скачать книгу бесплатно
В результате эти «улучшатели» создали миллионы дебилов… Десятки миллионов, может быть, сотни миллионов. Тогда их никто не успевал считать. На волне очередного «хайпа» они стремительно плодились, преимущественно среди планктона высокотехнологичных мегаполисов. А потом они очень быстро, лет за десять, почти все погибли.
Первыми – «боевые варианты». Потому что, понятное дело, в том мире эти технологии сразу подгребли под себя военные. Первые «чипы памяти» были включены в электронные системы управления «воинов будущего». Загружаемая в эти «боевые чипы памяти» информация была соответствующая: данные о всевозможных видах вооружений, боевые уставы, карты и географические данные, данные о природных условиях, растительности, животных территорий «возможных театров военных действий», данные о стратеги и тактики «вероятных противников», о его физиологических и психологических особенностях… Был большой массив «гуманитарных» и культурологических данных: переводчики множества языков, данные по этнографии, особенностям культуры и специфики менталитета всё тех же «вероятных противников», «территорий размещения»… Но последними данными редко пользовались. Да и, вообще, самостоятельно эти «чипы памяти» обычные бойцы почти не использовали. Потому что те индивидуальные системы управления, частью которых чипы являлись, были включены в сложную иерархическую много уровневую систему принятия решений первых боевых ИИ-систем. И, обычно, именно эти системы принятия решений активировали соответствующие разделы памяти, вытягивали из неё нужную информацию для осуществления задачи, поставленной индивидуальной системе управления бойца. Эти «чипы памяти» с достаточно полной нагрузкой использовались лишь при выполнении особых, специальных заданий, когда индивидуальные системы управления работали в автономном режиме или в режиме небольшой автономной группы.
Самые серьёзные проблемы – помимо проблем биологической совместимости, присущих первым моделям, – с такими «чипами памяти» стали возникать, когда у тех «воинов будущего» заканчивались контракты, и им надо было «возвращаться к мирной жизни». Понятное дело, были созданы специальные программы адаптации. Они сводились, в основном, к тому, что в «чипах памяти» стиралось всё, что хоть как-то расценивалось военными как «секретные данные», и туда «догружалось» всё, что по мнению специалистов центров адаптации нужно будет в «мирной жизни». В первую очередь подгружался обширнейший справочник товаров и услуг, но системы классификации, отбора товаров и услуг этих сегментов чипов памяти в разных центрах адаптации были разными. Они формировались компаниями, выступавшим спонсорами этих центров. Потом подгружался убогий набор сведений по истории, культуре, географии, социальных отношениях и прочей «гуманитащниной», которая уже была сгруппирована в комплексы ещё более убогих стереотипов массового сознания, политических и идеологических мифов. На завершающем этапе «чипы памяти» загружались «профессиональной информацией» в зависимости от предпочтений, выказанных самим бойцом, возвращающимся к мирной жизни, и представлений специалистов центров о востребованности профессий на рынке труда.
Хотя, этих «воинов будущего» и пытались максимально лишить индивидуальности, превратить в боевых роботов, они, всё равно, в своей основе оставались людьми. У них всё ещё был свой мозг, своя неравная система, привычки, навыки, динамические стереотипы и прочие явные и срытые индивидуальные особенности, сформированные до службы и за годы службы. И всё это как-то не очень сразу состыковывалось с тем, что им подзагружали в обновлённую память. Всё это должно было притереться, утрястись. А это дело индивидуальное: кому-то хватит и несколько месяцев, а кому-то и годы нужны. Но на такую притирку и утруску в центрах адаптации отводилось, максимум, два месяца, поскольку всё это требовало денег и не малых. И у вернувшихся к мирной жизни «воинов будущего» стало массово «сносить крышу». Сформированные «патерны», «энграммы» нейронных связей своей, биологической памяти, обращаясь к «чипам памяти», находили непонятные, не читаемые ответы. А подсказываемые новыми «чипами памяти» ответы и решения, наоборот, не находили адекватного отклика в сложившихся системах нейронных связей памяти. Баланс возбуждающих и тормозящих сигналов нарушался. У людей возникали неадекватные реакции в совершено обыденных ситуациях, их накрывали приступы умопомешательства. Кому-то удавалось с ними успешно справиться, кому-то нет. Иные кончали суицидом. Другие погибали, когда кто-то пытался защититься от их немотивированных вспышек агрессивности… В общем, обычный «послевоенный синдром», который впервые мир массово пережил ещё после Первой Мировой войны, а потом он стал «хронической болезнью» «западной цивилизации». Но теперь этот синдром переживался в гораздо более массовых, непредсказуемых и опасных формах.
Большая часть этих «воинов будущего» покрошила друг дружку в мясорубках смутного времени, выпавшего на годы раннего детства Александра. Причём, часто эти «воины будущего» крошили «дружественным огнём» своих товарищей по оружию. Потому что уже тогда главным средством уничтожение живой силы противника стало не её прямое поражение, а захват контроля над системами управления этих воинов. И, когда такой перехват контроля удавалось осуществить, хоть, на несколько минут, получив «новую боевую задачу», эти «воины будущего» начинали бездумно, но очень профессионально, уничтожать своих «товарищей по оружию». Впрочем, тогда и само понятие «товарищ по оружию» почти утратило свой смысл. Все эти «воины будущего» были наёмниками, в бестолковой сумятице того времени невозможно было понять, кто за что воюет. И эти бойцы, просто, тупо выполняли «поставленные задачи». И в случае неудач, просто меняли хозяев, и целью их заданий становились недавние товарищи.
А к концу того смутного времени они, вообще, стали дешёвым расходным материалом. Тогда производство боевых ботов достигло необходимого уровня рентабельности для их массового производства. Были разработаны десятки моделей боевых ботов, заточенных на выполнение различных боевых задач, сгруппированные в разнообразные ИИ-комплексы. И их использование стало более надёжным, эффективным и дешёвым. Люди сохранились лишь в спецподразделениях для выполнения, «деликатных миссий» и специальных операций. Но для бойцов этих подразделений уже не применялись старые кондовые «чипы памяти», грубо, напрямую вмешивающиеся в работу биологической памяти, а, чаще, просто её подменяющие. Недоработки старых чипов памяти учли. И перешли на диалоговые системы, с внешними «эдвайзерами», с индивидуально настраиваемыми и подстраиваемыми чипами памяти, включёнными в эти «эдвайзеры». Но и немало старых моделей «воинов будущего» выжило в той мясорубке, и сейчас они продолжают «работать» в бандах серых и чётных зон, вроде «Амбалов» и «Монстров» из серой зоны, окружающей Город
.
………………………………………………………………………………………………
Поначалу жертвами первых «чипов памяти» стали поклонники «электронных новинок». Многие миллионы этих закомплексованных, полуобразованных и недалёких, но очень «амбициозных» людей, тут же стали всю эту электронную дрянь в себя вживлять. Кто «по приколу», кто на волне очередного «хайпа», кто в надежде «получить конкурентные преимущества». Производители первых «чипов памяти» использовали их как бесплатных «подопытных кроликов». И в рекламных целях. Периодически в «медийное пространство» вбрасывались сказочные истории, как какой-то неприметный клерк, вживив последнюю модель MC такого-то производителя, вдруг, взлетал по карьерной лестнице.
