скачать книгу бесплатно
Мои Питерские Рассказы
Алексей Анатольевич Леонтьев(Поправкин)
Родился в Ленинграде и очень люблю этот город. О том рассказы. Они не нудные и не длинные по возможности.Рисунки, коллажи автора.
Коммунальная квартира
Коммунальные квартиры и сейчас ещё не редкость. Живут в них, как правило, коренные Ленинградцы (петербуржцы) не заработавшие или не наворовавшие денег для более комфортного жилья.
Мой прадед жил в коммуналке, мой дед жил в тоже в той же коммуналке, моя мама родилась и выросла в той же коммуналке и я тоже родился и рос до 12 лет всё в той же коммуналке.
У нас была совершенно замечательная коммунальная квартира. Если бы у меня была склонность к воровству, то преуспел бы я на том поприще.
Почему-то запомнилась она мне сходящимися у горизонта стенами. Легко можно было в одном конце нашей коммуналки украсть, а в другом продать и никто бы об этом мог не узнать.
А вообще, в нашей коммунальной квартире, постоянно борющейся за право называться образцовым коммунистическим жильём, жило около 20 душ, постоянно борющихся за право быть истинными обитателями коммунальной квартиры.
В нашей квартире был установлен телефон для большего комфорта нашей коммунальной квартиры. Когда телефон был свободен, а свободен он был не часто, всякий желающий мог кратко его использовать по назначению.
Только одна особа, нашей коммунальной квартиры, могла использовать его дольше, чем другие обитатели нашей коммунальной квартиры. Эта особа была молода и возможно даже хороша собой, если делала причёску. Изготовление причёски был достаточно сложным технологическим процессом.
Причёску она делала на нашей кухне, выдвинув свой зад почти на половину кухни, а голову в бигудях, засунув поглубже в духовку., разожженную и приготовленную ею заранее. В такой позе, резко отличавшейся от девушки с веслом, она и сидела.
Один раз, будучи пионером, я заподозрил неладное и тут же готов был ей бросится на помощь, но был осаждён ею, так как оказалось, что это сложный технологический процесс. Причём, этот технологический процесс не мог быть даже приостановлен. Именно в этот момент, обитатели нашей коммуналки бросались к телефону и вдосталь могли говорить. Продолжалось это, до окончания технологического процесса, который мог длиться около часа.
Разговоры после выполнения технологичесого процесса были немногословными, но безусловно важными, сводились они к ряду простых предложений, да и какими они могли быть, если засунуть верхнюю часть туловища в духовку!
-Это кто?
-Вася,? Коля? Петя? Костя? Паша? Боря?
-Кто?
-Кто?
-ааааааааа!
-Так и знала. О тебе только думала.
-уууууууууууу
-чёрненькие
-коричневые
-красненькие
-а какие?
-ааааа
-ууууу
Ещё одна пожилая обитательница нашей кооммунальной квартиры имела привычку ходить по огромному коридору, между своей комнатой и туалетом. Туалет располагался в конце коридора и не давал сойтись стенам к горизонту. Так вот, ходя по этому коридору, эта обитательница нашей коммунальной квартиры, ходила и удивлённо приговаривала:
– Хм, то хочу, то не хочу.
Вообще, кухня была очень интересным местом нашей коммунальной квартиры. Несмотря на то, что война отгремела уже более двадцати лет назад, как-то я смог найти и даже обезвредить патрон, кем-то оставленным в нашей плите.
Что могло быть, если бы не моя бдительность? А могли произойти вещи, совершенно не подходящие для коммунальной квартиры, упорно борющейся за звание образцового коммунистического жилья.
Вы только представьте, что могло бы произойти, если кому-то вдруг потребовалось варить кашу? Патрон, набитый порохом нагрелся бы, рванул и кастрюля с кашей, взлетела бы к потолку, обляпав его. После этого каша, наверняка стала бы стекать с потолка на пол, обгадив его, и запах, ужасный запах, от которого обитателям близлежащих комнат могли бы задохнуться. В близьнаходящихся комнатах жили пожилые люди, у которых здоровье было и так ни чёрту.
А если бы в ту газовую плиту наша соседка засунула голову?
Не буду вас пугать- могла бы произойти трагедия- уже некому было проводить технологический процесс.
В общем, тот патрон я из плиты вытащил и использовал его более чем полезно.
