Банши: созвучие со смертью

Лена Шудер

Банши: созвучие со смертью

Глава 1 (рождение)

апрель, 1536г, окрестности Шотландии

– Финли! – обеспокоенная мать металась по лесу в поисках восьмилетнего сына. Сорванец ни минуты не мог усидеть на одном месте, чем доставлял родителям лишние хлопоты. Мальчик рос в полноценной семье и не был обделён вниманием, но по неведомым причинам он нуждался в обществе одной старушки, как в воздухе. Единожды встретившись, как зачарованный, бежал к ней сквозь гущу леса, чтобы в сотый раз услышать историю её жизни.

– Расскажи, ну расскажи, ещё разок! – канючил он седовласую старуху в ветхой избушке, то и дело дёргая за подол изношенного сарафана.

Мальчишка подбежал к огромному сундуку, где хранилась заветная книга воспоминаний. С нескрываемым любопытством он коснулся кожи замусоленной временем обложки дневника, и чужое прошлое вновь вспыхнула яркими, сильными эмоциями, как в первый раз. Старуха не вставала с кровати на протяжении нескольких месяцев в силу своего здоровья, но пленённое тело немощью всегда отзывалось приветливой улыбкой мальчугану. Финли стал единственной отдушиной для всеми забытой старухи. Его визит, как глоток чистой росы, в котором нуждалась её грешная душа перед тем, как покинуть этот мир, заставлял задуматься… преисполнила ли она свою жизнь смыслом? Не найдя ответа, кивнула, приглашая мальчишку приблизиться. Из-под толстого одеяла вынырнула морщинистая рука, и, обессиленная, постучала возле себя. Малыш бочком присел на краешек кровати и раскрыл дневник на первой странице. Затхлый запах с древесными нотами, как дежавю, обрушился в сознание пожилой женщины, разбудив в груди сердце трепетным волнением.

– Финли, а тебя точно не станет мать искать? – трясущимися руками старуха взяла дневник и провела по жёлтым страницам дряблыми пальцами. В памяти вспыхнули отголоски далёкого детства. В камине успокаивающе трещали сухие дрова, а одинокая свеча, как горящая слезинка на ладонях ночи, бросила размытые тени на с годами почерневшие брёвна.

– Точно не будет! – не моргнув глазом соврал мальчишка. Он устроился поудобнее, ведь впереди его ожидало долгое погружение в историю восьмидесятилетней давности.

* * *

25 июля 1456 год, Шотландия

Пока династия Стюартов продолжала укреплять власть над независимыми лордами, участвуя в войнах с Англией, монастырь святой Тридуаны, расположенный высоко в горах, переживал свои прения.

«Сегодняшний день выдался особо страшным, и надолго ляжет в памяти тяжким грузом. Я не помню, когда так рьяно молила Бога, но сегодня я рыдала и горячо выбрасывала в небо молитвы, прося ниспослать мне смысл дальнейшего существования. Хоть самый маленький, чтобы я могла зацепиться и хоть как-то заглушить весь пережитый ужас. И Бог услышал мои молитвы!» (вырезки из дневника Беитрис от 25 июля 1456г)

Сиреневый склон высокого холма, поросшего вереском, прогибался под тяжестью громадного монастыря. Разрезая тучные небеса острыми шпилями, он воспевал вместе с горными ветрами кельтские баллады о нерушимом государстве, о силе в мужских ранах, о божественных чудесах. Фигурные столпы с замысловатым орнаментом потрескавшейся поверхности, камни, украшенные расточительной резьбой, местами разрушенные рукой врага, оборонительные башни и тихий перезвон колокольни – несмотря на трагичность и изношенность, готическая архитектура всë ещё вселяла силу и мощь священному месту.

