Полное собрание сочинений. Том 11. Июль ~ октябрь 1905

Кровавые дни в Москве{113}

Женева, 10 октября (27/IX).

Новая вспышка рабочего восстания – массовая стачка и уличная борьба в Москве. В столице 9 января грянул первый гром революционного выступления пролетариата. Раскаты этого грома пронеслись по всей России, подняв с невиданной раньше быстротой свыше миллиона пролетариев на гигантскую борьбу. За Петербургом последовали окраины, где национальное угнетение обострило и без того невыносимый политический гнет. Рига, Польша, Одесса, Кавказ стали по очереди очагами восстания, которое росло в ширину и в глубину с каждым месяцем, с каждой неделей. Теперь дело дошло до центра России, до сердца «истинно русских» областей, которые умиляли всего долее реакционеров своею устойчивостью. Целый ряд обстоятельств объясняет эту сравнительную устойчивость, т. е. отсталость центра России: и менее развитые формы крупной промышленности, охватившей громадные рабочие массы, но менее порвавшей связи с землей, менее концентрировавшей пролетариев в интеллектуальных центрах; – и большая удаленность от заграницы; – и отсутствие национальной розни. Рабочее движение, с такой могучей силой проявившееся в этом районе еще в 1885–1886 годах{114}, как бы замерло на долгое время, и усилия социал-демократов десятки и сотни раз разбивались о сопротивление особенно трудных местных условий работы.

Но наконец и центр зашевелился. Иваново-Вознесенская стачка{115} показала неожиданно высокую политическую зрелость рабочих. Брожение во всем центральном промышленном районе шло уже непрерывно усиливаясь и расширяясь после этой стачки. Теперь это брожение стало выливаться наружу, стало превращаться в восстание. Несомненно, вспышку обострило еще революционное московское студенчество, которое только что приняло совершенно аналогичную петербургской резолюцию, клеймящую Государственную думу, зовущую к борьбе за республику, за учреждение временного революционного правительства. «Либеральные» профессора, только что выбравшие либеральнейшего ректора, пресловутого г-на Трубецкого, закрыли университет под давлением полицейских угроз: они боялись, по их словам, повторения тифлисской бойни{116} в стенах университета. Они ускорили только пролитие крови на улицах, вне университета.

Насколько мы можем судить по кратким телеграфным сообщениям заграничных газет, ход событий в Москве был «обычный», вошедший, так сказать, в норму после 9-го января. Началось со стачки наборщиков, которая быстро разрослась. В субботу, 24 сентября (7 октября), не работали уже типографии, электрические конки, табачные фабрики. Газеты не вышли. Ждали всеобщей стачки заводских и железнодорожных рабочих. Вечером состоялись большие манифестации, в которых кроме наборщиков участвовали также рабочие и других профессий, студенты и проч. Казаки и жандармы много раз разгоняли манифестантов, но они собирались снова. Было ранено много полицейских. Манифестанты бросали камни и стреляли из револьверов. Тяжело ранен офицер, командовавший жандармами. Убит один казачий офицер, один жандарм и т. д.

К стачке примкнули в субботу пекаря.

В воскресенье 25 сентября (8 октября) события сразу приняли грозный оборот. С 11 часов утра начались скопления рабочих на улицах, – особенно на Страстном бульваре и в других местах. Толпа пела Марсельезу. Типографии, отказывавшиеся бастовать, были разгромлены. Казакам удавалось рассеивать манифестантов лишь после упорнейшего сопротивления.

Перед магазином Филиппова, около дома генерал-губернатора, собралась толпа человек в 400, главным образом подмастерьев-булочников. Казаки атаковали толпу. Рабочие проникли в дома, взобрались на крыши и осыпали оттуда казаков камнями. Казаки стреляли на крышу и, не будучи в состоянии выбить рабочих, прибегли к правильной осаде. Дом был окружен, отряд полиции и две роты гренадеров произвели обходное движение, проникли в дом сзади и в конце концов заняли и крышу. Арестовано 192 подмастерья. Восемь арестованных ранено; двое рабочих убито (повторяем, что все это – исключительно телеграфные сообщения заграничных газет, далекие, разумеется, от истины и дающие лишь приблизительное представление о размерах сражения). Одна солидная бельгийская газета приводит сообщение, что дворники были усердно заняты очисткой улиц от следов крови; эта маленькая подробность – говорит она – больше, чем длинные отчеты, свидетельствует о серьезности борьбы.