Несмотря на то, что с самого начала «чипы памяти» делали из максимально возможно биологически совместимых материалов, надёжной биосовместимости удалось достигнуть не сразу. Да и рекламируемая «миниатюрность» по современным понятиям была сомнительна. Поэтому поначалу «чипы памяти» часто просто отторгались. Иногда вскоре после их вживления, иногда спустя месяцы и, даже, годы. Последствия таких отторжений редко приводили напрямую к трагическим последствиям, но надолго делали человека не совсем полноценным. Не сразу полноценно удалось решить проблему нагрева и собственных электромагнитных полей «чипов памяти». Даже, те минимальные уровни этих воздействий, которые по началу считались безопасными, как стало выясняться уже через год-два, провоцировали и раковые заболевания мозга, и приводили к функциональной атрофии участков мозга, расположенных в непосредственной близости от места вживления чипов памяти.
Были и более отдалённые последствия в нарушениях функционирования мозга. Неработающие органы и системы начинают деградировать, а в отдалённой перспективе и отмирать. Это закон природы, который «улучшатели человека», не знали или в полной мере не учли. У тех, кому устанавливали те первые «чипы памяти», память собственного мозга тоже довольно быстро начинали деградировать, вплоть до уменьшения соответствующих областей мозга и общего ослабления их активности. А в сложно устроенной общей системе работы мозга это рано или поздно приводило к деградации умственных способностей. Были и просто откровенные умопомешательства, потому что работа «чипов памяти» противоречила основному принципу работы мозга. Мозг «ленив», он постоянно «тормозит» и лишь, когда появляется серьёзная необходимость, возбуждается. А «чипы памяти» искусственно подолгу держали его в возбуждённом состоянии. И мозг не выдерживал. Его «переклинивало».
Но это выявилось попозже. А сразу часто стал проявляться «ментальный дисбаланс», когда выдаваемая чипами памяти информация, не успевала не то что «перевариваться», а даже ретранслироваться. А при такой ретрансляции счастливого обладателя «чипа памяти» часто начинало заносить куда-то не туда. Например, при обсуждении какого-то проекта вместо ответа на конкретный вопрос он начинал излагать «историю вопроса» от царя Гороха. Или во время обычного small talk на деловой вечеринке в ответ на обычное светское замечание о стоящей нынче замечательной (или, наоборот, ужасной) погоде, начинал выдавать подробную информацию об особенностях атмосферных процессов в данном регионе. Ну, и тому подобное… Были проблемы и с запросами, активирующими чипы. Самое неприятное, когда чип, вдруг, реагировал на какой-нибудь, «фоновый запрос», вопрос или, просто, замечание, никак не относящиеся ни к тебе, ни к тому, что ты сейчас делаешь. У чипоносителя что-то там «щёлкало», и он, вдруг, начинал исторгать из себя поток никому сейчас не нужной и не интересной информации. Например, во время обычной поездке на экспрессе, услышав дежурную информацию о том, что экспресс через пять минут прибывает в Страсбург, вдруг, начинал всем, кто находился с ним в одном вагоне, рассказывать, что первый железнодорожный вокзал в Страсбурге был построен в 1854 году… и так далее, вплоть до последней модернизации, проведённой два года назад. А услышав, как сосед по столику в ресторанчике, заказал чешское пиво, вдруг, начинал ему рассказывать рецепты чешских брамбораков, которые должны, ну просто изумительно, подойти к заказанному его соседом пиву… Но это были ещё не самые худшие варианты. Хуже было, когда от человека требовали срочного ответа на конкретные вопросы, а он, не справляясь с потоком выдаваемой чипом информации, судорожно выкрикивал какие-то обрывки фраз: «… расчётное предельное состояние… деформация динамических нагрузок… в возможных неблагоприятных условиях… предотвращение коррозии… местные повреждения… нормативы нагрузок… предельное состояние… просадки основания…».
Когда очевидные недоработки первых «чипов памяти» более или менее успешно удалось преодолеть, началось их планомерное внедрение.
Вообще-то, преобразование тела человека в интерфейс для прямого взаимодействия с «цифровой средой» и трансформация системы образования в технологию быстрой загрузки знаний в людей-гибридов, – было изначально главной целью модели «цифрового общества», выстроенной на идеях «трансгуманизма», которой бредили глобалистские элиты на кануне Большого Обвала
.
И после того, как «чипы памяти» прошли проверку на «войнах будущего» и добровольцах-энтузиастах, у этих элит сложилось впечатление, что долгожданный момент перехода к «трансгумманистическому обществу» наступил.
На первом этапе MC стали вживлять взрослому, уже работающему, населению. В первую очередь «офисному планктону», людям, занятым в «junk jobs» (которой, несмотря на всякую автоматизацию, информатизацию, роботизацию, меньше не становилось) и стремительно множащейся армии безработных, которую пополняли специалисты умирающих профессий, вымывающийся «средний класс»…
А затем попытались внедрить в систему массового образования.
Вся эта глобалистская, «цифровая» элита бредила идеей всеобщего тотального контроля. Поэтому те первые MC, прежде всего, выполняли функцию всеохватывающего контроля «работников», кто, где, когда и чем занимается и занимался. Кроме того, в чипы памяти негласно включали системы контроля эмоциональных состояний и подавления тех из них, что расценивались как агрессивные и асоциальные.
А дальше, как говорится, каждому своё.
Для «мусорных работников» вместо того, чтобы тратить время и деньги на, даже, самое элементарное обучение и инструктирование, проще было поручаемую работу расписать на последовательность простых операций, выполнение которых чип памяти своевременно подсказывал. Даже, когда для выполнения такой «мусорной работы» были созданы соответствующие роботы, биоботы…, их стоимость, затраты на их настройку и обучение, часто, обходилось дороже, чем использование человека, превращённого в робота.
Что касается всякого «планктона» и «балшит-работы», то здесь создатели «цифрового общества», как говориться, «подчищали» сами за собой. Потому что вся эта публика, получившая «кнопочное» образование, было настолько тупой и некомпетентной, что, даже, при выполнении своей «кнопочной работы», постоянно «тормозила» и «косячила». Так что какой-то «надсмотрщик» в их башке, который вовремя предотвращал их «косяки», подсказывал правильные действия, и который постоянно держал их в «рабочем тонусе», был просто необходим. Особенно, когда это были очень сложные для них операции, предполагавшие последовательность больше чем из трёх действий,..
