скачать книгу бесплатно
– Свобода превыше всего… – кивнул Крячко. – Интересный момент. Он что, сидел? Только где и когда?
– А главное – за что и сколько… – чуть заметно улыбнулся Лев. – Не исключено, что в биографии Вингрова был и такой эпизод… Как ни верти, а это уже зацепка. И – хорошая зацепка! Прошу понятых обратить внимание – этот предмет мы изымаем как возможный вещдок, – объявил он.
Когда осмотр вещей был закончен, опера отпустили понятых и следом за ними тоже направились к выходу. Неожиданно Гуров остановился и, оглянувшись, спросил у Фаины:
– А после смерти Вингрова в соседних с этим номерах постояльцы не менялись?
– А, да! – кивнула та. – Вот, дверь напротив. Там дня четыре назад поселилась бизнес-леди… М-м-м… По-моему, ее звали Дания Заратдинова. Она – хозяйка сети бутиков, приехала из Казани за новыми моделями нарядов. А позавчера к концу дня отбыла домой. А что? Вы ее подозреваете?
– Ну, что вы! – изобразил великодушный жест Стас. – Нас она интересует, прежде всего, как возможный свидетель. С ней, я надеюсь, наши коллеги побеседовали?
– Разумеется! Так же как и со всеми другими соседями Константина Аркадьевича, – охотно подтвердила Фаина.
Спустившись вниз, приятели направились к машине, намереваясь доехать до райотдела, чтобы забрать все необходимые материалы и вещдоки. Однако, когда они поднялись на крыльцо, неожиданно запиликал телефон Льва. Это опять был Орлов.
– Лева, как дела? Что-нибудь нашли? – как-то буднично спросил он, но Гуров сразу догадался – сейчас Петр сообщит нечто весьма неординарное.
– Да, кое-что есть… – небрежно обронил он, со значением взглянув на Стаса. – Но и у тебя, я так понял, есть что-то новенькое?
– Хм… К сожалению, имеется! Собирайтесь, мужики, и галопом на Краснофоминскую, шестьдесят один, где базируется театр спортивного танца «Айседора». Там еще один усопший, и тоже с «дамой пик» на лбу. Так что работы у вас прибавляется…
– Как сказать! – рассмеялся Лев. – Системность – это уже серьезная улика. Ладно, отбываем…
– Что, еще один жмурик? – выжидательно прищурился Крячко. – Ну и ну! Это уже явная серия…
Они сели в «Пежо», приглушенно рыкнул мотор, и машина помчалась в сторону юго-запада столицы.
Глава 2
В гламурно обставленном кабинете директора театра эротического танца «Айседора» (официально именующегося «театром спортивного танца») уже около часа сосредоточенно и немногословно работала опергруппа, изучающая обстоятельства смерти известного столичного продюсера. Его закоченевшее тело покоилось в кресле у журнального столика. Эдуард Капылин лежал навзничь, почти по диагонали, свесив на пол худые кривоватые ноги. Его лицо, как и у Константина Вингрова, изображало одновременно безграничный ужас и какую-то непонятную внутреннюю муку. Прилепленная ко лбу карта «дамы пик» придавала картине смерти какой-то издевательски-шутовской оттенок.
Помимо местных оперов и экспертов, над усопшим хлопотал и судмедэксперт главка Дроздов, который прибыл сюда минут пятнадцать назад. Прощупав отвердевшие мышцы тела покойника, он констатировал, что смерть наступила около двадцати трех вечера. То есть часов одиннадцать назад. Как и у трупа Вингрова, у Капылина тоже не было найдено абсолютно никаких признаков применения насилия.
– «Глухарь» полнейший… – только и смог досадливо проворчать Дроздов, снимая с рук тонкие хирургические перчатки.
