скачать книгу бесплатно
А продолжения писать не буду. Слишком болезненная тема последний Каган. Не хочется лезть. Официально, как в учебниках прописано, рассказывать – себя не уважать. А замалчивать разных интересных подробностей не хочется. Не случись Австрийская война – могли бы дальше поживать, постепенно скатываясь в сторону недогосударств Востока и неминуемо плохо кончили бы. А ведь служили, и честно служили. Не называть имен? Так в результате вранье выходит. Про далекое прошлое легче.
Ходить бывает склизко
По камушкам иным.
Итак, о том, что близко,
Мы лучше умолчим[2 - Стихи А.К. Толстого. «История Государства Российского».].
Или все-таки попробовать, но не прямо? Взгляд не вполне типичного человека. И прототип интересный имеется.
1911 год
– Вот здесь!
Машинист хлопнул по плечу и показал рукой.
– Напрямую минут двадцать, и патрули отсутствуют.
Ян поправил вещмешок и прыгнул. Скорость у паровоза на подъеме была маленькая, и, пробежав несколько шагов по инерции, он остановился. Помахал рукой на прощанье и двинулся в сторону домов.
Удачно получилось. Без денег и билетов, на перекладных нормально добрался. Уголек в топку немного покидал – да это не проблема, приходилось и раньше. Чего же не помочь приятным людям. Им хорошо, и ему неплохо. Свой брат-железнодорожник всегда поможет. Со временем, правда, вышло не так уж замечательно. Надеялся проскочить вперед – не вышло. Воинские эшелоны ходили пока по графику, а прочие перевозки всерьез трещали и задерживались. Без особого образования можно было догадаться, что впереди железку ждут серьезные трудности. Да и наслушался в дороге. Поездов не хватает, те, что есть, бесконечно чинятся – которые под откосом не валяются на Западе. Вагоны в отвратительном состоянии. Перевозки не только пассажиров, но и грузовые затруднены. Недаром и с продуктами напряженка. Где пусто, а где густо. На железке проще. Приспособились поездные бригады приторговывать, но дело незаконное насквозь, легко по шапке получить.
В городах еда по карточкам, а в деревнях обычной мануфактуры нет. Первые пару лет с начала войны в деревнях совсем неплохо жили, даже доходы выросли. Продукты и армии нужны, и в городе. Вот только запас прочности оказался не слишком большим. Как по мобилизации мужиков подмели, рабочих рук стало не хватать, да и цены не только на хлеб с картошкой и мясом подскочили – еще и на промтовары, и намного больше. Заводы-то с фабриками на военное производство все больше перешли. А фронт проглатывал все, начиная от ткани на форму и кончая лошадьми. Начались нехватки и ухудшение завоза. Как ни старайся, а если производство уменьшилось – либо цена больше, либо вовсе нет. Хреновая жизнь настала, и как бы хуже не было. Дожди вот зарядили не в срок.
Он запахнул шинель, мимоходом пожалев, что ватника с собой не взял, но ничего не поделаешь. Здесь глубокий тыл – не поймут, если пойдет по улицам в таком виде. И так не сказать чтобы сильно парадный вид. И полы, прожженные у костра, если присмотреться, и цвет не очень. Лучше не нашлось. Шинель была офицерская и по виду не отличалась от обычной. Качество сукна получше, да давно уже не имела ни приличного вида, ни нормальной подкладки. Весь форс для понимающих вышел, но старшина в солдатском обмундировании смотрится в глазах окружающих вахлаком. Невместно. Единственным отличием на фронте офицера от солдата, кроме защитного цвета погон, был ремень из настоящей кожи. Командиры быстро усвоили желание не выделяться: снайперы любили бить по головам в фуражках. Да и интендантство не слишком расщедрилось. Бравый вид для парадов, а поползаешь под обстрелом – и от солдата с виду ничем отличаться не будешь.
Проверил пистолет в кармане. Без оружия Ян чувствовал себя голым и с совершенно не положенным ему «вальтером» не расставался. Семизарядный магазин, рукоятка удобнее «парабеллума». В руке хорошо лежит, точность приличная. Не то что русское угребище – «федоров». Еще был хороший нож. Вполне достаточно для серьезного человека. Не гранаты же таскать по мирным местам. Натянул поглубже шапку-ушанку – изображать из себя бравого хазака с головным убором набекрень желания на холоде не имелось – и потопал в сторону домов. Начало осени, а дожди холодные. С урожаем будут серьезные проблемы.