Наш двор
Наш двор был через дорогу 3 и 2 линии Васильевского острова.
В том дворе была школа, в которой училась моя мама и играла в догонялки с будущим космонавтом Шаталовым.
В ту школу я не ходил, потому что там учили немецкий, а моя мама хотела чтобы я учил английский.В то время я ничего не хотел учить вообще, потому что был нормальным ребёнком.
В том дворе были гаражи. Всего их было два. Один был светло-зелёным, а другой тёмно-зелёным. Светло-зелёный был по- больше, и на него было удобно забираться с тёмно-зелёного, который был по- меньше.
Находясь на большом гараже открывались неплохие две перспективы. Первая замечательная перспектива состояла в том. чтобы залезть на крышу того дома, у которого стояли гаражи. Там раньше, изготавлялась всякая бижутерия и разноцветные гранёные стёклышки очень сильно будоражили моё детское воображение. На него надо было лезть. А у меня это не очень хорошо получалось.
Мои друзья, особенно Андрюшка, по прозвищу Малёк(за малый рост)и Дима. С Димой мы были вместе почти всю Димину жизнь.
Это тот самый Дима, у которого был компьютер вместо головы.Мучались они со мной. Тяжело им давалась подсадить меня, чтобы
влез я на ту крышу.
Один раз изрядно намучавшись, Малёк обозвал меня Лопухом, а я спарировал, что я вовсе не Лопух, а Клиновый Лист.
Зато обратное возвращение было очень приятным.Надо было просто прыгнуть с крыши, где когда-то производилась бижутерия на большой и плоский гараж, а потом с того гаража уже на землю.
В этот раз у гаража была куча снега, а по пути к гаражу я нашёл старый зонтик. Открылась замечательная вторая перспектива. Я решил не лезть на крышу того дома, а испытать новый зонтик на предмет возможного парашютирования, а мои друзья-полезли.
Я был в полном восторге, полёт был коротким, но очень радостным. Двор сотрясался грохотом прогибающейся жести крыш и моими эмоциями выплёскивающимися наружу, подобно ручейкам из запруды. Так я прыгнул раз десять, когда сверху донеслось
-Сека!
Но было уже поздно. Услышав жестяной грохот, ко мне стремительно приближался владелец гаража, а так же отец космонавта Шаталова. В руках у него была сломанная клюшка. Я только приземлился. но уже чётко понимал, что папа космонавта Шаталова не
собирается играть в хоккей в коробке рядом, сломанной клюшкой. В тот-же момент клюшка очень обидно опустилась на мою спину, едва успел дотянуться до оброненной моей варежки.
Я успел добежать до ограды и пулей перемахнув через неё. Там, за оградой, найдя какой-то предмет бросил в обидчика. Попал. Моему обидчику, видимо, показалось это болезненно- обидным и он тоже пулей перелетел через забор за мной.
Двор в котором мы оказались, почему-то назывался Татаркой. Я побежал в глубь двора, на хвосте висел папа космонавта Шаталова. Обогнув двор, и видя, что расстояние между мной и папой космонавта Шаталова сокращается, моя спина стала предвкушать очередную воспитательную работу.
Рядом была какая-то общага. Из неё высунулись девушки и стали звать меня махая руками. Жили они на втором этаже. Пока я карабкался к ним по водосточной трубе, клюшка успела плашмя глухо стукнуть о мой позвоночник.
Я был героем в их глазах и меня угощали вареньем. Прошло лето и настала осень. Выросли жёлуди в нашем Соловьёвском саду и тесно прижавшись к друг другу ждали своего освобождения из литровой банки. Мне нужно было учить уроки, а я сидел на подоконнике открытого окна и уроки делать очень сильно не хотел.
Вдруг, внизу, в шляпе с полями, я заприметил моего обидчика-папу космонавта Шаталова. Он с кем-то говорил под моим окном.
Отбомбился желудями здорово. После этого появилось желание учить уроки.
Таблица умножения и погружение на 20 метров
Рисунок автора
В первом классе меня отправляли в группу продлённого дня. Там было радостно. Когда мы делали большую часть уроков, то можно было развлекаться. Безобидно. Безобидно развлекаться можно было по-разному.
Я рисовал. У меня с бумагой была напряжёнка, поэтому свои рисунки я рисовал на тетрадных обложках. Тетрадные обложки были зелёненькими и синенькими. Для младших классов писали таблицу умножения, а для старших меры длины и веса и всякие полезные формулы.
