скачать книгу бесплатно
– Может, у всех они только по молодости случаются.
Сергей задумался.
– Не скажу. Может, ты и прав. Надо поспрашивать людей, если уж так интересуешься.
Это было бы логично. Пока молодой, то столько точек наотмечаешь, а потом и к прибору привыкнешь, и жизнь становится быстрее и скучнее. Да и сам прибор, наверное, забывается. Вот, старик мой вообще без часов. Куда он их дел, интересно?
Мы немного поговорили о работе, новостях, о других коллегах. Разговор был привычным, так что не мешал размышлять.
Меня не оставляла неприятная мысль, что подарок из будущего не такой уж и подарок. Да, что уж скрывать, выбил меня из колеи Анатолий Потапович со своей новостью про потерю памяти. Оно, может, и правильно, но что-то в этом напрягало.
– Слушай, раз у нас сегодня обед теоретических разговоров, скажи еще одно. Вот представь, что из далекого будущего к тебе пришел некий чувак и предложил бессмертие. Возьмешь?
– А что он взамен хочет?
Я как-то даже «завис» от такого вопроса. Довольно-таки очевидного, причем, я сам его тоже задавал.
– Ничего. Он хочет, чтобы мы не боялись смерти и не чувствовали себя несчастными по этому поводу.
– Взял бы. Почему нет?
– Даже если не помнишь об этом?
– О чем?
– Ну, о том, что ты вечный.
– Знаешь, я, может, и сейчас где-то в глубине души уверен, что бессмертен. Я понимаю, что нет. Не псих. Но в душе почему-то уверен, что нет никакой смерти. Для меня во всяком случае.
– Серьезно?
– Ага.
Что это, следствие дарованного бессмертия?.. Я вот до вчерашнего дня ничего подобного не ощущал, как и дежавю.
– То есть все равно берешь такой дар? Сомнительное бессмертие с потерей памяти.
– Да конечно. А кто бы не взял? Все равно это дар. Какие бы ни были условия, все лучше, чем «привычная реальность», где все бессмысленно и конечно. Или ты меня выводишь на классическую дилемму, что лучше: ужасный конец или терпимый ужас без конца?.. Пошли лучше работать.
Разговор, как ни странно, меня успокоил. Да, в любом случае это дар. Я верил в искренность людей из будущего, которые хотели облегчить страдания своих предков. Даже если делали они это по эгоистическим причинам, не суть важно. Они сделали, что смогли. И это прекрасно. Да, мрачный старик вселил в меня сомнения, так на то ему и девяносто лет.
Пора было начинать новую жизнь, радоваться бессмертию, отмечать побольше точек и позвонить Галадриэль, а то у них уже вечер.
5. Любовь на расстоянии
Трудно, наверное, в это поверить, но после гостя из будущего жизнь почти сразу вернулась в обычное русло. Я везде таскал с собой новый телефон, периодически заставлял себя ставить точки возврата, а пару раз поставил их с воодушевлением. Да, за неделю с лишним нашлось всего две точки, которые мне по-настоящему хотелось бы посетить вновь.
Все остальное было привычно и серо. Разве что весна, все сильнее дававшая о себе знать, добавляла красок. В садике у дома начали цвести деревья, и я теперь выходил пораньше, чтобы немного пройтись. Анатолий Потапович иногда, кряхтя, ко мне присоединялся и провожал до автобусной остановки, а сам оставался сидеть в парке. Ему тоже нравилось весеннее солнце.
Мы с ним особо не говорили больше. Но и не ограничивались кивками, как раньше. Теперь каждое утро я останавливался, здоровался как положено, и мы, минимум, обменивались несколькими фразами и некоторыми наблюдениями. А изредка и прогуливались вместе, то разговаривая по дороге, а то и молча.
Я не приставал с расспросами, а Анатолий Потапович не лез с наставлениями. Пока нас это, видимо, обоих устраивало.
