скачать книгу бесплатно
Анатолий Анатольевич стоял посреди кухни с бутылкой вина.
Такая покупка не была необычна, но Нонну заинтересовала. Все-таки лучше, чем «Парижская смесь», или как там еще называется это замороженное вегетарианское дерьмо в пакетиках?
– Это что? – спросила она.
– Это вино! – приподнято сообщил Анатолий Анатольевич совершенно очевидную вещь. – Это вино, потому что на улице весна!
– Ты ведь меня любишь? – моментально отреагировала Нонна. А какая еще могла быть у нее реакция на слово «весна»? Только эта, и никакой другой.
– Ну-у… да, в общем-то! – немного смутился Анатолий Анатольевич и, сообразив, что Нонна недопонимает, вынул из портфеля вторую бутылку, поставил ее на стол и объяснил:
– Стало тепло, и поэтому заканчивается эпоха красного вина и начинается эпоха белого! Начинаем с «Блан де Блан». Жана-Поля Шене! Ты ничего не замечаешь необычного в этих бутылках?
Нонна почему-то, хотя еще и сама не могла себе сказать, почему именно, чувствовала себя немножко неуютно. Просто дурой она себя чувствовала, что уж тут скрывать! Какое-то вино, какая-то весна! К чему такие сложности? Купил, принес, выпили – и все! Точнее, не «и все», а «в койку – и все»!
Нонна посмотрела на бутылки и угасшим голосом констатировала:
– Ты меня не любишь, Толик! А я тебя так ждала! Я тебя… – Нонне стало себя жалко, и она поняла, что сейчас разрыдается.
Анатолий Анатольевич нахмурился, прокрутил в голове слова Нонны, потом свои, сказанные ранее, и туповато признался:
– Не понял!
– Да ладно! – Нонна махнула рукой. – Зато я все поняла! Эскалопы свои будешь? Или, точнее говоря, антрекоты?
Нонне стало себя жалко. Ну вот, всегда он так! Из какой-то ерунды делает проблему, а потом уже и не хочется ничего!
– Буду, но позже, – Анатолий Анатольевич выразительно посмотрел на Нонну и направился в спальню. Раздеваться.
Нонна бросилась в ванную включать воду. Толик любил, когда ванна была уже согрета. Обиды обидами, но когда показываешь негодяю, какое сокровище он обижает, то даже самый распоследний мерзавец начинает испытывать муки совести и потом заглаживает свою вину колечком или браслетиком. Хотя какие браслетики могут залечить сердечные раны? Только с бриллиантиками!
Через пятнадцать минут чисто внешне мир был восстановлен.
Анатолий Анатольевич сидел в напененной ванне с фужером вина в руках, рядом с ванной на табурете примостилась Нонна.
Она тоже держала фужер, а на разделочном столике, находившемся рядом с нею, стояли тарелочки с сыром, мясом и фруктами.
– Ну, так продолжаю, – объявил Анатолий Анатольевич, посматривая на просвет вино в фужере. – Шене – это, как говорил голосом Олега Табакова полосатый котяра Матроскин из мультика, «фамилие такое».
Нонна кивнула, героически сдерживая зевоту.
– Он был поставщиком двора французского короля-Солнца Людовика Четырнадцатого. – Анатолий Анатольевич не выдержал и еще больше углубился в одному ему интересный исторический экскурс. – Вот, кстати, еще один фокус: Людовик! Непонятно, почему у нас так переводят это имя. С французского на немецкий, а получается чисто по-русски. Сами французы называли своих Людовиков – Луи. Луи – и все!
Нонна снова кивнула и улыбнулась сквозь проступившие на глазах слезы. Она не собиралась плакать, потому что повода не было. Слезы были следствием убитого в самом зародыше неуместного зевка.
