скачать книгу бесплатно
– Кто там?
– Это я, Настя Марьянова!
Дверь открылась. Гуров увидел высокого сутулого человека лет сорока, в очках с толстыми стеклами. Видимо, это и был Леня Шмайлис. При виде незнакомца, стоящего за спиной Насти, глаза художника удивленно расширились, но девушка опередила его законный вопрос:
– Это мой хороший знакомый, его зовут Лев Иванович. Он приехал из Москвы, как раз в связи с убийством Григория Алексеевича.
– Хорошо, заходите, – после некоторой задержки пригласил Шмайлис. – Я, правда, сегодня не ждал гостей… Но раз пришли… – И он отступил от двери, пропуская прибывших.
Проходя через прихожую, Гуров окинул профессиональным цепким взглядом вешалку, стойку для обуви и сделал свои выводы. Когда они вошли в мастерскую, он заговорил первый:
– Давайте я представлюсь до конца, так будет правильно. Меня зовут Лев Иванович Гуров, я – полковник полиции. И приехал специально из Москвы, чтобы расследовать убийство художника Григория Артюхова. А если потребуется, то и другие преступления. Так что не буду разыгрывать перед вами комедию и делать вид, будто проник в вашу мастерскую, чтобы любоваться картинами. Нет, не любоваться, хотя посмотреть на них не отказался бы. Но в основном я приехал, чтобы побеседовать с господином Сорокиным, который здесь скрывается. И не говорите, что его здесь нет – я видел на вешалке пальто, а под вешалкой – ботинки. И они явно не вашего размера. – Он бросил быстрый взгляд на здоровенные ноги Шмайлиса. Хозяин мастерской, как видно, носил обувь сорок четвертого или сорок пятого размера.
От слов гостя художник явно растерялся и не знал что сказать. На выручку пришла Настя:
– Ладно, Лёнь, ничего не поделаешь, надо позвать Бориса. – И, не дожидаясь, пока хозяин сам на это решится, громко позвала: – Борис Игоревич, выходите! Лев Иванович приехал, чтобы нас всех защитить. Его не надо бояться.
При этих словах открылась дверь в другую комнату (видимо, она служила художнику кухней), и в мастерскую вошел Борис Сорокин. Это был человек совсем другой комплекции, чем Шмайлис, – низенький, полный, но при этом подвижный, как ртуть. Однако была одна черта, объединяющая его с хозяином мастерской – такие же роговые очки с толстыми стеклами.
– Я, конечно, польщен, что ко мне проявляют такое внимание, – произнес он, пожимая плечами. – Приехали из самой Москвы… Но я не понимаю, в чем причина…
– Перестаньте, Борис Игоревич, – сказал Гуров. – Все вы прекрасно понимаете. Настя же все сказала. Меня прислали, чтобы я расследовал убийство вашего друга Григория Артюхова. А если при этом вскроются и другие преступления, например, совершенные сотрудниками правоохранительных органов, то их тоже буду расследовать.
– Их тоже? – оживился Сорокин. – Это хорошо… очень хорошо! Это меняет дело! Но что вам требуется от меня?
– Сейчас я все объясню, – ответил Лев. – Но, может быть, мы вначале все присядем? Или даже так: может, вначале Леонид… простите, не знаю вашего отчества…
– Маркович, – представился Шмайлис.
– Вот, может, Леонид Маркович даст мне посмотреть свои картины? А то ведь это верх невежливости – прийти к художнику и не проявить никакого интереса к его работам.
При этих словах Шмайлис слегка улыбнулся. Было заметно, что он польщен.
– Конечно, смотрите, – сказал он. – Вот здесь то, что я писал в последнее время, здесь старые полотна…
– Я посмотрю и то, и другое, – сказал Гуров и двинулся вдоль стен мастерской. Шмайлис присоединился к нему. Настя и Борис Сорокин присели к столу, между ними затеялся тихий разговор. До Гурова долетали реплики: «Вы чего это надумали прятаться?» – «Но как же вы не понимаете? Ведь я тоже видел…»
Впрочем, сыщик не особенно вслушивался – он смотрел на картины. Да, Настя была права – Леонид Шмайлис писал совсем не так, как Григорий Артюхов. Это была яркая, сочная живопись. Хотя на дворе стояла пасмурная погода, здесь, на стенах мастерской, казалось, светило солнце – такими насыщенными цветом были полотна художника. Несколько раз Гуров задал вопросы, уточняя названия работ и некоторые детали, хозяин пояснял.