Тропинка больше напоминала сплошную грязевую ванну, в каких богатенькие до Австрийской норовили полежать, якобы лечась. Морды кривили на иноверцев, а сами ездили. Стоило мотаться на заграничные курорты, когда дома грязюки огромное количество. Он с чавканьем переставлял ноги, тщательно следя, чтобы не поскользнуться. Упадешь – утонешь. А уж извозюкаешься наверняка. Грязь неохотно отпускала, с новыми силами цепляясь за сапоги. Ну, ему не привыкать. Пехота тем и занимается, что постоянно топчет землю в отвратительных условиях, а разведка еще и на пузе старается. Пожалуй, ползком больше выйдет, чем ногами. За эти годы он наверняка намотал путь вокруг земного шара. До Тихого океана и обратно – точно.
Понемногу дорога становилась все лучше. Появились тротуар и замощенная проезжая часть. Дома тоже подросли. Маленькие невзрачные хаты почти как в деревне – на глазах превращались не в особняки, но приличные дома. Заборы стали прочнее и выше, уже не все серо и уныло. Их семья тоже жила в похожих условиях. Не нищета, люди нормально зарабатывающие проживают. Понятно, не из образованных, но квалифицированные.
Впереди двое мальчишек выясняли отношения. Наскоки, крики и не особо приличная речь. Без особой злости, просто возраст такой. Зачем дурью маяться, если спросить можно? Он и так бы нашел, но в незнакомом городе не стоит бегать по улицам. Можно и нарваться, а документов нет. Ян махнул рукой, подзывая, и они, моментально забыв про разногласия, охотно подошли.
– Где улица Садовая, знаете?
– А кто нужен? – спросил более худой, шмыгая сопливым носом.
– Четырнадцатый дом. Нуялисы.
– Знаю, – согласился мальчишка. – Это врач, – пояснил он приятелю.
– Вот-вот, – обрадовался Ян. – Покажешь?
– За сигарету, – звучно высморкавшись, согласился тот.
– Пророк тебя не поймет, – усмехнулся Ян, – он завещал людям помогать.
– Главное – чтобы мать не поймала, – очень логично заявил тот.
– Махорки отсыплю, а сигарет нема.
– Пойдет, – согласился второй, хитро блестя глазами и протягивая руку: – Давай!
– ?
– Два квартала прямо, поворот налево. На воротах написано «Приемная». Раньше на дому лечил. Он вообще в госпитале, но жена должна быть дома.
– Вы проводите – тогда и получите, – сердито сказал Ян. Так проколоться. Ведь правильно шел!
– Запросто, – довольно сказал худой, в очередной раз шмыгая носом и вытирая сопли рукавом. – Мы же не мазурики, и совсем не трудно. Пять минут – и будет Садовая!
…Ян старательно вытер подошвы от налипшей грязи и позвонил. В глубине дома задребезжало, но пришлось несколько минут подождать. Дверь распахнулась, и маленькая худенькая женщина вопросительно посмотрела на него.
– Я… это… – сообщил с изрядным удивлением Ян, пытаясь понять, как у такой матери мог родиться этот огромный жлоб. – От Радогора.
Больше он ничего сообщить не успел – был цепко схвачен за рукав, с неожиданной силой затащен внутрь и препровожден в залу. Даже снять шинель не дала, волоча его за собой и громко сзывая дочерей. В его представлении они были малявки, во всяком случае лейтенант, тьфу, капитан, никак не привыкнет, еще одну звездочку дали перед самым отъездом, так говорил, а оказались уже взрослые девицы. Шустрые до невозможности и энергичные. Старшую вроде Айша зовут, а имени младшей он не запомнил. Одна, не дожидаясь подробных объяснений, поспешно кинулась звать отца, другая пихнула на стул.
Он осторожно приземлился на краешек, стараясь не касаться чистой скатерти на столе и не запачкать стул. И так не сильно чистый и возможно вшивый, да еще двое суток в угле возился. В прошлом году завалились они на постой к местной помещице переночевать. Единственный на всю округу сохранившийся дом. Та была само радушие, пока по рукаву не промаршировала батальонным строем колонна вшей. Надо было видеть ее побледневшее лицо, и как она шарахнулась.
