banner banner banner
Сероглазый Чингисхан Белой Гвардии. Том 3. Блестящий офицер Дальневосточных казачьих войск (1908-1914)
Сероглазый Чингисхан Белой Гвардии. Том 3. Блестящий офицер Дальневосточных казачьих войск (1908-1914)
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Сероглазый Чингисхан Белой Гвардии. Том 3. Блестящий офицер Дальневосточных казачьих войск (1908-1914)

скачать книгу бесплатно


(Князь Олег Константинович Романов)

В самом начале индустриально-технологического 20-го века именно лихая армейская кавалерия была единственно существовавшим родом войск, близким по внешней форме и неукротимому воинскому духу бессмертному средневековому рыцарству.

Успешным, практическим осуществлением страстной, заветной мечты барона было поступление на службу в доблестный казачий полк.

Получив свое первоначальное назначение в бескрайнюю, заснеженную Сибирь, барон Унгерн предпочел ей более интересное и загадочное Забайкалье.

Стоит отметить, что таинственный экзотический Восток был весьма популярен в многочисленной, разношерстной семье и ближайшем родственном окружении красавца Роберта Унгерна.

Во-первых, его знаменитый, почтенный родственник, Великий генерал Павел фон Ренненкампф (1854—1918), посвятил многие годы безупречной армейской службе в суровых восточных регионах Российской Империи, сыскав там бессмертную славу, участвуя в том числе и в подавлении вооруженных антиправительственных мятежей.

Генерал П. фон Ренненкампф

Ф. Нансен

Во-вторых, на недавно построенном, Великом Сибирском пути неустанно жил и работал успешный Эстляндской делец Гарольд фон Гойнинген-Гюне (1868—1937) ((матерью которого была Берта фон Унгерн Штернберг (1844—1924)).

Здесь необходимо добавить, что незабвенный полярный исследователь и видный общественный деятель Ф. Нансен имел прекрасную возможность познакомиться с бароном Гарольдом во время своего невероятного путешествия по бескрайним Северо-Восточным территориям Великой Российской Империи:

«Пятница, 3 октября. В два часа утра прибыли мы наконец в Харбин. Генерал N, начальник Восточно-Китайской железной дороги, приезжал накануне вечером на станцию, думая встретить нас, но так как неизвестно было, когда прибудет поезд, то он поручил дождаться нас и приветствовать от его имени барону Гаральду фон- Гюйнинген- Гюне. Барон был родом из Эстляндии, немецкий язык оказался его родным языком, и он заявил, что командирован сопровождать меня во Владивосток и пробыть там со мной, сколько окажется желательным.

Всего два дня тому назад барон вернулся из продолжительного путешествия по Европе, но, когда генерал спросил его по телефону – желает ли он отправиться

со мной, барон сразу согласился. Вот оно, русское гостеприимство! Лучшего и более занимательного спутника я не мог и желать…

Барон фон- Гюйнинген- Гюне, много лет причастный к Маньчжурской дороге и заведовавший поставкой леса и дров для ней, достаточно поездил по этой области по делам службы и рассказывал о ней много интересного.»

Утонченный аристократ Роберт Унгерн с раннего детства был погружен в сказочную атмосферу увлекательных рассказов о невероятных приключениях на пленительном Востоке, которые отчаянно будоражили живое воображение юного романтичного мальчика с неутолимой жаждой приключений, что неминуемо привело к волнующему желанию личного приобщение к непостижимым загадкам востока, посещению сокровенных мест нетронутой девственной природы, не загрязненных откровенным цинизмом падшего запада.

«То, что у нас теперь зовется прогрессом, улучшением и новшествами, только уродует и корежит землю.»

Ф. Купер

В суровые времена жутких национальных потрясений уникальной отличительной особенностью победоносного барона Унгерна неизменно оставались присущие ему неистребимый, ратный рыцарский дух и пламенный душевный порыв видеть чарующую прелесть даже там, где ее обычно никто не замечает.

«Романтика – роскошь природы, но необходимая в хорошо устроенном обществе! От избытка телесных и душевных сил в каждом человеке быстрее возрождается жажда нового, частых перемен. Появляется особое отношение к жизненным явлениям – попытка увидеть больше, чем ровную поступь повседневности, ждать от жизни высшую норму испытаний и впечатлений.»