Я очень хотел узнать больше, но первый визит в «логово» старика меня как-то… экзистенциально напугал что ли? Я даже не могу объяснить, но вот это слово, смысл которого я не понимаю до конца, почему-то кажется очень подходящим.
Из-за этого экзистенциального страха, домой к старику я больше ни разу не заходил, хотя тот приглашал. Отделывался разными удачными причинами. А вот поболтать на солнышке, пройтись по парку – это всегда с удовольствием. Несмотря на его палочку и разную скорость.
Старик, наверное, чувствовал, что я перевариваю «новую жизнь», и ждал, когда я сам начну задавать вопросы. Вот только жизнь оказалась никакой не новой, все шло, как и должно было идти, даже если бы в моем кармане не было маленькой машины времени из будущего.
Радовали беседы с Галей. Она наконец-то немного обжилась, успокоилась и заскучала. Если раньше ее было непросто поймать и поговорить хотя бы полчаса, то теперь она сама звонила, и мы говорили ни о чем по несколько часов кряду. И это несмотря на разницу во времени, которая изрядно мешала.
Я тоже по ней жутко соскучился. Иногда так ее хотелось, до боли в низу живота.
До Гали я не жил с женщинами долго. Но уверен, точно помню, что ничего такого не испытывал из-за отсутствия секса. Ну не было и ладно, ну, появился как-то где-то мимолетом, хорошо. Опять исчез, да и пофиг.
И вот тут три года вместе. Постоянный партнер, который всегда под боком, а секс стал реже, чем раньше. Разве что первые несколько месяцев зажигали. А потом приятнее было просто заснуть вместе, чем все эти «нелепые телодвижения» и сопутствующие неудобства. Последние пару лет мы занимались любовью хорошо если пару раз в месяц. И только сейчас я понял, как же это было замечательно. Словно в эти три года удавка полового желания ослабла и перестала натирать… ну, скажем образно, шею. А сейчас удавку снова затянули: так женщину хочется, хоть на стену лезь. И что это было?.. Три года эти.
По видео мы, конечно, сексом уже один раз позанимались. Было неловко, странно, но хоть что-то. На экране голая Галадриэль казалась одной из многих незнакомых девушек, которых я и без того мог в любой момент открыть на компьютере. Но после некоторого усилия появлялись и нежные чувства. Надо было постоянно напоминать, что это не просто девушка, это моя девушка. И я не так давно мял эти груди в живую, а не просто смотрел на них. Да, возбуждение от видео-секса было. И даже разрядка какая-никакая, но получилась. Но удовлетворенности – нет. Словно меня как-то особо изощренно подразнили. А Галя, похоже, и разрядки не получила, хотя старалась и изображала все как положено.
Да, кстати, точку возврата перед заочным сексом я, конечно, поставил. И, пожалуй, даже бы иногда сюда заглядывал. Не часто. На худой конец.
И все равно я злился на свою «Голодриэль». Злился, что без нее так плохо. Злился, что она уехала. Что теперь вообще непонятно, как быть, так как жить вместе нам, похоже, не суждено. Или бросить всё и к ней? Исключено. Абсолютно. И она ни за что не вернется. Три дня назад она первый раз в Японию съездила, пока всего лишь в качестве стажера, но восторгов и рассказов было на пять часов видео-чата. Сказала, что выслала мне почтой подарок из Японии. И улыбалась так хитро-хитро. Сказала, что следующую любовь на расстоянии я запомню надолго.
Не знаю, не хочу я уже никакого «секса по телефону», хочу ее рядом, чтобы можно было обнять, спрятаться лицом между ее грудей, обхватить бедра. Заснуть вместе, как мы делали это тысячу ночей подряд. Десять любых сексов отдам за одну ночь без секса, но рядом с ней…
Наверное, это любовь. Тогда почему обстоятельства сильнее, чем она?