Ян достал из вещмешка письмо и сверток с деньгами и протянул матери:
– Вот, – сообщил с облегчением. Что еще сказать, не знал. Задача выполнена, пора смываться. Еще на станцию топать.
Никуда его не отпустили. Сначала было прочитано немногословное письмо, с обычным набором – «жив, здоров, чего и вам желаю». Потом начались расспросы. Ян косноязычно отвечал, стараясь говорить поприличнее, не срываясь на мат, и тихо изумлялся странным представлениям о фронте вообще и солдатской жизни в частности. Вопросы были изумительные:
– Откуда столько денег? Да у нас тратить не на что. Все за государственный счет. И еда, и одежда. Вот и собралось. Да ему еще что-то за награды положено.
У начштаба полка в карты выиграл. Ну, не сообщать же. О, «мальчик». Надо же. Наш бывший лейтенант ребенок. На самом деле старший лейтенант раньше был, но никто так не говорит. Все младшие просто лейтенанты – и старшие автоматически превращаются в просто лейтенантов. Как подполковники и надполковники в полканов. И ведь для матери именно так. Наверное, и я для своей представляюсь невинным теленком. Тот еще Радогор перец. Мы же даже не штыками работаем – руками. Ножиком под лопатку. А ту немчуру он вообще руками удавил. Посмотрела бы мать в этот момент на личико своего мальчика – испугалась бы. Тут кто хочешь испугается. Рожа перекошенная и очень неприятная. Интересно бы на собственную в схожий момент посмотреть. Видать, ничуть не красивее.
– Как нас кормят? Прекрасно. Все по штатным нормам. Особенно когда, как сейчас, в окопах сидим.
На память перечислил полный список норм. Такие вещи он прекрасно помнил. Читали с голодухи приказ и ухохатывались. Звучало прекрасно. Правда, паек здорово урезали в прошлом году, но им откуда знать. Про пшенку, что из горла назад лезет, и вороватых интендантов распространяться не стал. Как и про убитую снарядом лошадь, из которой вырезали куски на морозе. Та еще работенка. Как дерево пилишь. Рассказать в подробностях про продсклад – так ведь не поверят. Если мясо не поступает вовремя, его по специальным таблицам заменяют по весу один к трем рыбой. А можно и консервами или колбасой. Где, интересно, водятся интенданты, способные оторвать от сердца колбасу, а не затхлые сухари по той самой таблице взаимозаменяемости и калорийности, в которой ведро воды запросто замещает котелок каши? Или недоброкачественная рыба списывается в отходы (а ее уже выдали взамен мяса), и тот самый окорок уходит налево? Нет, лично их роту не обижали. В каком-то смысле на привилегированном положении, всегда приварок есть, но когда в поиске, горячего не увидишь. Тогда и сухарь – лакомство. Сухой паек на сутки-двое, а иногда приходится и больше сидеть. Тут и копыто за еду сойдет. Объяснять? Да ни за что! Питаются почти как в ресторане. Пехтура гораздо хуже живет. Что да, то да. Все в сравнении.
– Шерстяные носки?
Ян попытался вспомнить, есть ли у Радогора шерстяные носки, но в памяти не отложилось.
Хватало других забот.
– А как же! – подтвердил, не краснея. – Имеются. Офицер все-таки. Не в портянках ему ходить.
Когда отступали, Ян еще на бронепоезде катался, а вот при наступлении сапоги месяцами не снимали, так что ноги гнили. Рота всегда впереди шла. Еще и вши заедали. Помыться некогда. Не спрашивают – и слава Богу. Надо думать, в их представлении баньки везде понатыканы.
– Ноги держит в тепле, обязательно. Здоровье прекрасное. Ну что вы! Не в землянке проживает. Прекрасная изба. Теплая. Не хворает.
Через Вислу когда ходили, было страшно «сухо» и «тепло». Берега замерзают, а посредине еще нет. Вот и плывешь на тот берег с бечевкой. Выползаешь на лед, а он под тобой обламывается. Детям и женщинам такого не рассказывают. Закрепишь там, а на следующую ночь группой на плотике вдоль бечевки. Выползаешь назад – и спиртику тяпнул. С этим проблем не было. И хоть бы раз кто заболел! Расскажи кто другой – и не поверил бы.
