Где ты?

скачать книгу бесплатно


Сьюзен положила руку на ладонь Филипа, и он тут же отвернулся, не желая, чтобы она видела тоску и разочарование в его глазах. Чувство одиночества сдавило его сердце. Он погладил пальцем руку Сьюзен. Ее кожа утратила гладкость, появились морщинки, и он старался на них не смотреть.

– Знаю, это трудно, – проговорила она. – Там невозможно сохранить нежную девичью кожу. Видишь, какие у меня ногти, а уж о ногах я вообще молчу. Что ты хотел мне показать?

Филип хотел показать ей свою студию на Манхэттене, ну да ладно, покажет в следующий раз. Он пристально поглядел на нее, и выражение его глаз изменилось. Сьюзен поглядела на часы.

– Сколько у тебя времени?

– Два часа.

– Всего-навсего?!

– Мало, конечно, но ты не представляешь, как мне пришлось изворачиваться, чтобы удрать и сделать этот крюк.

Она вытащила завернутый в коричневую крафтовскую бумагу пакет и положила на стол.

– Отнеси этот пакет по адресу, очень тебя прошу! Это наша контора в Нью-Йорке – и липовый предлог, которым я воспользовалась, чтобы повидаться с тобой.

Филипп даже не взглянул на пакет.

– Я думал, ты работаешь на гуманитарную организацию. Мне и в голову не приходило, что ты в воспитательном лагере.

– Теперь ты знаешь!

– Расскажи поподробнее.

За два года она успела хорошо себя зарекомендовать. Ее направили в Вашингтон дать обоснование запрошенным кредитам, а потом она должна как можно скорее вернуться с медикаментами, перевязочными материалами и непортящимися продуктами.

– А пока они будут все это паковать? У тебя же будет какое-то время.

– Паковать все буду я сама! Для этого я и приехала! Я должна забрать с собой только то, что нам действительно нужно, а не тонну всяческой ерунды, которую они готовы нам спихнуть.

– А что конкретно вам необходимо?

Она сделала вид, что достает из кармана список и читает его:

– Ты идешь по левому проходу, а я – к холодильникам в глубине магазина, встречаемся у касс. Ты все запомнил? Нам нужны школьные принадлежности, триста тетрадок, девятьсот карандашей, шесть классных досок, сто упаковок мела, учебники испанского, пластмассовая посуда, вся, которая найдется на полках, примерно шестьсот тарелок, две тысячи ножей, столько же вилок и вдвое больше ложек, девятьсот одеял, тысяча пеленок, тысяча полотенец, сотня комплектов постельного белья для диспансера…

– Лично мне нужна только ты, Сьюзен.

– …две тысячи компрессов, триста метров хирургической нити, оборудование для стерилизации, стоматологические инструменты, иглы, стерильные тампоны, расширители, зажимы, пенициллин, аспирин, антибиотики широкого действия, анестетики… Извини, это не слишком забавно.

– Ну, не все так плохо! Я могу хотя бы полететь с тобой в Вашингтон?

– Тебя со мной не пустят. И представь себе, в лучшем случае нам дадут лишь двадцатую часть того, что нам нужно.

– Ты уже говоришь «нам», говоря о тех местах?

– Да? Я не заметила.

– Когда ты вернешься?

– Понятия не имею. Думаю, через год.

– Но в следующий раз ты останешься?

– Филип, не делай из этого трагедии. Если бы один из нас уехал учиться в университет на другом конце страны, было бы то же самое, разве нет?

– Нет, каникулы не длятся два часа. Ладно, не буду занудствовать. Мне грустно, и у меня не получается это скрыть. Сьюзен, ты всегда будешь выбирать любые предлоги, лишь бы с тобой этого не произошло?

– Не произошло чего?

– Ты боишься потерять себя, привязавшись к кому-то. Прекрати смотреть на часы!

– Я вижу, что пора сменить тему, Филип!

– Когда ты остановишься?

Она выдернула руку, глаза ее сузились.

– А ты?

– В чем, по-твоему, я должен остановиться?

– В твоей великой карьере, посредственных эскизах, твоей мелочной жизни.

– Теперь ты злишься!

– Нет, просто я, в отличие от тебя, говорю прямо: вопрос лишь в том, какие подобрать слова.

– А я просто скучаю по тебе, Сьюзен, и имею слабость тебе в этом признаваться. Ты и понятия не имеешь, в каком бешенстве я иногда бываю.

– Наверное, это мне нужно было выйти из бара и снова в него войти. Мне действительно очень жаль. Клянусь, я не думала, что говорю.

– Но, если ты так думала, пусть даже и не совсем так, это не меняет дела.

– Но я не хочу останавливаться, Филип. Во всяком случае, сейчас. Я живу трудной жизнью, иногда невыносимо трудной, но мне кажется, что я действительно делаю что-то важное.