Так и тянулись дни, машинка из будущего уже столь привычно оттягивала карман, что я стал забывать о ней. Телефоном пользовался во всю, конечно, а то, что это не только, и не столько телефон, – забывал. Если первые дни я дрожал над ним, как над величайшей ценностью (что было недалеко от правды), боялся оставить даже на минуту, таскал с собой всегда и везде, иногда по часу сидел над календарем и размышлял о новых точках, то сейчас иногда спохватывался и искал телефон по дому, словно это и был обычный телефон. Даже однажды в офисе на рабочем столе оставил, отлучившись в туалет. И только вернувшись, осознал «весь ужас» случившегося. Хотя, конечно, спереть его никто не мог, но тем не менее…
Одним словом, дней через двадцать я поймал себя на мысли, что перестал «трястись» над «волшебным прибором», и это чревато. Потерять – запросто. Карманник вытащит – вероятно. Разбить по неосторожности – легче легкого. Надеюсь, что последнее не критично. Тем не менее, созрел вопрос, который я не мог не задать.
– Анатолий Потапович, а где все эти приборы вечности у других людей? – спросил я однажды утром, когда мы шли по парку. – Я тут подумал… Ну, хорошо, память при переходе теряется. Это логично, хотя и кажется грустным. Но это я понимаю. Необходимость. Люди не помнят, разве что на мгновения в момент очередного скачка. Но прибор-то должен быть у каждого всю жизнь, даже если люди про него не помнят?..
– Хороший вопрос, – ответил старик. Он делал большие паузы между словами. Я старался идти как можно медленнее, но, видимо, это все равно было быстро, и Анатолий Потапович дышал тяжело. Я вдруг подумал, что может из-за одышки мы почти не разговариваем в эти утренние «пробежки», а вовсе не из-за молчаливости старика. Я остановился, давая старику отдышаться и продолжил:
– Я наблюдаю за людьми, но тут сложно заметить, когда видишь человека только на коротком временном промежутке да и то, лишь небольшую часть его жизни. Вот у нас секретарша есть. Так она все время с ежедневником ходит. В упор не помню, с одним и тем же или меняет каждый год. Вот и пойми, то ли это ее машина времени, то ли просто по службе необходимо таскать.
– В правильном направлении думаешь, сынок. Давай дальше. – Анатолий Петрович был сегодня наредкость в хорошем настроении. Он присел на ближайшую скамейку и внимательно на меня уставился, ожидая продолжения.
– А что дальше? – Я пожал плечами. – Самое долгое время, кого я наблюдал непрерывно, это мои родители и сестра. Но не помню ничего такого. У сестры вообще на долгое время ничего не задерживалось. Не помню ни любимой игрушки… Вернее, любимых игрушек у нее было много, но сменялись они с завидной регулярностью. Ничего постоянного. И живет она не первый раз. Буквально на днях забегал в родной дом. Посидели с семьей, так она посреди ужина сказала, будто ей показалось: все это было когда-то. Так, мол, приятно. Хотя, может, просто позлить меня решила: с детства помнит, как я не люблю разговоры о дежавю.
– А родители?
– И у них ничего такого не помню. У папы были часы какие-то постоянные. Сколько себя в детстве помню, так он их каждое утро на работу надевал. Но и он перестал часы носить, как мобильники появились. У мамы тоже ничего подозрительного не помню.
– Может, когда не знаешь чего ищешь, то и не замечаешь? – спросил старик, как мне показалось, с некоторым ехидством.
– Может.
– А ты поспрашивай у знакомых.
– Да запросто. Вот где, к примеру, лично ваш прибор?..
– Хе-хе. – Анатолий Потапович хрипло то ли рассмеялся, то ли прокашлялся. – Это тоже правильный вопрос, но я на него отвечу немного попозже. И даже покажу.
Он встал, и мы снова заковыляли к остановке. Я решил последовать совету и поспрашивать знакомых. Действительно, чего самому вспоминать, когда можно напрячь память других.