Местные опера, обследовавшие каждый квадратный сантиметр пола и мебели, хмуро промолчали, но и так было ясно, что они того же мнения. Двое сотрудников угро в это время опрашивали как обслуживающий персонал театра, так и его, с позволения сказать, актеров. Но и здесь никто ничего дельного сообщить не смог – ни вахтер, ни технички, ни рабочий по сцене. Рабочий, хронически подпитый молодой мужчина, в ответ на все вопросы лишь недоуменно пожимал плечами. Да, он вчера здесь был. Да, видел босса последний раз около семи вечера живым и здоровым. И все! Потом Леха ушел домой, а что было дальше в этой «хрени-морковени» после его ухода – он не в курсах…
Вахтер, он же и охранник, – плотный мужичок среднего роста, дежуривший у входа в театр, тоже пребывал в недоумении. Вчера он дежурил до десяти, как и было оговорено в контракте, до конца сеанса. Когда зрительный зал, как всегда заполненный до предела, опустел, а следом отправились по домам и артисты, он собирался отзвониться в ОВО о постановке офиса на охрану, но «шеф» заявил, что спешить ни к чему, – он сам потом поставит на охрану.
– А он что, и раньше тут оставался допоздна? – уточнил допрашивавший старлей.
– Да, не так уж и редко, – пожал плечами вахтер. – Особенно, если новенькую принял. Тогда, считай, неделю подряд он ее тут на диване «репетировал».
– Вы хотите сказать, что он принуждал своих актрис к сожительству? – сурово прищурился опер.
– А чего их принуждать-то? Сюда в основном и шли только такие, что готовы были на любые условия, абы деньги платил…
Другой опер с лейтенантскими погонами в это время опрашивал танцоров и танцовщиц, бесцельно и растерянно блуждающих по зрительному залу и сцене. Пребывая в довольно подавленном состоянии, те тоже могли рассказать немногое. Да, вчера все было как и всегда – «пятиминутка», репетиция, выступление. Когда уходили, Эдуард Янович был жив-здоров. Да, по слухам, он собирался провести «собеседование» с очередной претенденткой на место в резервном составе труппы. Но ее никто не видел – она находилась в его кабинете. Да, периодически как некоторые танцовщицы, так и некоторые из танцоров, имеющие определенные склонности, оставались после окончания сеанса, чтобы «порепетировать» с боссом в индивидуальном порядке. Но это было делом сугубо добровольным, и никто из состава к боссу претензий не имел. Некоторые, наоборот, даже обижались, если их слишком долго не приглашали на ночную «репетицию».
Уложив в саквояж свои инструменты, Дроздов направился к выходу, что-то по привычке бормоча себе под нос. На вопрос Льва, есть ли хоть что-то стоящее, он изобразил досадливую мину и отрицательно помотал головой. Приятели переглянулись – таинственный «мочила» остался верен себе, здесь тоже никаких следов. Они направились в зрительный зал, по площади немногим больше стандартного школьного спортзала, и, подойдя к лейтенанту, беседующему с очередной танцовщицей, поинтересовались предварительными итогами опроса.
– Да ничего дельного… – сокрушенно сообщил он. – У всех одно и то же – не видели, не знаем, претензий не имеем… Я уж и не знаю, есть ли смысл опрашивать остальных?
Пышноволосая девица в спортивном костюме, услышав это, сразу же оживилась и поднялась с места, но после лаконичной реплики Льва, что в любом случае опросить нужно всех, снова опустилась на стул напротив лейтенанта. Устало проведя по лицу рукой, тот задал очередной вопрос, стараясь не смотреть на ее вызывающе роскошный бюст:
– А как вы считаете, ревность кого-то из труппы не могла стать причиной убийства?
– Ну, что-о-о вы! – изобразив укоризненную гримаску, отмахнулась девица. – У нас никто никого не ревнует. Здесь все как одна семья – кто понравился, тот и твой. Кстати, если бы вы работали у нас, то имели бы грандиозный успех.
– Это у кого же? – иронично улыбнулся лейтенант.
– У наших девочек, например. Видите, как они на вас смотрят? И у зрительниц тоже. Думаете, сюда приходят только мужчины? Если бы! Иной раз такие солидные дамы появляются… М-м-м! Сидят в первом ряду, глаз не отрывают со сцены. Вы были бы звездой первой величины… Так что рекомендую подумать.