О бойне на Тверской позволено было, по-видимому, писать в петербургских газетах. Но уже на следующий день цензура убоялась огласки. От понедельника, 26 сентября (9 октября), официальные депеши сообщали, что никаких серьезных волнений в Москве не было. Но по телефону в редакции петербургских газет дошли иные вести. Толпа, оказывается, опять собиралась около дома генерал-губернатора. Стычки были горячие. Казаки стреляли не один раз. Когда они спешились для стрельбы, их лошади подавили много народа. К вечеру толпы рабочих наполняли бульвары с революционными криками, с развернутыми красными знаменами. Толпа разбивала булочные и оружейные магазины. В конце концов толпа рассеяна полицией. Много раненых. Центральная телеграфная станция охраняется ротой солдат. Стачка булочников стала всеобщей. Брожение среди студентов еще усиливается, сходки становятся еще более многолюдными и революционными. Петербургский корреспондент «Таймса» сообщает о зовущих к борьбе прокламациях в Петербурге, о брожении тамошних булочников, о назначении демонстрации на субботу 1 (14) октября, о крайне тревожном настроении в публике.

Как ни скудны эти данные, они позволяют, однако, сделать тот вывод, что вспышка восстания в Москве не представляет, сравнительно с другими, высшей ступени движения. Нет ни выступления подготовленных заранее и хорошо вооруженных революционных отрядов, ни перехода на сторону народа хотя бы известных частей войска, ни широкого употребления «новых» видов народного оружия, бомб (которые в Тифлисе 26 сентября (9 октября) нагнали такую панику на казаков и солдат). При отсутствии какого-либо из этих условий невозможно было рассчитывать ни на вооружение большого числа рабочих, ни на победу восстания. Значение московских событий, как мы уже отметили, иное: они знаменуют боевое крещение крупного центра, вовлечение в серьезную борьбу громадного промышленного района.

Рост восстания в России не идет и не может, конечно, идти ровным и правильным подъемом. В Петербурге 9-го января преобладающей чертой было быстрое единодушное движение гигантских масс, невооруженных и не шедших на борьбу, но получивших великий урок борьбы. В Польше и на Кавказе движение отличается громадным упорством, сравнительно более частым употреблением оружия и бомб со стороны населения. В Одессе отличительной чертой был переход к повстанцам части войска. Во всех случаях и всегда движение было в основе своей пролетарское, неразрывно слитое с массовой стачкой. В Москве движение прошло в тех рамках, как и в целом ряде других, менее крупных промышленных центров.

Перед нами, естественно, ставится теперь вопрос: остановится ли революционное движение на этой, уже достигнутой, ставшей «обычной» и знакомой стадии развития или поднимется на высшую ступень? Если только можно отважиться в область оценки столь сложных и необозримых событий, как события русской революции, то мы неизбежно придем к неизмеримо большей вероятности второго ответа на вопрос. Правда, и данная, уже разученная, если можно так выразиться, форма борьбы – партизанская война, непрерывные стачки, истомление врага нападениями с уличной борьбой то в том, то в другом конце страны, – и эта форма борьбы дала и дает самые серьезные результаты. Никакое государство не выдержит à la longue[97] этой упорной борьбы, останавливающей промышленную жизнь, вносящей полную деморализацию в бюрократию и армию, сеющей недовольство положением вещей во всех кругах народа. Тем менее способно вынести такую борьбу российское самодержавное правительство. Мы можем быть вполне уверены, что упорное продолжение борьбы даже в тех только формах, которые уже созданы рабочим движением, неминуемо приведет к краху царизма.