За разбитыми окнами бушевала гроза, освещая яркими вспышками последствия очередного варварского нападения протестантов. Небо плакало и переживало боль вместе с монахинями, которым чудом удалось уцелеть. Изнасилованные и подверженные изуверству, женщины лежали на холодном земляном полу в лужах собственной крови и, корчась от боли, просили их добить! Множество смертей витало в стенах святой обители холодными, неупокоенными душами. Святыня была разгромлена, а настоятель повешен на алтаре на цепи собственного же креста. И в этот миг, казалось бы, когда смысл жизни потерян окончательно, на пороге священного места Беитрис обнаружила корзину со скулящим свëртком.

«Я возвращалась с сестрой с внутреннего двора, где мы собирали остатки нашей провизии, когда услышала детский плач. Сердце кольнуло с раскатом грома, который шандарахнул, разрезая ночь ярким светом и освещая мне забытый смысл бытия: всегда есть тот, кто в нас нуждается! И никакое вероломство не покоробит слово Божье!» (вырезка из дневника Беитрис от 25 июля 1456г)

– Беитрис, смотри! Не уж-то младенец? – младшая сестра, которой сегодня стукнуло двенадцать лет, спряталась за спину женщины вдвое старше неё.

– Погоди, ты! Не кричи! – больше всего она боялась, что ещё не все протестанты покинули стены монастыря, и их могли услышать. Женщина схватила корзину и кивнула сестре в сторону чёрного хода:

– Не отставай! Его надо спрятать!

Спустя мгновение монахиня уже закрывала дверь в келью, куда точно не вернутся враги – труп одной из сестёр Божьей ещё не остыл, но начал источать едкий смрад. Выхода не было, и она решила спрятать младенца именно здесь.

– Иона, посиди тут, только тихо! Я пойду, раздобуду молока! – женщина ещё раз взглянула на изуродованное тело и не смогла сдержать слëз. – Ироды проклятые!

Беитрис взяла простынь и накрыла ей труп, чтобы Иона не пугалась. Но Иона была так занята подкидышем, что забыла, как пару часов назад подверглась жестокому нападению «голодного» разбойника. Девочка гладила розовые щёчки младенца окровавленными пальцами и улыбалась. Казалось, что вся физическая и душевная боль испарилась, будто и не было вовсе. Иона повернулась к сестре и тихо спросила:

– Давай назовём её Рона?

– С чего ты решила, что это она? – удивилась Беитрис, глядя на мокрую тряпку, в которую было завëрнуто дитя.

– Я по глазам вижу… смотри! На первый взгляд они карие, но если поднести свечу ближе, становятся янтарными, а вокруг зрачка виден еле уловимый ободок медового оттенка, – Иона засмеялась. – У мальчиков так не бывает!

Маленький комочек будто ответил ей, улыбнувшись широкой беззубой улыбкой.

– Смотри-смотри, она улыбается! Какая же ты хорошенькая! – девочка склонилась над лицом малышки и прошептала: – Рона, заклинаю тебя стать мудрой, сильной и справедливой! Вот вырастешь и накажешь этих злобных бандитов.

Последние слова Иона шептала ребёнку так тихо, что сестра не услышала. Женщина удивилась глубоким познаниям Ионы в отношении глаз, но добыть еду младенцу стало первоочередным. Поэтому поторопилась скрыться за дверями мрачной кельи.

«Я долго думала, откуда мог взяться младенец в разгар всех этих устрашающих событий? Ответа не было. Думать, что её подкинула одна из сестёр монастыря, мне не хотелось. Да и смысл подкидывать ребёнка туда, откуда сама готова была сбежать первой…» (вырезки из дневника Беитрис от 14 августа 1456г)

26 августа 1456г, Шотландия

Прошёл месяц, как монастырь подвергся жуткому нападению. Теперь здесь царила особая тишина… не та, что полнилась благословенными молитвами, а тяжёлая, гнетущая, пропитанная запахом гари и медным вкусом крови. Ночами святыню кутала холодная мгла, оборачивая стены монастыря белым саваном. Камень до сих пор хранил алые отпечатки ладоней, некогда отчаянно цеплявшихся за жизнь человеческих душ. В общей сложности обитель потеряла тридцать монахинь и одного настоятеля, а вдвое больше с открытыми телесными и душевными ранами продолжали восстанавливать разрушенное врагом. Больше всего пострадала библиотека. Обугленные, скрученные в рулоны листы пергамента шелестели под ногами, как осенняя листва, и рассыпались в серый пепел от малейшего прикосновения. Множество древних рукописей было безжалостно сожжено. Что-то удалось спрятать, но за это монахини поплатились жизнью.

