Хромой бес

скачать книгу бесплатно

Хромой бес
Ален Рене Лесаж

Ален-Рене Лесаж (1668–1747) – знаменитый французский романист и драматург. Самым известным произведением Лесажа стал роман «Хромой бес» (1707), в котором бес любострастия, азартных игр и распутства, изобретатель каруселей, танцев, музыки, комедии и всех новейших мод открывает взору студента все тайное и интимное в личной жизни жителей города, тщательно оберегаемое от посторонних глаз и ушей. В нем Лесаж продолжает обличительные традиции французского бытового романа XVII века.

Ален-Рене Лесаж

Хромой бес

© Перевод. Е. Гунст, наследники, 2019

© Агентство ФТМ, Лтд., 2019

* * *

Глава первая

Октябрьская ночь окутывала густым мраком славный город Мадрид. Горожане уже разошлись по домам, а на опустевших улицах остались одни только влюбленные, собиравшиеся воспеть свои печали и радости под балконами возлюбленных звуки гитар уже тревожили отцов и ревнивых мужей. Словом, было около полуночи, когда дон Клеофас-Леандро-Перес Самбульо, студент из Алькала, стремительно выскочил из слухового окошка некоего дома, куда завлек его нескромный сын богини острова Цитеры. Студент пытался сохранить жизнь и честь свою и ускользнуть от трех или четырех наемных убийц, гнавшихся за ним по пятам, чтобы умертвить его или насильно женить на даме, с которой они его застали.

Хотя он был один против них, он храбро защищался и лишь тогда обратился в бегство, когда в схватке у него была выбита шпага. Некоторое время они гнались за ним по крышам, но благодаря темноте ему удалось укрыться от преследования. Беглец направился на свет, замеченный им еще издалека, и, хотя свет этот еле мерцал, он служил ему маяком в этих столь трудных условиях. Не раз рискуя сломать себе шею, дон Клеофас достиг чердака, откуда пробивались лучи света, и влез в окно вне себя от радости, как лоцман, благополучно вводящий в гавань корабль, которому угрожало крушение.

Он огляделся по сторонам и, очень удивившись, что в конуре, которая показалась ему довольно странной, никого нет, принялся с большим вниманием рассматривать ее. Он увидел подвешенную к потолку медную лампу, книги и бумаги, в беспорядке разбросанные на столе, глобус и компасы по одну его сторону, пузырьки и квадранты – по другую. Все это навело его на мысль, что внизу живет какой-нибудь астролог, который приходит в это убежище для научных наблюдений.

Вспоминая об опасности, которой ему удалось так счастливо избегнуть, он раздумывал, переждать ли ему здесь до утра или поступить иначе, как вдруг услышал возле себя протяжный вздох. Сначала он принял этот вздох за игру своего расстроенного воображения, за ночное наваждение и потому не обратил на него особого внимания.

Но, услышав вздох вторично, он убедился, что это нечто вполне реальное, и, не видя никого в комнате, воскликнул:

– Что за черт тут вздыхает?

– Это я, сеньор студент, – тотчас же ответил ему голос, в котором было что-то необычайное. – Вот уже полгода как я закупорен в одной из этих склянок. Тут в доме живет ученый астролог, он же и чародей; силою своего искусства он держит меня взаперти в этой темной темнице.

– Стало быть, вы дух? – спросил дон Клеофас, немного взволнованный необычайностью приключения.

– Я бес, – отвечал голос. – Вы пришли сюда очень кстати, чтобы освободить меня из неволи. Я томлюсь от праздности, потому что из всех чертей преисподней я самый деятельный и самый живой.

Эти слова слегка испугали сеньора Самбульо, но так как он был от природы храбр, то взял себя в руки и сказал духу твердым голосом:

– Сеньор бес, объясните мне, пожалуйста, какое положение занимаете вы среди ваших собратьев: благородный ли вы демон, или же простого звания?

– Я важный черт, – ответил голос, – и пользуюсь большой известностью и на том и на этом свете.

– А случайно не тот ли вы демон, которого зовут Люцифером? – спросил Клеофас.

– Нет, – ответил дух. – Люцифер – черт шарлатанов.

– Вы Уриэль? – продолжал студент.