Безработным Социальные службы, Центры занятости закачивали в чипы памяти какие-то данные, необходимые для «мусорной» и «балшит» работы (какой – значение не имело, потому что реально никто не думал, что им придётся этой работой заниматься, а, если, всё-таки, придётся, чип памяти всегда можно «перепрошить»). Но чем дальше, тем больше такие чипы стали использовать как «Иллюзионы»
. Многие из тех, кто имел работу, тоже всё больше стали этим баловаться. Но в нерабочее время, потому что вся работа чипов памяти в рабочее время жёстко контролировалась…
Некоторые чипоносители получили на какое-то время реальные преимущества. В основном, всякие помощники, консультанты, эксперты, адвокаты, операторы…
Как правило, такими быстро продвинувшимися счастливчиками были люди, которые к моменту вживления «чипов памяти» имели достаточно большой жизненный, профессиональный опыт и неплохо развитый гибкий собственный мозг. Благодаря этому им удавалось успешно взаимно адаптировать работу своего мозга и «чипов памяти», и, даже, вполне успешно сопоставлять, обобщать информацию по разным запросам, выдаваемую из разных сегментов «чипов памяти».
Но преимущества эти были недолгими. От силы семь-восемь лет. С развитием персональных информационно-аналитических интеллектуальных систем («карманного ИИ», как тогда говорили), появлением сначала корпоративных, а потом и персональных «эдвайзеров», чипоносители утратили все свои «конкурентные преимущества». А в катаклизмах смутного времени, захлестнувших преимущественно мегаполисы, они гибли одними из первых. Потому что нормальная человеческая память гармонично соединяет разные типы памяти, каждая из которых работает со своими объектами: тактильная, двигательная, зрительная, слуховая, эмоциональная, рассудочная, интеллектуальная…
От попыток совмещения собственно человеческой памяти с «чипами памяти» по принципу прямого подключения «выходных контактов» «чипов памяти» с синапсами человеческой памяти очень скоро пришлось отказаться. Этот принцип совмещения биологической и искусственной, электронной памяти, основанный на поверхностном представлении о работе памяти и мозга, вообще, как системы передачи импульсов по нейронным сетям, просто не работал. Самые важные процессы происходят в «точках контактов» синапсов. «Срабатывание» этих контактов определяется сложными биохимическими реакциями, в которых участвуют гамоны, множество других белков, синтезируемых по «спец программам» РНК, окружающая нейроны глия… потом все эти «квантовые процессы»… В общем, в этом направлении не удалось, даже, создать сколько-нибудь успешно работающие лабораторные прототипы. Этот принцип достаточно успешно работал при передачи ограниченного набора управляющих команд (она использовалась в системах управления «воинов будущего» и «junk jobs») или в целях подавления «асоциального поведения» (эту систему скоро передали в Модулям Безопасности).
Поэтому в «рабочих вариантах» чипы памяти только выдавали готовую информацию в вербальной или визуальных формах. Преимущественно в вербальной, в первых вариантах напрямую выдаваемой в «слуховые центры» мозга. С передачей визуальной сразу возникли проблемы. Поначалу её тоже пытались передавать непосредственно в сетчатку или «зрительные центры» мозга, по типу первое время очень рекламируемой «дополненной реальности». Но эта информация некорректно ложилась на зрительную информацию, получаемую естественным зрением. Часто её подавляла, так, что человек терял способность ориентироваться в окружавшей его жизненной среде. Прямая передача визуальной информации имела и негативные физиологические последствия, прежде всего, так называемое «выгорание сетчатки». Поэтому скоро этот способ трансляции визуальной информации стали осуществлять только по медицинским показаниям, в случаях полной или значительной, более восьмидесяти процентов, утраты зрения. В остальных случаях стали использовать линзы и искусственные хрусталики.
Но от массового использования искусственной хрусталиков тоже скоро отказались примерно из тех соображений, что и при отказе от прямого воздействия на сетчатку, а спецлинзы стали использовать только для особых случаев. В обычных условиях вернулись к использованию разных видов очков, пенсне и пр. На какое-то время, вдруг, вернулась мода на монокли… По рассказам отца тогда считалось особым шиком во время совещания, на конференции, во время светской беседы или на обычном тусняке, вдруг, лёгким отточенным изящным движением закинуть в глаз монокль. И твоё лицо сразу приобретало умное, загадочное и немного надменное выражение (странная особенность у монокля, даже, самой добродушной физиономии это стёклышко в одном глазу придаёт надменное выражение). Все на тебя начинали смотреть с боязливым уважением в ожидании, что сейчас выдашь что-нибудь умное. Но как правило ничего такого – в смысле выдачи чего-то умного, – не следовало. Потому что, обычно, в своём монокле ты просматривал клипы или какой-нибудь сериал, спасаясь от скуки. А другим глазом – без монокля, – ты старался следить время от времени за тем, что происходило вокруг, чтобы совсем не выпасть из реальности. Особо популярны монокли были во время путешествий, когда рядом было много незнакомых людей – в самолётах, экспрессах, автобусах… Пользоваться очками или линзами с полным погружением в виртуальную реальность при тогдашнем разгуле преступности и обилии всевозможных мошенников, было опасно. Надо было хоть одним глазом контролировать ситуацию.
Однако, главное, «чипы памяти» никак не были связаны с прочими видами памяти. И, даже, в обыденных ситуациях эти чипоносители сплошь и рядом оказывались беспомощными. Они могли детально рассказать об устройстве и принципах работы какого-нибудь прибора, но как только вставал вопрос о его, даже, не ремонте, а просто о перенастройке, они оказывались беспомощны, потому что у них практически отсутствовала собственная моторная память, «память рук». В лучшем случае они очень долго и коряво пытались воспроизвести зачитываемые или демонстрируемые их чипами памяти пошаговые инструкции. И то в результате редко что путное выходило. При этом они в большинстве своём были очень глупы, не способны к самостоятельному мышлению. У них наблюдалась прогрессирующая деградация умственных способностей. Происходила атрофия многих участков мозга, утрачивались когнитивные функции, навыки мышлении, неспособности концентрировать внимание и не только запоминать, но и даже понимать прочитанное. Происходила задержка речевого развития, исчезали навыки письма и сама способность к чтению.
Кроме того, мы мыслим образами, системами образов, которые формируются нашим опытом и всеми видами нашей памяти. Эти системы образов очень индивидуальны и постоянно меняются по ходу нашей жизни. А у чипонасителей эти системы образов сначала замораживались на недоразвитом уровне, а затем начинали деградировать. Поэтому не прекращающиеся до сих пор попытки «читать чужие мысли» и, тем более, ими управлять так и не дали сколько-нибудь значимых результатов. В самом продвинутом варианте удаётся управлять достаточно ограниченным набором действий, разгадывать паталогические, социально опасные настроения и намерения или запускать, активировать в нужный момент более сложные программы, которые были заранее сформированы и отточены.
И у чипоносителей был слабо развит собственный центр принятия решений, своё собственное управление воспоминаниями, информацией, выдаваемой чипами памяти. Они не могли оперативно выделять практически значимую информацию, адекватную сложившийся ситуации. Потому что такие центры принятия решений формируются жизненным опытом, опытом, который складывает в некую целостность значимую информацию всей системы памяти. В любой сколько-нибудь критической ситуации такие чипоносители «захлёбывались» информацией, не в состоянии принять самостоятельное решение. И, чем более экстремальной была ситуация, тем быстрее «захлёбывались», потому что инфа чипами памяти выдавалась всё быстрее. И с ней невозможно было справиться, её обработать. Они впадали в ступор или им просто «сносило крышу».