– Какая стрельба? Мы почти в тылу, да и в обороне стоим. Ага. Расскажи им. Конечно, не простая пехота, но про это предупрежден язык не распускать. У нас жизнь наособицу. Пошли, взяли «языка», вернулись – у нас есть свое жилье, своя кухня, мы можем поспать. Кроме того, нет сложностей свободно передвигаться в нашем тылу, если не наглеть. Да в тот же санбат сходить к медсестричкам. До войны кто бы баб в армию пустил? Жуть! Каган лично бы удавился от негодования. А сейчас в порядке вещей. Лучше чем мужики обиходят. Не все, разные свиристелки попадаются, но в целом лучше. Конечно, на прогулки так просто не сходишь, предупреждали командиров, но все равно это было больше на доверии. Да за такие привилегии кровью платят. За год две трети роты схоронили.
– На той стороне Вислы австрияки – на этой мы. Чего зря палить? Бессмысленно. Сидим, друг на друга смотрим.
А Фарида снайпер подстрелил. Тоже думал, тишина.
– Все кругом уважают.
Хоть это правда. Трусам в разведке делать нечего. Кто сам уходит, кому и подскажут.
Ненавязчиво. Солдаты Радогора ценили. У него потери всегда минимальные: соображает. В жизни никого пальцем не тронул без серьезной провинности. Иногда недовольный посмотрит – и от одного взгляда становится не по себе. Даже слова не требуются.
– Чаю? Спасибо, с удовольствием. Только мне задерживаться никак нельзя. Вечером к эшелону обязательно. А… это… Отличившихся сержантов направляют в военное училище. Да какой я герой! Обычная работа… А? Трехмесячные курсы. Вот прямо здесь, в Ярославле[3 - Ярославль правильно называется Ярославль-на-Дону и находится, естественно, совсем в другом месте, чем в нашей реальности.]. Удачно вышло. Если получится, еще зайду. Присвоят младшего лейтенанта – и буду офицер. Сейчас приказ вышел. Вместо временного звания – на ускоренные курсы. Потому что на фронте затишье. Австрияк уже не тот пошел. Выдохся. Даже во Франции не сдюжил. Весной подкрепления подбросят, артиллерию усилят – и пойдем дальше. Три месяца крайний срок, у таких, как я, опыт имеется, а в обучении маршировке мы не нуждаемся. Просто пошлю… Ой, простите… Короче, сплошной отдых – и назад уеду. Да, немножко нарушаю закон. Проездные билеты на всю группу, а я в самоволке. Ну что вы! Мне не трудно. Меня? – изумился. – Да никогда! Не поймают. Надо просто вовремя успеть к одиннадцати вечера. Я расписание эшелонов знаю.
А и задержат – ничего страшного. Отправят назад – так еще и к лучшему, подумал. Мне после войны офицерские погоны не светят, а со своими всегда приятнее служить.
* * *
– Вы все прибыли из воинских частей, уже понюхав пороху. Все награжденные за дела воинские, – проникновенно вещал майор.
Ян стоял в шеренге вторым справа и старательно пытался не заснуть. Слушать офицера ему было малоинтересно – заранее знал, о чем речь. Так толком и не выспался. Вчера его еще долго пытали всевозможными вопросами, пока он не начал повторяться на манер застрявшей граммофонной пластинки. Ничего удивительного, родственникам все интересно. На счастье пришел отец капитана. Он, видимо, в госпитале насмотрелся и наслушался подобных речей. Зато и сообразил накормить. Даже слегка налил из заначенной с довоенных времен бутылки. Еда была достаточно бедная. Картошка с рыбой, но по нынешним временам и то хорошо. Кто-кто, а приличные врачи не бедствовали. Тому поможешь, этому пропишешь, и кроме карточек еще и дополнительные продукты появятся.
Удачнее всего, что он проводил до самой станции. Дважды попадались патрули, но офицерские медицинские знаки различия сделали свое дело. Майор из мужика никудышный, даже разговаривать, как требуется, не умеет, да ему не на фронте командовать бойцами, а раненых лечить. Все медработники военнообязанные, хорошо еще, в родном городе оставили. Видимо, специалист хороший.