– Фу! – сразу же перебил его голос. – Уриэль – покровитель купцов, портных, мясников, булочников и прочих жуликов из третьего сословия.

– Так, может быть, вы Вельзевул? – спросил Леандро.

– Вы надо мной насмехаетесь, – обиделся дух. – Вельзевул – демон дуэний и оруженосцев.

– Удивляюсь, – сказал Самбульо. – А я-то считал его одной из важнейших персон вашего общества.

– Это один из самых незначительных наших подданных. У вас превратные понятия об аде, – ответствовал бес.

– Значит, – сказал Дон Клеофас, – вы – Левиафан, Бельфегор или Астарот.

– О, что касается этих трех, – ответил голос, – это бесы первого ранга. Это – придворные духи. Они заседают в советах государей, вдохновляют министров, составляют союзы, поднимают восстания в государствах и зажигают факелы войны. Это не такие бездельники, как те черти, которых вы назвали сначала.

– Скажите, пожалуйста, – продолжал студент, – в чем состоят обязанности Флажеля?

– Он – душа крючкотворства, дух адвокатского сословия, – ответил бес. – Это он придумал все формальности, которые соблюдаются судебными приставами и нотариусами. Он воодушевляет тяжущихся, сидит в адвокатах и обуревает судей. А у меня другие занятия: я устраиваю забавные браки – соединяю старикашек с несовершеннолетними, господ – со служанками, бесприданниц с нежными любовниками, у которых тоже нет ни гроша за душой. Это я ввел в мир роскошь, распутство, азартные игры и химию. Я изобретатель каруселей, танцев, музыки, комедии и всех новейших французских мод. Одним словом, я Асмодей, по прозванию Хромой Бес.

– Как! – воскликнул дон Клеофас. – Вы тот прославленный Асмодей, о котором есть знаменитые указания у Агриппы и в «Ключах Соломона»? Однако вы мне рассказали не про все ваши проказы. Вы забыли самое интересное. Я знаю, что вы иногда развлекаетесь тем, что содействуете несчастным любовникам. Доказательством служит то, что в прошлом году один мой приятель, бакалавр, добился при вашей помощи благосклонности жены некоего доктора из университета города Алькала.

– Правда, – отвечал дух, – но это я приберегал вам напоследок. Я бес сладострастия, или, выражаясь более почтительно, я бог Купидон. Это нежное имя мне дали господа поэты: они рисуют меня в очень привлекательном виде. Они утверждают, что у меня золотые крылышки, повязка на глазах, в руках лук, за плечами колчан со стрелами и что при этом я восхитительно хорош собой. Вы сейчас увидите, сколько тут правды, если выпустите меня на свободу.

– Сеньор Асмодей, – возразил Леандро-Перес, – как вам известно, я давно и безраздельно вам предан, это подтверждает хотя бы та опасность, которой я только что избежал. Я очень рад случаю быть вам полезным, но сосуд, в котором вы заключены, наверное, заколдован. И напрасны будут мои попытки откупорить или разбить его. Вообще не знаю, каким образом мог бы я освободить вас из заключения. Я не очень-то опытен в подобных делах; и, между нами говоря, если такой ловкий бес, как вы, не может сам выпутаться из беды, то под силу это жалкому смертному?

– Людям это доступно, – отвечал бес. – Сосуд, в котором я заключен, – простая стеклянная бутылка; ее легко разбить. Вам стоит только взять ее и бросить на пол, и я тотчас же предстану пред вами в человеческом образе.

– В таком случае это легче, чем я думал, – сказал студент. – Укажите же мне, в каком сосуде вы находитесь. Тут великое множество одинаковых склянок, и я не могу распознать, которая из них ваша.

– Четвертая от окна, – ответил дух. – И хотя на пробке имеется магическая печать, бутылка все-таки разобьется.

– Хорошо, – сказал дон Клеофас. – Я готов исполнить ваше желание, но меня останавливает еще одно маленькое затруднение: боюсь, что если я окажу вам такую услугу, мне придется за это поплатиться.