– Я все жду, когда ты поймешь одну важную вещь. Сам не хочу рассказывать, – сказал Анатолий Петрович, когда мы пришли. – Вот как только дойдешь своим умом, так я тебе свой «прибор вечности» и покажу, обещаю.
– Что понять-то надо? Почему у людей, которые уже вечные, нет рядом заметного приспособления, который они по идее должны таскать с собой всю жизнь?
– О, нет, конечно. Это вопрос интересный, но не очень важный. Но может быть ключом, который откроет одну важную дверь, без которой я не хочу дальше идти.
Подошел автобус и открыл дверь. Мне это показалось как-то символично, и я в нее вошел.
– Хе-хе, – сказал старик. – Нет, не в эту дверь!
И помахал мне рукой.
Конечно, весь день я думал об этом разговоре и злился на старика на неуместную загадочность. Зачем голову морочить, если можно рассказать все что знаешь, да и все?
Тем не менее, день посвятил расспросам. Начал, конечно, с Сергея, с которым мы частенько пересекались в обед. Он подсаживался ко мне почти каждый день, и только изредка его сменяла какая-то девушка из соседнего отдела, имя которой никак не мог вспомнить, а спросить было неудобно.
– …А у тебя есть… Ну или был когда-то такой, ну, я не знаю… Что-то вроде талисмана, который ты носил или носишь с собой большую часть жизни.
– Не понял вопроса. – Сергей жевал пирожок, но без энтузиазма. – Почему выпечка у нас все время будто отлеживается где-то перед продажей?
Вопросу я навешал ярлык риторического, так как тему менять не собирался.
– Типа как христиане носят свой крестик всю жизнь. Или я не знаю. Вспомни, есть у тебя предмет… Любой предмет, который ты всегда помнишь рядом с собой?
– Фетиш что ли?
– Скорее, талисман. Не важно, электронный прибор, просто календарик, что носил почему-то в кошельке…
– У меня кошелька никогда не было, это у девчат спроси.
– Спрошу потом. А у тебя?.. Ты понял, о чем я спрашиваю?
– Вроде понял. – Он задумался. – Даже не знаю. Ничего такого, о чем мог бы сказать: «это всегда со мной». Нет у меня в характере такой черты – привязываться к вещам. Вот у девушки бывшей было. Вела дневник еще со школы. А обложку никогда не меняла. Как бумажный блок закончится, она его в сторону, а под обложку – новый.
– А у тебя? Ничего такого не вспомнишь?
– Разве что первый пейджер.
– Что?
– Ну, пейджер. Не помнишь? Были такие штуки до сотовых телефонов. Вернее, одновременно с ними, но когда те еще дорогие были. Такая коробочка на пояс с экраном.
– А календарь там был?
– На моем был. Еще что-то там было, у меня был навороченный. Гордился очень, что самый крутой купил.
– И он до сих пор с тобой?
– Нет, конечно. Но если что-то в моей жизни и было похоже на фетиш, то вот как раз этот пейджер. Я его до упора носил. И, что еще более странно, до упора оплачивал, пока последний пейджерный оператор не закрылся. Уже и телефоны у всех были, а я периодически сам себе отправлял с телефона сообщение…
Я насторожился, словно ищейка, сделавшая стойку. Это было очень похоже на то, что я искал.
– И где этот пейджер сейчас?
– Не знаю. Вроде продал… Хотя, нет, когда он совсем уже не актуален стал, то и продать его некому… Лежит где-то дома, скорее всего. В кладовке среди отслужившей электроники. Да, скорее всего там…
– И ты его никогда за многие годы не доставал?
– Нет, зачем? Я бы и не вспомнил, что он у меня есть, если бы не странные расспросы.