В смутное время они гибли быстрее и чаше, чем менее «технологически продвинутые» их товарищи по несчастью. Впрочем, некоторые их них в первое время неплохо устраивались. В том месиве «зон хаоса», где первым делом рушилась вся инфраструктура, транспортная, энергетическая, бытовая… и информационная тоже, таких чипоносителей использовали как ходячие информационные базы. Если, конечно, их чипы памяти были в достаточном количестве напичканы практически значимой информацией, а не базами законов, которые теперь никто не исполнял, историей курса акций всех фирм за последние сто лет, десятков индексов за то же время всех бирж, которые тогда рухнули…
С такими вариантами выживших в смутные времена носителями тех «чипов памяти» Александру приходилось сталкиваться несколько раз. С самым экзотическим он столкнулся в первые «студенческие годы». Он тогда изучал среди прочего палеоботанику, и его пригласили в Институт палеоботаники Сахи пройти что-то вроде практики. Среди прочего их на несколько дней вывезли в «Цветочную долину». У границ этого заповедника в одной из деревушек Александр встретил интересного персонажа.
По словам местных жителей, он пришёл в это селение много лет назад вместе с небольшой группой буддистских монахов. Монахи ушли, а он остался. Никто не помнил почему. К нему относились, если не как к святому, то как пророку или прорицателю. Кто он такой и откуда, узнать было невозможно. Попытки расспросить его самого, ни к чему не привели. В ответ на вопросы, кто он, откуда, что здесь делает, заданные на английском, он начал читать сонеты Шекспира на староанглийском. На те же вопросы, заданные по-французски и по-немецки, он ответил виршами на старофранцузском и старонемецком. Очевидно, что-то малоизвестное из вагантов и миннезангов. Но преимущественно он читал священные тексты на санскрите, хинди и урду. Он читал эти тексты самопроизвольно, повинуясь, своему внутреннему голосу, или в ответ на заданные вопросы. А к нему, как к пророку, постоянно шли с разыми вопросами. Его «ответы», вроде бы, напрямую никак не были связаны с заданными вопросами. Зацепившись просто за какое-то слово в вопросе, он начинал воспроизводить какой-нибудь священный текст, начав с места, где в первом предложении было это, зацепившее его, ключевое слово. Но жители той далёкой деревни и специально приходившие гости из соседних деревень внимательно слушали, сами находя ответы на вопросы, пророческие смыслы в зачитываемых им текстах. Он, казалось, никого не замечал. Смотрел куда-то вдаль стеклянными бездвижными глазами. Но основные базовые физиологические реакции у него сохранились. Он самостоятельно ел (с едой проблем у него не было, ему постоянно несли разные подношения), выполнял элементарные гигиенические процедуры… По рассказам, даже, занимался сексом. Правда, очень своеобразно: он лежал, как бревно, позволяя своим партнёршам вытворять, что им заблагорассудится. И от женщин, желающих этим самым сексом с ним заняться, у него отбоя не было. Вовремя оргазма он выкрикивал какие-то несвязные фразы сразу на нескольких языках. Эти крики местными женщинами расценивались как самые сильные пророчества….
Наверное, кто-то скажет, что парень хорошо устроился… Но Александр не хотел бы себе такой жизни… ни при каких обстоятельствах… уж лучше…
…Больше всего было жалко детей, которым в то время в мегаполисах повально стали вживлять «чипы памяти». Как всякое, вдруг, выкинутое на рынок технологическое новшество, использование «чипов памяти» не было должным образом сразу регламентировано.
Первоначально вживление «чипов памяти» стали практиковать в школах массового образования», начиная с подготовительных классов, то есть с пяти-шести, а то и четырёх лет. Это пропагандировалось строителями «трансгуманистической цивилизации», как исторический прорыв. И прикрывалось разглагольствованиями о «реализации интересов и желаний детей» (спросите любого ребёнка: ты хочешь парится на уроках или «просто так всё знать», – не трудно догадаться, что большинство детей ответит).
А больные на голову родители смартфонно-планшетного поколения, которые сами получили «кнопочное образование» и ничего, кроме: «Окей, Гугл», – не знали, полагали, что они заботятся об успешной и беспроблемной жизни своих детей, жизни «без напряга» и бессмысленной зубрёжки. И между делом тешили свои родительские амбиции, превращая своих детей в игрушки, которыми хвались друг перед другом. Безобидная родительская демонстрация успехов своих чад: расскажи стишок, спой песенку, сыграй на скрипочке и пр., – сменились забубенными информационными запросами… Запросы обычно брались из разных шоу, которые в то время наплодились в невероятных количествах. Все эти шоу финансировались производителями «чипов памяти». А победители этих шоу использовались в рекламах «чипов памяти» соответствующего производителя: «Такой-то, благодаря нашему чипу памяти смог на две десятых секунды раньше подобрать правильный ответ и в своём ответе выдать на двести семьдесят килобайт больше информации, чем самый удачливый из его соперников». Что это был за вопрос и, тем более, о чём были те, выданные нагора, кило и мегабайты информации, никого не интересовало…
Но уже чрез три-четыре года, когда эти всезнайки дорастали лет до восьми-десяти, стали проявляться очень большие «жизненные сложности». Тот букет проблем, с которыми стакивались взрослые, решившие «улучшить» себя, вживив «чип памяти», расцветал ещё более пышно и зловеще. Здесь уже речь шла не просто о слабой развитости иных видов памяти, собственного мышления, собственных жизненных навыков, и конфликтов всего этого с чиповой памятью. У этих малолетних «всезнаек» просто, практически, отсутствовала какая-либо своя память, собственный опыт и навыки. Они не могли самостоятельно ориентироваться и взаимодействовать с предметным миром, у них отсутствовало эмоционально восприятие, навыки социальных взаимодействий. Это были супераутисты. Но в отличие от обычных аутистов, у них не было, даже, элементарных самостоятельных аналитических навыков, элементарного логического мышления…. Они не могли, даже, сами себе задать вопросы. Чтобы задать вопрос, надо хоть что-то знать самому. А эти «всезнайки» очень много чего «помнили», но ничего не знали…
Поэтому скоро в большинстве развитых стран были введены довольно строгие ограничения. «Чипы памяти» вживлялись по личному обращению и по достижению двадцати одного года. Можно было и после четырнадцати лет, но только при согласии обоих родителей (хотя здесь пришлось преодолеть большое сопротивление защитников «свобод» ребёнка, протестные акции которых финансировались производителями «чипов памяти»).
Но, как водится, чипы массово ставились нелегально. И в том числе крохам, детям шести-семи и, даже, четырёх-пяти лет.
Тут же возник целый комплекс проблем в образовании: как этим «всезнайкам» учиться вместе с обычными детьми, родителям которых хватило ума их не уродовать вживлением «чипов памяти», как оценивать «знания» этих псевдознаек? … С этой образовательной проблемой в какой-то степени пришлось столкнуться и самому Александру при переходе к «школьному образованию» в ТОМ МИРЕ…
……………………………………………………………………………………………..