На синеньких обложках можно было рисовать самолёты, а на зелёненьких-танки.
Ещё на синеньких можно было рисовать подводные лодки и утопшие вражеские корабли. А столбики с умножением не зарисовывались и не закрашивались!
Рисовал и заодно таблицу умножения запоминал!
В общем, я отлично знал таблицу умножения и поэтому закончил школу, и позже Академию, долетал до пенсии, а потом ещё поработал на земле, потому что не хотел дурью маяться. Так как у меня была пенсия и поганая болезнь, то меня хотели на пенсию окончательно отправить. Профсоюз лётного состава меня отстоял. Пока баталия продолжалась, я в Хургаду уехал.
А мой друг, тоже хорошо знавший таблицу умножения, стал Командиром Боинга, слетал в Шарм-Шейх (это на другой стороне Красного моря от Хургады) и нырнул на 12 метров. Я. конечно, очень завидовал, потому что я глубже 10 метров без акваланга не погружался. А с аквалангом вообще не погружался.
Конечно, я нырял с инструктором. Коралловая гора уходила вверх, мимо плавали рыбки, а тишина не нарушалась даже вздохом и выдохом кислорода, который выбулькивался из моего лёгочного аппарата акваланга. Я испытывал такой же восторг, когда летел с парашютом или летел на самолёте сам.
Интересно, что инструктор получил инструкцию не погружаться со мной более 2-3 метров, но он поверить не мог, что я до этого не погружался никогда!
С аквалангами я погружался действительно первый раз!
Мне надо было погрузиться на 15 метров.
Я шёл по рельефу дна, погружаясь всё глубже и глубже. Иногда я помогал руками, чтобы ещё больше погрузиться или не задеть за кораллы.
На высотомере-глубиномере, было 19,4 метра. Всплывали осторожно, чтобы не подхватить кессонную болезнь. А её можно подхватить, даже погружаясь всего на 2-3 метра с аквалангом. В баллонах, которыми мы дышим состав газа несколько отличается от земного, давление значительно выше. В результате быстрого изменения наружного давления в крови и тканях образуются пузырьки газа, которые разрушают стенки клеток и кровеносных сосудов, блокируют кровоток. Это может привести к болевым ощущениям и даже очень неприятным событиям. Когда я спросил у инструктора о 19,4 метрах, то он сказал, что так глубоко погружаться было нельзя, и я понял, что эта глубина мне, видимо, померещилась…
Теперь, как и полвека назад, можно и нарисовать погружение на хорошей бумаге. не беспокоясь о знаниях таблицы умножения.
Дима, Вот, как бывает!
“Ты волен, выбирай куда идти. Ты человек, рождённый быть раю.
Кто нас завёл в какое-то болото. Сам для себя творит всё человек.
Сейчас настало время ускорения каких-то процессов вселенских.
И те, чей образ жизни не соответствует естественным законам бытия, будут подвержены испытаниям сначала самым обычным способом, понятным и ясным, и эти испытания для них как добрый знак к осмыслению своих поступков, своего пути. У тех, кто осмыслить не сумеет, ещё невзгоды будут, а потом они из жизни должны будут уйти, чтоб здоровыми возродится снова через 9000 лет”
С Димой мы познакомились в “моём дворе” напротив пристройки, где жил отец космонавта Шаталова, по весне, когда нам было по семь . У Димки был такой же голубой велосипед, как у меня, поэтому эта общность нас сближала с первого взгляда.
Правда, Димка хотел стать десантником, а я лётчиком, но мне тогда казалось, что он передумает. Время ещё было!
Потом мы учились в разных школах, но всегда были в месте. Димка рос без отца, с мамой, которая преподавала французский язык, во французской школе. А моя мама преподавала английский. Стандартные, заброшенные учительские дети. Правда у меня был папа, а ещё бабуля и дедуля, в Ленинграде но они все работали, а папа вообще уезжал на ходовые испытания своих подводных лодок.
Дима жил на второй линии, а я на третьей, напротив друг друга. Иногда мы даже не звонили по телефону, а просто пуляли из рогатки проволочными пульками по форточкам.
Вся наша жизнь с Димой проходила в наших дворах, на линиях Васильевского, Петропавловки и стадионе имени Ленина. Позже появилось Смоленское кладбище.