Может быть, Ветринов заметил это и понял, а может, и не заметил, но только он, продолжая с видимым удовольствием слушать самого себя, рассказывал дальше, словно аудитория пылала вниманием к его лекции, что было, конечно же, не совсем так:
– А Людовик вышеназванный был любитель покушать и выпить. И пил, как уже было сказано, ля белль мадемуазель, винишко этого Шене. И однажды, во время одного из обедов, Шене срочно вызывают к королю. Он бежит, спотыкается, прибегает, подходит к королю, все как положено, кланяется, делает свои реверансы и книксены, а король ему тычет пальчиком в бутылку, стоящую перед ним. Тычет и спрашивает: что, мол, сие есть, мессир Шене? Почему мне, да вдруг подсовывают такую гадость? Шене глядь, а бутылка по свинскому недосмотру сперва ханыги дульщика-стекловара, а затем придурка-завхоза – кривая! Горлышко сдвинуто набекрень, и, надо же было такой подлянке приключиться, бутылка встала на стол перед самим королем! Наверняка конкурент какой-нибудь подлянку подкинул. Они же, эти гадостные людишки, норовят подкинуть подлянку ближнему и испытывают от этого радостные чувства.
– Они такие, – подтвердила Нонна, чтобы не молчать, как дура.
Она скучала смертельно, но знала, как опасно прерывать очередную никчемную лекцию Толика. Осерчает же, кобелек занудный, и будет потом пыхтеть, как старый «москвичонок», который без подсоса никак завестись не может.
Нонка улыбнулась своей игривой мысли. Анатолий Анатольевич, видя, что его вербальные экскурсы в историю оценены и даже найдены веселыми, тоже повеселел.
– И, короче, – снова завел он свою речь, – король ждет ответа! А Шене, не будь дурак, возьми и брякни: не могу, мол, молчать, ваше величество, этот бутыльмент, как только вас увидал, сразу же и согнулся в поклоне перед вашим великолепием! Людовик посмеялся, отпустил своего поставщика без выговора и штрафных санкций, а с тех пор вся продукция фирмы Шене разливается только в кривые бутылки. Вот так вот!
«Вот так вот! – подумала Нонка. – Пришел ко мне, а мысли у него только про бутылки и всякую херню из древней истории. Скотина неблагодарная, как говорит Ольга, и, наверное, она права. Эта сука в оценке мужиков и их дурацких качеств почти всегда бывает права. Но все равно она сука. И швабра».
– Ты уже не дуешься, Нонка? – Анатолий Анатольевич отпил вина, прочувствовал его вкус и шумно проглотил. – Хорошо. Очень хорошо. Почему не пробуешь?
– Ты мне не ответил! Не сказал, что меня любишь! – напомнила Нонна, наклоняясь к столику, чтобы взять пальчиками кусочек мяса.
Анатолий Анатольевич промолчал.
Нонна откусила кусочек и посмотрела на своего Толика.
Анатолий Анатольевич лежал в ванной, откинувшись. Рот у него был приоткрыт, открытые глаза смотрели вверх.
– Толик, ты что это? – не поняла Нонна. – То-олик!
Она посмотрела, как тонет уроненный Толиком в воду фужер, постепенно наполняясь водой, осторожно протянула руку и еще осторожнее дотронулась до плеча Толика.
Глава первая
Казалось, что генералу Орлову было очень неудобно сидеть в своем кресле. И совсем уж неуютно – в своем собственном кабинете.
Он облизал губы, ослабил узел форменного галстука, освобождая шею, зачем-то переложил на столе авторучки и карандаши сперва в одном порядке, затем – в другом, потом снова зачем-то взял эти карандаши в руки.
– Ты не молчи, Петр! – крикнул Гуров. – Взял моду! Сказал какую-то чушь и сразу же заткнулся, как сфинкс, твою мать! Не прокатит! Ты не молчи и объясни мне, наконец, какого черта я должен расхлебывать это дерьмо? Почему из всех, кого можно, ты вызываешь только меня?! Я что, здесь самый последний бездельник?