Александра весь этот дурдом не коснулся. Он рос, воспитывался, обучался в соответствие с естественными, заложенными Природой программами формирования и развития человеческого мозга, организма в целом. Поэтому о самых первых годах своей жизни ничего внятного он не помнил. До трёх лет ты получаешь, прежде всего, общее эмоциональное впечатление о мире. Ты должен ощутить его необъятность, глубину и красоту, почувствовать, что мир прекрасен, что он открыт для тебя и ждёт тебя. И получить множество первичных опытов общения с этим миром, тактильных, звуковых, зрительных, эмоциональных. У тебя, в основном, работает «правополушарная» память. Постепенно всему этому океану образов, ощущений придаёшь первичный смысл, давая всему этому имена, поначалу, подсказываемыми окружающими тебя людьми. А потом это всё «забывается», поглощается, впитывается как естественная основа накапливающимся собственным жизненным опытом. И ты начинаешь запоминать этот свой собственный опыт, свои первые знания, и, чем более эти опыт и знания становится для тебя значимым, тем лучше ты их помнишь. У тебя появляется своя память…
…Да, но откуда всё-таки у него были эти воспоминания. Причём, Александр был уверен, что это были именное его, личные воспоминания. Не было никаких «документальных свидетельств», фотографий, видеосъёмок, на которых был бы запечатлён этот странный пейзаж, который Александр когда-то давно видел, потом о нём забыл, а сейчас, вдруг, вспомнил…
Очевидно, эти фото и видеосъёмки просто не велись. Это предположение подтвердил и отец, когда Александр предложил ему почитать воспоминания Вики
и поделился своими собственными неожиданно объявившимися воспоминаниями.
– Да, я там, вообще, ничего не снимал. И нечем было. Все мои личные дивайсы, вообще, почти все личные вещи, даже бельё и предметы личной гигиены забрали. Оставили только что-то лично значимое. Ваши фотографии, памятные безделушки, подаренные вами, первые образцы твоего художественного творчества… Выдали модуль медицинского контроля, который тогда в виде небольшого пластыря крепился на груди у левого плеча, чуть выше и левее сердца. И два комплекта модулей внутренней связи и контроля доступов на «липучка». Один крепился на верхней одежде, обычно на подкладке или во внутреннем кармане, чтобы случайно не сорвать при работе. И один на одежде для работы внутри помещений. Ничего записывающего, снимающего там не предусматривалось. Да и некогда мне было там тогда что-то снимать. Работы было полно. И вы с мамой пробыли тогда у меня всего пару недель. В тот год у меня не было возможности вырваться домой… в тот дом, в тогдашней России, к тебе с мамой, деду и бабушке. Мне дали разрешение на приезд тебя с мамой на лето ко мне. Но ни маме, ни тебе здесь как-то не приглянулось, и вы скоро уехали…
Да, наверное, это место потому так и запомнилось Александру, что как-то уж очень «не приглянулось», а может, и чем-то напугало. Мозг не может сразу понять, что важно, а что нет. Поэтому наша память сначала пытается запомнить, как можно больше, но постепенно отфильтровывает то, что считает несущественным. И защищает от забывания лишь то, что некий невидимый судья в твоём мозгу считает нужным запомнить на будущее. Обычно, это разные регулярно повторяющиеся явления, события. Или, наоборот, единичные, но очень яркие, поразившие тебя, напугавшие…
До того Александр свои первые два года прожил в Городе, тёплом, даже, жарком, солнечном и, несмотря на стремительно надвигавшуюся засуху, тогда ещё достаточно зелёном. Рядом с их домом был большой парк и несколько скверов. Да и большие дворы у домов, густо засаженные деревьями, с большим клумбами, оградами из кустарника тоже, скорее, были небольшим скверами. Он постоянно там гулял. А по выходным они выезжали или к Источнику, или к Реке, или к одному из озёр за Рекой. Тепло, солнечно, зелено… А здесь – холодные почти голые скалы с небольшими каменистыми равнинами между ними. Низкое, какое-то блеклое, серо-синее, почти всегда затянутое тучами, небо, постоянный резкий ветер, такое же, как небо, серое унылое море… Потом он не раз бывал и, даже, подолгу жил в подобных местах и оценил их своеобразную красоту и особое очарование. Но тогда он, видимо, всего этого не оценил. И потому запомнил. Больше он ничего не мог вспомнить. Ни дома, где они жили, ни, чем занимался там он сам, что делали мама и папа, кто там ещё был, и что делал. Только этот пейзаж, поразивший его тогда своей холодной унылостью.
– А чем ты там тогда занимался? – поинтересовался Александр у отца.
– Чем я там мог заниматься? – пожал плечами отец. – Системами связи и безопасности. И ещё там были системы навигации и контроля доступа. Мы контролировали вход во фьорд причудливой формы, со многими ответвлениями, рукавами, заливчиками. По берегам этого фьорда под прикрытием рыбацких посёлков, ферм, мастерских, небольших судоремонтных заводиков было раскидано шесть сборочных комплексов основных модулей «Burn»«а. Окончательная сборка «Burn»«ов производилась на комплексе в дальнем конце другого фьорда, километров пятнадцать севернее. И оттуда в защищённых корпусах и прочими делами «Burn»«ы уже официально реализовывались.
– Наши станции маскировали и скрывали всё, что плыло и летело в тот фьорд, перевозя комплектуху, от всяких средств геопозиционирования, которые тогда стали размножаться, и негласно снабжались всякими функциями слежения за всем и вся, и, понятное дело, от собственно шпионских штучек. И старались в целом контролировать всё движение в ближайшей округе. У нас стояли первые фотонные локаторы. Но, хотя, они уже тогда «видели» практически всё, радиус их действия был не велик, уверенно до сотни километров. Поэтому у нас тогда стояли два локатора, один на нашем Гессе, а второй на Воске, у «вывозного» фьорда. Вместе наши локаторы перекрывали достаточную территорию, чтобы обеспечивать безопасность производства «Burn»«ов. Та же история была и с тогдашней квантовой связью. Устойчивость и дальность сигнала ещё желали лучшего. И на основных каналах нужны были станции усиления. И их применяли в сочетании с традиционными СВЧ технологиями. Да и внутренние всевозможные сети надо было «разбрасывать» и настраивать…
– Но это всё я понял несколькими годами позднее. Тогда я был обычным инженером-монтажником, по сути, с нулевой посвящённостью. Мне, конечно, старались объяснять и общее устройство станций и мало понятных мне элементов. Но я во все эти «новые физические принципы» сразу туговато въезжал. И занимался, в основном, монтажом и контролем работы привычных мне СВЧ антенн, внутренними сетями…
«Burn»… Мало кто, кому, даже, сейчас меньше лет тридцати, поймёт этот древний сленговый термин. Не говоря уж о тех, кто помоложе. Даже, наверное, и его брат не поймёт этого термина. А в его раннем детстве – которое он уже достаточно хорошо помнил, когда ему было лет пять-семь, – это слово часто звучало в разговорах взрослых. Это был первый масштабный проект, который позволил им начать «завоёвывать мир». А ИХ история по версии GP с этого проекта «и началось». Сейчас эту штуковину все у них все знают под наименованием «1stEn (bb)» – первый Энергетический блэк-бокс. Блэк-боксами – маркировкой (bb), – обозначалось всё, что ими выдавалось в ТОТ, «внешний», мир. Потому что, независимо от назначения устройств, они поставлялись в абсолютно закрытых корпусах, из которых были выведены разные клеммы, антенны, излучатели, устройства крепления, подключения и прочее, необходимое для подсоединения соответствующих устройств и оборудования. При попытках вскрыть блэк-боксы, они самоуничтожались, иногда тихо оплавлялись или сгорали, иногда взрывались (обычно если эти блэк-боксы могли использовать в военных целях). Энергетический – понятно. Это была достаточно мощная (сопоставимая с мощностью энергоблока обычной газовой ТЭЦ – 400 МВт) и компактная (помещалась на прицепе обычного трака) энергетическая установка, работающая на новых физических принципах, которые Александр, как не имевший достаточный уровень посвящённости в физике, и сейчас, если честно, не очень хорошо понимал. Но среди создателей этой установки – с их необычными творческими ассоциациями и чувством юмора, – на последних стадиях её разработки она стала фигурировать под кодовым именем «Burn». «Блэк-боксы» не все обязательно были чёрного цвета, это наименование использовалось «фигурально» как обозначение недоступности для пользователей приборов и оборудования их внутреннего устройства. Но «1stEn (bb)» были реально чёрные. Абсолютно чёрные. С физической точки зрения, конечно, не совсем абсолютно чёрные. Но их покрытие поглощало, практически, полностью всё направляемое на установку излучение (в попытках получить хоть какое-то представление о его устройстве). Излучения аккумулировались специальной системой с внутренней стороны корпуса и затем использовалась для питания систем управления, контроля внешних подключений.