Иван Ефремов

В пылком, безудержном воображении истинного романтика странные, незадачливые монголы-конники невольно отождествлялись с бесстрашными рыцарям давно ушедшего эпохального прошлого, а грязная, архаичная Монголия походила на старушку-Европу в далекую, таинственную эпоху Раннего Средневековья, когда представители древнего, влиятельного клана Унгернов были еще благородны и величественны…

Прага (фото автора)

«Облик конников – монголов оказался созвучным любимой мечте о возвращении к временам рыцарства. Ведь и сами рыцари в его представлении прежде всего были конниками.

И, если подумать, что для его сурового сердца все прекрасные проявления человеческой натуры, то есть истинная воинская доблесть, подлинная честность и идейная преданность своему долгу – достигали высоты идеала лишь в рыцарскую эпоху, то понятна станет тайна очарования Монголией, глубоко затронувшая его душевный мир.

Ему мерещились картины былого величия монгольского народа и перед ним восставал суровый образ Чингисхана, посылавшего в пылящуюся даль свои орды. Возможно, что тогда уже грезил барон о новом вожде, который поведет разбуженных им от долгого сна конников на подвиги воинской славы и чести.»

Н. Князев

Любопытно, что любовь к первозданной, девственной природе и необозримому, бескрайнему простору были весьма популярны среди многих лихих офицеров-аристократов Императорской армии того трагического времени.

Атаман Б. Анненков

Целиком посвятив себя беззаветному служению гибнущему Отечеству, непостижимой волею злосчастной судьбы будучи безвозвратно заброшенными в крохотные, захолустные гарнизоны на безграничных просторах любимой Родины, они имели удивительную способность и невероятную силу находить еле уловимую прелесть и особенную, неповторимую красоту даже в самой глухой и неприглядной провинции.

«Я не мог не благоволить к Борису Владимировичу Анненкову потому, что это был во всех отношениях выдающийся офицер. Человек, богато одаренный Богом, смелый, решительный, умный, выносливый, всегда бодрый…

Когда он был еще в 1-м Сибирском казачьем… полку, в наших с ним долгих поездках с учебной командой по горам и пустыням.., он часто и охотно говорил со мною о Степане Разине, о Пугачеве… Кипела в нем цыганская кровь.

Любимой песней его была разинская «Схороните меня, братцы, между трех дорог…».

Бывало, запоют его песенники, Анненков обернется ко мне и скажет:

– Вот это – смерть! Господин полковник, Вы не находите, что так это хорошо покоиться одному на вольной земле между трех Российских дорог?

Его глаза блестят…»

Атаман П. Краснов

Атаман П. Краснов

Глава 3. Национальные особенности прибалтийского немца

«То, что привносится в ум воспитанием и привычкой, становится сильнее инстинкта, сильнее даже любого чувства.»

Ф. Купер

В далекую, благословенную эпоху зарождения Великого княжества Московского проницательные русские правители заложили незыблемые основы многовековой, исторической традиции приглашать на свои значительные, зачастую неосвоенные, территории компетентных немецких специалистов: военных, медиков ремесленников, ювелиров, живописцев и т. д.

Дальнейшие реформы Великого Императора Петра I значительно увеличили внушительное количество прибывших в Россию квалифицированных авторитетов, прежде всего из германских государств.

Добросовестно-исполнительные немецкие переселенцы активно участвовали в создании регулярной русской армии, открытии и функционировании ряда гражданских учебных заведений, модернизации зарождающейся централизованной экономики, а так же развитии фундаментальной российской науки и повсеместной народной культуры.

Со времени пышного правления восхитительной Императрицы Екатерины II и практически до конца промышленного 19 в. активно осуществлялось массовое переселение немецких колонистов на обширные территориях бескрайней Российской империи, включая Поволжье, Урал, Сибирь, Забайкалье и Дальний Восток.

Новые российские подданные, широко известные своей беспримерной национальной педантичностью и дотошностью производили в огромной стране колоссальные конструктивные преобразования, эффективно взаимодействуя с многонациональным местным населением, но при этом бережно сохраняя свой собственный язык, традиционную немецкую культуру и в большинстве случаев оставаясь верным своей исконной национальной религии-лютеранству.