– Лева, понимаешь какое дело… – Орлов собрался что-то высказать, но Гуров его прервал:
– Я-то понимаю, какое тут дело есть и какого дела тут нет! Я все прекрасно понимаю! И сейчас тебе объясню!
Стас Крячко, как всегда, сидел, развалившись в кресле, вытянув вперед ноги, и блаженно улыбался.
– Он вам, господин генерал, объяснит, что вы не последний бездельник, а предпоследний. Последним в списке буду я! – развязно пошутил Стас и отвернулся, чтобы не встречать бешеный взгляд Гурова. Он решил, что еще успеет за сегодня насладиться такой радостью. И был, конечно же, прав.
Редкое совещание у генерала Петра Николаевича Орлова, начальника главка, проходило без бурных выяснений отношений между ним и Гуровым. Вот и сейчас Гуров, услышав про новое задание, которое собирался на него повесить Орлов, взвился, словно его собирались засылать в никчемную тмутаракань собирать прошлогодний снег.
– Ты выдергиваешь меня с дела, которое уже почти закончено, и посылаешь на это, потому что не можешь отказать какому-то хмырю из правительства! – раздражаясь все больше и больше, крикнул Гуров, указывая пальцем прямо во вспотевший лоб Орлова. – А то, что там уже до приезда опергруппы какой-то кекс намудрил и все перепутал и перемешал, тебя не смущает? Да плевать я хотел на все это! Это мой геморрой, а не твой! А ты не подумал, почему этот парнишка из высокого кабинета вдруг стал так резво подписываться и требовать быстрого расследования? Да и вообще, какого черта… – Гуров внезапно замолчал и махнул рукой. – Надоели вы мне все, как эта гребаная реклама по этому гребаному ящику. У меня отпуска неотгуленного месяца три или четыре! Я устал, мне надоело, уезжаю в Питер!
– А почему конкретно в Санкт-Петербург? – Стас внезапно влез в разговор, хотя еще секунду назад просто наслаждался привычной атмосферой и вовсе не собирался подавать голос ни при каких обстоятельствах, однако последняя фраза Гурова снова пробудила его любопытство. – А почему не в славный стольный город Конотоп, известный всему миру тем, что он является малой родиной нашего любимого мэра Юрия Михайловича? Чем это Питер лучше Конотопа? Снобизмом грешишь, Лев Иванович!
– Мария давно хочет Эрмитаж навестить, – мрачно ответил Гуров, не оборачиваясь, и добавил: – И вообще заткнись, паяц! Пока тебя просят по-хорошему.
– Да я молчу уже третий день или даже четвертый, – лениво зевнул Стас. – Очень мне надо вмешиваться в ваши разборки, словно больше делать нечего. У меня три журнала кроссвордов еще не изучены…
– Заткнись, Стас, я сказал! – крикнул Гуров и собрался что-то снова сказать Орлову, но тот, воспользовавшись передышкой, собрал все силы и снова бросился в атаку.
– Ты не прав, Лева, – Орлов проговорил эту фразу весьма веско и очень даже начальственно. – Тут дело в том, что слишком заметный человек умер, слишком подозрительной смертью, и ты прав, говоря про непонятки, возникшие до приезда оперативников. С этим нужно разобраться, и разобраться быстро. И расследование нужно провести в максимально короткие сроки. Дело тут вовсе не в шишке из правительства, о котором ты говоришь, а в том, что налицо заказное убийство, произведенное необычным способом!
Гуров глубоко вздохнул, собираясь снова возражать, Орлов быстро закончил, как видно, не надеясь, что через мгновение его не перебьют:
– А кого я могу поставить на такое сложное заказное убийство? Может быть, мальчика-стажера? Ну укажи мне хоть кого-нибудь! Все же заняты! Все! А ты свое дело уже почти закончил и сделал это прекрасно! Кто еще, кроме тебя, сможет справиться с убийством Ветринова?