Ян был якобы нужен для перетаскивания лекарств в госпиталь из прибывшего товарняка и находился там на излечении. Отчего и справки не имел, зато врач с виноватыми глазами (совсем врать не умеет) подтверждал его право разгуливать по вечернему городу. Могли и придраться, однако сошло. Не пришлось лазить через забор. Затесаться в колонну было уже делом техники. Пока по ротам распределяли, вещи в каптерку сдавали, погоны новые (курсантские) пришивали, мылись и получали белье, особо не отдохнешь. В шесть утра подъем, двадцать минут на умывание и построение. Остальным хорошо – они в дороге выспались.
По ротам их распределили старым испытанным способом. Как встали по росту, так и пошли. Училище представляло собою батальон – с батальонным командиром, адъютантом и четырьмя ротными командирами. Две роты из малолеток, которым еще учиться и учиться, и две собрали из подобных ему обормотов, увешанных орденами и медалями. Парни в большинстве уже заранее подобных крикунов ни в шайтана не ставили и мечтали удрать в самоволку на город посмотреть. Попадались и мечтающие о карьере – тут была интересная тонкость. Не окончившим училища на фронте могли присваивать временные звания. Никого более подходящего под рукой нет – ставили на должность с соответствующей записью. После войны такое количество офицеров без надобности, да и платить пенсии накладно, вот и срезали при демобилизации на звание-два. А вот с официальной справкой об окончании военного училища совсем другой разговор.
У каждого ротного командира под начальством было два младших офицера, собаку съевших на обламывании сильно возомнивших о себе. В нормальном штатном расписании максимум один, но здесь «учебка». Все это прекрасно знали, но основная масса решила с удовольствием отдыхать. Дальше фронта все равно не пошлют. Это они зря так думали. На сотню прошедших огонь, воду и медные трубы контролеров мало, но это армия. Назначаются из своих же курсантов командиры отделений и взводов – будет кому следить за порядком.
– Не просто так прислали вас сюда командиры. Им необходим стойкий костяк в части из сержантского состава. Вы приехали не на отдых! Будете учиться. Поэтому прошу забыть вольницу и отклонения от устава. Строжайшая воинская дисциплина! И молитва! – взвизгнул майор. – Помните: «Я свидетельствую, что нет божества, кроме Аллаха». Только так мы победим!
Ян от неожиданности вздрогнул.
«О Господи! – мелькнуло в голове. – Говорил я, к шайтану это дело. Мне еще фанатика не хватает в начальстве. Крысы тыловые».
Майор понес что-то про дух благочестия и всезнающего милосердного Пророка. Ян окончательно затосковал. Сон пропал, он с интересом сам с собой поспорил – как быстро его вышибут отсюда, и один ли он такой. Достали уже умники. Как призыв – так всех: гражданин обязан служить в армии. А чуть что – одни граждане первого сорта, другие второго. Почему-то первые от вторых ждут великого патриотизма. Научись сначала не считать себя заранее высшим – и будет тебе уважение. В окопах от этого быстро излечиваются. Там ценятся дела, а не слова. Там еще и атеистов не бывает. Как начнется обстрел, так все вспоминают про молитвы. Не стандартные – от души.
Строй неожиданно заворчал. Негромко, но с нехорошей интонацией. Ага, не только его достал придурок. Ребята все битые, жизнью тертые и бояться краснобаев даже в погонах отучились. В другом месте могли и отделать за милую душу. Охаивания и нотаций особо терпеть не станут. Догадался тоже проехаться по почитанию святых и предков. У саклавитов это норма, никакими проповедями не уничтожить. Коран только кажется достаточно прямолинейным и однозначным писанием – вся тонкость заключается в его истолковании. Реформаторские потуги Кагана слишком многим пришлись не по душе.
Майор понял, что его занесло, и, обращаясь к Яну, требовательно спросил:
– Вы согласны?
Наверное, решил, что как каждый нормальный новобранец послушно подтвердит. Кому охота спорить с начальством?
– Никак нет, – лениво ответил тот, делая наивное лицо. – Мы, католики, очень уважаем святого Георгия. Он тоже военный был.
