скачать книгу бесплатно
Мне вспомнилась сцена избиения юных хулиганов. Или, быть может, Марк изменился?
– Но все это начинает походить на охоту. А я не привык, чтобы моя жена или я становились жертвами. Поэтому прошу, чтобы ты помогла мне найти того, кто пишет эти анонимки, как можно скорее. Юлиана тогда не поехала в Экарест, вместо нее я уладил все дела. Я решил, что лучше перестраховаться, хотя и не в моих правилах поддаваться на угрозы какой-то сволочи.
– Ты кого-нибудь подозреваешь? – задала я вопрос.
Как всегда, расследование нужно начинать с поиска врагов – тайных или явных.
– Я? – Марк Михасевич задумался. – Вообще-то я могу предложить тебе на выбор человек двести пятьдесят, которые не любят меня, мои, так сказать, коллеги и бывшие друзья. Многие из них с неуравновешенной психикой, некоторые вообще придурки. Они же завидуют моему таланту и нашей с Юлианой семейной идиллии.
Нет, Марк точно не изменился! Впрочем, он, вне всяких сомнений, чрезвычайно талантливый режиссер и актер, который, однако, не упускает громогласно и при каждой подвернувшейся возможности напомнить об этом.
– Твоя бывшая жена, – подбросила я идейку. – Разумеется, не я, Марк, к этим письмам я не имею никакого отношения, но ведь после меня у тебя была еще одна супруга, не так ли?
Марк Казимирович, явно до этого и не помышлявший о таком развитии событий, рассмеялся. Смех у него был отрывистый, сухой, злобный.
– А это вариант! Ну, если окажется, что это Тамара… Ты ведь помнишь, что с Лисициани мы расставались не так, как с тобой, Фима. И все по ее вине! Она любила меня, а я ее – нет. Да Тамара должна быть благодарна только мне – это я заметил ее, тогда еще никому не известную актрисульку, когда она приехала из глухой провинции, сделал ее звездой. Тамара… Это так на нее похоже, хотя после нашего развода прошло около восьми лет, но такие обиды со временем только крепчают…
– И все? – протянула я.
Роль детектива начала увлекать меня. Хотя надо быть с этим осторожнее – когда последний раз я ввязалась в криминальную историю, это едва не закончилось моей гибелью от руки наемного убийцы.
– Марк, ты больше никого не можешь предложить на роль анонимщика? Он, остановимся на этом местоимении, хотя мне кажется, что за всем этим скрывается цепкая женская ручка, должен быть около твоей семьи, возможно, входит в твою съемочную группу.
– Один из моих подчиненных? – задумался Михасевич.
Он замер около панорамного окна, выходящего на резиденцию главы государства.
– Я подбирал команду очень тщательно. Я уже сказал, что сейчас в Варжовцах снимаю телевизионный сериал про молодую императрицу Екатерину. Со мной работает много народу, но чтобы кто-то из них затаил злобу на Юлиану или на меня и стал бы сочинять подобную мерзость… Не знаю…
– Марк, – попыталась я еще раз, – все же подумай о том, чтобы подключить к делу полицию. Я не могу дать тебе никаких гарантий, что смогу напасть на след анонимщика и… и, если на то пошло, помешать ему – или ей – осуществить задуманное.
Михасевич отмел мои сомнения энергичным жестом ладони, которая, как короткий меч, как будто сняла голову с воображаемого преступника.
– Фима, ты мне нужна! Я могу доверять тебе, и это для меня в данный момент самое важное. Кроме того, ты отлично ориентируешься в этой среде, ты все и всех знаешь…
– Будь по-твоему, – пробормотала я, чувствуя, что зря дала согласие. – У меня сейчас как раз творческий отпуск, да и наступил летний перерыв в съемках «Ярмарки тщеславия». Почему бы не прокатиться к тебе в Варжовцы?
– Спасибо, Фима! И вот еще что, – заметил как бы между прочим режиссер, теребя себя за ус. – В Варжовцах и окрестностях орудует маньяк, не знаю, важно это или нет.
– Что за маньяк? – ужаснулась я.
– Я не в курсе всех новостей, может быть, это только слухи, и несколько разрозненных и никак не связанных исчезновений объединили в одну цепочку по ошибке. Однако в городке месяца за два уже исчезли три или четыре ребенка. И через некоторое время были найдены их трупы. И вот я думаю… Может быть, этот… этот убийца и есть анонимщик? – предположил режиссер.