Наконец осмотр закончился, и они вернулись к столу. Когда гости уселись, хозяин предложил:
– Может быть, чаю?
– С удовольствием, – улыбнулся Лев. – От чашки-другой чая никогда не откажусь. А пока он заваривается, я все же задам несколько вопросов уважаемому Борису Игоревичу. – И, повернувшись к Сорокину, спросил: – Так почему вы все-таки решили прятаться? И от кого?
Искусствовед не сразу решился ответить. Он несколько раз открывал рот, собираясь заговорить, но так ничего и не сказал. А когда наконец решился, то из его уст прозвучал не ответ, а вопрос:
– Вы были в мастерской Григория Алексеевича? Видели картину, которую он писал?
– В мастерской был. А вот картину не видел. Ее никто не видел – убийца вырезал ее из рамы и унес.
– Унес! Вот оно что! – воскликнул Сорокин, вскочив с места. Потом снова сел и, повернувшись к Гурову, произнес: – Вот из-за нее я и скрываюсь. Из-за этой картины. Мне угрожает опасность, потому что я ее видел!
– Это я понял. Но вы не ответили на другой мой вопрос: от кого исходит эта опасность? От кого вы прячетесь?
– А вот от них и прячусь, – ответил Сорокин. – От тех, кто на этой картине изображен.
Глава 6
Тут в их беседу, не выдержав роли пассивного наблюдателя, внезапно вмешалась Настя:
– Значит, вы видели всех? Всех троих?
Сорокин повернулся к девушке. На его лице появилось испуганное выражение, но тут же исчезло, он покачал головой и ответил:
– Нет, третий участник дележа при мне еще не был написан, и кто он, я не знаю. Но мне и двоих хватило, чтобы захотелось забиться в какую-нибудь нору.
– Про одного героя, изображенного на этой картине, мне Настя уже поведала, – сказал Гуров. – Точнее, про героиню. Сказала, что это председатель Волжского суда Светлана Веселова. А кто второй герой?
– Да, Борис, скажи, кто же второй? – настаивала Настя.
Сорокин оглядел своих собеседников, глубоко вздохнул, словно собирался прыгнуть в ледяную воду, и ответил:
– Второй – это Сачко.
– Сачко? – удивленно переспросила Настя. – Вот бы не подумала… Я бы скорее решила, что это кто-то из следователей или из полиции…
– Так, теперь объясните мне, человеку приезжему, кто такой Сачко, и почему милая Настя на него не подумала, – попросил Гуров. – И вообще, проясните, о каком, собственно, дележе идет речь.
Шмайлис, Сорокин и Марьянова переглянулись, и девушка решила взять роль ответчика на себя.
– Полковник Геннадий Сачко является начальником княжевского СИЗО, – объяснила она. – Своим изолятором полковник гордится, считает это заведение образцовым. Любит говорить, что его изолятор – учреждение, доступное для журналистов и всякого рода правозащитников, что ему нечего скрывать. Несколько раз он устраивал показательные посещения СИЗО бригадами журналистов и общественников. В одном таком посещении и я участвовала.
– Выходит, ты бывала в нашем СИЗО? – удивился Сорокин. – Я и не знал…
– Бывала, бывала, – подтвердила Настя. – Нам показали и два старых корпуса, но особо долго водили по новому – он был сдан в прошлом году. Сачко сам вел эту экскурсию. Он подчеркивал, какие там светлые камеры, показывал крытые дворики для прогулок – они позволяют организовать прогулку заключенных даже в дождливую погоду. В то же время сбежать из такого дворика совершенно невозможно. И вообще, Сачко упирал на то, что из его тюрьмы не было ни одного успешного побега. Попытки бежать были, но все они заканчивались провалом.
– Что ж, получается, что у вашего Сачко действительно образцовое заведение, – покачал головой Лев. – Правда, я слышал от бывалых уголовников другие отзывы. Как-то критически они говорили о вашем СИЗО… Впрочем, мнение уголовников можно не учитывать. Ведь для них хорошо там, где тюремная администрация пасует перед «авторитетами», и те устанавливают свои порядки. Для них хорошее СИЗО – то, в которое можно пронести водку, наркотики, телефоны. Где для «авторитетов» можно устроить «ВИП-камеры» со всеми удобствами… В общем, выходит, что ваш Сачко прав, и тюрьма у него хорошая.