Со «странными расспросами» я в этот день приставал ко всем, до кого смог дотянуться. Пообщался даже с подозрительной секретаршей, которая, как оказалось, меняла ежедневник пару раз в год, а вовсе не таскала один и тот же. Никто не вспомнил ничего такого, с чем бы они провели большую часть жизни.
Какой из этого можно было сделать вывод?..
Ничего такого особенного, на что таинственно намекал старик, в голову не приходило. Ключ к двери не подходил. Или я его не так вставлял. Да, люди не помнят своих «машинок времени». Они исчезают сразу после первого скачка? Даже если и так, что с того?..
Думать про исчезнувшие «машинки» вскоре так надоело, что захотелось поработать, чем и занимался оставшийся день. Ближе к вечеру звякнула смс-ка о пришедшей посылке. О, это была приятная новость, обещанный подарок от Галадриэль прибыл наконец-то. Я гадал, что внутри, и это были приятно.
Вечером заскочил на почту, выстоял очередь и забрал небольшую коробку из Владивостока. Адреса были написаны от руки. Я узнал Галин почерк и внутри все сжалось от нежности. Прочитал имя-фамилию. Такое знакомое имя и такую малознакомую фамилию. Потом ее новую улицу, номер дома…
Она говорила, что сняла небольшую квартиру, но адреса до этого момента у меня не было.
Дома первым делом открыл посылку. Сверху лежали пачки сухих водорослей. Тех самых!
Как же она запомнила?! Ну, девочка моя любимая, ну… просто слов нет. Как зацеловал бы сейчас за этот подарок. Вот это значит попасть так попасть, я схватил пару упаковок и метнулся на кухню. Поставил воду в большой кастрюле на газ и вернулся в комнату.
У меня есть любимое блюдо. Причем я его никогда не ем. Вот такая жизненная «трагедия». С самого детства я бы ни на что не променял самую простую тарелку с ухой. Наваристой. Совсем немного овощей, черный перец, соль, и все это потом с черным хлебом. Какое-то время для меня это было блюдо получше торта какого-нибудь. А лет в пятнадцать, я однажды увидел, как из речной рыбы, принесенной с рынка родителями для очередной ухи, лезут черви. Клубок. Целый клубок шевелящейся живой массы. Меня вырвало, а потом еще и угораздило прочитать, что «в современных условиях девяносто процентов пресноводной рыбы заражены гельминтами».
С тех пор я и страдал: у меня было любимое блюдо, которое я физически не мог есть. При запахе ухи теперь у меня одновременно выделялась слюна и тянуло вырвать. Это было ужасно. Я как-то рассказал об этой трагедии Гале. Мы тогда только начали встречаться. Она посмеялась, я разозлился, она извинилась. И вроде как забыли. А через неделю принесла ко мне домой упаковку этих японских водорослей…
И мы сварили уху. Самую настоящую и по запаху, и по вкусу. Именно эти водоросли давали стопроцентное ощущение ухи из моего детства. Из той самой речной рыбы, что приносил отец-рыбак.
Галя с ума сходила не только по Японии, но и по японской пище, так что знала все немногочисленные ресторанчики японской кухни и все суши-бары. Да и соответствующие интернет-магазины.
Только именно такие водоросли мы больше не смогли купить. С дуру выкинул упаковку, названия не запомнили, а найти по памяти не смогли. А может и не было их особо в продаже, просто случайно попались.
Конечно, я потом и обычные нори кидал, получалось неплохо, но не то. Вот именно того вкуса из детства нори не давали. Да и все остальные сухие водоросли, что мы перепробовали – тоже.
И вот, моя Галадриэль первым делом в Японии зашла в маркет и нашла те самые водоросли. Ну и как ее не любить после этого!
Меня вдруг наполнила такая нежность и желание обнять столь невыносимо далекую сейчас девушку. Так некстати далекую! Вместо этого я выскочил из квартиры и спустился на этаж, где жил Анатолий Потапович. Позвонил в дверь. Потоптался, ожидая.