– Нет уж, спасибо! – чуть поморщившись, покачал головой лейтенант. – Такая звездность мне ни к чему. Лучше я останусь при своих звездочках, – взглядом указал он на погоны.
Лев и Станислав, побеседовав с криминалистами, тоже осмотрели кабинет Капылина. Его единственное окно было занавешено шторами, раздвинув которые Гуров увидел фигурную кованую решетку, закрывающую его с наружной стороны. Кроме солидного двухтумбового канцелярского стола, журнального столика, дивана, стульев и кресел, в кабинете имелось несколько шкафов, сейф, большой аквариум, на стенах висело несколько картин, причем все как одна определенного содержания. В сравнении с изображенными на них сюжетами общеизвестная «Даная» Рембрандта могла бы смотреться как образец монастырского творчества.
На столе стоял раскрытый ноутбук, лежали какие-то конторские книги и обычные канцелярские прибамбасы – степлер, вазочка с авторучками, письменный прибор старинного фасона, выточенный из камня, похожего на малахит, и тому подобное.
– Шкафы осматривали? – оглянувшись, поинтересовался Гуров.
– Да, в них ничего особенного. Сценические костюмы, документация, какие-то сувениры. В сейфе – печати, всякие учредительные документы, чековые книжки, миллиона полтора наличности в рублях, – откликнулся один из криминалистов. – В ящиках стола – тоже какой-то хлам, бумаги…
Стас неспешно подошел к левой тумбе стола и один за другим выдвинул и задвинул ящики. Лев тоже подошел к столу и просмотрел ящики правой тумбы. В них и в самом деле было мало интересного – запасные «пальчиковые» и «мизинчиковые» аккумуляторы, зарядные устройства для телефонов и иных гаджетов, технические паспорта на всевозможную электронику, соединительные шнуры, елочные игрушки… Заглянув в последний, самый нижний ящик, Гуров переворошил лежавшие в нем курительные трубки, самых необычных форм и размеров, сработанные из разных материалов – дерева, кости, металла, камня. Неожиданно глаз схватил что-то удивительно знакомое. Лев присмотрелся. Сомнений быть не могло – точно такой же, как и у Вингрова, череп-паук на цепочке. Он достал эту странную вещицу – то ли амулет, то ли украшение – и держа на весу за цепочку, показал Стасу. Тот, удивленно воззрившись на находку, негромко присвистнул.
Оказавшийся рядом криминалист понимающе кивнул:
– Да, тоже видел этого «паука». Но, думаю, он тут лежит давно и к убийце вряд ли имеет какое-то отношение. Кстати, такую хрень одно время мастрячили на одной из чернореченских зон. Это у тамошних зэков было знаком особого отличия – «паука» носили всякие там «отрицалы», «положенцы»… Но воры в законе на своем сходняке такую символику забраковали, и мода на нее вскоре сошла на нет.
– Так, так, та-а-к… – задумчиво проговорил Гуров. – А откуда у вас такая интересная информация?
– Лет пять назад на улице Госпитальной бандит смертельно ранил прохожего. Но тот ухитрился вырвать нож и ему самому нанести серьезное ранение. Бандюгу нашли истекающим кровью рядом с его жертвой – тот мужик уже скончался. И вот у него-то я и увидел такую побрякушку. Поскольку срок ему светил очень большой, он начал откровенничать, даже дал информацию о некоторых других происшествиях, благодаря чему нам удалось задержать двоих опасных отморозков. Заодно рассказал и о том, что означает череп-паук.
– Сколько ж ему дали? – поинтересовался Крячко.
– Десять лет «строгача», хотя светило семнадцать. Но отсидел он только три года. Видимо, где-то что-то просочилось, и его нашли на пустом складе с заточкой в сердце. А вы тоже где-то видели такую штуковину?
– Да, в вещах убитого позавчера в гостинице «Онтарио» предпринимателя и депутата Константина Вингрова, – пояснил Лев. – У него тоже на лбу красовалась «дама пик». М-да… Выходит, между этими двоими была какая-то очень тесная взаимосвязь. Но какая?