– Ничего с вами не будет, – отвечал бес, – напротив, я вас так отблагодарю, что вы не раскаетесь в своем поступке. Я научу вас всему, чему вы только захотите: вы познаете все, что делается на свете: я открою вам человеческие слабости, я стану вашим бесом-хранителем, а так как я образованнее, чем Сократ, то берусь сделать вас умнее этого великого философа. Словом, я отдаю себя в ваше распоряжение со всеми моими достоинствами и недостатками: и те и другие будут вам одинаково полезны.

– Заманчивые обещания! – воскликнул студент. – Но вашего брата, господ бесов, обвиняют в том, что вы не так-то уж свято исполняете свои посулы.

– Это обвинение не лишено оснований, – сказал Асмодей. – Большинство моих собратьев действительно не очень-то совестится вас обманывать. Что же касается меня, то, не говоря уже о том, что я не знаю, как только отплатить за услугу, которой я от вас жду, я – раб своей клятвы и клянусь вам всем, что делает ее нерушимой, что не обману вас. Положитесь на мое заверение, а чтобы доставить вам удовольствие, я берусь этой же ночью отомстить за вас донье Томасе, коварной даме, которая спрятала у себя четырех злодеев, чтобы поймать вас и заставить на ней жениться.

Молодой Самбульо был особенно восхищен этим последним обещанием. Чтобы ускорить его исполнение, он поспешил взять сосуд, где помещался дух, и, не заботясь о том, что может из этого произойти, с размаху бросил его на пол. Склянка разлетелась на тысячу осколков и залила пол черноватой жидкостью, которая, постепенно улетучиваясь, превратилась в облачко. Затем и облачко это рассеялось, и перед удивленным студентом предстало человеческое существо в плаще, около двух с половиной футов ростом, опирающееся на костыли. У хромого уродца были козлиные ноги, длинное лицо и острый подбородок. Цвет его лица был изжелта-черный, нос сильно приплюснут, глаза, казавшиеся крошечными, походили на два горящих уголька; непомерно большой рот со страшно отвислыми губами обрамляли длинные рыжие усы, закрученные кверху.

Голова этого прелестного Купидона была повязана красным крепом в виде тюрбана с пучком петушиных и павлиньих перьев. Шею его охватывал широкий воротник из желтого полотна, разрисованный разными бусами и сережками. Он был в короткой белой атласной одежде, опоясанной широкой лентой из нового пергамента, испещренного волшебными письменами. На его платье были изображены различные предметы дамского обихода; красивые ожерелья, шарфы, пестрые фартуки, модные прически, одна замысловатее другой.

Но все это было ничто по сравнению с белым атласным плащом, покрытым бесчисленным множеством фигурок, нарисованных китайской тушью таким широким мазком и так выразительно, что не оставалось сомнения в том, что дело здесь не обошлось без нечистого. Где изображена была испанка, закутанная в мантилью, заигрывающая с фланирующим иностранцем; где француженка, изучающая перед зеркалом всевозможные ужимки, чтобы испробовать их действие на молодом аббате, нарумяненном и с мушками на щеках, который появляется на пороге ее будуара. Здесь – итальянские кавалеры поют и играют на гитарах под балконами своих возлюбленных, а там – немцы, в расстегнутых камзолах, растрепанные, осыпанные табаком и еще более пьяные, чем французские щеголи, окружают стол, заваленный остатками кутежа. Один из рисунков изображал выходящего из бани мусульманина, окруженного всеми своими женами, наперебой старающимися услужить ему; на другом – английский джентльмен учтиво предлагал своей даме трубку и пиво.

Замечательно изображены были также игроки: одни, охваченные пылкой радостью, наполняют свои шляпы золотыми и серебряными монетами, другие, играющие уже только на честное слово, устремляют в небо кощунственные взоры и в отчаянии грызут карты. Словом, там было столько же любопытных вещей, как на чудесном щите, сделанном богом Вулканом по просьбе Фетиды. Но между произведениями этих двух хромых существовала та разница, что фигуры, изображенные на щите, не имели никакого отношения к подвигам Ахиллеса, а рисунки на плаще были точным воспроизведением того, что делается на свете по внушению Асмодея.