Он бы этого никогда вслух не произнес, однако образованные правоверные прекрасно и намек поймут. Святого Георгия изображают побеждающим дракона, и лет двести он в любом костеле в Сибири висит, в обязательном порядке. Кого католики подразумевают под видом дракона, желающий без труда догадается. Но прямо – ни-ни! Традиция. Придраться не к чему.
Сзади обрадованно заржали в несколько голосов. Майор мазанул бешеным взглядом, однако вопить не стал. Понял, каким выставился идиотом. Его тоже можно понять. Наверняка первый случай присутствия в его роте иноверца. В офицерские училища немусульман брали с большим скрипом. Для желающих служить иноверцев были отдельные хазакские воинские училища. Для поступления в юнкерское (потом военное) училище было нужно всего пять классов. А потом, отдал сына в юнкера – теперь он всю жизнь при жалованье, квартире и питании. Бедному человеку это привлекательно, и поток желающих стать офицерами никогда не высыхал.
Слишком большие потери с этого года принято решение восполнять отличившимися сержантами. А среди них очень разные попадаются.
Церемонию скомкали, торопливо разведя по казармам. Ян шагал молча, но взвод по дороге бодро обсуждал, когда кормить будут и чем. Недовольных его выступлением не наблюдалось. Отвыкли как-то выслушивать многочасовые речи, и стремительное завершение всех обрадовало.
* * *
– Ну и отдай его мне, – сказал спокойный голос сзади.
Майор Шаповалов резко замолчал и развернулся к говорившему. Он как-то упустил в пылу обличительной речи, что в канцелярии они не только вдвоем с надполковником. За столом сидел худощавый высокий мужчина в равном ему звании и изображал изучение личных дел курсантов. Изображал, потому что все равно этим должен заниматься писарь, а сам майор левой рукой писал плохо.
Юнакова он слегка побаивался. Внешне тот никогда не высказывался и не проявлял обычного пренебрежения фронтовика по отношению к тыловикам, ведя себя исключительно корректно, но он невольно начинал приписывать тому свои собственные мысли. Все казалось, что Юнаков к нему плохо относится. Всю войну Шаповалов просидел в училище и сам про себя прекрасно знал, что на фронт не рвался. Вот невольно и возникают мысли соответствующие.
Шаповалов быстро просчитал варианты и решил, что его не подсиживают. Какой в этом смысл? Наверное, попросит потом ответного одолжения.
– Кого взамен? – деловито спросил.
– Да без разницы, все новички. Первого попавшегося возьмешь.
В серых глазах Юнакова была насмешка и невысказанное пожелание сначала поинтересоваться, правильно ли делает намаз. Шаповалов в очередной раз прикинул, не являлось ли его назначение командиром роты бывших сержантов тонкой интригой по выживанию его с хорошего места, и решил – ерунда. Этот подсиживать не станет. Сразу в морду залепит. Хорошо, что до сих пор их дороги особо не пересекались. Вот и не стоит обострять. Тебе одолжение делают – бери и радуйся. Смутьяны в роте ни к чему.
– Договорились, – дружелюбно улыбаясь, сказал он. – Вот прямо сейчас и займусь.
– Раз такое дело и к всеобщему удовольствию разрешилось – свободен, – прогудел надполковник. При желании он мог не напрягаясь орать так, что весь плац прекрасно слышал.
Шаповалов отработанно вскинул руку к козырьку фуражки, отдавая честь, и поспешно вышел.
– И зачем? – спросил надполковник, когда дверь закрылась. – Это же даже любопытно было, кто кого съест. Я бы поставил на старшину. Ты его сопроводиловку видел?
– Да что там можно понять, – с досадой отозвался Юнаков. – Вот читаю. – Он попытался взять листок бумаги правой, затянутой в черную перчатку рукой и выматерился. – … Императорова мать, – завершил тираду. – Скоро год как кисть ампутировали, а никак не привыкну. И ведь чувствую ее все время. Будто на месте. Иной раз так дергать начинает, хоть плачь… Не умеют у нас писать нормальные бумаги. Кого ни спроси, бюрократия кругом, на все справка необходима, – а ни шайтана не понять. Просто это кончилось бы мордобоем, или зарезал бы этот Тульчинский нашего красавца. Оно тебе надо такое происшествие? Позор на всю армию. Кстати, Тульчинский от Тулы? Откуда там католики?