– Именно это меня и бесит, именно это я и нахожу абсурдным.

– И что же тебя бесит?

– Что я не могу вызвать у тебя подобных чувств, что ты отзывчива только на боль других, чужая боль помогает тебе бежать от своей, с которой ты боишься встретиться лицом к лицу.

– Ты достал меня, Филип!

Неожиданно он повысил голос, чем несказанно удивил ее, и – редкий случай – у нее не хватило духу его прервать, хотя ей совсем не нравилось то, что он говорил. По его мнению, дело было совсем не в ее человеколюбии. По его мнению, Сьюзен пряталась от своей жизни и жила чужой с того печального лета, когда ей исполнилось четырнадцать лет. Спасая жизни других, она пыталась спасти своих родителей, чувствуя себя виноватой в том, что в тот день не заболела страшным гриппом, и тогда бы они остались дома.

– Не смей меня перебивать, – произнес он властно. – Я отлично знаю, что ты чувствуешь и как будешь защищаться. Мне хорошо знакомо любое выражение твоего лица. Правда в том, что ты боишься жить и, чтобы преодолеть этот страх, ты отправилась помогать другим. Но так ты себе не поможешь, Сьюзен, ты не за свою жизнь борешься, а за чужую. Какой странный выбор – пренебрегать теми, кто тебя любит, и отдавать свою любовь тем, кто тебя никогда в глаза не видел! Я знаю, тебя это поддерживает, но ты-то себя не знаешь.

– Иногда я забываю, что ты меня так любишь, и мне стыдно, что я не умею любить тебя так же.

Стрелки часов бежали с неумолимой быстротой. Филип смирился. Ему так много хотелось сказать ей, ну да ладно, он ей напишет. У них почти не было времени просто побыть вдвоем, впервые за два долгих года ожидания. Сьюзен чувствовала усталость. Она нашла, что Филип повзрослел, возмужал. Он счел это комплиментом. «Ты еще больше похорошела». Оба понимали, что этих кратких мгновений недостаточно. Когда скрипучий голос по громкоговорителю известил о начале посадки на ее рейс, Филип не тронулся с места. Сьюзен поглядела на него.

– Я провожу тебя до дверей только тогда, когда ты пробудешь со мной не меньше четырех часов, учти на будущее. – Он заставил себя улыбнуться.

– Какие у тебя губы, Филип! Ты похож на Чарли Брауна!

– Я рад, это твой любимый мультик!

– Я дурака валяю, но ты же знаешь…

Сьюзен встала. Он взял ее за руку и сжал.

– Знаю. Беги!

Он поцеловал ей ладонь, а она, наклонившись, чмокнула его в самый уголок губ. Выпрямившись, она ласково погладила его по щеке.

– Вот видишь, и ты стареешь! Колешься!

– Как всегда, через десять часов после бритья. Беги, а то опоздаешь!

Сьюзен развернулась и пошла к выходу. Она была уже в конце прохода, когда он крикнул ей вслед, чтобы она берегла себя. Не оборачиваясь, Сьюзен подняла руку и помахала. Тяжелая деревянная дверь медленно закрылась за ней. Филип еще с час просидел за столиком после того, как ее самолет растворился в небе. Потом на автобусе вернулся в Нью-Йорк; была уже ночь, и он решил побродить по улицам Сохо.

У ресторана «Фанелли» он замедлил шаг. Круглые плафоны освещали желтым светом матовые стены. Висящие в деревянных рамах портреты Джо Фрезера, Луиса Родригеса, Шугара Рея Робинсона, Роки Марчиано и Мохаммеда Али смотрели в зал, где смеющиеся мужчины поглощали гамбургеры, а женщины кончиками пальцев осторожно брали жареную картошку. Филип прислушался к себе: нет, есть ему не хотелось. И он отправился домой. В Вашингтоне Сьюзен вошла в номер отеля. Филип в это же самое время стоял в спальне и смотрел на кровать. Коснувшись правой подушки, он вернулся в пустую гостиную. Он не стал убирать со стола, а лишь долго молча смотрел на него, а потом отправился спать на диван. Пакет он отнесет завтра.

3

10 октября 1976 года

Сьюзен,

мне следовало бы написать тебе гораздо раньше, но я никак не мог подобрать нужные слова. И потом, мне казалось, что на этот год я исчерпал лимит высказанных тебе глупостей, и поэтому пережидал, только и всего. Надеюсь, ураган, налетевший на Мексику, вас не затронул? В прессе пишут, что погибло примерно две тысячи пятьсот человек и четырнадцать тысяч ранено. Мексика не так далеко от тебя, и каждая скверная новость из соседнего с тобой региона меня пугает. Мне так хочется, чтобы ты забыла нашу ссору. Я не имел права говорить тебе то, что сказал, я не хотел тебя осуждать и очень об этом сожалею. Я знаю, порой я сам так глупо тебя провоцирую. Виной всему моя дурацкая самоуверенность. Как будто мои слова могли бы заставить тебя вернуться, а мои мысли и чувства изменили бы ход твоей жизни… Говорят, некоторые великие истории любви начинались с прекращения судебного процесса. Ответь мне поскорее. Дай о себе знать.