Глава вторая

Бес, заметив, что его внешность не располагает к нему студента, сказал с улыбкой:

– Ну, дон Клеофас-Леандро-Перес Самбульо, вы видите перед собою прелестного бога любви, могущественного властителя сердец. Что скажете о моей внешности? Хорош я? Не правда ли, поэты – прекрасные живописцы?

– Откровенно говоря, – ответил дон Клеофас, – они несколько вам польстили. Полагаю, вы не в таком виде являлись Психее?

– О, разумеется, нет, – ответил бес. – Тогда я заимствовал свой образ у французского маркизика, чтобы сразу влюбить ее в себя. Надо придавать пороку приятную внешность, иначе он не будет нравиться. Я принимаю все обличья, какие мне угодно, и мог бы показаться вам в самом красивом фантастическом виде, но я предоставил себя в ваше распоряжение и не имею намерения что-либо скрывать от вас, а потому я хочу, чтобы вы видели меня в образе, наиболее соответствующем тому представлению, какое сложилось у людей обо мне и моих занятиях.

– Я не удивляюсь что вы несколько уродливы не в обиду вам будь сказано, – признался Леандро. – Отношения, в которые мы вступаем, требуют откровенности. Ваша внешность не согласуется с прежним моим представлением о вас, но объясните мне на милость, отчего вы хромаете?

– Это – последствие моей давнишней ссоры с Пильядорком, бесом корыстолюбия, – отвечал черт. – Дело было во Франции, мы заспорили о том, кто из нас двоих завладеет молодым уроженцем Манса, приехавшим в Париж искать счастья. Это был великолепный экземпляр – юноша с большими талантами, – и мы горячо оспаривали его друг у друга. Мы подрались в средних слоях атмосферы. Пильядорк оказался сильнее и сбросил меня на землю подобно тому, как Юпитер, по словам поэтов, свалил Вулкана. Сходство этих приключений и послужило причиной того, что товарищи прозвали меня Хромым Бесом. Они дали мне это прозвище в насмешку, но с тех пор оно за мной так и утвердилось. Однако, хоть я и калека, а от других не отстаю, вы сами убедитесь, какой я хват. Впрочем, – прибавил он, – довольно болтать. Уйдемте поскорее с этого чердака. Колдун скоро явится сюда, чтобы трудиться над тайной бессмертия он намерен одарить им прекрасную сильфиду, которая посещает его здесь каждую ночь. Если он нас застанет, то непременно упрячет меня опять в бутылку, да, пожалуй, и вас также. Выбросим сначала в окно осколки, чтобы он не заметил моего освобождения.

– А если он это заметит после нашего ухода, что тогда будет? – спросил Самбульо.

– Что будет? – повторил Хромой. – Сразу видно, что вы не читали Книгу Принуждения. Даже если бы я спрятался на край света или в страну горящих саламандр, даже если бы спустился к гномам или в глубочайшие морские пучины, то и там я не смог бы укрыться от его злобы. Он станет произносить такие сильные заклинания, что весь ад содрогнется. Несмотря на все мое желание ослушаться его, мне таки придется, помимо моей воли, явиться перед ним, чтобы понести наказание, которое он на меня наложит.

– Если так, – сказал студент, – я опасаюсь, что наше знакомство будет весьма непродолжительным. Старший колдун не замедлит открыть наш побег.

– Это еще неизвестно, – возразил дух. – Мы ведь не знаем, что должно случиться.

– Как, – воскликнул Леандро-Перес, – черти не ведают будущего?

– Конечно, нет, – отвечал бес. – Люди, которые на нас в этом полагаются, большие простофили. Поэтому-то все прорицатели и ворожеи говорят так много глупостей и толкают на глупости знатных дам, которые обращаются к ним за предсказаниями. Мы знаем только прошедшее и настоящее. Мне неизвестно даже, скоро ли заметит колдун мое отсутствие: но надеюсь, что не скоро. Тут имеется несколько склянок, похожих на ту, в которой я был заключен, и он не заметит, что одной недостает. Я вам даже больше скажу: в его лаборатории я – как юридическая книга в библиотеке финансиста; он обо мне вовсе не думает, а если и вспомнит, то не оказывает чести разговаривать со мной. Это самый надменный волшебник, какого я знаю. С тех пор, как я стал его пленником, он ни разу не удостоил меня беседой.