А когда-то, с полвека назад, был такой «энергетический напиток». Когда создавалась эта штуковина, наверное, его создатели эту гадость уже не пили. Она к тому времени почти везде была запрещена, да и, наверное, уже не производилась. Но в школьные и студенческие годы, наверное, многие из них отдали в той или иной степени дань этому напитку, особенно перед экзаменами. Этот напиток продавался в банках чётного цвета, и на них была надпись «Energy drink». Слово «drink» опускалось и получалось «Energy black» или просто «Burn».
– А ты там после того ещё бывал?
– Конечно. И не один раз. Но не подолгу. Сначала для контроля работы оборудования, которое монтировал, и для его профилактики. А потом по мере роста уровней моей квалификации и посвящённости, эти станции оказались в моей зоне ответственности. Но сейчас там только «Дом творчества». Станцию поддержки каналов связи давно законсервировали за ненадобностью. Сохраняют на случай каких-то уж совсем катастрофических событий. А станция навигации и обеспечения безопасности работает. Но уже на другом оборудовании, в полном автоматическом режиме и полностью на удалённом контроле. Раз в полгода, как везде, приезжают кто-нибудь, обновить, перепрошить, что надо… Поэтому реально там живут только наши невидимые «творцы будущего»… Я так понимаю, само это поселение изначально для них в первую очередь и организовывалось. Станцию туда в довесок притулили, потому что местоположение удобное. Нас, даже, при монтаже там было человек шесть-восемь. Но кроме нас там всегда жило не меньше человек двадцати тех, кому нужны были тишина, уединение, чтобы обмозговывать свои гениальные идеи. А кое-кого там и прятали. Большинство приезжали на пару недель, месяц, два. Освежат головы. Что-нибудь в тишине и спокойствии обмозгуют – и уезжают. Вместо них новые приезжают. Кто-то через полгода-год возвращался. Но четверо там жили постоянно, те полтора года, пока я там работал. Причём, если временные приезжали часто с семьями. Эти жили сами, одни. Периодически на неделю-две исчезали. Понятное дело, от тишины и изолированности тоже закисаешь, хочется с кем-то повидаться… Но исчезали и появлялись они незаметно. Вечером ты с ним вместе ужинал – а на завтраке его нет. А через пару недель ты его вновь встречаешь за завтраком, и он ведёт себя так, будто ты с ним только вчера вечером виделся… Думаю, тебе не надо объяснять, что всё это значит…
– Если так, вряд ли я смогу побывать в этом «Доме творчества». Жаль. Захотелось, вдруг, посмотреть, как там сейчас.
– Да так же, как и тогда. Нет, технологическая начинка, конечно, много раз поменялась. Но чисто внешне… Ты ж знаешь наш принцип: жильё, бытовая инфраструктура у нас проектируется и делается «на века». Те же домики, те же крытые садики между ними, та же небольшая сосновая рощица в ложбине за большой скалой, те же прогулочные тропки и «смотровые площадки» из булыжников, собранных по берегам… Только залив пришлось прикрыть дамбой от наступающего моря. И панорама с большой скалы на дальнем мысу не та. Раньше в ясную погоду «входной рукав» фьорда с первым сборочным входом просматривался почти на всю глубину. Можно было увидеть и рыбацкий посёлок и «судоремонтный заводик». Там до них километров восемь. А сейчас вход во фьорд тоже перекрыли дамбой. Видны только вершины скал над посёлком и заводиком. Но, если тебе так захотелось там побывать, особых проблем при твоей степени посвящённости не должно возникнуть. Правда, как понимаешь, ты лично должен быть знаком с кем-то, кто сейчас там, хотя бы, временно живёт. Или он должен о тебе знать «через одну руку». Но сейчас, думаю, для тебя это тоже не будет проблемой… Другое дело, есть ли у тебя сейчас время на это путешествие. Тут-то по прямой меньше пятиста километров. Даже, на стандартном аэромобиле – час лёту. Можно напрямую по морю, на чём-то вроде обычного экраноплана. Полчаса до нашего ближайшего порта и ещё тот же час лёта. Но такие перемещения требуют соблюдения определённых процедур прикрытия. А обращаться с соответствующей просьбой без веских причин, просто из-за приступа ностальгии… Так что придётся тебе добираться туда легальным способом. «Выныривать» где-нибудь в районе Киля, и там под видом туриста брать прогулочную яхту и «случайно набредать» на наш тот остров. Или «выныривать» в аэропорту Гамбурга или Любека, лететь в Олесунн. И оттуда любопытствующим бездельником на той же яхте или аэромобиле посещать историко-природный парк, который мы там создали для прикрытия. Можно и обычной машиной. Когда создавали тот посёлочек – Husistein, – его «прикрывал» небольшой городок примерно в пару сотен жителей в полутора километрах северо-западнее. Но сейчас он и небольшая ложбина, на краю которой он стоял, давно под водой. Когда строили дамбу, мы заранее закрыли ею не только наш заливчик, но и пару соседних. В дальнем из них, когда тот городок стало затапливать, хотели построить другой городок и всех туда переселить. Но на переселение согласилось всего пара десятков семейств. Остальные разъехались. Надо ж было придумать и занятие для этих людей. Тогда кто-то и предложил создать природно-исторический парк. Везде, покопавшись, можно найти какие-нибудь редкие, эндемические растения. Исчезающих животных и птиц, насекомых, на худой конец… найти исторические следы каких-нибудь «эпох». А с точки зрения безопасности, это удобно: легально можно контролировать и регулировать, кто и зачем туда приезжает. Для тех кому это так важно знать, наверное, давно уже не секрет, что тот Хасистейн НАШ. Но кто там находится, кто и зачем туда приезжает они не знают… А ты уже давно «под колпаком» у многих таких любопытных. И не стоит удовлетворять их любопытство, и давать им знать о твоём посещении нашего Хасистейна. Даже, если ты туда решил поехать из праздного любопытства. Так что придётся «косить под туриста». В этом случае у тебя это путешествие займёт не меньше двух-трёх дней. У тебя сейчас есть столько свободного времени?