Одним из ярких, наглядных примеров может служить великолепный представитель влиятельной столичной семьи, действительный статский советник Константин Карлович Грот (1815—1897), получивший ответственный пост Самарского губернатора в 1853 году и за несколько лет своего блестящего руководства совершивший в провинциальной глубинке невиданные до того качественные изменения, включавшие в себя открытие первых губернских гимназий, училищ, сберкасс, телеграфных контор и первой в истории города публичной библиотеки, для которой компетентный губернатор Грот успешно доставлял уникальные книги из центральных губерний страны, обращаясь с искренней просьбой о добровольном пожертвовании к своим многочисленным знакомым, великодушно подарив при этом и часть своей собственной бесценной коллекции.

Губернатор К. Грот

При образцово-добросовестном Константине Карловиче в уездной Самаре появилось такие долгожданные блага цивилизации, как ночное уличное освещение, повсеместное мощение улиц, централизованная система по уборке и вывозу мусора, были открыты великолепный ландшафтный Струковский сад и публичный, провинциальный театр…

Евангельско-лютеранская община Св. Георга, основанная губернатором Константином Гротом.

Привлекательный молодой офицер Роберт Унгерн, в русской среде именуемый «Роман Федорович», являлся типичным представителем этой особой этнической группы, будучи ярким носителем универсальных отличительных черт немецкой нации.

Следует так же отметить, что на всем протяжении своей насыщенной, героической жизни Роберт Унгерн Штернберг общался на русском языке с пленительным, едва уловимым иностранным акцентом, который полностью отсутствовал в его родной немецкой речи, в противном случае красавец-барон не смог бы в дальнейшем стать непревзойденным гением военной разведки в неприятельском германском тылу Первой Мировой…

К огромному сожалению, колоритная фигура легендарного барона никогда не рассматривалась сквозь призму глубинной западной психологии и европейских культурных традиций.

Делать небрежные попытки измерить классического немца «русской меркой» можно смело считать роковой оплошностью.

Квалифицированный специалист увлекательной сферы межкультурной коммуникации либо просто наблюдательный путешественник с богатым практическим опытом имеет исчерпывающее представление относительно особого менталитета и уникального мировосприятия отдельно взятой этнической группы.

Наиболее показательным примером особой, глубинной лютерано-немецкой психологии офицера Роберта Унгерна является выразительная концовка его широко известного Приказа N 15:

«Нужен мир – высший дар Неба. Ждет от нас подвига в борьбе за мир и Тот, о Ком говорит Св. Пророк Даниил (гл. XI), предсказавший жестокое время гибели носителей разврата и нечестия и пришествие дней мира:

«И восстанет в то время Михаил, Князь Великий, стоящий за сынов народа Твоего, и наступит время тяжкое, какого не бывало с тех пор, как существуют люди, до сего времени, но спасутся в это время из народа Твоего все, которые найдены будут записанными в книге.

Многие очистятся, убелятся и переплавлены будут в искушении, нечестивые же будут поступать нечестиво, и не уразумеет сего никто из нечестивых, а мудрые уразумеют.

Со времени прекращения ежедневной жертвы и поставления мерзости запустения пройдет 1290 дней. Блажен, кто ожидает и достигнет 1330 дней».»

Вполне естественно, что временами возникало глубокое, зачастую взаимное, непонимание между ярким немецким офицером и его чисто русским, нередко враждебным, окружением, что впоследствии было чудовищно извращено его заклятыми врагами, такими, как презренные дезертиры-убийцы Макеев, Торновский, маргинальный фельдшер Рибо и многими другими жалкими отбросами бывшей Императорской армии, оставшимися на грязной обочине рухнувшей Российской Империи после двух государственных переворотов фатального 1917 года и позже закончившими свою бесславную жизнь в отчаянной нищете и жуткой антисанитарии перенаселенного Китая либо раболепно переметнувшись к красному врагу и прочувствовав на себе все жуткие «прелести» большевицких лагерей…

Важно отметить, что в наши безжалостные дни их бесстыдное, срамное бумагомарание изворотливо растиражировано современными горе-беллетристами, проявляющими повышенный, крайне патологический интерес к овеянной мистическим ореолом частной жизни давно усопшего блистательного барона…

С грустью стоит признать, что и барон, со своей стороны, во многом не понимал окружавших его русских с их совершенно иным мироощущением, распространенным пассивным фатализмом и многими другими культурными установками, совершенно чуждыми энергичным представителям развитого протестантского запада.

К огромному сожалению, и он ощущал естественное мучительное отчуждение, которое так и не смогла преодолеть последняя Императрица Российской Империи, Александра Федоровна, -урожденная Алиса Гессен-Дармштадская, такая же немка-интроверт, как и барон Роберт Унгерн.