– Вот человек! – удивился дон Клеофас. – Что же вы сделали, что навлекли на себя его ненависть?

– Я стал ему поперек дороги, – отвечал Асмодей. – В некоей академии было вакантное место; он желал, чтобы это место получил его приятель, а я хотел, чтобы его предоставили другому лицу. Чародей сделал талисман из самых могущественных каббалистических знаков, а я определил своего кандидата на службу к одному влиятельному министру, протекция которого оказалась сильнее талисмана.

С этими словами бес собрал осколки разбитого сосуда и выбросил их в окно.

– Сеньор Самбульо, – сказал он, – бежим как можно скорее; ухватитесь за конец моего плаща и не бойтесь ничего.

Хотя это предложение и показалось дону Клеофасу довольно опасным, он предпочел принять его, чем подвергнуться мщению колдуна. Он прицепился как можно крепче к бесу, и Хромой тотчас унес его.

Глава третья

Асмодей недаром хвалился своим проворством. Он рассек воздух, как сильно пущенная стрела, и опустился на башню Сан-Сальвадора. Как только они остановились, Асмодей сказал своему спутнику:

– Согласитесь, сеньор Леандро, что когда тряский экипаж называют чертовой телегой, то сильно искажают истину.

– Я вполне убедился в этом, – учтиво ответил Самбульо, – и могу засвидетельствовать, что такой экипаж покойнее носилок и притом так стремителен, что некогда соскучиться в дороге.

– Еще бы, – поддакнул бес. – А знаете ли вы, зачем я вас сюда принес? Я намерен показать вам все, что делается в Мадриде, и начну с этого квартала, а башня – лучшее место, чтобы привести мой план в исполнение. Силою дьявольского могущества я подниму все крыши, и, несмотря на ночную темноту, все, что творится под ними, предстанет перед вашими глазами.

При этих словах он просто вытянул правую руку, и все крыши сразу исчезли. Тут студент увидел все, что делается внутри домов, как среди бела дня: точно так же, по выражению Луиса-Велеса де Гевары[1 - Автор испанского «Хромого Беса».], становится видна начинка пирога, если снять с него корочку.

Зрелище было слишком необычайно, чтобы не поглотить всего внимания студента. Он смотрел кругом, и разнообразие окружающих картин надолго привлекло его внимание.

– Сеньор дон Клеофас, – сказал ему бес, – то изобилие предметов, на которые вы смотрите с таким удовольствием, действительно очень занятно, но рассматривать их – пустая забава. Мне хочется, чтобы зрелище это принесло вам пользу, и я намерен дать вам точное представление о человеческой жизни. Поэтому я буду рассказывать, что делают все те люди, которых вы видите, объясню причины их поступков и даже открою их сокровеннейшие мысли.

С чего начнем мы? Заглянем сначала вон в тот дом, что направо, где старик пересчитывает золото и серебро. Это скупец. В его карету, которую он приобрел почти даром при описи имущества некоего alcalde de corte[2 - Придворного алькальда (исп.).], впрягаются два тощих мула из его конюшни. Он кормит их, следуя постановлению римских Двенадцати таблиц, то есть дает каждому по фунту ячменя в день. Он обращается с ними, как римляне обращались с рабами. Два года тому назад старик возвратился из Индии со множеством слитков золота и обменял их на звонкую монету. Полюбуйтесь на этого старого безумца, с каким наслаждением он пожирает взглядом свое богатство и не может им насытиться. Но вместе с тем обратите внимание на то, что происходит в другой комнате того же дома. Видите там двух юнцов и старуху?

– Вижу, – отвечал дон Клеофас, – это, верно, его сыновья?

– Нет, – возразил бес, – это его племянники, которые должны ему наследовать; они сгорают от нетерпения поскорее завладеть добычей и тайком призвали гадалку, чтобы узнать, скоро ли он умрет.

– В соседнем доме я вижу две довольно забавные картины: на одной – престарелая кокетка укладывается спать, оставив на туалетном столике свои волосы, брови и зубы; на другой – шестидесятилетний волокита, только что возвратившийся с любовного свидания, уже вынул искусственный глаз, снял накладные усы и парик, покрывавший его лысую голову, и ждет лакея, который должен снять с него деревянную ногу и руку, чтобы кавалер с оставшимися частями тела улегся в постель. Если глаза меня не обманывают, – продолжал Самбульо, – я вижу в этом доме молоденькую стройную девушку, достойную кисти художника. Как она прелестна!