– Лев пьяных не любил, сам в рот не брал хмельного, но обожал подхалимаж, – пробормотал Стас, и оба – Орлов и Гуров – внимательно посмотрели на него.
– А я чего? Я – ничего, – забормотал Стас. – Это, некоторым образом, наш штатный государственный баснетворец и гимнописец Михалков. Это он сочинил. В перерыве между гимнами и производством одаренных сыновей.
– Тебе сказали, заткнись, – устало напомнил Орлов.
– Он понимает только с пятнадцатого раза, – хмуро сказал Гуров, – и то, если после этого запереть его в темной комнате.
– Вместе с черной кошкой, – подхватил Стас. – А ты тоже культурный человек? Не ожидал. Ну прямо-таки никак и ни под каким видом.
Орлов, снова воспользовавшись передышкой, наклонился над столом и быстро проговорил:
– Лева! Надо это сделать быстро! Быстро, чтобы никто не мог сказать и подумать, что, когда убийца не пользуется автоматом или пистолетом, а еще лучше гранатометом, тогда угрозыск глух, слеп и ничего не может. Это дело надо разработать быстро, в кратчайшие сроки, – почти приказным тоном повторил Орлов, обнадеженный молчанием Гурова.
Но молчание это было как затишье перед бурей. В чем Орлов сразу же и убедился.
– Как я это могу обещать?! – вскричал Гуров. – Что значат эти твои «кратчайшие сроки»?! Три дня, или, может быть, три часа, или три минуты?! А может быть, мне прямо сейчас, не сходя с этой табуретки, назвать убийцу?! Заказывай, Петр, тебе же надо!
Несмотря на то что Гуров сидел не на табуретке, а в высоком кожаном кресле, ему никто не возразил. Ну хочет человек называть итальянское кресло табуреткой – ради бога, называй, только не кричи и не ругайся.
– Достаточно будет, Лев Иванович, если ты просто возьмешься за это дело, – очень терпеливо и бережно, как ребенку, объяснил Орлов. – Мне этого будет достаточно. Обещаю тебе.
– Уж мы-то знаем, на что способен великий и ужасный Гуров. – Стас снова не промолчал, тут же пробормотал: «Ой, сорвалось, я нечаянно» – и втянул голову в плечи, словно ожидал удара. Однако бить его никто не стал.
– Заткнись, паяц! – рявкнул Гуров. – Сколько раз еще говорить?!
Генерал Орлов вынул из кармана кителя клетчатый носовой платок, развернул его и вытер взмокшую шею.
– Ну что ты всегда шумишь, Лева? – жалобно спросил он. – Или ты думаешь, что мне доставляет радость видеть, как ты тут яришься? Никакой радости мне от этого нет! Уверяю тебя! Поверь, мне проще было бы посидеть в тишине и в покое где-нибудь на рыбалке.
– На пенсии насидишься еще, – огрызнулся Гуров. – Пнут под зад, и насидишься.
– Типун тебе на язык, Лева, – почти обиделся Орлов.
– А кстати, господа-товарищи! – Стас поднял голову и обвел всех присутствующих торжествующим взглядом. – Я совсем недавно узнал, что такое этот типун. Представляете, всего лишь нарост, шишка, болячка! Причем не у человека даже, а у птички на клюве.
– А птичку эту называют дятлом? – Гуров хмуро посмотрел на Стаса, и было заметно, что думает он о чем-то совсем другом. Не о дятлах.
– Это может быть любая птичка, – радостно пояснил Стас, – хоть павлин-мавлин, хоть попугай какаду! Но я сказал это к тому, что пожелание типуна есть поэтическая метафора. Вам приятно, господа, общаться с таким культурным человеком, как ваш покорный слуга? То есть служащий?