Императрица Александра Фёдоровна

И только необычайная культурная гибкость, проявляемая доблестным бароном на протяжении всей его добродетельной жизни, помогли ему избежать абсолютной изоляции и даже найти исключительно преданных ему друзей, оставшихся бесконечно верными во времена наижесточайших испытаний.

Следует отметить, что благородный барон смог стать «своим» не только среди преобладавших русских, но и среди коренных монголов…

За последние 100 лет, минувшие со времени его политического убийства, сложилась стойкая абсурдная традиция очернять его светлую память, используя для этого такие нелепые тактические приемы, как сравнение барона с кем-либо.

Любое неуместное сравнение всегда зарождается в агрессивной социальной среде, где начисто стерты такие ключевые гуманистические понятия, как «человеческая индивидуальность» и «безусловное уважение к личности», при этом пленительный и непостижимый образ вольного, как ветер, барона пытаются поместить в некие тесные, ограниченные рамки.

Вдобавок к этому имеют место прискорбные клинические случаи патологического сравнения сдержанного, духовного немца-лютеранина Роберта Унгерна с многодетным, морально распущенным французским антиреволюционером Жаком Кателино.

Одного краткого посещения пикантной Франции и чопорной Германии было бы вполне достаточно, чтобы увидеть серьёзные качественные различия между сдержанными потомками суровых викингов и любвеобильными наследниками славных традиций Древнего Рима с его чувственной эротической литературой, ибо даже язык сладострастных французов произошел от простонародной латыни…

Знаменитый барон Роберт Унгерн Штернберг был по-немецки сдержан и закрыт, даже в мелочах педантичен, бесконечно привержен элементарному порядку и строгой армейской дисциплине, идеально мотивирован и нацелен на успех, имел неистребимую склонность досконально упорядочить все стороны военной службы; наряду с этим он был немногословен, трудолюбив и ответственен, имел неизменное внутреннее стремление доводить свою работу до подлинного совершенства, в связи с чем он проявлял высокую требовательность, как к себе самому, так и к своим нерадивым подчиненным.

Помимо этого он был законопослушен, исключительно предан своей национальной религии-лютеранству, корректен, пристоен и испытывал подчеркнутое безразличие к внешнему лоску.

Однако, необходимо принять во внимание тот примечательный факт, что барон Роберт Унгерн являлся ярким представителем прибалтийско-немецкой семьи Российской Империи, что несомненно оказало определяющее влияние на формирование его целостной, выдающейся личности, которая представляла из себя редкостное гармоничное сочетание традиционных западных и восточных идеологических ценностей.

Российский немец, офицер Императорской армии барон Унгерн Штернберг обладал исключительной русской душевностью и поразительным отсутствием откровенного западного эгоизма, в идеальном сочетании с обостренным чувством собственного достоинства, впрочем, без проявления превосходства над другими.

У легендарного красавца-барона так же наблюдалось решительное отсутствие патологической западной прижимистости и скупости.

Будучи преданным, добропорядочным христианином Роберт Унгерн активно развивал и пестовал все свои душевные евангельские добродетели.

Глава 4. Новое восхитительное путешествие по Великому Сибирскому пути

Со времен глубокой древности из непостижимых глубин многовековой истории до нас дошли эпические саги о прославленных, отважных путешественниках, лихо и бесстрашно устремляющихся к неведомым горизонтам, ибо любое увлекательное путешествие во все времена обладало чарующим свойством привлекать страстных любителей захватывающих приключений и утонченных ценителей экзотического отдыха.

Наряду с этим, сметливый опытный путешественник, несомненно, знаком с универсальной аксиомой любой удачной поездки: все незабываемые дорожные впечатления от увлекательного турне напрямую зависят от пресловутого класса пассажирской перевозки, и одно и то же запоминающееся место может стать потенциальным источником полярно противоположных эстетических впечатлений, в прямой зависимости от суммы заложенного бюджета, ибо, как известно, «Скупой платит дважды.»

В историческом 1900-м году незадачливый американский священнослужитель, преподобный Френсис Кларк совместно со своей благочестивой семьей отправился в необычное турне из Северо-Американского Бостона в столицу туманного Альбиона, – Лондон, дерзко вознамерившись проехать по бескрайним просторам Российской Империи, опрометчиво воспользовавшись знаменитым, однако еще недостроенным Транссибом в непроходимой таежной глуши.