– Юная красотка, так вас поразившая, – ответил Хромой, – старшая сестра того волокиты, который ложится спать. Она, можно сказать, под стать старой кокетке, что живет с ней в одном доме. Ее талия, которой вы так восхищаетесь, – лучшее произведение механики. Грудь и бедра у ней искусственные, и недавно, присутствуя на проповеди, она потеряла в церкви свой фальшивый зад. Но так как она молодится, то два кавалера оспаривают друг у друга ее благосклонность.

Они даже подрались из-за нее. Вот сумасшедшие! Словно два пса, грызущиеся из-за кости. – Давайте посмеемся над концертом, который доносится вон из того богатого особняка. Там по окончании семейного ужина поют кантаты. Старый юрисконсульт сочинил музыку, а слова – альгвасил[3 - Альгвасил – то же, что во Франции полицейский пристав, только он носит шпагу.], любезник и фат; он слагает стихи для своего удовольствия и на мучение окружающим. Оркестр состоит из волынки и шпинета. Тонкоголосый верзила-певчий поет дискантом, а девушка с очень низким контральто ведет басовую партию.

– Вот забавная штука! – воскликнул, смеясь, дон Клеофас. – И нарочно так не придумаешь для потешного концерта!

– Теперь посмотрите на тот великолепный особняк, – продолжал бес. – Вы увидите там вельможу, лежащего в постели, среди роскошной обстановки. Подле него стоит шкатулка с любовными записками. Он перечитывает их, чтобы уснуть в сладкой неге – это записки от дамы, которую он боготворит. Она его так разоряет, что ему скоро придется просить должность вице-короля. Если в этом доме все тихо, то в соседнем, налево, большое волнение. Различаете вы там даму на кровати, отделанной красным узорчатым штофом? Это знатная особа. Зовут ее донья Фабула; она послала за акушеркой, ибо собирается подарить наследника своему мужу старому дону Торрибио, который стоит подле нее. Вас восхищает отзывчивость этого супруга? Крики его любезной половины раздирают ему душу, он сильно расстроен и страдает не меньше ее. С какой заботливостью, с каким усердием он старается помочь ей!

– Действительно, – согласился Леандро, – он очень взволнован. Но тут же в доме я вижу другого человека, который спит глубоким сном и нисколько не беспокоится об успешном исходе дела.

– Между тем это событие должно бы его интересовать, – возразил Хромой, – потому что этот слуга – главная причина страданий его госпожи. Посмотрите немного подальше, в комнату нижнего этажа, – продолжал он, – и обратите внимание на лицемера, натирающегося колесной мазью, чтобы отправиться на собрание колдунов, которое будет происходить сегодня ночью между Сан-Себастьяном и Фуэнтэррабией Я бы вас туда перенес, чтобы доставить вам удовольствие приятно провести время, да боюсь, как бы меня не узнал бес, играющий там главную роль.

– Значит, вы с ним не в ладах? – спросил студент.

– Где там! – отвечал Асмодей. – Это тот самый Пильядорк, о котором я вам говорил. Этот мошенник меня выдаст: он непременно донесет чародею о моем бегстве.

– У вас, может быть, были еще и другие столкновения с Пильядорком? – спросил студент.

– Действительно, – отвечал бес, – года два тому назад у нас снова произошла стычка из-за некоего парижанина, который желал здесь обосноваться. Мы оба хотели завладеть его судьбой: Пильядорк решил сделать из него приказчика, а я – покорителя женских сердец. Чтобы покончить с этим спором, наши товарищи сделали из него нерадивого монаха. После этого нас помирили, мы расцеловались – и с тех пор стали смертельными врагами.

– К чему нам это почтенное собрание, – сказал дон Клеофас, – мне оно совсем не интересно; лучше будем рассматривать то, что находится перед нашими глазами. Что означают искры, вылетающие из этого погреба?