Люблю.

Филип

11 ноября

Филип,

я получила твое письмо и… Ты имел полное право. Ты был неправ, но и на это у тебя есть право, и, пусть ты этого не хотел, но в словах твоих прозвучало осуждение. Я их не забыла. Наоборот, я часто над ними размышляю, иначе зачем вообще было их говорить? Лиза – так назвали столь обеспокоивший тебя ураган – прошла стороной. Тут и так все настолько сложно, что иной раз просто руки опускаются. Страна совершенно удивительная. Кровь мертвых уже высохла под землей. Из жалких обломков выжившие восстановили свои дома, собрали то, что осталось от их семей и жизней. Я приехала сюда в полной уверенности, что я умней, образованней, тверже, чем они. Но с каждым прожитым здесь днем я все больше убеждаюсь, что они сильнее меня, а я гораздо слабее.

Мне кажется, чувство собственного достоинства делает их воистину прекрасными. Это совсем не то, что помогать жителям, пострадавшим от военных действий. Здесь грязную войну ведут ветры и дожди. Здесь нет ни хороших, ни плохих, только человечность и доброта среди ужасающей разрухи. Только благодаря мужеству здешних людей возрождается жизнь на этом пепелище. За это я их и люблю и точно знаю, что именно их мужество восхищает меня больше всего. Я приехала сюда, считая их жертвами, но они каждый день доказывают мне, что они вовсе не жертвы, и дают мне куда больше, чем я им. В Монтклере моя жизнь не имела бы смысла, я не знала бы, что с ней делать. Одиночество делает нетерпеливым, а нетерпение убивает детство. Не принимай близко к сердцу то, что я тебе скажу, но я чувствовала себя ужасно одинокой в наши юные годы, которые мы провели вместе. Я знаю, я была слишком порывистой, я и сейчас такая. Эта потребность нестись вперед вынуждает меня жить в том темпе, которого ты не понимаешь, потому что он тебе не свойствен.

Я уехала, не сказав тебе нечто очень важное: Филип, я очень по тебе скучаю и часто перелистываю наш фотоальбом, снова и снова рассматривая дорогие нам обоим фотографии нашего детства. Прости меня за то, что я такая, какая есть, не способная жить ради другого.

Сьюзен

***

Таймс-сквер. В шумной толпе, всегда собирающейся здесь в канун Нового года, Филип встретил университетских приятелей. Огромные цифры зажглись на фасаде здания «Нью-Йорк таймс». Наступила полночь, начался новый, 1977 год. На головы присутствующих, обменивающихся поздравлениями, обрушился дождь конфетти. Филип чувствовал себя одиноким среди всех этих веселых, целующихся людей. Какие же они странные, эти дни, в которые, согласно календарю, положено радоваться. Вдоль заграждения, пробираясь сквозь толпу, шла молодая женщина. Она нечаянно толкнула Филипа, обошла его, обернулась и улыбнулась. Он поднял руку и помахал ей. Она кивнула, словно извиняясь, что не может двигаться быстрей. Их разделяло уже три человека, казалось, поток уносит женщину вдаль. Филип поспешил протиснуться между двумя растерянными туристами. Женщина пропала, потом он увидел ее вновь, она словно бы вынырнула на поверхность, чтобы глотнуть кислорода. Филип старался изо всех сил не потерять ее из виду. Дистанция между ними сократилась, до нее уже можно было докричаться среди шумной толпы. Последний рывок, и Филип, оказавшись наконец рядом с ней, схватил ее за руку. Женщина удивленно оглянулась, и он, улыбнувшись, скорее прокричал, чем сказал:

– С Новым годом, Мэри! Если пообещаете не царапать мне руку, я приглашаю вас выпить по стаканчику, пока прилив не схлынет!

Улыбнувшись, она ответила:

– Однако вы делаете успехи, а ведь говорили, что очень застенчивы!

– Это было больше года назад. У меня было время исправиться.

– Вы много тренировались?

– Еще пара вопросов в этом шуме, и я оглохну! Не возражаете, если мы отправимся в какое-нибудь более тихое местечко?

– Я была тут с друзьями, но, по-моему, я окончательно их потеряла. Мы собирались встретиться в Даунтауне. Хотите присоединиться?