Но остановка революционного движения в современной России на ступени, уже достигнутой им теперь, до последней степени невероятна. Напротив, все данные говорят скорее за то, что это – лишь одна из начальных ступеней борьбы. Все последствия позорной и губительной войны далеко, далеко еще не сказались на народе. Экономический кризис в городах, голод в деревнях страшно усиливают озлобление. Маньчжурская армия, судя по всем сведениям, настроена крайне революционно, и правительство боится вернуть ее, – а не вернуть этой армии нельзя, под угрозой новых и еще более серьезных восстаний. Политическая агитация в рабочей среде и в крестьянстве никогда не шла в России так широко, так планомерно и так глубоко, как теперь. Комедия Государственной думы неизбежно несет с собой новые поражения для правительства, новое озлобление в населении. Восстание страшно выросло на наших глазах за какие-нибудь десять месяцев, и не фантазией, не благим пожеланием, а прямым и обязательным выводом из фактов массовой борьбы является вывод о близости подъема восстания на новую, высшую ступень, когда на помощь толпе выйдут боевые отряды революционеров или мятежные части войска, когда они помогут массам достать оружие, когда они внесут сильнейшее колебание в ряды «царского» (еще царского, но уже далеко не всецело царского) войска, когда восстание приведет к серьезной победе, от которой не в силах будет оправиться царизм.

Царские войска одержали победу над рабочими в Москве. Но эта победа не обессилила побежденных, а только сильнее сплотила их, глубже заронила ненависть, поставила их ближе к практическим задачам серьезной борьбы. Эта победа – из числа тех, которые не могут не вносить колебаний в ряды победителей. Войско только теперь начинает узнавать и узнавать не только из справки с законами, но и из своего опыта, что его мобилизуют теперь всецело и исключительно для борьбы с «внутренним врагом». Война с Японией кончилась{117}. Но мобилизация продолжается, мобилизация против революции. Нам не страшна такая мобилизация, мы не побоимся приветствовать ее, ибо чем больше будет число солдат, призванных на систематическую борьбу с народом, тем быстрее пойдет политическое и революционное воспитание этих солдат. Мобилизуя новые и новые военные части для войны с революцией, царизм оттягивает развязку, но это оттягивание всего более выгодно нам, ибо в этой затяжной, партизанской войне пролетарии учатся воевать, а войска неизбежно втягиваются в политическую жизнь, и клич этой жизни, боевой зов молодой России проникает даже в наглухо запертые казармы, будит самых темных, самых отсталых и самых забитых.

Вспышка восстания еще раз подавлена. Еще раз: да здравствует восстание!

Написано 27 сентября (10 октября) 1905 г.

Впервые напечатано в 1926 г. в Ленинском сборнике V

Печатается по рукописи

Буржуазия спавшая и буржуазия проснувшаяся

Тема для статьи

Представьте себе, что небольшое число людей борется с вопиющим, безобразным злом, которого не сознают или к которому равнодушна масса спящих людей. Какая главная задача борющихся? 1) разбудить как можно больше спящих. 2) просветить их насчет задач их борьбы и условий ее. 3) организовать их в силу, способную одержать победу. 4) научить их воспользоваться правильно плодами победы.

Естественно, что 1 должно предшествовать 2–4, которые без 1 невозможны.

И вот небольшое число людей будит всех, толкает всякого и каждого.

Их усилия, благодаря развитию также самой жизни, увенчались успехом. Разбужена масса. Тогда начинает оказываться, что часть разбуженных заинтересована в сохранении зла и намерена либо сознательно поддерживать его, либо удержать такие его стороны, такие части, которые выгодны данным группам разбуженных.

Не естественно ли, что тогда борцы, глашатаи боя, будители, звонари революции, обращаются против этих разбуженных, которых они же сами разбудили? Не естественно ли, что борцы тогда не будут уже тратить своих сил на расталкивание «всех и каждого», а перенесут центр тяжести на тех, кто оказался способным 1) проснуться – раз; 2) воспринять идеи последовательной борьбы – два; 3) бороться серьезно и до конца – три.