– Это одно из самых безрассудных занятий, – отвечал бес. – Человек, стоящий в погребе около раскаленного горна, – алхимик. Огонь понемногу сжигает его богатое родовое имение, а он никогда не найдет того, что ищет. Между нами говоря, философский камень – прекрасная, но пустая мечта; ее изобрел я, чтобы посмеяться над человеческим умом, который все стремится выйти за положенные ему пределы. Сосед этого алхимика – искусный аптекарь; он еще не лег спать, вы видите его за работой в лавке вместе с престарелой супругой и сыном. Знаете, что они делают? Муж приготовляет укрепляющую пилюлю для старого адвоката, который завтра женится, сын – слабительную микстуру, а жена толчет в ступке вяжущие составы.

– А в доме напротив я вижу человека, который встает и поспешно одевается, – сказал Самбульо.

– Еще бы не спешить! – ответил дух. – Это врач, которого зовут по неотложному делу. За ним послал прелат: час тому назад он лег в постель и кашлянул два-три раза. – Теперь посмотрите в ту сторону, направо, и постарайтесь разглядеть человека, который расхаживает по чердаку в одной сорочке при тусклом свете лампы.

– Вижу, – отвечал студент, – и даже могу перечислить всю мебель этой конуры. Там ничего нет, кроме убогого ложа, стола да скамьи, а стены выпачканы чем-то черным.

– Человек, живущий так высоко, – поэт, – сказал Асмодей, – а то, что вам кажется черным, – это стихи его сочинения, которыми он исписал все стены чердака; за неимением бумаги он вынужден писать свои произведения на стене.

– Судя по тому, как он волнуется и суетится, – сказал дон Клеофас, – надо думать, что он пишет важное сочинение.

– Вы не ошиблись в своем предположении, – подтвердил Хромой, – вчера он окончил трагедию под заглавием «Всемирный потоп». Его не упрекнешь в том, что он не соблюл единства места, потому что все действие происходит в Ноевом ковчеге. Уверяю вас, это прекрасная пьеса: все животные там рассуждают, как ученые. Он намерен ее кому-нибудь посвятить; вот уже шесть часов, как он трудится над этим посвящением, теперь он сочиняет последнюю фразу. Само по себе это посвящение, можно сказать, произведение искусства: в нем сосредоточены все добродетели, нравственные и политические, все похвалы, какие только можно высказать человеку, прославленному своими предками и собственными подвигами; никогда еще сочинитель не курил так много фимиама.

– К кому же думает он обратиться с этим пышным панегириком? – спросил студент.

– Он сам еще не знает, – отвечал бес, – он не вписал еще имени. Он подыскивает богатого вельможу, пощедрее тех, которым он уже посвящал свои произведения; но люди, готовые заплатить за посвящение книги, – теперь большая редкость; вельможи избавились от этого порока и тем самым оказали немалую услугу публике, которая была завалена жалкими произведениями, ибо в былое время большая часть книг писалась только ради посвящения. – Относительно посвящения книг, – прибавил бес, – мне хочется рассказать вам один довольно странный случай. Некая придворная дама, позволив посвятить себе книгу, пожелала просмотреть посвящение до его напечатания. Она нашла, что ее там не настолько восхваляли, как она того желала, и поэтому взяла на себя труд написать себе посвящение сама, по своему собственному вкусу, и послала его автору для напечатания.

– Мне кажется, – вскричал Леандро, – что через балкон в дом лезут грабители!

– Вы не ошибаетесь, – сказал Асмодей, – это ночные воры. Они влезают к банкиру. Давайте последим за ними и посмотрим, что они будут делать. Они проникают в контору, роются повсюду; но банкир предупредил их: он еще вчера уехал в Голландию со всеми хранившимися в сундуках деньгами.

– А вот еще вор, он влезает по шелковой лестнице на балкон, – сказал Самбульо.

– Вот насчет этого вы ошиблись, – отвечал Хромой, – это маркиз: он пользуется таким воровским способом, чтобы проникнуть в комнату некоей девицы, которая не прочь перестать быть ею. Маркиз вскользь поклялся, что женится на ней, а она поверила его клятвам, потому что в любовных делах маркизы подобны тем коммерсантам, что пользуются на рынке неограниченным кредитом.