Снова затарахтел телефон, Михасевич сначала никак на это не реагировал, потом, в тихой ярости, подошел к столу, рванул на себя трубку телефона и в ярости произнес:
– Да! – Услышав ответ собеседника, он сразу же смягчился: – Юлианочка, это ты… Да, как раз говорю с Фимой. Она приедет… Да, да, рыбка…
Он повернулся ко мне спиной, понизив голос, явно не желая, чтобы я слышала его разговор с женой. Я решила воспользоваться ситуацией и внимательно осмотрела конверты, в которых пришли анонимные письма.
Письма были опущены в почтовый ящик на железнодорожном вокзале Варжовцов. Они пришли не из Экареста или еще откуда-то. Вряд ли анонимщик, чтобы замести следы, специально приезжает в городок и опускает в почтовый ящик работу своего воспаленного ума. Это добрых три сотни километров! Значит, он рядом, значит, он в Варжовцах.
Марк тем временем завершил разговор с Юлианой.
– Она очень рада, что ты приедешь, Фима. Юлиана тебе понравится, и бедная девочка уже ждет не дождется, когда познакомится с тобой. Она обожает твою «Ярмарку». Когда ты сможешь приехать к нам?
– Да хоть сегодня, – ответила я.
Михасевич пошевелил усами и сказал:
– У меня будет просьба… если тебя не затруднит, не могла бы ты… навестить Тамару.
– Почему бы тебе самому не спросить, имеет ли она отношение ко всей этой катавасии? – усмехнулась я, уже зная, что ответит Марк.
– Мы с Тамарой на ножах, – выдохнул режиссер. – Единственное, за что я ей благодарен, так это за то, что она позволила мне воспитывать Кирилла. Мальчишка и так со сложным характером, и если бы он остался у матери, это окончательно испортило бы его.
– Ну что же, Марк, если ты доверяешь мне это неофициальное расследование… – протянула я. – Но учти, я слагаю с себя всяческую ответственность за исход дела. Прошу тебя, обратись к…
– Знаю, знаю, – морщась, как от зубной боли, прервал меня Михасевич. – Но пока еще не пришло время звонить в полицию. Они только навредят! О, Фима, дай мне этого анонимщика… этого онаниста, – проскрипел зубами Михасевич. – Ух!
В кратком, но до чрезвычайности емком междометии заключался весь характер и темперамент мэтра герцословацкого кинематографа Марка Казимировича Михасевича.
И снова беседу прервала телефонная трель, Михасевич, милостиво объявив, что аудиенция окончена, добавил:
– Приезжай послезавтра, Фима. На вокзале тебя встретят. Будешь жить у меня в особняке.
Марк дал понять, что я могу идти.
– Стелла Богумиловна, это ты, что ли, мне житья не даешь? – произнес со смешком он в трубку. – Ну, как дела, старушка, как твой седокудрый Афиногенчик? Вы еще часом не развелись?
Марк, как всегда, был нарасхват – на этот раз его беспокоила примадонна нашей герцословацкой эстрады Стелла Бугачиха.
Я поспешно ретировалась. Через минуту я была на улице, около особняка, в котором располагалась студия и творческая мастерская Марка Михасевича.
Поеду в Варжовцы, хотя сейчас там не сезон. Отдохну, развеюсь, глотну свежего воздуха. И, если повезет, отыщу автора писем, который грозился убить Юлиану Понятовскую.
Тогда я и предположить не могла, каким беспросветным ужасом обернется вся эта на первый взгляд невинная история, но обо всем по порядку…
В Экаресте я остановилась на квартире своей старшей сестры Вероники – она у меня профессор, дважды доктор наук, специалист по теоретическому сексу. Вероника считается одним из ведущих специалистов по вопросам отношения полов, постоянно находится в разъездах, преподает в международных университетах, выступает на мировых симпозиумах и является штатным советником генерального секретаря ООН и ЮНЕСКО по вопросам демографии, контроля за рождаемостью и предотвращения распространения СПИДа.
В тот момент моя сестрица находилась где-то не то в Нью-Йорке, не то в Сан-Франциско в компании со своим новым увлечением, молодым жиголо Дусиком, который сыграл не последнюю роль в истории с президентом и его женой.
Вероника имеет двухъярусную квартиру общей площадью в полкилометра в одной из стеклянных башен суперэлитного комплекса «Авалон». Гонорары за ее публикации и бестселлеры о сексе позволяют Веронике иметь гнездышко во всех крупных городах мира. И когда Ника не в Экаресте (а это одиннадцать месяцев в году), в ее хоромах квартирую я.