У Александра свободных дух-трёх дней не было. Он призадумался. И решил удовлетворить свою ностальгию попозже. Может, его в ближайшее время посетит какая-нибудь «гениальная идея». И ему нужна будет пара недель, чтобы обдумать её в тишине. Вот тогда он и попросится в тот «Дом творчества»…
…Задумался он и о другом. Несколько раз произнесённые отцом «посвящённость», «посвящённый» сейчас почему-то резало слух. Хотя, и до этого ему приходилось слышать эти слова. Но он на них особо не обращал внимания, не придавал им какого-то особо значимого смыла. Понимал это выражение как расхожий термин, обозначающий человека с высокой подготовкой, заслуживающего доверия. Теперь после недавнего разговора с Владимиром
…
Как он тогда сказал, когда всё прояснилось с «посвящённостью» Александра? – «Меня сразу удивило, почему, когда ты первый раз сюда приехал, мне сообщили, что ты имеешь полный доступ ко всем ресурсам и во все помещения Библиотеки. Но при этом никто не „передал“ тебя мне. Ни на прямую. Или, хотя бы, через одну-две руки. Получалось, или у нас тоже появились свои проблемы с бюрократией, „неполадки в пробирной палатке“, или?.. Как мог человек, чуть ни с рождения воспитывавшийся в одном из самых первых и главных „питомников людей будущего“, оказаться „непосвящённым“?»
Разлом
Александра тогда очень обидно зацепило никогда раньше не слышанное им выражение: «питомник людей будущего». И послышавшееся ему в словах Владимира горькая, даже, злая обида. Первым импульсивным желанием было ответить что-то, вроде: тебе, судя по твоим рассказам, тоже нет особых причин жаловаться на условия, в которых ты воспитывался лет до шестнадцати. Но сдержался. Хотя, конечно, детство Владимира было вполне благополучным, но по условиям и возможностям не сопоставимое с условиями и возможностями, которые были у него в детские годы. И нотки обиды, услышанные Александром в словах Владимира можно было понять. Эта была обида на, наверное, главную несправедливость мира – «неравенство стартовых возможностей». И, хотя, одной из главных задач, которую ОНИ перед собой ставили, была задача искоренения этой несправедливости, ясно, что полное её искоренение займёт многие десятилетия, может быть, не одно столетие… А, может, так никогда полностью и не будет искоренена?
Но главная обида у Владимира была, всё-таки, на другое. Александр «отсиделся» в своём «питомнике», когда произошёл «разлом» – первый по-настояшему всемирный, «глобальный», как тогда любили выражаться, цивилизационный кризис, приведший к разделению путей развития человечества на несколько направлений, основанных на фундаментально различных, научных, социальных и моральных принципах.
Это была череда трагических событий, в которые были вовлечены сотни миллионов человек, может, до трёх-четырёх миллиардов. Они проходили по-разному, в разных частях света.
Здесь, в Европе, это была достаточно скоротечная – года три-четыре, – «Революция бездельников», прокатившаяся, в основном, по крупным городам. И множество проходивших параллельно с ней и примерно пару лет после неё, локальных конфликтов, в которых были задействованы профессиональные «силовики». В этих конфликтах «устаканивались» новые зоны контроля «основных игроков». В Северной Америке это была серия кратковременных, локальных, но очень жестоких и кровопролитных конфликтов, завершившихся в начале установлением полуфашистской диктатуры, а затем там сложилось что-то вроде конфедерации с какими-то очень сложными и запутанными отношениями как между субъектами этой конфедерации, так и внутри каждого из этих субъектов. В Китае, Индии – в серию вспыхивавших то здесь, то там восстаний, локальных войн с «сепаратистами», которые до сих пор местами то тлеют, то вспыхивают с новым ожесточением. Ну, а в «зонах вечных конфликтов», вроде Ближнего Востока, центральной Азии и Африки, они никогда не прекращались… А на родине его предков, да, собственно, и его, всё вылилось в непонятную затяжную, почти на десятилетие, «Войну»…
И Владимир оказался в одном из главных эпицентров этой войны в самый жестокий начальный её этап
. В то время как Александр лет до двенадцати даже не подозревал о том, что является современником таких «эпохальных исторических катаклизмов».
…Удивительная вещь эти «свидетельства современников», ссылки на которые разбросаны в исторических трудах. Мало кто из них более или менее внятно осознавал смысл событий, коими являлся свидетелем и, даже, участником. В лучшем случае, точное и честное изложение некоторых фактических событий, планов и намерений в зависимости от степени информированности… Более или менее искренний рассказ о переживаниях, душевных коллизиях, моральном состоянии…
Но смысл «исторических событий» может быть понят только по их результатам… А понимание результатов – это всегда оценочные заключения. По каким критериям делаются эти оценки? … Это уже Теория биосоциальных и ценностных констант и прочие «высокие материи», в которые мы сейчас не будем углубляться…
Лично для себя Александр смысл тех «эпохальных событий» как-то понял, когда перед своими самостоятельными миссиями готовился к собеседованиям по теории эволюции человечества, структурной истории, всеобщей истории и истории отдельных цивилизаций, конкретных народов и государств (в зависимости от регионов миссии). Обзора экономических теорий, теории трансформаций социальных структур и тому подобное. Эти собеседования уже, наверное, лет пятнадцать как стали обязательными для тех, кто участвовал в каких-либо программах с «выходом в том мир», и, тем более, для тех, кто направлялся туда с разными «миссиями». Их ввели, когда стали вырастать поколения, которые понятия не имели о жизни в ТОМ мире… И даже для тех, кто, как Александр, имел о этом мире некоторое представление. Но в ТОМ распавшемся мире, было столько особенностей, нюансов, совершенно не понятных нормальному человеку, постоянно изменявшихся и дополнявшихся, что лучше было всё это вспомнить и освежить, чтобы не нарываться на неприятности. Особенно, в самостоятельных миссиях, и уж, те более, в тех, в которых ты действовал без «прикрытия»…
Последний раз особо затяжным оказалось одно из таких собеседований по истории и теориям цивилизационных кризисов перед этой его поездкой к «вечноживущим». Большая часть этого курса, понятное дело, отводилось последнему цивилизационному кризису, выпавшему на раннее детство Александра.
Достаточно сжатое и понятное объяснение смыла тех, неожиданно оказавшихся уже давними, событий он нашёл во «Введении» по этим самым истории и теориям, обнаруженное им несколько лет назад у брата, который штудировал это «Введение», в очередной раз пытаясь получить разрешение на самостоятельную миссию. (Особо любознательные читатели могут познакомиться с выдержками из этого «Введения» в Приложении этой книги).