Весь месяц Иона ни на шаг не отходила от Роны. Она боялась возвращения разбойников, и что от их руки могла пострадать малышка. Слишком сильно детское сердце привязалось к ребёнку. В перерывах, пока Рона спала, девочка помогала в восстановлении монастыря не меньше остальных. Орудуя на внутреннем дворе, им удалось собрать остатки урожая с огорода и садов и выходить оставшуюся скотину.

Вечерело. За окном на горы опускались кудрявые сумерки, принося с собой страх тёмной ночи, как напоминание о минувшей трагедии. Боялись все. Только Иона в моменте игр с ребёнком забывала обо всём. Настолько увлечённая Роной, она и не заметила, как в келью вошла пожилая монахиня. Строгим взглядом она указала на дверь, отправив девочку на вечернюю молитву, а сама осталась с младенцем. Недовольно выдохнула и заглянула в люльку, где ручками и ножками барахталась русовласая Рона. В один момент движения вдруг прекратились, и младенец замер. Карие очи цвета жжёного янтаря темнели на глазах, пока чернота не заполнила глазницы полностью. Монахиня почувствовала со спины леденящий душу сквозняк, словно сама Смерть коснулась её грешной души. Сердце встрепенулось и заметалось по всему телу, отбивая четкий ритм сначала в груди, потом в горле, а после и вовсе спустилось в живот. В глазах помутнело, и женщина пошатнулась. В этот момент младенец заплакала. Плач девочки напоминал дикий визг волчонка с гусиным гомоном. Просачиваясь в уши, он разрывал душу монахини по швам, будто безжалостно отделял от тела. Внутренности сжались от дикой боли. Запах трупной гари ударил в нос, отчего женщина закашлялась хриплым захлёбывающимся кашлем и, выпучив глаза, рухнула на колени. Чем чаще билось сердце, тем сильней девочка заходилась плачем, пока он не достиг максимального уровня. Кровь в голове шумела, раздувая сосуды до немыслимых размеров. Казалось, от пульсации мозг вот-вот разорвётся на части. Женщина схватилась за голову и завыла белугой. Кровь хлынула из носа, ушей и глаз. Она кричала, пытаясь перекричать плач младенца, чтобы та заткнулась, но было тщетно. Звук ребёнка кутал монахиню со всех сторон сотней воплей визгливых скрипок и сдавливал, сдавливал… медленно и сильно, как зажатую в тиски сливу, пока та не поддалась, чтобы лопнуть. Женщина не могла ни вдохнуть, ни выдохнуть – силы покидали тело, она скатилась на спину и безумным взглядом вцепилась в глаза своей убийцы. Старая кожа трескалась, украшая лицо кровавой паутиной, как трещины фарфоровую чашку, а в разрывах зияла красная плоть, оголяя спрятанные внутренности. Кровь, как жидкий воск, медленно стекала по телу, умывая монахиню с головы до пят. От испытываемой боли женщина не смогла вымолвить последние слова Богу. Лишь хриплое бурление в горле, как подобие прошения «спасти и помиловать»… Кровь заливала глотку и топила изнутри, лишая поступления кислорода к лёгким. Монахиня потеряла все надежды на спасение и готовилась уйти в иной мир, как дверь в келью отворилась. Вернулась Иона.

– Я забы-ла… вз.. – девочка оторопела на пороге. Монахиня лежала на полу, а Рона продолжала мило улюлюкать в своей колыбели.