Оказавшись в сестриных апартаментах, я первым делом позвонила Рае Блаватской. Узнав, что с Василиском, моим дорогим котиком, все в полном порядке (уезжая в столицу, я дала Рае четкие наставления по поводу кормежки животины и разъяснила, что парную говядину он кушает на ужин, а днем предпочитает печенку и потроха), и выслушав монолог, лейтмотивом которого являлся огромный прыщ, вскочивший у Раи на седалище, я перешла в наступление.
– Раечка, дорогая, ты ведь все и обо всех знаешь? – спросила я.
Рая закудахтала:
– А что случилось, Фима?
– Что тебе известно про Тамару Лисициани? – задала я коварный вопрос.
Если кто и может снабдить меня сплетнями о бывшей жене Марка, так это Рая. Беда в том, что Блаватская не умеет отделять зерна от плевел, и в Ниагаре совершенно фантастических сведений сложно будет отыскать жемчужное зерно правды.
В течение последующих двух с половиной часов мне пришлось выслушать все, что Рая знала о Тамаре Лисициани, и остановить Блаватскую детской фразой: «Рая, у меня молоко убегает» или «Ой, по телевизору, кажется, начинается мыльная опера!» – было нереально, на провокации моя подруга не поддавалась! Мне пришлось подробно выслушать, какие именно пластические операции и на каких частях тела Тамара Лисициани произвела в последние десять лет, как актриса скандалит на съемочной площадке и сколько у нее любовников.
И только под конец беседы мне удалось выбить из Раи то, ради чего я, собственно, и звонила: телефон и адрес Лисициани. Наказав Раисе заботиться о Васисуалии Лоханкине, я оторвала от влажного и распухшего уха телефонную трубку и со стоном повалилась на пушистый ковер. Боже, как же тяжела работа сыщика!
– Ну и что вы хотите знать, Серафима Ильинична? – произнесла Тамара Лисициани.
Бывшая жена Марка уютно свернулась в кресле и изучала меня огромными изумрудно-зелеными глазами. Я была в курсе (вездесущая Рая Блаватская!), что этим пламенным и чарующим взором Лисициани обязана контактным линзам, да и прочие ее стати были великолепным творением хирургов и визажистов. Результат был сногсшибательным. Не знай я, что Тамара снимается уже около тридцати лет и у нее есть сын-подросток и на самом деле ей далеко за пятьдесят, я бы подумала, что передо мной – юная студентка театрального вуза.
Я никогда не была знатоком кино, совместная жизнь с Марком напрочь отбила у меня к этому охоту, но я хорошо помнила Лисициани по нескольким бесхитростным, как вегетарианский суп, ролям одетых в синие сатиновые платья с глухой горловиной пламенных комсомолок и строгих учительниц, которые ратуют за торжество социализма и порицают вещизм и буржуазность.
После краха коммунизма Тамара перешла на мясной рацион – снималась в многочисленных телесериалах, рекламе, играла в театре и не скрывала, что главное для нее – материальное благополучие. О том, что она его достигла, свидетельствовала шестикомнатная квартира в одном из небоскребов с железнодорожными шлагбаумами, видеокамерами, секьюрити, мраморным холлом и зеркалами в лифте, скромный, но дорогой интерьер и сама хозяйка – творение лучших отечественных косметологов.
Врать Лисициани не имело смысла. Тамара не отличалась особым интеллектом, но была ловка во всем, что касается собственной выгоды, и, как все заядлые лгуны, обладала поразительным чутьем на ложь других. Я не стала распространяться обо всех деталях, но и скрывать от Лисициани правду тоже не стала.
– И вы хотите узнать, не я ли автор этих дешевых писем с угрозами? – рассмеялась Тамара, обнажая ровные, идеально белые зубы, шедевр экарестских стоматологов.
В квартире мы были не одни. Со второго этажа (Тамара принимала меня в гостиной на первом уровне) доносились громовые звуки латинской музыки.
– Вы правильно сделали, что сразу обратились ко мне, – произнесла Лисициани, по-кошачьи потягиваясь. Она была в коротком халатике-пеньюаре из золотистого прозрачного шелка, который позволял демонстрировать окружающим (то есть мне), что ноги у нее идеальны до безобразия. – Вы – мой кумир! – провозгласила Тамара. – Я с самого детства обожаю ваши книжки!
Я с удовлетворением отметила, что шея у Тамары, стоит актрисе наклонить голову, собирается мелкими складками и сразу выдает ее подлинный возраст. Нет, каково! Она с самого детства обожает мои книжки! Можно подумать, что она – двадцатилетняя девчонка, а я – древняя развалина. Ведь если на то пошло, Тамара старше меня, причем лет эдак на пять! Или как минимум на четыре! И она смеет называть мои произведения «книжками»! Будь она у меня на программе, я бы растерзала ее в два счета!