– Да, только в этой «хорошей тюрьме» люди умирают! – воскликнула Настя. – За последние три года было уже пять случаев!
– Это как-то странно… – нахмурился Лев. – Смерть заключенного в СИЗО – это ЧП. В таком случае всегда создается комиссия, проводится тщательная проверка… А уж если в одном месте случается несколько смертей – начальнику такого СИЗО уж точно не усидеть на месте!
– Так ведь они все вроде бы от болезней умирали! – объяснила девушка. – Каждый раз медики выдавали заключение, что налицо естественная причина смерти: или обширный инфаркт, или почки вдруг отказали, или гепатит обострился… В общем, никаких подозрений. Но у нас в Княжевске все говорят о том, что этих людей замучили. Вымогали у них деньги.
– Ну, откуда у заключенного большие деньги… – засомневался Гуров.
– Это зависит от того, что это за заключенный, – вступил в разговор Шмайлис. – Бывает, что в СИЗО попадают люди с очень большими деньгами. Люди, владеющие многоквартирными домами, магазинами, ресторанами… Словом, бизнесмены.
– Так вот, все пятеро умерших в нашем СИЗО были бизнесменами! – снова заговорила Настя. – Вот почему у нашего СИЗО плохая репутация в бизнес-сообществе. И еще хуже репутация у начальника нашей тюрьмы.
– А у этой дамы, председателя суда, какая репутация? – поинтересовался Лев.
Его собеседники вновь переглянулись. На этот раз объяснения стал давать Сорокин:
– У Светланы Павловны репутация еще хуже. Просто ужасная! Она известна тем, что Волжский суд под ее руководством не вынес за последние четыре года ни одного оправдательного приговора. Ни одного! А еще про председателя суда Веселову говорят, что у нее на каждое нужное решение имеется своя такса. Например, освобождение из-под стражи на время следствия стоит восемьсот тысяч. Смягчение приговора, назначение минимального срока – не меньше двух миллионов. Назначение условного наказания стоит дороже всего – от пяти до двадцати миллионов, в зависимости от тяжести обвинения.
– Неплохая такса! – усмехнулся Лев. – При таких расценках не обеднеешь…
– Да, о богатстве Веселовой ходят самые невероятные слухи, – подтвердила Настя. – Коллеги, которые занимаются журналистскими расследованиями, пробовали «копать» в этом направлении. И кое-что выяснили. Например, стало известно о двух виллах во Франции, принадлежащих родственникам Веселовой. И еще одну виллу нашли в Греции. Но после этого на Толю Тишкина, который занимался этим расследованием, было совершено нападение. Напали прямо возле дома. Нападавших было двое, они были вооружены железными прутьями. Толе сломали обе руки, изуродовали лицо, отбили почки… Он потом несколько месяцев лежал в больнице, но до конца здоровье так и не восстановил. После этого случая он уехал из нашего города. И больше никто состоянием судьи Веселовой не интересовался.
– Да, серьезная женщина… Теперь понятно, почему вам, Борис Игоревич, захотелось срочно спрятаться. И понятно, что Григорию Артюхову потребовалась большая храбрость, чтобы задумать и написать свою картину. Стало быть, вы, Борис Игоревич, были вечером в мастерской у Артюхова?
– Да, я там был, – кивнул искусствовед.
– И видели почти законченную картину?
– Да, видел картину, на которой были вполне прописаны лица двух участников дележа. А у третьего лицо было лишь обозначено.
– Во сколько вы ушли от Артюхова?
– Это было… погодите, дайте вспомнить… – Художник задумался, пошевелил губами, припоминая, потом сказал: – В одиннадцать! Да, это было в одиннадцать с минутами.
– И больше вы Артюхова не видели?
– Нет, не видел.
– А как вы узнали о его смерти?
– В среду утром… тоже примерно в одиннадцать, но утра, мне позвонила Наташа. Я имею в виду жену Артюхова. Она так рыдала в трубку, что я несколько минут ничего не мог понять. Потом сказала, что пришла в мастерскую к мужу, и вот…
– И что вы стали делать?