Когда работа по поиску следов и улик была закончена, а упакованного в пластиковый мешок усопшего увезли в морг, когда был закончен опрос труппы и обслуживающего персонала (последними опросили гримершу и костюмершу – пожилых флегматичных теток, которые на работу обычно приходили после обеда), Гуров объявил, что все на этот день свободны. Причем на неопределенный срок. По его словам, пока не совсем понятны вопросы с собственниками имущества, его наследованием и прочей правовой казуистикой, помещение будет опечатано.
– Ну, тогда хотя бы дайте нам время собрать свои вещи… – хмуро произнес длинноволосый парень, чем-то похожий на грузина. – Вдруг нас сюда потом совсем не пустят? А у меня здесь костюмы, книги, ноутбук…
Опера райотдела вопросительно посмотрели на Гурова – он-то что думает? Окинув взглядом труппу и театральную обслугу, которая, притихнув, настороженно ждала его ответа, Лев махнул рукой:
– Пятнадцать минут на сборы! Время пошло!
Воспрянувшие духом танцовщики и танцовщицы бросились в свои гримерки. Поспешила в бытовки и обслуга. Первой собралась гримерша. Подойдя к Гурову, она показала ему какую-то большую лакированную деревянную коробку и объявила:
– Это мои собственные принадлежности, я покупала все за свои деньги. Можно их забрать?
Лев кивнул, лишь мельком взглянув в ее сторону.
Прочие, поняв, что этот начальник вовсе не жлоб, складывали все, что попадется, в сумки и направлялись к выходу.
– А вам не кажется, что эти сборы плавно перетекли в мародерство? – осторожно поинтересовался капитан, старший местной опергруппы.
– Не кажется, – негромко рассмеялся Гуров. – Я это знал с самого начала. Но давайте рассудим здраво. Эти люди теперь едва ли получат жалованье за последний месяц – кто его выдаст и на основании каких документов? Разве что только через суд, который вынесет решение в их пользу. Если у Капылина нет ни деловых партнеров, ни наследников, то куда все это денется? Рано или поздно бомжи растащат или выкинет на помойку собственник помещения. Так что пусть берут.
Менее чем через четверть часа помещение театра полностью опустело. Позже всех из бытовки с большой сумкой вышла та самая пышноволосая танцовщица, которая предлагала оперу перейти на работу в их театр. Растерянно оглядевшись, она недоуменно воскликнула:
– Эй, люди! Это что, все уже смылись? Ну, ничего себе! И как же я теперь попрусь с этой сумярой?! Может, кто выручит? Эй, лейтенант, ты на колесах? Не подбросишь до дому всеми забытую и покинутую? Я тут совсем недалеко живу. Ну, сделай доброе дело! Зайдем ко мне – чаем угощу. Ну как, поможешь?
Молодой опер, осторожно покосившись в сторону Льва, чуть конфузливо обронил вполголоса:
– Ну, поехали, поехали! Подброшу… Давай донесу!
Он взял из ее руки сумку, и они направились к выходу. Внимательно наблюдая за этой сценой, Стас коротко хохотнул:
– Ну, черт в юбке! Разыграла – как по нотам. Специально ведь собиралась дольше всех, чтобы пацана захомутать. Да-а-а… Попал «летеха» в переплет, как муха на медовую липучку. Правильно говорят – если в большинство баб обязательно заложена изюминка, то в такую заразу – целая пригоршня. Блин! Я бы и то не устоял…
Теперь рассмеялся Гуров.
– «Я бы и то не устоял»… – иронично повторил он. – Да ты бы не устоял в любом случае! Уж кому лапшу-то вешаешь на уши? Ладно, давай отчаливать. Забираем все, что мужики здесь наработали, и едем за материалами по Вингрову.
– Слушай… А что, если по поводу этой «богадельни» порасспрашивать местных аборигенов? – шагая к выходу, неожиданно предложил Крячко. – Конечно, это может быть и пустая трата времени, но вдруг удастся узнать и что-то дельное? Согласись, не исключен ведь и вариант того, что в здешних краях завелся некий «Робин Гуд» с моралистскими закидонами. Ну, эдакий самодеятельный борец со всемирным злом в лице мерзкого, растленного лицемера Вингрова, а также порнографа и развратника Капылина. А? Как думаешь?