– Скорее, от Тульчино, – надполковник поднялся и, взяв листок, уселся на край стола. – Вот из-за таких, как ты, в этих сопроводиловках сложно разобраться. Натуральная отписка. Я ж тебя прекрасно помню еще с выпуска. Ленивый до безобразия. Домой письма раз в полгода отправлял.
– Я исправился, – пожав плечами, смиренно сказал Юнаков.
– Врешь, прикрываешься вот, – надполковник кивнул на руку, – а сам не хочешь головой работать. Знаю я эти идеи. Учить надо воевать, а не шагистике и исправлению грамматических ошибок. Это для сержантов правильно. Им через три месяца снова назад. А нашим ученикам еще три года впереди. Старшие курсы и так загнали на фронт. Много пользы там от этих молокососов. Младше уже некуда. Так что смело свои знания внедряй в дубовые головы этих Тульчинских, успевших забыть курс начальной школы, но запросто способных научить и тебя правильной тактике и разметке секторов обстрела. Необходимо проверить, умеют ли они читать карту, и научить правильно составлять донесения. Опытный сержант любого выпущенного из училища офицера воевать обучит.
Он помолчал для внушительности и продолжил:
– Учись, майор, у старых волков бюрократии читать между строк. В жизни пригодится. Итак… – Он поднес бумагу к глазам: – Место рождения – поселок Степь. Очень поэтично звучит. Ничего в той дыре наверняка нет, окромя сайгаков и вечного ветра. Понятия не имею, где находится, однако призывался через Харбин. Что и не удивительно. Достаточно ясный намек, даже если не заметить штампика о вероисповедании. Так… Два года армии до войны. Направлен в… вот этот странный индекс обозначает железнодорожный батальон. У нас их было всего три, и туда отбирали на совесть. Что автоматом означает, что не неграмотная чурка, а скорее всего, в технике разбирается. Там не только шпалы таскали – ремонтом все больше занимались. А что не дурак, подтверждают записи о стабильном служебном росте. Младший сержант, сержант, старший.
– Это еще не доказательство.
– Но как бы намекает. Ага. Начальство довольно. Потом погончики срезали, и за что – непонятно только баранам. Параграф и пункт обвинения потом посмотришь. А я без напряжения укажу на неподчинение приказу.
– У нас говорили «непочтение». А это ведь что угодно. Вплоть до уголовщины. А если отношения испорченные, и мелочь какая возможна. Придрался офицер – и под трибунал.
– Правильно понимаешь. Если на втором году службы своего офицера сержанты посылают, либо он вроде нашего Шаповалова, либо там очень нехорошо пахло. И ведь не посадили, значит, реально нечисто. До трех лет в самой мягкой форме по данному параграфу, а его в звании понизили. Тьфу! Замяли дело. До войны я бы точно телеграмму с запросом отбил и поинтересовался, а сейчас наверняка тех людей на месте нет. Слишком много времени переписка займет. Подробности выяснятся уже после отбытия данного экземпляра на фронт. Просто держим в голове на будущее данный казус. Потом у нас Кенигсберг и награда. По представлению командира бронепоезда. На «Рассвете», чтобы ты знал, две трети погибли, и на восток они ножками выходили. У меня там хороший знакомый служил, из первых рук знаю. А не забыл офицер бумагу написать. Любопытно было бы узнать, как этот подвиг выглядел реально. Тогда ордена не слишком-то давали: отступление. Так… пехота… Ну это понятно. Тогда в строй всех подряд ставили. Почему в разведку? – пробормотал надполковник.
– Это как раз ясно. Пришел офицер и спросил: «Добровольцы есть?»
– Тебе виднее. Ты ж ему ровесник почти? Тоже два года успел отмотать до войны, но еще и училище. На войне люди быстро растут, не то что мы, старые дундуки. В мирное время хорошо в училище. Квартира с отоплением, еда казенная и сто дирхемов ежемесячно. Да еще и каждые пять лет повышение в чине. Скучно, но польза от тебя имеется. Правда, до генерала прыгнуть не светит. Тупиковая должность. Вот и у нас заметно. Я все надполковник, а ты уже майор. Впрочем, это если не убьют.