Таково отношение русских социал-демократов к либералам в 1900–1902 гг. (будили), в 1902–1904 гг. (размежевывали пробуждающихся) и в 1905 г. (боролись с проснувшимися… предателями).

Написано между 27 и 30 сентября (10 и 13 октября) 1905 г.

Впервые напечатано в 1926 г. в Ленинском сборнике V

Печатается по рукописи

От редакции центрального органа РСДРП{118}

Товарищи! Мы хотим обратить ваше внимание на один из способов сотрудничества в деле агитации между Центральным Органом и местным издательством. Очень часто обвиняют ЦО в оторванности от движения, в непопулярности и проч. и т. д. Конечно, в этих упреках есть доля правды, и мы прекрасно знаем, как недостаточна наша работа издали в такое горячее время. Но отчасти оторванность наша зависит от редких и нерегулярных сношений между ЦО и массой местных социал-демократов и от недостатка сотрудничества между ними. Спору нет, что мы вам недостаточно помогаем. Но и вы нам недостаточно помогаете. На устранение одного из таких недостатков нам хочется теперь по-товарищески обратить ваше внимание.

Местные работники недостаточно пользуются ЦО для агитации. ЦО приходит поздно и в малом количестве. Надо поэтому чаще 1) перепечатывать в местных листках статьи и заметки; 2) чаще переделывать или пересказывать популярнее лозунги (и статьи) ЦО в местных листках, причем вы можете дополнять, видоизменять, сокращать и т. д., ибо вам на месте виднее, а все издания партии суть достояние всей партии; 3) чаще цитировать ЦО в местных листках, чтобы популяризировать в массе название ЦО, идею своей постоянной газеты, мысль о своем идейном центре, о возможности всегда к нему обратиться и т. д. и т. п. Надо стараться по всякому поводу делать указания в листках, что вот та же мысль проведена в такой-то статье «Пролетария», или аналогичные сведения в такой-то его корреспонденции и т. д. и т. п. Это крайне важно для осведомления масс о нашем ЦО и для расширения сферы всего нашего воздействия.

Перепечатка статей не раз делалась местными комитетами, выбиравшими, что им по душе. Теперь особенно важно единство лозунгов (об отношении к либералам, освобожденцам, к их «теории соглашения», к их проекту конституции и т. д.; вопрос о революционной армии, о программе революционного правительства; о бойкоте Государственной думы и пр. и пр.). Надо стараться всячески использовать ЦО в местной агитации не только перепечаткой, но и пересказом в листках мыслей и лозунгов, развитием или видоизменением их сообразно местным условиям и проч. Это важно чрезвычайно для сотрудничества между нами и вами на деле, для обмена мнений, для поправок наших лозунгов, для ознакомления массы рабочих с тем, что у нас есть постоянный ЦО партии.

Убедительно просим прочесть и обсудить это письмо решительно во всех, до самого низа, организациях и кружках партии.

Редакция «Пролетария»

«Рабочий» № 2, сентябрь 1905 г.

Печатается по рукописи

Иенский съезд германской социал-демократической рабочей партии{119}

Съезды немецких социал-демократов давно уже приобрели значение далеко выходящих за пределы германского рабочего движения событий. Германская социал-демократия стоит впереди всех по своей организованности, по цельности и сплоченности движения, по богатству и содержательности марксистской литературы. Естественно, что при таких условиях и решения немецких социал-демократических съездов приобретают зачастую почти международное значение. Так было с вопросом о новейших оппортунистических течениях в социализме (бернштейниада). Решение Дрезденского социал-демократического съезда, подтвердившее старую испытанную тактику революционной социал-демократии, было воспринято Амстердамским международным социалистическим конгрессом и стало теперь общим решением всего сознательного пролетариата во всем мире{120}. Так и теперь. Вопрос о массовой политической стачке – главный вопрос Иене кого съезда – волнует всю международную социал-демократию. Его выдвинули на первый план в последнее время события в целом ряде стран, в том числе и, пожалуй даже в особенности, в России. И решение германской социал-демократии окажет, несомненно, немалое влияние на все международное рабочее движение в смысле поддержки и укрепления революционного духа борющихся рабочих.