– Вообще-то мысль дельная… – согласился Лев. – Попробовать стоит.
Обрадованный тем, что приятель его предложение с ходу одобрил, Стас, выйдя на крыльцо, указал на заседающую в отдалении компанию бабулек, о чем-то судачащих подле детской площадки.
– Смотри-ка! – обрадованно отметил он. – Прямо как по заказу. Ну, что, побеседуем со здешним «политбюро»?
«Синклит блюстительниц общественной морали» появление крепких, плечистых мужчин воспринял вначале довольно-таки настороженно. Даже предъявленные удостоверения не сразу растопили ледок недоверия. Но завязавшийся разговор постепенно сменил настороженность на откровенную задушевность. Уверившись, что эти двое – «правильные мужики», которые «с бандюганами дружбу не водят», бабули рассказали много чего интересного.
По их словам, театр Капылина обосновался здесь три года назад. До этого первый этаж занимал хозяйственный магазин. Но дела у хозяина шли не очень хорошо, и он переместился в другой район. Затем в этом помещении появилась швейная мастерская, где денно и нощно трудилась бригада вьетнамцев. Грохот швейных машин, не умолкавший круглосуточно, довел жильцов до белого каления. По их коллективному письму нагрянули миграционщики, которые установили, что работали в швейном цехе почти одни нелегалы. Цех тут же прикрыли, и вскоре у входной двери появилась табличка, извещающая о том, что это – театр-студия спортивного танца «Айседора».
– …Мне сразу почему-то подумалось, что здесь что-то нечисто! – включилась в разговор бабуля интеллигентной наружности – скорее всего, бывшая школьная учительница. – Я же прекрасно знаю, кто она была, эта Айседора Дункан, – распущенная американка, насаждавшая порнографию в искусстве. А потом слышу – действительно, это заведение с настоящим искусством не имеет ничего общего.
– Внучка моя, Танюша, видела, что там творится, – решительно свернув узелок с вязанием, заговорила ее соседка. – Она сейчас на медсестру учится, а тогда хотела в актерки пойти. В училище поступить не получилось, и она надумала сходить в эту «Айседуру» (услышав про «Айседуру», все громко рассмеялись). Зашла, а там молодежи – парней и девчонок, больше двадцати человек. Какая-то балетница, крикливая и злая, плясать их учит. Узнала, что Таня к ним – послала к ихнему директору. А этот прохвост в своем кабинете – хвать ее за руку, повел к дивану и приказывает раздеться. Мол, а как ты хотела? У нас всех только так и принимают. И уже руки распускать начал. Ну, внучка моя ему сразу сказала: только тронь! Отец – военный, на Кавказе служил, он тебя по стенке размажет. Сразу руки убрал! Говорит, ну, иди, пробуй, если у тебя что получится. Она снова в зал зашла, а там!.. Все эти уже на сцене вовсю пляшут. И как пляшут-то?! В таких вот сорочечках капроновых, по это самое место, а под ними – вообще ничего! И вот они в таком похабном виде на сцене ноги выше головы задирают. Таня как увидела это, ей сразу тошно сделалось. Повернулась и ушла.
– Ой, да-а-а! До чего же там у них отвратительные постановки! – снова заговорила бывшая учительница. – Вот название их спектакля: «Восхождение к звездам». Как будто ничего плохого нет. А потом одна знакомая рассказала мне – она любопытства ради решила сходить, посмотреть. Не досидела и до середины. Ну, это же настоящий Содом и Гоморра. Какого-то внятного, связного сюжета не просматривается. Какая-то «Золушка» мечтает вознестись к звездам. Она с одной стороны сцены, а ее «Принц» – с другой. Парой слов обменялись – на сцене начинается пляска. И, как правильно сказала Валентина Фоминична, пляшут без исподнего. Весь срам – напоказ. Еще пару слов сказали – строят «пирамиду», причем именно с тем расчетом, чтобы – опять-таки! – все было напоказ. Ну, она поднялась и ушла. Да и другие тоже уходили.