Поскольку я был более контролируемым, то учился лучше и Димкина мама, желая добра, засунула Диму в Суворовское училище. Это было правильно, ибо Дима познал военную службу и служить не захотел, зато резко возросли результаты его учёбы. Особенно меня радовали его успехи в написании сочинений. Мои результаты написания сочинений тоже возросли.
Он влюбился в электронику. Даже на своё толи 10-летие, толи 12-летие он попросил меня подарить паяльник.
Потом, мы лазали в разные дворы, особенно завода Казицкого, и набирали с радио-детальных помоек детали для Диминых будущих устройств. Радиоэлектроника становится становится мощнейшим Диминым увлечением, а всё остальное второстепенным. Главным в его жизни был ещё я. Нас вообще называли Ромео и Джульетта. У нас возникали по этому поводу постоянные споры, но вообще, если судить по комплекции, то Дима больше подходило имя Ромео.
Позднее Дима вымахал до 190см. Он мог легко гасить лампочки в подъездах, правой или левой ногой, подпрыгнув, крутить сальто вперёд или назад, а ещё, в совершенстве владеть паяльником. Вообще, Дима был молодцом!
Летом мы были на даче в разных местах, но по одной ветке с Финляндского вокзала и снова мы были вместе за исключением 75года, когда всё время я проводил на аэродроме в Лисьем Носу.
А так мы были всё время вместе. Мы даже велосипеды “Спорт” купили одновременно. Причём, велосипеды были золотого цвета. Дима дольше гнал на больших скоростях, пристроившись в хвост попутному автобусу. Зато он искренне восхищался моему умению просчитывать всё так, что вроде и риска не было никакого.
Мы гоняли к разным озёрам на Карельском перешейке, чтобы хорошо поплавать и по- загорать.
Потом я поступил в Академию Г.А., а Дима в ЛИАП (Ленинградский институт Авиаприборостроения). Всем было хорошо.
Потом мы стали встречать девочек, а может и девочки стали встречать нас.
Один раз, уже на втором, а может и на третьем курсе. Надо было изучить гетеродинный приёмник с пятью параллельными платами. Ну, не привык я иметь дело с какими- то дикими напряжениями, которые вообще не видны! А экзамен уже завтра. А я ничего не понимаю. Звоню Диме. А Дима с девушкой встречался, так он распрощался со своей девушкой, чтобы мне гетеродинные приёмники объяснить!
Решил Дима жениться. Я, конечно, был против. Но, Дима очень упорным был, а девушка его выглядела хорошим человеком. В общем, женился, потом дочь появилась.
Дима вкалывал по ночам в хлебопекарне, а потом сидел в институте на занятиях.
Потом, конечно сломался. Супротив природы не попрёшь, даже если стройные научные теории рождаются в голове, как котята у кошки. Вообще то у Димы головы не было, а был какой-то компьютер, который мог работать несколько суток, а потом вырубался с Димкой тоже на несколько суток, ну часов на 14-15. Но всё равно, по словам Димы он каждый день выигрывал какое-то время. А если за месяц, а если за год? Так было в его теории.
“Утро” когда на часах было 13-14 часов, у него начиналось с пол-литровой чашечки кофе и включался Pink Floyd. (автоматически или вручную) Колонки были самодельные, вероятно, одними из лучших в мире на тот период времени. Дима так говорил.
А знаете, как тот гений собирал электронный будильник, который был связан и с его самодельным магнитофоном, и колонками, и ещё чёрт-знает с чем?
Он соединял просто необходимые провода. Втыкал их куда-то и достигал нужного эффекта. Причём, он не использовал никаких чертежей! Его чертежи были только в его голове! Раз, он предложил открыть его дверь, при этом он дал мне спичку со словами- это ключ! В двери было просверлено с десяток отверстий диаметром 1-2мм в диаметре. Спичка пролезала и всё. Тогда Дима показал мне нужную дырку, но я так и не смог открыть его дверь. Тогда Дима сделал это сам, лишь повернув спичку пару раз!
Пришло моё время писать диплом. Я восхищался инерциальными системами навигации, о них и писал.
Дима, с компьютером вместо головы, подбросил мне такую замечательную идею, что её реализация могла уже тянуть не только на диплом, но, к сожалению, идея только и осталась идеей по ряду причин