Данный абсурдный маршрут был способен поставить в тупик любого знатока всемирной географии, однако преподобный Кларк с его исключительной, западной скупостью предпочел именно его вместо значительно более дорогостоящего прямого морского путешествия по бурной, ледяной Атлантике на современном трансконтинентальном лайнере, которое было им крайне неосмотрительно заменено на злополучное пересечение земного шара в противоположном направлении, весьма увеличившего и без того значительное расстояние до желанного пункта назначения, но и изрядно сократившее транспортные расходы невезучего пастыря за счет проезда по откровенно недорогим, часто еще совершенно неосвоенным территориям.

Неожиданным практическим результатом всех закономерно-неизбежных злоключений семьи проповедника Кларка в непроходимой, таежной глуши стали его любопытные, личные мемуары.

Справедливости ради стоит отметить, что, помимо чисто американского снобизма и безудержного восхваления своей собственной страны, священник Кларк написал достаточно много приятных вещей и про совершенно чуждую ему Российскую Империю.

«Зная, что появится новый, целиком на паровой тяге, путь вокруг света, когда Транссибирская железная дорога дойдёт до начала судоходного русла реки Шилки, мы решили не следовать по исхоженным кругосветным тропам, как намечали прежде, но испробовать этот новый маршрут, связывающий Азию и Европу, Тихий и Атлантический океан…

Сретенск – неустроенный, неказистый, беспорядочно разбросанный пограничный городок, единственное, что извиняет его неинтересность, – он совсем новый и никогда не претендовал на какую-то значимость, пока вдруг не оказался 28 декабря 1899 года конечной точкой Забайкальской железной дороги и важным пересылочным пунктом для пассажиров и грузов на пути от Атлантического до Тихого океана…

Гостиницы в Сретенске представляют собой убогие постоялые дворы, и в городе нет абсолютно ничего, что могло бы соблазнить путешественника задержаться.

Но будем справедливы и к захудалому Сретенску, его окружают красивые горы, и великолепная река омывает его подножие, ибо Шилка, несмотря на все мели и мелководья, всё же могучий водный поток и даже здесь течение её широко и стремительно…

Мы предполагали, что если в нас есть слёзы, то пролить их следует над заключительной частью нашего речного путешествия.

Но вскоре обнаружилось, что их стоило бы приберечь для поездки по Забайкальской железной дороге от Сретенска до Иркутска…

Дорога эта ещё не открыта для движения официально, и, собственно говоря, нас приняли из милости. По крайней мере, большинству из тех, кто здесь едет, приходится мучиться по её милости. Но жаловаться им не приходится, поскольку правительство их сюда не приглашало и никаких красот не обещало.

В эти вагоны вперемешку, впересыпку, в пересортицу набились русские и сибиряки, мужики и китайцы, татары, буряты и англичане, французы, немцы и американцы.

Наш поезд останавливался чуть не у каждой поленницы и каждой избы. Крестьяне вываливали из поезда, разводили костры, готовили себе суп, кипятили чай, а поезд всё стоял…

Стоянки длились от получаса до двух часов, а на ходу скорость достигала 15 миль в час. К счастью, станций немного, и они далеко отстоят друг от друга, в среднем миль на 30.

Забайкальский край, который из конца в конец прошивает эта дорога, самая маленькая из шести провинций, на которые поделена Сибирь.

В нём примерно 600 тысяч жителей, из которых 200 принадлежат к туземным племенам.

Основное его пространство, похоже, чрезвычайно плодотворно, и привольные степи, расстилающиеся насколько хватает взора по обе стороны железнодорожных путей, мы часто видели в начале нашего путешествия.

Тысячи коров и лошадей бродят по этим огромным плоским прериям, которые часто на мили и мили выглядят ровными, как пол в доме.

На других участках пути пейзаж красив и живописен…

Много миль железная дорога следует за извивами реки Шилки, обычно, высоко над берегом. Потом она пересекает равнины, а после, милях в 400 от начальной точки, ныряет между заросшими соснами гор, которые окаймляет её с обеих сторон своей смолистой высью.

На других участках гор прекрасные берёзы стоят, словно белые часовые в зелёных мундирах. Цветы, которые повсюду ковром покрывают поля, прелестны; ноготки и маргаритки, шиповник и голубая жимолость, изобилие лютиков, воинственные тигровые лилии, скромные ландыши, белые и жёлтые маки украшают полосу отчуждения.