– А я восхищаюсь вашим талантом актрисы последние сорок пять лет, – сказала я в ответ. Знай наших!
Лисициани сделала изящный жест пальцами левой руки (сплошные бриллианты-многокаратники и накладные серебристые ногти) и попыталась изобразить гримаску раздражения – я подумала, что Тамаре не стоит слишком часто делать это – даже под толстым слоем косметики проступают уродливые складки в уголках губ.
– Кофе, сок, коньяк? – предложила она, спасая ситуацию.
Я отказалась.
Тамара снова забралась в кресло и произнесла:
– Не знаю, что вам наговорил Марк, скорее всего, очередные гадости, но это не я. Вы же умная женщина, Серафима Ильинична, кстати, я смотрю каждый понедельник вашу «Ярмарку тщеславия»! И не отказалась бы прийти к вам в гости…
Лисициани тактично замолчала, я сделала вид, что не заметила ее намека. Списки гостей составляю не я, хотя, если понадобится, могу настоять на своем мнении, пригласить того, кого хочу, или вычеркнуть неподходящую кандидатуру. Беседовать в «Ярмарке» с Лисициани у меня не было ни малейшего желания.
– Понятно, что у вас нет никаких оснований верить мне, будь я автором писем, о которых вы говорили, то ни за что бы не призналась, но факт остается фактом – я не имею к этому ни малейшего касательства. Мне это не нужно!
Тамара, которая не могла долго усидеть на одном месте, грациозно поднялась и прошлась по комнате, остановившись около журнального столика. Там лежали документы. Она начала просматривать их, одновременно ведя беседу:
– Вам повезло, через несколько часов я улетаю на Майорку, на две недели. И оттуда, разумеется, никаким образом не смогу бомбардировать Юлианочку угрозами. Мы прожили с Марком шесть лет, и я, честно говоря, благодарна ему. Он предоставил мне шанс самореализоваться.
Музыка на втором этаже смолкла, раздалось чье-то пение: мужской голос фальшиво выводил мелодию одного из хитов. Лисициани улыбнулась и произнесла:
– Это Андрий. Ну совсем еще мальчишка. Едет со мной на Майорку… – Потом продолжила, вернувшись к основной теме: – Марк дал мне очень многое, в конце концов, у нас с ним сын. Кирилл… Вы можете сказать, что я плохая мать, это на самом деле так. Мальчик живет с отцом и его новой женой, ему почти пятнадцать. Вы знаете, почему мы развелись с Михасевичем?
Рая сообщила мне в подробностях причину развода, но мне хотелось услышать версию Тамары.
– Все очень просто – он стал мне не нужен. Марк очень самолюбив и раним в то же время. Он просто не может представить, что он, самец, мачо, которой привык брать от жизни только лучшие куски, окажется брошенным мной. А он просто надоел мне – постоянные скандалы, он одно время увлекался спиртным, иногда поднимал на меня руку. Я поняла, что переросла его, он стал мне не нужен. Цинично?
А Блаватская утверждала, что Марк застал Тамару в постели с помощником звукооператора и вышвырнул жену на улицу.
Лисициани подошла к мне и присела рядом. Я ощутила тонкий аромат ее духов, узрела идеальный силиконовый бюст.
Но вблизи было заметно и другое – то, что никакие хирурги не в состоянии убрать или подтянуть: мелкие морщины вокруг глаз, более глубокие на лбу, увядающая шея. Время оставило безжалостные следы, и я смогла взглянуть в лицо настоящей Тамаре Лисициани – той, что судорожно цепляется за безвозвратно ушедшую молодость, боясь стать самой собой.
– Но для столичного бомонда, по требованию самого Марка, мы разыграли другую партию – я жалела его, он ненавидит, когда оказывается в беспомощном положении. Он предпочел бы, чтобы его не выносили и проклинали, но только не жалели. В него тогда были влюблены все женщины страны или почти все, за исключением меня и, думается, вас, Серафима Ильинична. Они просто не знали, что его образ идеального мужчины – фикция. Марк зануден до невозможности, а чего стоит его помешательство на монархии и собственной гениальности… Мы расстались, но меня взбесило то, как по-бабьи он цеплялся за каждую эмалированную кастрюлю, каждую дешевую картину при разделе имущества. Это потом он стал вальяжным аристократом, который не обращает внимания на деньги. Я помню его другим. В итоге я не выдержала и дала несколько интервью. Теперь понимаю, что этого делать не стоило, потому что проиграла только сама – для всех я стала стервой, которая мстит мужчине за то, что он меня бросил, а он, молчаливый и гордый, обрел терновый венец мученика, и поклонницы с визгом бросились на его очередной фильм.
