевидным причинам, но больше всего я зла на него за испорченное Рождество. В это время года мы должны стучать зубами от холода и закутываться в пальто, шарфы и варежки. От нашего дыхания на улице должны образовываться облачка пара, а в воздухе ощущаться обещание снега. Семьи должны греться дома у разожженных каминов, попивая горячий шоколад и обнимая домашних любимцев. Лучший предшественник Рождества – вызывающий мурашки холод. С его наступлением приходит и хорошее настроение. Мы поем радостные песни, заготавливаем гору печений, собираемся на семейные посиделки с любимыми людьми и ждем самых важных подарков сезона. Предшествующие Рождеству дни не должны быть такими, как эти: мягкими, теплыми, двадцатиградусными. С разгуливающими в шортах покупателями, попивающими мятный латте со льдом (фу), и постоянно мажущими игроками фрисби, из-за которых выгульщикам собак в Томпкинс-сквер грозит сотрясение мозга. В этом году в словно весеннем воздухе не ощущается Рождества, холод не спешит к нам, поэтому и я не спешу радоваться лучшему времени года.
На улице холода не хватает, зато я ношу его внутри и пронизываю им Дэша, совершенно незаслуженно.
– Если тебе нужно идти, то иди, – сказала я бесцеремонно. Бесцеремонно. Слово из словаря Дэша – грубое, непостижимое, отчужденное. Странно, что оно вообще мне известно. Помимо миллиона связывающих меня по рукам и ногам обязательств еще приходится готовиться к экзаменам. Мысль об этом вызывает во рту привкус горечи. (Почему для поступления в университет необходимо изучать такие слова? Без них что, нельзя получить высшее образование? Как бы не так! Это просто ненужная трата времени, ненужная трата умственных усилий. Уверена, родители не расстроятся, если я не пополню свой словарный запас словом вроде бесцеремонно.)
– Ты же сама не хочешь, чтобы я остался? – спросил Дэш, словно выпрашивая позволения поскорее сбежать от моего докучливого дедушки и брата, который в лучшем случае будет его терпеть, а в худшем – страшно грубить. Мне неприятно видеть возникшую между Лэнгстоном и Дэшем вражду, но они, похоже, принимают ее за приятное спортивное состязание. Если бы в викторине «Своя игра» задали вопрос: «Что Лили знает об особях мужского пола?», верным был бы ответ: «Ничегошеньки!»
– Я хочу, чтобы ты делал то, что тебе по душе, – ответила я, но мысленно просила: «Останься, Дэш. Пожалуйста! Эта рождественская елка – чудо. Я даже не понимала, что мне не хватает ее – на Рождество, от тебя. И хотя мне нужно кучу всего переделать, больше всего на свете мне хочется сейчас украсить эту елку с тобой. Или чтобы ты присел на диван и смотрел, как я наряжаю ее, отпуская насмешливые замечания о языческой традиции, незаконно присвоенной христианством. Мне хочется, чтобы ты был рядом».
– Тебе нравится елка? – Дэш уже застегивал свое пальто, слишком жаркое для теплого дня, и смотрел на мобильный, словно чьи-то сообщения зазывали его в места получше моего дома и моей компании.
– Как она может не нравиться? – ответила я, не желая рассыпаться в дальнейших благодарностях. Не успела я начать разбирать украшения, как Дэш объявил о своем уходе – в тот самый момент, когда я открыла подарочную коробку из «Стрэнда», которую он вручил мне девятнадцатого января в честь дня рождения Патриции Хайсмит. Внутри коробки лежало красно-золотое елочное украшение с черным скетчем – изображением Мэтта Деймона в образе талантливого мистера Рипли. Кто еще, кроме Дэша, мог радостно вручить своей подружке рождественский подарок с лицом знаменитого литературного серийного убийцы? Подарок, из-за которого я стала обожать Дэша еще больше. (На это повлияла литературная составляющая, а не герой-убийца.) В феврале я убрала его подарок в большую коробку с рождественскими украшениями. В моей душе теплилась надежда, что, когда придет время снова наряжать елку, мы с Дэшем все еще будем вместе. И мы вместе. Но наши отношения эфемерны (экзаменационное слово, очень даже применимое к моей жизни). Они более не ощущаются реальными и будто существуют по обязательству: раз каким-то образом дотянули до этого дня, то теперь должны пережить рождественский сезон, поскольку именно с Рождества и начались. А потом можно перестать притворяться, что чувство, изначально столь настоящее и правильное, теперь ощущается… по-прежнему настоящим, но уж точно не неправильным.
– Позаботься об Оскаре, – сказал Бумер и отдал елке салют.
– Каком Оскаре? – удивилась я.
– Рождественском дереве! – ответил Бумер так, словно это очевидно и я обидела Оскара незнанием его имени. – Идем, Дэш, а то на рекламу опоздаем.
– Куда это вы, ребята? Далеко собрались? – с ноткой отчаяния в голосе спросил дедушка. После инфаркта и падения с лестницы ему приходится почти весь день сидеть дома. Его сил хватает лишь на то, чтобы пройти квартал или два, не больше, поэтому он всех гостей донимает вопросами о том, чем они заняты. Дедушке фактически подрезали крылья, он не привык к заточению. На самом деле ему стоило задать Дэшу и Бумеру другой вопрос: «Как можно быть такими грубыми? Принести прекрасную елку, а потом уйти, не дождавшись, пока ее – то есть Оскара, – нарядят? Что за невоспитанные мальчишки пошли?!»
– Идем фильм смотреть. Начнется через двадцать минут, – ответил Дэш. На его лице не было и тени вины, а ведь он не пригласил меня.