– Очень приятно, – вздохнул Орлов, понимая, что без Стаса сегодняшний разговор прошел бы тяжелее и, самое главное, дольше.
– Это я тебе потом скажу, – посулил Гуров Стасу. – Пошли работать, чего расселся! Не видишь, что ли, господин генерал нас озадачил, а теперь мы ему больше не нужны. Он на каждого верблюда грузит столько, сколько тот может унести.
Орлов еще разок сокрушенно вздохнул, но было заметно, что настроение у него начало улучшаться.
– Лева, ну когда же ты успокоишься? – почти жалобно спросил он. – Сколько лет тебя знаю, а ты все так же шумишь и скандалишь. Когда успокоишься-то?
– На том свете, Петя, – пообещал Гуров, вставая.
– Значит, я не дождусь, – Орлов сокрушенно помахал руками. – Мне кажется, что своими криками ты меня вгонишь в гроб раньше, чем сам в него соберешься лечь.
– Именно так и будет, – Гуров подошел к двери кабинета и отворил ее. – Мне тебя ждать? – спросил он у Стаса, задумавшегося о чем-то. – Или попросить письменно?
– Ни-ни-ни, герр полковник, я уже бегу! – Стас быстро подошел к двери, повернулся и шутя приложил руку к непокрытой голове: – Честь имею, господин генерал.
Орлов только махнул рукой.
Верочка, секретарша Орлова, сидевшая за своим столом в приемной, давно уже по опыту зная, как проходят стандартные совещания с Гуровым в главной роли, только вздохнула и спрятала глаза, когда раздраженный сыщик промчался мимо нее в свой кабинет. Хлопнула дверь приемной, но штукатурка не осыпалась. Она тоже была привычной.
Стас в который раз оказался более галантным, чем Гуров.
– Верочка, мечта моя, а я вам говорил, что вы прекрасно выглядите? – Стас остановился напротив стола, за которым сидела Верочка, и притворно восторженно взглянул на секретаршу. – Ах, какой шарман!
– Два раза уже говорил, Стас, – улыбнулась Верочка. – На прошлой неделе и вчера.
– Ну вот видишь! Ты уже вторую неделю замечательно выглядишь, а я, как дурак, хожу вокруг тебя, улыбаюсь, и все это без всякой надежды на взаимность. Скажи мне, что я злостно ошибаюсь! Успокой меня!
Дверь приемной отворилась, и заглянул Гуров.
– Ну ты что тут завис? Работать пора! Пошли, пошли, казанова!
– Вот так жизнь и проходит, – вздохнул Стас. – Не сложилось у песни начало…
Стас вздохнул, вышел из приемной и через несколько шагов догнал Гурова, почти бегущего по коридору главка.
– И не надоест тебе трепаться целыми днями? – на ходу бросил Гуров. – Когда же вспомнишь, что ты уже солидный мужик, а не мальчонка?
– А никогда! И не собираюсь этим заниматься! Вот так! – признался Стас. – Солидных мужиков – пруд пруди. Плюнь в собаку и попадешь в солидного мужика! А таких, как я, – вот, кроме меня, раз, два и обчелся!
Они вошли в кабинет, Гуров открыл дверки шкафа-гардероба и тут же вспомнил:
– А какой адрес этого… как же сказать-то?.. Любовного гнездышка?
Гуров недоуменно взглянул на Стаса.
– Петр говорил, что где-то в Трубниковском переулке, в доме номер… забыл. – Стас развел руками. – Тут помню, – он показал на затылок, – а тут… – Стас почесал за ухом. – Не помню ни фига. Надо же, какой ужасный парадокс!
– Вот и я тоже не помню… – задумчиво произнес Гуров, надевая свое пальто. – В отличие от тебя, не помню нигде.
– Но я сейчас вспомню, – пообещал Стас. – Причем самым простым и надежным способом! – Он подождал, когда Гуров отойдет от шкафа, тоже подошел и потянул наружу свою куртку.