Лисициани, завершив свою гневную тираду, опять оказалась в кресле:
– Он нашел свою Понятовскую, девчонка на самом деле без ума от Марка, точнее, не от самого него, а от образа, который он создал себе. У них, кажется, есть дочурка, да и Кирилл живет вместе с ними. Семейная идиллия. Сыну лучше с отцом, он его обожает. Такая мать, как я, не сможет много дать своему ребенку. Я и не скрываю, что предпочитаю жить в свое удовольствие.
– Тамара Кимовна, – произнесла я, – если не вы, а сомневаться в этом у меня нет причин, то кто?
– Только не Тамара Кимовна! – воскликнула Лисициани. – Не нужно этих смешных отчеств, они заставляют меня думать о том, что я старуха!
– Ага! – произнесла я.
Что же, старухой ее назвать было никак нельзя, однако и молодой девочкой – тоже. Я представила ее лет этак через десять – погоня за ускользающей молодостью становится бешеной, требуются все более радикальные и дорогие операции, лицо начинает походить на маску, с астрономической скоростью меняются бойфренды, последующий моложе предыдущего. Тамара Лисициани может быть уверенной только в одном – никто и никогда не назовет ее милой и приятной пожилой дамой, все за ее спиной будут шептаться о том, «как это старой карге удается держать такую форму».
Не так давно Тамара выступала в одном из послеобеденных ток-шоу: камера практически не наезжала на ее лицо, а если приходилось брать крупный план, так изображение было как в дымке – режиссеры пощадили самолюбие Лисициани и не стали демонстрировать всей стране неизбежные приметы старости. А вот издали она производит впечатление молодой девицы, хотя голос… Голос уже не тот…
– Кто? Я не знаю. Марк обладает взрывным темпераментом, всегда категоричен в суждениях. Заводит врагов с великой легкостью, а еще легче расстается с друзьями. Он гениален, я тут не спорю, но страшно амбициозен и эгоистичен. Это может быть кто угодно. Но только не я!
В этот момент по лестнице в гостиную спустился тот, кто фальшиво пел наверху: Андрий – друг Лисициани. На вид ему было немногим за двадцать, идеальные черты лица, атлетическое телосложение, длинные темные волосы, стандартная голливудская улыбка. Мальчик из рекламы бритвенного станка или дезодоранта – физиономия абсолютно не отпечатывающаяся в памяти.
– Милая, – произнес он, целуя Тамару, – я собрал чемоданы. Нам скоро выезжать, а ты еще не готова.
– Спасибо, Андрюшик, – пропела Лисициани, обнимая своего друга за талию. – Позвони и выясни, все ли уладили со сценарием. Мне не хочется прилететь на солнечную Майорку и узнать, что они уже десять раз изменили все диалоги и сцены.
Андрий снова поцеловал Тамару, на этот раз в губы, причем сделал это намеренно, демонстрируя неземную страсть специально для меня, и удалился.
– Одаренный мальчик, – непонятно что имея в виду, произнесла Лисициани, когда жиголо скрылся на втором этаже квартиры. – Вы видите, я вполне счастлива. У меня есть увлекательная и хорошо оплачиваемая работа, есть Андрий, который меня на руках носит. Я красива, обеспеченна, любима. Мне больше ничего не требуется. Так что запугивать Понятовскую мне не нужно – этим занимается кто-то неудовлетворенный, страдающий, завистливый. Вся ненависть и обида на Марка у меня давно прошли, я даже не думаю о нем. Михасевич для меня не существует, разве что встречаемся изредка на светских раутах, но, поверьте, мы даже не говорим, а он делает вид, что не замечает меня. Это просто смешно – он до сих пор не может простить, что именно я указала ему на дверь. Вот что значит уязвленное мужское самолюбие.
Больше у Тамары Лисициани делать мне было нечего. Актриса мне несимпатична, но я ей верю. Она счастлива, и не она автор анонимок с угрозами в адрес Понятовской.
Мы попрощались, около Лисициани снова возник рекламный юноша.
– Все в полном порядке, милая, – произнес Андрий, обнимая Тамару. Он словно не замечал меня. – Сценарий без изменений. Кстати, Тома, ты обещала мне «Ролекс». Может, по пути заедем и купим?
– Да, Андрюша, – ответила Лисициани, откинув прядь волос со лба друга.
– Как я тебя люблю, солнышко, прямо обожаю! – воскликнул Андрий и прижал к себе Лисициани.