– Матушка Маргарет! – Иона бросилась к ней, а та стеклянным взглядом смотрела сквозь неё. Она была жива и, более того, на ней не было ни царапины. В попытке ответить, монахиня только сильней выпучила глаза, потому не только сказать, но и пальцем пошевелить не смогла. По застывшему в глазах ужасу, Иона догадалась, что произошло страшное. Испугавшись, девочка позвала на помощь.

«В ту ночь произошло необъяснимое явление. Мне с трудом верилось, что матушку Маргарет одолел дьявол, но она пролежала десять дней полностью обездвиженная, не смыкая глаз ни на секунду. А на одиннадцатый день пришла в себя, и как ни в чëм не бывало, встала на утреннюю молитву. Позднее привела себя в порядок и очень просилась к Роне… её поведение было странным, учитывая, как она яро выступала против нахождения младенца в монастыре…» (вырезки из дневника Беитрис от 6 сентября 1456г)

– Каждый может ошибиться! Все мы не безгрешные! – матушку Маргарет будто подменили. Она стала более мягкой и покладистой. Женщина рассказала о встрече с ребёнком Беитрис… обо всех физических и душевных терзаниях, что ей пришлось пережить, хоть в реальности этого и не было.

– Думаю, сам Господь говорил со мной через неё! – во взгляде матушки читалось неестественное спокойствие, что уже было подозрительно, учитывая её «встречу» со смертью.

– Ну, хорошо, только Рона сейчас спит…

– Я подожду! – резко перебила монахиня, настаивая на быстром визите. – Просто тихонько рядом посижу, пока не проснётся.

Матушка скрылась в келье, а любопытство Беитрис не отпускало ни на секунду. Она подкралась к дверям и приложила ухо. Тишина. Закусив губу, женщина проявила наглость и чуть приоткрыла дверь. Предательский скрип не заставил себя ждать, и на всю келью заплакал противной расстроенной скрипкой, но реакции не последовало. Спиной к ней сидела матушка, а Рона что-то на своём детском языке ей весело угукала, жестикулируя пухленькими ручками. Беитрис подошла ближе и тут же зажала рот руками, чтобы не закричать. Матушка Маргарет была мертва…

Глава 2 (4 года)

2 октября 1460г, Шотландия, замок Стерлинг

«Сегодня мы впервые за долгое время отправились в город. Необходимо было встретиться с настоятелем, исповедником короля, по вопросу скорых кончин трёх аббатов, что почили при необъяснимых обстоятельствах за последние года. Кто-то поговаривал о возможном колдовстве… что на монастырь наложил свою лапу сам дьявол. А были и такие, кто во всём обвинял беззащитное дитя, что загадочным образом, в самый страшный день, оказалось на пороге нашей святыни. Не знаю, во что верю я, но на Рону всë же обратила особое внимание…» (вырезки из дневника Беитрис от 30 сентября 1460г)

Четырëхлетняя Рона не могла отвести глаз, выглядывая в маленькое окошко обшарпанной повозки. Это её первая поездка в большой город. Путь лежал не близкий. По разбитой грунтовой дороге, экипаж миновал опасный отрезок суровых гор с быстрыми реками и водопадами. Скальную местность сменили подëрнутые дымкой заливные луга. Рона зацепилась взглядом за коня: он мотнул головой, будто поздоровался с ней, и сорвался резвым галопом навстречу догорающему закату.

Путь занял ровно два дня. В дороге Рона успела увидеть много нового и интересного: живописное побережье с фьордами и песчаными берегами сменяли вересковые болота, серые и невзрачные пустоши чередовались с однотипными хвойными лесами. И наконец, минуя широкий ров, старенькая повозка въехала в городские ворота Стерлинга, где на возвышенности перед ними предстал величественный замок с одноимённым названием. Рона снова прильнула к окошку. Построенный на базальтовой скале и окружённый отвесными обрывами, он открывал потрясающий вид на Шотландию.

– Беитрис, смотри, жонглёры! – Иона, как маленькая девочка, радовалась обычным мелочам вместе с Роной. – И силачи!