– А, это ты про Зою… – закивала бабулька в летней шляпе с широкими полями. – Ну, она человек зрелый, женщина серьезная. А молодежь-то туда как ходила, так и ходит! Мой внук прямо дождаться не мог, когда ему стукнет восемнадцать – моложе-то туда не пускают. И вот в день своего рождения целой компанией пошли на ихнее представление. Вечером вернулись, в его комнате заперлись, сидят там и гогочут. А потом гляжу, чуть деньги завелись – он опять туда спешит. Нервный стал, агрессивный. На каждое слово грубит, огрызается. И кто только позволяет твориться такому безобразию?
– Вы говорите – молодые. Там и пожилых хватает! – саркастично рассмеялась еще одна из бабулек. – Идет как-то одна – за семьдесят, не меньше. Глаза вуалькой прикрыла, делает вид, что никого не замечает. Говорю ей: «Женщина! В нашем возрасте о душе уже надо бы думать и в церковь ходить, а не на эту содомщину». А она в ответ: «Вы ничего не понимаете в современном искусстве! Этот театр признан на Западе как самый прогрессивный и продвинутый!» Дедок, гляжу, бежит – тоже под восемьдесят, глаза – как у кобеля блудливого…
Кто-то припомнил, что год назад в «Айседору» и в самом деле приезжали иностранцы. Вроде бы очень хвалили театр, директору вручили какой-то диплом, даже обещали пригласить к себе на гастроли.
– А, кстати, что там у них произошло? – поинтересовалась бывшая учительница. – Милиция… то есть полиция с утра что-то ищет. «Скорая» зачем-то приезжала.
Услышав о смерти Капылина, все разом притихли и переглянулись.
– Нас очень интересует, не грозился ли кто-нибудь из здешних жителей расправиться с этим, пусть и неправедным, но – никуда не денешься – человеком? – в нескольких словах обрисовав ситуацию, вопросительно посмотрел на своих собеседниц Лев.
После почти минутного молчания бабулька с вязанием категорично рубанула рукой:
– Прости меня, господи, за эти слова, но такого сквернавца мне ни капельки не жаль. Не жаль! Он получил то, что заслужил. Потому что то, что он там творил, было угождением бесам. Смертью ему никто не грозил. Иные мужики, наоборот, даже рады были, что он устроил тут свой вертеп. Мы вот, конечно, хорошей палкой его отходячили бы, как полагается. Ну, а уж убивать-то, понятное дело, грех. Да и силы у нас какие? Так что даже не знаю, кто мог его так «приголубить». Тут уж, скорее всего, кто-то из тамошних, из своих.
Включившись в разговор, Станислав уточнил, не видел ли кто-нибудь вчера незнакомую молодую женщину, которая могла прийти в «Айседору» между семью и десятью вечера. Бабульки в ответ лишь руками развели – на вчерашний спектакль пришло без малого две сотни человек. Как угадаешь, кто из «молодых да интересных» пришел лишь для того, чтобы поглазеть на голозадое действо, а кто – чтобы расправиться с его организатором?
– Знаете, в этом смысле большие сомнения у меня вызывает их «балерунья», которая проводит репетиции, – вновь заговорила бывшая учительница. – Зоя как-то говорила, что та особа однажды уже пыталась отобрать театр у хозяина, но у нее ничего не получилось – у этого типа все и везде было схвачено.
– Ну, а что ж он ее не выгнал-то? – заинтересовался Лев.
– А что он без нее может? – рассмеялась женщина. – Только с девками в своем кабинета развратничать. А она все-таки какая ни стерва, а говорят, одно время даже в Большом работала. К тому же, кроме нее, сюда больше никто и не рвался. Погавкались-погавкались, да так и остались каждый при своем. Но, думаю, от своих умыслов она не отказалась. Не-е-е-т! Уж такая «штучка» – о-го-го!
– Между прочим, ее сегодня почему-то не было. Странно, что ни говори… – вполголоса заметил Крячко.