Но отметим сначала вкратце и остальные, менее важные вопросы, рассмотренные и разрешенные Иенским съездом. Он занимался, прежде всего, вопросом об организации партии. На частностях пересмотра партийного устава германской партии мы, конечно, не будем останавливаться здесь. Важно подчеркнуть крайне характерную основную черту этого пересмотра: тенденцию к дальнейшему, более полному и более строгому проведению централизма, к созданию более крепкой организации. Эта тенденция выразилась, во-первых, в том, что в устав включено было прямое постановление об обязательной принадлежности каждого социал-демократа к одной из партийных организаций за исключением случаев, когда этого не допускают особенно серьезные причины. Во-вторых, она выразилась в замене системы доверенных лиц системой местных социал-демократических организаций, в замене принципа единоличного полномочия и доверия к личности, принципом коллективной, организационной связи. В-третьих, она выразилась в постановлении, по которому все организации партии обязаны вносить 25 % своих доходов в центральную кассу партии.

В общем и целом, мы ясно видим тут, что рост социал-демократического движения и усиление его революционности ведут непременно и неизбежно к более последовательному проведению централизма, Развитие немецкой социал-демократии в этом отношении крайне поучительно для нас русских, Организационные вопросы недавно занимали у нас, отчасти даже и теперь занимают, непропорционально большое место в ряду злободневных вопросов партийной жизни, Со времени III съезда две организационные тенденции в партии определились вполне: одна – к последовательному централизму и к выдержанному расширению демократизма в партийной организации не для демагогии, не для красного словца, а для осуществления на деле по мере расширения свободы поприща для социал-демократии в России. Другая – к организационной расплывчатости, к «организационной туманности», весь вред которой понял теперь даже столь долго защищавший ее Плеханов (будем надеяться, что события скоро заставят его понять и связь этой организационной туманности с тактической туманностью).

Вспомните споры о § 1 нашего устава. Конференция новоискровцев, раньше отстаивавших горячо «идею» их ошибочной формулировки, просто выбросила теперь за борт и весь § и всю идею. III съезд подтвердил принцип централизма и организационной связи. Новоискровцы сразу попытались поставить на почву общих принципов вопрос о принадлежности каждого члена партии к организации. Теперь мы видим, что немцы – и оппортунисты и революционеры одинаково – не подвергают даже сомнению принципиальную законность такого требования. Внося прямо в свой устав это требование (чтобы каждый член партии принадлежал к одной из партийных организаций), они мотивируют необходимость исключений из этого правила отнюдь не принципами, а… отсутствием достаточной свободы в Германии! Фольмар, бывший в Иене докладчиком по организационному вопросу, оправдывал допущение исключений из правила тем, что таким людям, мелким чиновникам, невозможно будет открыто принадлежать к партии социал-демократов. Само собою разумеется, что у нас в России ситуация иная: при отсутствии свободы все организации одинаково тайные. При революционной свободе особенно важно строго отграничивать партии и не допускать «расплывчатости» в этом отношении. Принцип же желательного укрепления организационных связей остается непоколебимым.

Что касается до системы доверенных лиц, от которой теперь отказались немецкие социал-демократы, то ее существование всецело связано с исключительным законом против социалистов{121}. Чем дальше отходил в область прошлого этот закон, тем естественнее и неизбежнее становился переход к базированию всей партии на системе связи между организациями непосредственно, а не через посредство доверенных лиц.