Как всякие обобщающие умозаключения, абстрактные формулировки, всё это само по себе мало что объясняло. Это, как любая теория в любой науке. Ты, вроде бы, её хорошо выучиваешь, и даже, вроде как, понимаешь её смысл. Но действительное понимание приходит, когда ты начинаешь эту теорию применять для решения конкретных задач. Так и здесь все эти рассуждения «Введения» лишь помогали как-то упорядочить, «уложить в голове», всё то, с чем Александру приходилось сталкиваться в ТОМ мире во время экскурсий, «вылазок», «миссий» … И его собственные детские воспоминания. Потому что, хоть и достаточно поверхностно, но его уже во вполне осознанном возрасте зацепили на излёте события того «эпохального перелома»…
Проводивший собеседование консультант не уделил много внимания современным ИХ определениям смысла тогдашних «эпохальных событий». Его больше заинтересовали воспоминания самого Александра, как «свидетельства современника». Консультант, который, как и Владимир
, по основной специальности был историком и лет на пять старше Александра, сам был современником тех событий, причём, в более осознанном подростковом возрасте. Но он тогда жил в небольшом испанском городке, который те события почти не зацепили. И он переживал, что не оказался тогда в «гуще событий». Интересно, если Владимиру предложить гипотетически поменяться с этим консультантом местами, где их застали те «эпохальные события», он согласился бы? Только, как об этом спросишь?…
Как историка его можно было понять. Для него важен был не только смысл, «конечный результат» тех событий, а вопрос почему люди дошли до жизни такой, почему одно принимали, другое отвергали, чему-то сопротивлялись, а у чего-то и кого-то шли на поводу. В конце концов, эти отдельные поступки отдельных людей – та «ткань истории», на которой потом прорисовывается её смысл. И, добиваясь «миссии» в Городе, Александр, в общем-то, преследовал ту же цель: он хотел понять, как жизнь в Городе в той стране, где он счастливо прожил почти пять лет, вдруг, и в одночасье – по историческим меркам, – рассыпалась…
………………………………………………………………………………………………
Александр о времени «Революции бездельников» мало что мог вспомнить. Их «деревеньку» только слегка коснулась «война торговых сетей», эти арьергардные бои того мира, после того, как его «хозяева», занятые разборками между собой, упустили ИХ зарождение и укрепление, и попытались захватить хоть какие-то точки распространения своего влияния, взломать ИХ линии защиты.
Но у консультанта не было и таких воспоминаний, и он стал приставать к Александру с расспросами. А что он мог рассказать?…
Питомник.
Ему было лет одиннадцать.
И он только собирался «пойти в школу».
Это не значит, что он до того рос неучем. Но до того это была просто увлекательная, каждый день заполненная важными и интересными событиями и делами жизнь. На что-то ты нарывался сам из любопытства, и это любопытство тут же подхватывали и развивали. Чем-то тебя умело заинтересовывали. Что-то ты делал за компанию с друзьями или из желания с кем-то из них посоперничать. Что-то делал, чтобы заслужить одобрение родителей или других взрослых, которые вызывали у тебя симпатию и уважение. Что-то потому, что это входило в круг твоих домашних или общих хозяйственных обязанностей, которые были у всех, невзирая на важность дел вне их «деревни»: учёбы, исследований, работы… Многое потому, что так у них это было принято, это было у них естественными нормами, становившимися привычками, которыми ты по мере взросления обрастал.
Сейчас «со стороны» их система образования и воспитания выглядит, как детально продуманная и чётко организованная.
На самом деле, как он теперь понимал, каких-то особых изначально продуманных и чётко организованных «образовательных структур», «организаций учебного процесса» у них никогда не было. Просто, образование и воспитание у них основывались на нескольких принципах, следование которым эту систему формировало и развивало естественным образом.
Образование – это попытка построения модели человека и совмещения, включения этой модели в модель общества, в котором он предположительно должен будет жить.
Правильнее говорить, конечно, о просвещении – единстве образования и воспитания. И одна и главных «образовательных проблем» как раз и вырастает из разрыва между образованием и воспитанием. Можно на самом высоком уровне преподавать конкретные «учебные дисциплины», – эффект будет приближаться к нулю, если окружающая жизнь будет воспитывать из учащихся тупых бездельников… или, когда единственным стимулом к образованию является получение «инструментальных» познаний ради «успеха», обогащения, власти…
Да и «модель» в данном случае не совсем точное слово. Здесь больше подойдёт экзистенциалистское понятие «проект». Потому что образование, просвещение, это многолетний – в идеале до конца жизни, – процесс, который должен естественно, гармонично ложится на заложенные природой этапы формирования и развития личности и согласовываться с развитием окружающего социума, решаемые им задачи. Разрывы, возникающие при переходах на разных этапах, ступенях «образовательного проекта», разрывы между «образовательными задачами» и реальными жизненными – пожалуй, главная проблема любой «системы образования». В семье тебя учат, воспитывают по-своему, в начальной школе совсем по-другому, в «старших классах» совсем иначе. Если учишься дальше – там своя история. А, когда ты пытаешься что-то делать в реальной жизни, тебя первым делом начинают переучивать… При этом, чем дальше по ходу жизни, тем больше появляется всяких, желающих поучить тебя жизни, научить, что тебе реально нужно знать и как эти знания применять… В итоге оказывается, что ты не находишь себя ни в одном предлагаемом реальной жизнью проекте, потому что свой проект тебе так и не помогли создать, а сам ты его создать не смог…
Дальше можно бесконечно долго рассуждать о возможной множественности проектов, создаваемыми разными социальными группами, государственными и экономическими институтами… о конфликтах между этими проектами…
Но, в конце концов, приходишь к одному заключению: все кризисы образования – это, в конечном счёте, отражение общего кризисного состояния общества, социума, непонимания им себя и своих перспектив…
Идеальное образование, просвещение, возможно только в социально гармоничном обществе с единой культурной средой, основанной на общепризнанных ценностях и общих целях…
Идеал недостижим. И в этой недостижимости его «жизненное предназначение» … Но образование, полученное Александром в «питомнике людей будущего», было очень близко к этому идеалу.
До двенадцати лет он почти безвылазно рос в Familiendorf’е, «деревеньке», основанной двенадцатью «коренными» семьями.
Эти семьи объединили «общее понимание жизни», личных взаимоотношений, подхода к воспитанию детей, жизненных норм и правил, общие увлечения… Всё это никак и нигде формально не фиксировалось. Просто членов этих семей объединили взаимная симпатия, и взаимоуважение. Все, кто позже поселялся в их Familiendorf’е или кого туда специально приглашали, как бы, негласно принимали здешние «правила жизни». Точнее будет сказать, тот, кто не разделял эти «правила жизни», здесь просто не мог поселиться. Поэтому для Александра и всех, с кем он рос, эти «правила жизни», нормы взаимопомощи, взаимоуважения, вовлечённости в общие дела и интересы, увлечения и развлечения становились естественными нормами их жизни.