Опера поблагодарили женщин и направились к своей машине. Порывшись в бумагах, изъятых в кабинете Капылина, они нашли домашний адрес и номер телефона хореографа театра «Айседора» Виллины Атапиной. Гуров набрал ее номер на своем сотовом, однако после первого гудка вызова связь отчего-то оборвалась, словно кто-то специально отключил. Повторная попытка дозвониться закончилась тем же. Приятели переглянулись.
– Ну, и что будем делать? – глядя перед собой через лобовое стекло, риторически спросил Станислав.
– На мой взгляд, съездить к ней нужно в любом случае… – запуская двигатель, задумчиво произнес Гуров. – Мало ли что могло случиться? Вдруг и на нее открылась охота?
Он включил передачу, и «Пежо» помчался по улице в сторону Бульварного кольца. Станислав, поворочавшись в кресле, неожиданно констатировал:
– Да, похоже, я – закоренелый, неисправимый грешник…
– Чего-чего? – недоуменно покосился в его сторону Лев. – Ты о чем это?
– Знаешь, Лев, поговорили мы с этими женщинами, и вот мне сейчас подумалось: да, они, конечно, правы, нравственность – превыше всего. Ну, а вот я, конкретный индивидуум, божьей милостью Станислав Крячко, если честно и откровенно, то в душе и близко не ощущаю возмущения по поводу аморалки, устраивавшейся в этой самой «Айседоре». Да! Представь себе! Слушаю я этих теток, а в душе жалею, что самому не довелось побывать на представлении этого театра. Вот, думай обо мне, что хочешь, а я с удовольствием поглазел бы на молодых, красивых, стройных девчонок, со всеми их естественными подробностями. Но политеса ради я обязан орать на каждом углу: «Я это осужда-а-ю! Это мерзко и отврати-и-тельно!..» Как ты это оцениваешь?
Не отрываясь от дороги, Гуров негромко засмеялся и покачал головой.
– Ну, я тебе уже не раз говорил, что подобное свойственно всем людям. Повторюсь еще раз, в нас два начала – от Творца и от обезьяны. И в зависимости от того, что взяло в душе верх, ты и будешь реагировать на окружающее… Кстати, что-то давно не слышал про твою писательницу Елену. Как у вас с ней?
– Да никак… – досадливо поморщился Крячко. – Она недавно уехала в Америку на какие-то встречи со своими тамошними почитателями. Ну, и зависла там, как бы не навсегда. Встретила своего бывшего одноклассника – у того в Америке бизнес, вилла у моря, «Порше»… Вот и сообщила мне, что, мол, можешь жить на моей жилплощади, а я в России буду не скоро. Ну, а зачем мне ее квартира? Я же не бездомный. Сказал, что ключи передаю ее сестре – она в Серпухове обитает, за коммуналку отдал на два месяца вперед, ну а дальше – пусть сама думает, что хочет.
– Что же это у вас так нескладно все получилось? – удивленно посмотрел на приятеля Лев. – Я впервые об этом от тебя слышу.
– Да сам я во всем виноват, – горестно вздохнул Стас. – Уже в который раз наступаю на одни и те же грабли. Она еще до своей поездки как-то заикнулась о нашем будущем. Вроде того, давно мечтает о ребенке и хотела бы родить именно от меня… А я чего-то замялся, засомневался. Теперь вот жалею…
– А жалеть зачем? – пожал плечами Гуров. – Жалеть ни о чем не надо. Значит, так и должно было случиться. С кем же ты теперь?
– Да ни с кем. Как Елена уехала, так вот и болтаюсь один… – Крячко, словно избавляясь от какого-то наваждения, потряс головой.
– Ну, вот и ответ на все твои душевные сомнения, – понимающе улыбнулся Лев. – Как говорили на лекциях по диамату: бытие определяет сознание. Голодному – и корка за лакомство, а сытому – и мед или горчит, или слишком приторный. Так что успокойся, оголодалый ты наш. Как только твоя личная жизнь войдет в нормальное, естественное русло, ты тут же станешь высокоморальным и нравственно стойким.