Другой вопрос, обсуждавшийся в Иене до вопроса о политической стачке, тоже чрезвычайно поучителен для России. Это – вопрос о майском празднике или, вернее (если взять сущность вопроса, а не пункт, послуживший поводом к дискуссии), вопрос об отношении профессионального движения к социал-демократической партии. Мы уже не раз говорили в «Пролетарии» о том, какое глубокое впечатление произвел на немецких, да и не только на немецких социал-демократов Кёльнский съезд профессиональных союзов{122}. На этом съезде самым явственным образом обнаружилось, что даже в Германии, где всего сильнее традиции марксизма и влияние его, у профессиональных союзов – заметьте: социал-демократических профессиональных союзов – развиваются тенденции антисоциалистические, тенденции к «чистому тред-юнионизму» в английском, т. е. безусловно-буржуазном духе. И вот, из вопроса о майской демонстрации в собственном смысле слова на Иенском съезде неизбежно вырос поэтому вопрос о тред-юнионизме и социал-демократии, вопрос об «экономизме», если говорить применительно к направлениям внутри русских социал-демократов.

Фишер, докладчик по вопросу о 1-ом Мае, сказал прямо, что было бы большой ошибкой закрывать глаза на факт: в профессиональных союзах то здесь, то там исчезает социалистический дух. Дело доходило до того, что, напр., Брингман, представитель союза плотников, говорил и печатал фразы вроде следующих: «Забастовка 1-го мая есть чуждое тело в человеческом организме», «Профессиональные союзы при данных условиях единственное средство к улучшению положения рабочих» и т. п. И к этим «симптомам болезни», по меткому выражению Фишера, прибавляется ряд других. Узкий профессионализм, или «экономизм», связывается в Германии, как и в России, как и везде, с оппортунизмом (ревизионизмом). Газета того же самого союза плотников писала о разрушении основ научного социализма, о неверности теории кризисов, теории катастроф и т. д. Ревизионист Кальвер призывал рабочих не к недовольству, не к увеличению своих потребностей, а к скромности и т. д. и т. д. Либкнехт встретил одобрение съезда, когда высказался против идеи «нейтральности» профессиональных союзов и заметил, что «Бебель, правда, тоже говорил в пользу нейтральности, но, по моему мнению, это один из тех немногих пунктов, когда за Бебелем не стоит большинство партии».

Сам Бебель отрицал, чтобы он советовал нейтральность профессиональных союзов в отношении к социал-демократии. Опасность узкого профессионализма Бебель признавал безусловно. Бебель говорил далее, что ему известны еще худшие образчики этого цехового отупения: дело доходит у молодых вожаков профессиональных союзов до насмешек над партией вообще, над социализмом вообще, над теорией классовой борьбы. Общие крики возмущения социал-демократического съезда встречали эти заявления Бебеля. Раздались горячие аплодисменты, когда он решительно заявил: «товарищи, будьте на своем посту; подумайте, что вы делаете; вы идете по роковому пути, конец которого несет вам гибель!».

К чести немецкой социал-демократии следует, таким образом, сказать, что она встретила опасность лицом к лицу. Она не затушевывала крайностей «экономизма», не выдумывала плохих отговорок и уверток (которых так много сочинил, напр., у нас Плеханов после II съезда). Нет, она резко констатировала болезнь, решительно осудила вредные тенденции и прямо, открыто призвала всех членов партии к борьбе с ними. Поучительное событие для русских социал-демократов, некоторые из которых заслужили похвалы господина Струве за «просветление» в вопросе о профессиональном движении!

Написано в сентябре 1905 г.

Впервые напечатано в 1924 г. в журнале «Под Знаменем Марксизма» № 2

Печатается по рукописи

Никакой фальши! Наша сила в заявлении правды!

Письмо в редакцию{123}

«Мы не в силах вызвать восстания… поэтому не для чего его связывать с Думой… лозунг агитации учредительное собрание». Так писал Бунд, и ему недостаточно ответил автор статьи в № 16[98].

Эти слова Бунда – превосходное отражение мещанства в социал-демократии, мещанства в смысле пошлости, золотой середины, бесцветности, общих мест, посредственности (чем всегда был Бунд, игравший роль идейного паразита, как известно, и в 1897–1900 гг., ив 1901–1903 гг., и в 1904 г., и теперь в 1905 г.).