Снаружи играла музыка. Необыкновенное сочетание волынки и барабанов напоминало звуки самой природы, в различных её проявлениях. Казалось, что даже чёрные вороны на замковых башнях замолкали, чтобы послушать живой звук самой Шотландии. Рона, как заворожëнная, смотрела на музыкантов, впитывая и пропуская через себя каждую ноту. Но стоило ей ступить на Главную улицу, где развернулся праздник, посвящённый рождению наследника короля, как девочка сжалась, словно маленький ёжик в попытках защититься от обрушившегося на неё огромного мира. Он больше не казался ей красивым и привлекательным, как это было минуту назад. Мир вырос до высоких небес и стал тяжёлым и опасным… слишком ярким, слишком шумным: толпа гудела, смеялась и ликовала. Вокруг прыгали разодетые шуты, отплясывали степ танцоры, а зрители метались от одного представления к другому, то и дело задевая мешающуюся под ногами малышку. Роне казалось, что под топотом танцоров и собравшихся зевак дрожала земля. Она крепко вцепилась за подол плаща Беитрис. Несмотря на колкость грубой шерстяной ткани, девочка сжала её маленькими пальчиками до побеления, как воин сжимал стальной щит. А люди продолжали пугать: кто-то выплëвывал изо рта горящий огонь, кто-то выбрасывал с рук тяжёлые булыжники – Рона думала, что ей здесь не рады, но Иона поспешила успокоить:

– Не бойся, глупышка, это же факиры. Да, они как драконы, могут дышать огнём, но… они не настоящие! Смотри!

Иона взяла малышку за руку и подвела ближе. У девочки округлились глаза, а сердце беспомощным птенцом ударило в рёбра, будто о прутья запертой клетки, норовя скорей вырваться на свободу – факир съел огонь!

– Это такой фокус, видишь! – попытки успокоить ребёнка не увенчались успехом. Иона видела, как глаза цвета крепкого чая полнились слезами, а щëки румянились – ещё немного, и Рона готовилась расплакаться.

– А пойдём-ка ярмарку посмотрим! – Иона увела малышку от ужасного раздражителя туда, где ароматы специй и свежей сдобы опьяняли любое человеческое сознание, но только не Роны.

Привыкшая к малому обществу, в лице старшей сестры и матушки Беитрис, девочка никак не могла привыкнуть к большому скоплению людей. Она, как беззащитный шотландский зайчик, услышавший вой гончих псов, вжимала голову в плечи от каждого резкого звука. Ей хотелось спрятаться, обернуться бесчувственным камнем, только бы страх отступил. Но стоило ей услышать уже полюбившееся звучание волынки, как всё внимание девочка обратила в сторону музыканта.

На фоне страха и неприязни ещё недавно приятный звук, тёплый и убаюкивающий, пропитанный торфом и мёдом, вдруг сменил тональность. Если ранее звук выдëргивал её в деревенскую ностальгию, где звон кузнечного молота сменялся шёпотом беззаботных сказок у камина Беитрис, то сейчас ей слышался стон утопленника в озере Лох-Несс: дрожащий, резкий, рвущий жилы, с металлическим привкусом в кульминации.

– Иона! – Беитрис кивнула в сторону королевской часовни, указывая своё дальнейшее перемещение. – Будьте здесь, я скоро вернусь!

Праздник был в самом разгаре, а Рона вместе с сестрой топталась поодаль, возле повозки, когда к ним подошёл седовласый монах. Мужчина протянул Роне руку, в которой зажимал деревянную свистульку в виде единорога. Девочка с надеждой подняла на него глаза, ожидая принять небольшой дар, но тут подоспела Иона. Она отбила руку в сторону, намекая, что никто ничего не возьмёт:

– Вставай, Рона! Мы здесь не за этим! – суровый взгляд удивил девочку, ведь мужчина не желал ей ничего плохого, просто преподнёс подарок.