– Что я делал? Да ничего. Оставался на работе. Даже экскурсию какую-то проводил… Но в голове была только одна мысль: «Артюхова убили, теперь и меня убьют. За то, что видел». С работы домой шел – все время оглядывался. Все думал: из какой подворотни на меня кинется убийца. А ночью твердо решил: на работу не ходить и домой не возвращаться. Позвонил Лёне, попросил меня укрыть. Он согласился…
– Скажите, когда вы во вторник выходили из мастерской, вы никого не заметили? Никакого человека рядом?
– Нет, вроде никого не было. На другой стороне улицы стояло несколько машин… Но были ли там люди, я не знаю. Темно было, я не видел.
– Хорошо, а теперь скажите мне, все трое, – окинул взглядом своих собеседников Гуров, – кто мог быть тот третий, кого Артюхов хотел написать на своей картине в последнюю очередь?
И снова люди возле стола переглянулись. Первой заговорила Настя:
– Есть несколько кандидатов. Например, городской прокурор Угрюмов. Всем известно, что он находится с судьей Веселовой в прекрасных отношениях. Веселова очень любит всякого рода пикники, шашлыки, поездки по Волге. А у Угрюмова имеется мощный катер. Даже не катер, а небольшая моторная яхта. И он возит на ней и Веселову, и других друзей к себе на дачу на Зеленом острове. Эта яхта миллиона три стоит, я узнавала. Спрашивается, откуда у прокурора такие деньги?
– Еще начальник областной полиции Тарасов там мог оказаться, – сказал Сорокин. – У него, правда, катера нет, зато имеются то ли три, то ли четыре старинных автомобиля. Генерал любит старинные авто. Держит специального человека, который их чинит, переделывает, лакирует, так что они выглядят как новенькие. Это ведь тоже деньги немалые…
– Вот как… – протянул Гуров. – А ведь я успел познакомиться с Тарасовым. И он показался мне порядочным человеком. Впрочем, первое впечатление может обмануть…
– А еще это мог быть кто-то из следственного комитета, – добавил Шмайлис. – Кто именно, не знаю, я расследованиями не занимаюсь. Но я слышал, что следователи в нашем городе бедно не живут.
– Теперь попробуем зайти с другого конца, – предложил Гуров. – Нет, спасибо, чая мне больше не надо и так скоро лопну. Чай у вас, надо сказать, превосходный. Так вот, зайдем с другого конца и попробуем понять, от кого убийца мог узнать о новой картине Артюхова. Как я понял, о ней знали все, кто здесь присутствует – Настя, Леонид и Борис Игоревич, – я правильно понял?
– Да, я заходил к Грише во вторник, в середине дня, – подтвердил Шмайлис. – Меня об этом уже спрашивал следователь. И я ему сказал то же самое, что и вам сейчас скажу – картины я не видел. Она стояла, накрытая тканью, лицом к стене.
– А вот Борис Игоревич картину видел, – продолжал Гуров. – Видел, но сразу оценил опасность, которая с ней связана. И вряд ли кому-то о ней рассказывал. Правильно?
– Ни одному человеку не говорил, – твердо заявил Сорокин.
– Остается наша милая Настя. – Лев повернулся к девушке: – Постарайтесь вспомнить, Настенька, кому вы говорили о замечательной картине, которую пишет Артюхов?
Настя гневно взглянула на сыщика. Она понимала, какое тяжелое обвинение ей сейчас было предъявлено. Однако не стала отговариваться, уверять, что все время держала язык за зубами. Вместо этого наморщила лоб, вспоминая, затем произнесла:
– Да, я говорила… Когда была в редакции, я рассказала о картине редактору наших «Княжевских вестей» Денису Каричеву. Он знает о моей дружбе с Артюховым, охотно помещал мои статьи о нем. Так что было бы странно ему не сказать. Еще я упомянула о картине в разговоре с Ирой Прониной. Ира – корреспондент, как и я, она мне почти подруга. И я не думаю, что через нее эта новость могла дойти… до этих людей. Ну и, наконец, я позвонила Николаю Петровичу.
– Козлову, что ли? – уточнил Сорокин. Заметно было, что при упоминании этой фамилии его всего перекосило.