Мужчина улыбнулся. Он молча положил свистульку на обшарпанное сиденье повозки и спешно удалился, ровно также, как и возник. Рона незаметно подобралась к вознице и сгребла в ладошки затейливый предмет. Неумелые пальцы крутили диковину в руках, раскрывая красоту со всех сторон. Девочка приложила деревянный инструмент к губам и вдохнула в него жизнь. Чистым журчанием, радостно подхваченное ветром дыхание выпорхнуло из обратного отверстия. Поначалу малышка испугалась, но любопытство усмирило эмоции: она снова и снова смело дула в свистульку, выдувая задорные звуки, похожие на детский смех.

Пока Иона занимательно разглядывала персонажей кукольного театра, что неподалёку ставил представление, Рона вовсю разошлась. Вприпрыжку и пританцовывая, девочка смело выписывала круги вокруг экипажа, как вдруг по каменной стене скользнула чёрная тень. С жутким криком с высоты на неё спикировал ворон. Огромными крыльями он хлестнул по лицу, ослепляя и рассекая кожу. Рона завизжала. Когда подскочила Иона, страшная птица уже улетела. Она судорожно принялась исследовать лицо сестры на наличие ран, и в знак подтверждения на щеке проступили первые капли крови.

– Ну как же так? Прости меня… прости, пожалуйста! – причитала Иона, стирая кровавые следы с нежных щёчек. Девушка чувствовала вину за произошедшее, а ещё страх за возможное наказание, поэтому с опаской озиралась по сторонам в поисках сестры Беитрис. – Ну, тише-тише!

Рона плакала и не могла остановиться. Страх и ненависть к злой птице будоражили и пугали одновременно. Её плач становился громче. Некоторые прохожие начали открыто затыкать уши. Кто-то не сдерживался и начинал кричать сам. Испуганная Иона метала взгляды с окружающих людей на Рону, и обратно. Сестра видела, как падали люди, харкая кровавой пеной, слышала, как хрустели их кости, чувствовала, как сжимались сердца в предсмертных конвульсиях ровно до момента, пока боль внутри не почувствовала сама. Иона схватилась за живот, болезненным взглядом выпрашивая Рону остановиться. В этот миг подбежала Беитрис. Монахиня резко схватила девочку и рванула с ней за ворота, подальше от скопления людей… и Ионы. Она бежала до тех пор, пока силы не стали покидать её тело. Не выдержав, упала на колени и прислушалась. Тишина. Рона больше не плакала. На лице девочки застыла больная гримаса: она думала, что в чём-то провинилась, что сделала что-то не так, поэтому до боли в ладонях сжала свистульку. Но наказания не последовало, ровно как и похвалы.

«В тот день я многое поняла. Настоятель Стерлинга поведал о невозможных вещах, а увиденное позднее их только подтвердило – Рона и правда не была обычным ребёнком! Но сейчас меня волновало другое… Иона! Сестрëнка слышала её! Слышала этот особенный плач. У меня сердце сжалось до размеров грецкого ореха. Я не хотела признавать очевидное… что её дни сочтены! Я лишь молила Бога дать мне время, чтобы исправить то, что предрекла сегодня Рона!» (вырезки из дневника Беитрис от 2 октября 1460г)

Глава 3 (10 лет)

Бледные лучи дневного света напрасно пробивались сквозь ржавые решётки окон. Несмотря на большие размеры, освещения было не достаточно, ему хватало лишь слегка ощупать стены на наличие новых трещин. Казалось, гнусная темнота покорно служила монастырю и держала обет молчания, дабы случайно не выдать чужую тайну, позволив свету пролиться в коридорах обители. Рона не раз замечала, как тени оживали, бесшумно перемещаясь по запутанным лабиринтам святыни. Видение или правда – она точно не знала, но сердце внутри при каждом проявлении сжималось в тугой трясущийся комок. Возможно, это всего лишь детская фантазия играла с её сознанием, а возможно, монастырь и правда пробуждался, чтобы принять очередную тайну. Вот как сегодня: стены стали невольным свидетелем маленького секрета…