– Да, Козлову! – сердито подтвердила девушка. – Николай Петрович – самый большой друг Григория Алексеевича, он так много для него сделал! И он должен был знать о такой важной работе.
– И что вам ответил на ваше сообщение Козлов? – спросил Гуров.
– Он очень заинтересовался! Очень! Обрадовался, что Григорий Алексеевич начал разрабатывать новое направление. Помню, сказал так: «Надо будет Григория поощрить, чтобы и дальше двигался в эту сторону. Живопись как разоблачение! Картина как поступок! Кажется, такого еще не было. Это произведет фурор!» Обещал, что в ближайшее время обязательно заглянет в мастерскую Артюхова, посмотрит картину.
– Обещал, что посмотрит… – медленно повторил Гуров последние слова журналистки. – И после этого Козлов исчез… Следствие его ищет, но не может найти. Да, интересно… Однако мы не закончили наш разбор. Ведь кроме людей, которые сидят здесь, наверняка были и другие, кто видел картину «Делёж». Давайте составим полный список. Леонид, начнем с вас. Как вы думаете, кто мог за последнюю неделю заходить к Артюхову и увидеть полотно?
Шмайлис наклонил голову, задумался. Потом сказал:
– Надо узнать, заходили или нет в последнюю неделю к Григорию Женя Пикляев и Люда Сейфулина. Из наших княжевских художников они к нему ближе всех были – ну, кроме меня. Обычно, как не зайду к Григорию, там обязательно сидит или Борис, – кивнул он на сидящего рядом искусствоведа, – или Люда Сейфулина, или Женя. Они оба намного моложе Григория и считают его как бы своим учителем. Причем Люда – ученица полностью преданная, а Женя – он такой… бунтующий. Время от времени Женю прорывало, и он начинал с Григорием спорить. Даже до ссор доходило. Бывало, Женя заявлял, что больше не может терпеть эту «диктатуру убожества», и ноги его в мастерской Григория не будет. Но потом снова приходил…
– Да, фамилию Пикляева я уже слышал в связи с этим несчастьем, – задумчиво произнес Лев. – И я точно знаю, что он к Артюхову заходил. Об этом он сам сказал следователю. Однако мне говорили не только о ссорах. Говорили, что Пикляев завидовал Артюхову, даже устраивал против него какие-то интриги… Что Пикляев мог убить Артюхова…
– Кто это вам сказал?! – возмутился Шмайлис. – Что за чушь! Женя – добрейший парень, от него никто никакого зла не видел. Просто у них с Григорием разное видение мира.
– Хорошо, я познакомлюсь с Пикляевым лично и тогда составлю мнение о нем. Пока что я делаю вывод, что информация о картине «Делёж» могла дойти до врагов художника либо через редакцию (не обижайтесь, Настя, но это факт неоспоримый), либо через Сейфулину и Пикляева. Либо – третий вариант – через Козлова. Именно с ним мне хочется теперь встретиться больше всего. Однако в полиции мне заявили, что Козлова нет ни в квартире, ни в загородном доме, ни в охотничьей сторожке. И машину его не могут найти. Может, вы мне что-то подскажете? Может, было у бизнесмена еще какое-то убежище, совсем секретное?
Говоря это, Лев внимательно посмотрел на Настю Марьянову. Почему-то ему показалось, что девушка должна что-то знать о пропавшем бизнесмене. Вслух он этого говорить не стал – просто сделал паузу, подождал… И, как выяснилось, правильно сделал – Настя глубоко вздохнула и сказала:
– Да, было у Николая такое убежище… В прошлом году он приобрел дом в деревне Буерак. Обычный деревенский дом, без удобств. Он туда редко ездил. Только чтобы по лесу погулять, грибы поискать. Там леса красивые…
– Представляю, какая красота там сейчас, осенью, – сказал Гуров. – Что ж, поеду в деревню Буерак. Вы, Настя, не составите мне компанию? С вами мне будет проще – нужный дом покажете…
– Да, я не против съездить… – пожала она плечами. – И дом могу показать… Но сейчас уже поздно. Автобусы туда не ходят, электричка останавливается только рано утром…
– Ничего, я раздобуду машину, – пообещал Лев. – Думаю, это не составит проблемы. Так что, поедем?
– Хорошо, едем, – согласилась Настя.
Гуров повернулся к Сорокину:
