Башня Ворона

скачать книгу бесплатно

– Но ты ведь в услужении у князя Мавата.

– Я его соратник, – поправил ты. – Господин Мават несколько лет провел на юго-западе. Я сам из южных краев, тех, что по ту сторону леса.

– Леса! – воскликнул чужеземец (его товарищи переглянулись, очевидно, не в силах уловить суть вашей беседы). – Почему вы звать лес тихим?

Ответить ты не успел: в залу нагрянул сопровождавший ксуланцев толмач и двинулся прямиком к вашему столу.

– Ну, докладывай, – на вербском обратился к нему сидящий подле тебя ксуланец. – Какие вести?

– Царь не примет вас сегодня, – откликнулся на вербском толмач.

Судя по выговору, сам урожденный верб. И не побоялся же соваться в Вастаи! Не иначе как ксуланцы заплатили ему целое состояние. Их путь почти наверняка пролегал через территорию вербов. Вероятно, подзадержались там ненадолго, – по крайней мере, твой собеседник владел вербским вполне сносно.

Выслушав сводки, ксуланцы посовещались на незнакомом, третьем языке и снова обратились к толмачу на вербском:

– Кто с тобой говорил?

Ты сидел не шелохнувшись, не поднимая глаз от чарки. Толмач покосился на тебя, потом на твоего соседа:

– Старейшина. Он сказал, у царя сейчас иные заботы. Может, он пошлет за вами завтра, а может, и нет.

– Ну, время пока терпит, – изрек сидящий подле тебя ксуланец. – Но такими темпами на север мы попадем не раньше весны, когда сойдут снега и лед, которыми нас так стращают.

– Думаю, он хочет еще даров, – вставил толмач. – Ваша щедрость только распалила его аппетит. Народ здесь алчный.

Сосед повернулся к тебе и произнес на ираденском:

– Царь не суметь принять нас сегодня.

– Нет? – невозмутимо откликнулся ты, лишь самую малость подивившись такому исходу. – Какая досада. А давно вы здесь обретаетесь?

– Четыре недели, – доложил твой собеседник. – Прежний царь вообще не пускать нас на порог. Новый намного лучше. Но мы все равно спешить.

– Куда? – осведомился ты.

Ксуланец озадаченно нахмурился.

– На аудиенции ваш переводчик говорил, будто вы ведете летопись своих странствий для земляков. Столько усилий ради путевых заметок? Сомнительно, – заметил ты.

– Ах, друг, просто ты не… Забыть слово. – Ксуланец глянул на толмача и снова перешел на вербский: – Как называется человек, который много путешествует, изучает разные традиции и культуры?

Толмач пожал плечами и принялся перечислять на ираденском:

– Путешественник? Странник? Искатель? Хотя ни одно из них полностью не отражает суть, – уже на вербском присовокупил он.

– Искатель сгодится, – решил ксуланец. – Такой человек ничего не жалеть, он пойти на все ради новых открытий. Мы стремиться познать мир.

Ты недоверчиво сощурился:

– Вы таскаете с собой бога. Неужели ради странствий и новых впечатлений?

– Хм. – Ксуланец смутился, как человек, которого поймали на лжи. – Наша змей – совсем маленький бог, а изыскания дорогой… Мы нуждаться в еда, транспорт, одеяния, дары для тех, кто нам помогать. Чем дальше мы путешествовать, тем больше нуждаться, а путешествовать мы долго и далеко. Мы не так богаты, друг мой, чтобы платить за все из своего карман. Но говорят, на севере водится золото, если мы найти его, то непременно поделиться с тем, кто снабдил нас всем необходимым для поисков. Понимаешь?

Трудно было не понять.

– Вы ищете не все подряд, только ценности, а заодно – безопасный способ доставить их обратно в Ксулах.

– Ты все понимать верно, друг, – закивал ксуланец. – И всем хорошо. Разве нет? Мы искать, чего хотеть. Если находить золото или прочие ценности, наш спонсор получать сколько хотеть. Если мы переправлять золото через Вастаи, царь получать свою долю. Видеть, всем хорошо.

– При условии, что Ксулах не передумает делиться золотом. Ну или прочими ценностями, – рассудительно заметил ты.

– Ох, друг, – укорил собеседник. – Ксулах очень-очень далеко. А золота может и не быть.

Ксуланец смерил тебя оценивающим взглядом.

– Князь Мават, его… – Он замешкался, подбирая нужное слово или фразу целиком. – Народ Ирадена любить его?

– Он преемник Глашатая, – недоуменно отозвался ты.

– Да, конечно, – подобострастно закивал ксуланец. – Меня интересовать не народная любовь. Если князь задумать стать королем, народ его поддержать? Или… – Он помедлил, подыскивая слово. – Кто-то из богов благоволить князю?

Ты ошеломленно воззрился на него и повторил:

– Он преемник Глашатая.

– Само собой. – Ксуланец замахал руками, отметая твои возражения. – В Вастаи правит один бог, но есть и другие.

– Вороны вообще мерзкие твари, – вставил топтавшийся у стола толмач. – Только об этом помалкивай, иначе наживешь неприятностей.

Ксуланец и бровью не повел:

– Ныне малый бог не вечно оставаться таковым. Если сыщутся благодетели.

Потрясла ли тебя последняя реплика? Ты родился на ферме, к югу от Безмолвного леса, и наверняка намеренно не встречал малых богов. Однако ручаюсь, перед сепарацией ты спрыскивал землю молоком, или окроплял живительною влагой камень у колодца, когда тебя посылали за водой, или напевал песенку, пока наполнял ведро. А твоя семья не употребляла в пищу мясо конкретного зверя.

– В Ирадене малых богов не водится, – с ноткой негодования объявил ты. – За ними отправляйтесь на юг, к вербам. Там божков пруд пруди.

Толмач нахмурился, но промолчал.

– Малые боги повсюду, – возразил ксуланец. – В Ирадене они скрываться? Наверное, ждут царя, который позволит им не таиться боле. А князю, похоже, нынешний царь не по нутру.

– Глашатай, – процедил ты и резко отодвинулся от стола, намереваясь встать. – Вы совсем не разбираетесь в местных порядках.

Ксуланец ухватил тебя за предплечье:

– Не сердись, друг, не сердись. Если я обидеть тебя, то не нарочно. Не сердись.

– Не обидел, – заверил ты ледяным тоном и выразительно покосился на ладонь, которую ксуланец тотчас отдернул.

Ты поднялся и зашагал прочь; змея, высунувшись из-под руки чужеземца, ощупывала языком воздух тебе вослед.

Как я уже сказывал, Мириада много странствовала по свету. По крайней мере, много в сравнении со мной. Она преодолевала изрядные расстояния сама или сопровождала охотников на оленей. Зачастившее ко мне племя было из сонма тех, что кочевали по северным землям, и все эти племена состояли в родственных отношениях. Мириада поведала, что раз в несколько лет, летом, они собираются на востоке, чуть южнее моего лежбища, у реки, вытекавшей из озера. Охотники встречают старинных приятелей, обмениваются дарами; в час расставания кто-то наверняка покидает прежнее племя и примыкает к новому – вслед за другом, возлюбленной или просто чтобы сменить обстановку.

Именно там и тогда находили уникальные предметы. На первых порах – добротные, тщательно вытесанные каменные лезвия, фигурки из слоновой кости и оленьего рога, среди которых преобладали рыбки, птички, человечки: во-первых, они подкупали внешним видом, но чаще всего олицетворяли бога-фаворита, среди всех прочих падких на лесть. Навещавшие меня охотники носили плоские камушки с выгравированным узором. В камне высверливали дырочку или надсекали его по бокам, привязывали кожаный шнурок и носили на шее или цепляли к накидке или рубахе. Все больше и больше народу являлось на сборища в подвесках, и Мириада не без удовольствия отмечала, что многие были украшены изображением комара. Попадались среди узоров и концентрические круги, символизирующие, как утверждала Мириада, меня. Впрочем, щеголяли в них преимущественно представители местного племени. В отличие от Мириады, я не осваивал новых территорий.

Со временем многое переменилось: вместо плотно сплетенной осоки и раскаленных камней пищу теперь готовили в каменных горшках. Изменился язык: в обиход входили новые слова, отмирали старые, какие-то звуки появлялись, какие-то исчезали. Даже то многое, почерпнутое у Мириады, оказалось заимствованным из совершенно иных языков с юга.

Я владел единственным языком, который грезился мне порождением самой природы, неотъемлемой частью мироздания. Такому восприятию способствовала скудная языковая среда, а также мое умение воплощать сказанное в жизнь. Разумеется, я уже привык к неспешным переменам и в глубине души понимал, что рано или поздно они доберутся и до языка. Сам факт существования других, непохожих на мой диалектов потряс меня совершенно.

Мириаду, в свою очередь, изумило мое изумление. Рассказывая о далеких племенах заимствованными у них словами, она не подозревала, что я воспринимаю их исключительно в контексте родной речи и даже интуитивно не догадываюсь, что взяты они из других языков. Мириаду изрядно позабавил сей факт. А поскольку о существовании иных, диковинных языков она проведала многим раньше меня, то и к нашему обоюдному наречию относилась совсем по-другому. На мой вопрос, умеет ли она воплощать в жизнь сказанное на иноземных языках, Мириада целых пять минут описывала надо мной сосредоточенные, недоуменные круги и наконец изрекла: да, конечно, умеет. Неужели я всерьез думаю, что сила кроется в звучании слов? Как мне вообще взбрело такое в голову, ведь, во-первых, нынешнее произношение разительно отличается от исконного, а во-вторых, упирайся все в артикуляцию, люди непременно обрели бы способность претворять свои речи в реальность. Ну и в-третьих, мне часто доводилось контактировать с охотниками посредством деревянных фигурок, начисто лишенных звучания.

Но вот какая штука: сообщаясь через фигурки, я не выполнял никаких просьб. Даже не предполагал, что такое возможно. Наконец, надо отдать людям должное – словами они достигали многого. Конечно, никто при мне не провозглашал: «Сейчас я оторву ногу от земли», а через мгновение воплощал оное действо, хотя сам я однажды пробовал, предварительно оценив, хватит ли мне сил исполнить сказанное без ущерба для себя. (Каюсь, был любопытен и падок на новые ощущения.) Но мне всегда казалось, что моя способность влиять на порядок вещей отличается от человеческой только масштабом.

Меня ничуть не тревожили метаморфозы говора (а иногда и грамматики). Неспешные перемены затрагивали все, в том числе правила речи. Главное ведь не порядок слов и их звучание; главное – употребить нужные слова в нужном месте, в нужное время.

Мириада была склонна согласиться со мной, но не во всем. Мы еще долго дискутировали, выдвигали разные аргументы, но в одном мы были солидарны: в беседах о природе вещей богам следует соблюдать осторожность. С могущественного бога, вероятнее всего, не убудет, заяви он: «Земля круглая, будто ягода, и вращается вокруг Солнца, которое намного больше, чем видится невооруженным глазом», предварительно не удостоверившись в правдивости такого заявления. Вероятнее всего. А если бог ошибется? Достанет ли ему сил пережить утрату могущества, хотя бы отдаленно приближенного к тому, чтобы менять устройство вселенной? И не чреваты ли аналогичными, а то и худшими последствиями категоричные рассуждения об устройстве языка? Поэтому в наших речах преобладали страховочные «гипотетически», «вероятно», «допустим» либо проверенные, достоверные факты. Далеко мы в своих выводах не продвинулись.

Оставшись один, я много размышлял о словах Мириады. Было любопытно, что случится, произнеси я реплику на чужом, неведомом мне языке? Претворятся ли в жизнь слова, чей смысл не понимаешь? А фигурки, не издающие никаких звуков (кроме постукивания, когда их встряхивают в мешке)? Наконец, почему конкретные слова обозначают конкретные вещи?

Еще я размышлял о богах, населявших землю задолго до людей, – человеческим языком они не владели, однако обладали колоссальной силой. Допустим, язык – не источник могущества, а один из его инструментов. Допустим, Древние просто-напросто пользовались другим. Но каким? И почему язык по-разному (как мне ошибочно виделось) действует на нас с Мириадой и на обосновавшееся неподалеку от меня племя? Казалось бы, ответ очевиден: люди – не боги (за исключением случаев, когда они служат богам вместилищами). Однако следом возникал еще более каверзный вопрос: почему у богов язык – инструмент куда более эффективный и опасный, чем у людей? Почему бог становится богом? Какова моя истинная природа?

Прошу прощения – привык рассуждать о своем в прохладной тиши северного склона. Стоит отвлечься, мысли сразу текут в старое русло. Но вернемся к моей истории.

Время от времени на севере воцарялась стужа, вынуждая охотников на оленей искать пристанища в теплых краях; веками никто, даже Мириада, не нарушали моего уединения. Разумеется, меня не забывали – раз в несколько лет мне посылали молитву или подношение, зачастую (но не всегда) сопровождавшееся просьбой. Изредка я представлял суть прошения – хотя бы в общих чертах, но обычно дело ограничивалось смутными ощущениями. Любуясь снегом, стаями перелетных гусей, звездами, что водят на небосводе медленный хоровод, я периодически задавался вопросом, возможно и нужно ли мне исполнять туманные просьбы. Иногда сами подношения таили в себе подвох: охотники неоднократно проворачивали такое в моем присутствии, и сразу чувствовалось, как малая сила молитвы нависает над тобой, гнетет, заставляя исполнить просьбу и, как следствие, принять дар. Однако последнее слово оставалось за мной.

Почему просто не удовлетворять каждое прошение? Слишком опасно. Вдруг проситель захочет моей смерти? Или, по неведению, пожелает зла себе, а то и всему человечеству? Оправдывает ли подношение такой риск? Возможно ли оправдать его в принципе? Ответов я не знал, а потому не исполнил ни единой просьбы в тот период.

Сказывали мне однажды: жил на свете бог, предпочитавший обличье белого гуся, и благоволил он некой женщине. Благоволил так, что одарил ее уникальной вещицей. Богоизреченные предметы в Ирадене встречаются редко – человеку сведущему по пальцам одной руки перечесть. За пределами Ирадена они попадаются чаще (наверняка тебе случалось видеть амулеты, какими вербы оборонялись от войск Ирадена), однако в изобилии их не водится нигде. Либо на свете мало отчаянных (или достаточно могущественных) богов, дерзнувших сотворить такие диковины, либо они приказали долго жить вскоре после дерзкого деяния.

В нашей истории богоизреченным предметом стал наконечник копья, выточенный из обсидиана. Раз в сутки божья любимица могла метнуть наконечник в любую цель – со смертельным исходом.

Наделять предметы такими полномочиями опасно – малейшая оговорка может оказаться для бога роковой, ему просто не хватит сил исполнить сказанное. Вот почему мы всегда стараемся говорить конкретно. Возьмем, к примеру, самую безобидную фразу: «Я переправлюсь через реку». Люди спокойно переправляются через реки – большие и малые – безо всякой или с минимальной божьей помощью. Ну какую опасность эта реплика таит для бога?

Загвоздка в том, что воплотить сказанное можно по-разному. Способов пересечь реку много: по мосту, на пароме или вброд. А еще – по воздуху, но если речь не о птице или ином летающем объекте, тогда полет обойдется богу недешево. Или, допустим, вы стоите на берегу, потом исчезаете – и внезапно появляетесь на другом. Разумеется, провернуть такое под силу лишь избранным – не удивлюсь, если Мириада стремительно курсировала между многочисленными комариными обличьями и камнем, которым она рухнула на землю. Однако в большинстве случаев такое перемещение либо недостижимо, либо чересчур энергозатратно для любого из известных мне богов. Короче говоря, в реплике «Я переправлюсь через реку» нет ни малейшего намека, как и когда это произойдет. А как и когда – вещи фундаментальные.

Впрочем, в услышанной мною истории гусиный бог наделил наконечник силой безо всякого ущерба для собственной персоны. Ведь охотник действительно прицеливается и мечет копье, а значит, оно движется в более-менее верном направлении. Ну а добиться смертельного исхода легко – достаточно чуть откорректировать траекторию и увеличить скорость броска. Кроме того, уникальными свойствами наконечник наделялся всего раз в сутки, да и то в руках конкретного человека. Иными словами, гусиный бог принял все разумные меры предосторожности.

Шли годы, охотница умерла, чудодейственный наконечник возложили на ее могилу. А много-много лет спустя его обнаружил человек, в божественных дарах ничего не смысливший. Он понял только, что нашел ценную вещь, и, воротившись домой, вручил ее сыну, который – по воле случая или по замысловатому стечению обстоятельств – был тезкою законной владелицы наконечника.

Полагаю, минуло немало лет, и про наконечник с его хозяйкою благополучно забыли (а вместе с ними позабыли и о том, как обозначали могилы в прежние времена), однако гусиный бог по-прежнему благоденствовал. Именно он первым узнал наконечник. И ощутил потенциальную угрозу. Он-то надеялся, его обязательства умерли вместе с охотницей. Наделся, ее имя уникально, аналогов ему нет и не будет. Надежды не оправдались. Впрочем, опасность была невелика, но гусиный бог четко представлял, насколько катастрофическими могут оказаться последствия.

Новый владелец еще не осознавал, какая вещь попала ему в руки, – однако наконечник именовал не иначе как талисманом. Пожалуй, оптимальным решением было заполучить «талисман» обратно, убрать его с глаз долой и ждать, пока гусиный бог не изобретет способ избавиться от него.

Рассудив так, белый гусь явился к обладателю наконечника и потребовал его в качестве подношения. Отказать богу человек не смел, однако ему до боли не хотелось расставаться с лучшим оружием, которое по меньшей мере раз в сутки точно поражало цель. По иронии судьбы гусь обратился к человеку, когда тот собирался на охоту. Вспылив, он в сердцах швырнул наконечник богу.

Постепенно мороз и стужа отступили, ко мне возвратились люди. Охотники на оленей, пастухи разбили лагерь на болотистом участке между моим склоном и рекой, однако они говорили совсем на другом языке и именовали себя иначе – кальютами. Прежние народы питались олениной и рыбой, изредка – гусятиной, нынешние почитали гусей за священную птицу и, как следствие, не употребляли их мясо в пищу. Они и поведали мне историю о гусином боге и его противостоянии сокрушительной силе, им же порожденной.

Кальюты пользовались глиняными лампадами взамен привычных мне каменных. А еще у них водились металлические ножи. Пока я прозябал в одиночестве, стихийный лагерь у озера трансформировался в крохотное постоянное поселение. Странники, чей путь лежал на восток или на юг, свозили туда разные вещицы – найденные, выменянные, – зазывали иноземных гостей. Те, в свою очередь, сообщались с народами на крайнем востоке и юге, и постепенно озерный лагерь разросся до одного из ключевых центров в паутине связей, простиравшихся от севера на восток, к горам, и через юг к Горбатому морю. Лагерь (а с ним и племена, кочующие по северным территориям) медленно, но верно пополнялся новыми людьми и предметами обихода: гончарной посудой, тонкорунной крашеной шерстью, стеклянными бусинами и металлическими изделиями, отлитыми на севере. Для кальютов все вышеперечисленное давно уже не было в диковинку, в отличие от меня.

Несмотря на чуждый язык, они знали Мириаду (она явилась вместе с ними и сразу полетела ко мне), знали меня.

– Тебя не забыли, – вещала Мириада. – Говорят, будто ты спас ребенка от утопления! А еще спас целую семью от голодной смерти! Они воззвали к тебе и обнаружили в опустевших закромах запас сушеной рыбы.

– Моей заслуги в этом нет. Ко мне вроде бы обращались с просьбами, но я не выполнил ни одной. Не имею привычки соглашаться невесть на что.

– Мудрое решение, – одобрила Мириада. – Впрочем, как посмотреть. Вообрази, какую славу и могущество ты бы обрел, помогая всем просителям много веков кряду.

– Меня не заботят ни слава, ни могущество, – заверил я.

– Не заботят? – изумилась Мириада. – Бесконечные просьбы бывают утомительны. Но в целом мне нравится.

Думаю, Мириада не кривила душой. Ей нравилось скитаться по белу свету, встречаться с богами, людьми, нравилось, что все ее знакомцы связаны, объединены коммерцией и странствиями. Отчасти поэтому кальюты, не скупясь, снабжали вчерашний лагерь древесиной.

Ты вырос на краю могучего леса и наверняка с детства привык бродить среди деревьев, мастерить из них всякие вещицы, пользоваться деревом в быту. Привык собирать поломанные ветки – предварительно сотворив молитву лесным богам – и складывать из них костер. Буднично, банально. Вот только деревья не терпят холода. Нет, попадаются среди них и морозоустойчивые экземпляры, но на крайнем севере, где снега сходят лишь летом, не растет ничего, кроме чахлых ивовых кустов. А ведь не секрет, что древесина – материал универсальный, востребованный. В прежние времена охотники на оленей довольствовались плавучим лесом: сучьями, стволами, обломками кораблей. Годами их носило по морям, пока не выбрасывало куда-нибудь на северный берег. Регулярность поставок хромала, что не умаляло ценности плавучих пород, поэтому даже меня, сухопутного, молили раздобыть для страждущих партию добротного леса. Насколько мне известно, ни одному северному богу не под силу исполнить такую просьбу.

В отличие от бога южного. Как выяснилось, деревья, прибивавшиеся к нашим берегам, плыли из лесов, что простирались вдоль южных рек. Время от времени поваленные стволы падали в воду, их уносило в открытое море, а уже оттуда – течением на север. Но как наладить этот процесс, сделать его бесперебойным? Поиск ответа растянулся на годы. Откуда бралась древесина? Из каких лесов, рек, потоков? Волею каких обстоятельств дерево из града Вускции оказывалось в ледяном северном море? Разобравшись с насущными вопросами, приступили к переговорам: кто из людей и богов властен над этими обстоятельствами? Что они хотят в обмен на свое содействие?

Мириада была не единственной северной богиней, вовлеченной в проект, но, безусловно, неоценимой. Она первой озвучила упомянутые мною вопросы и придумала, как отыскать ответы. Пока я предавался многовековым раздумьям, Мириада двинулась на юг – выясняла, созывала, убеждала богов сплотиться и совместными усилиями добиться бесперебойных поставок леса на крайний север. В конечном итоге две группы богов – самые влиятельные северные и клика, обитавшая на северном берегу Горбатого моря, – заключили соглашение: южные боги обязуются валить и сплавлять на север определенное количество деревьев в обмен на долю от подношений северных народов (включая кальютов, их мореходную родню и соседей, чье пропитание зиждилось на тюленях и китах), а сверх того – партию тюленьих шкур и обсидиана.

– Подо льдом наверняка таятся несметные богатства, – размышляла Мириада. – Анализирую сейчас информацию о залежах ценных пород. Думаю, и у нас найдется много интересного, если хорошенько копнуть в правильных местах.

В остальном заключенный союз устраивал ее целиком и полностью.

– Мне стоило немалых трудов добраться до тебя. Я заручилась согласием, что ты примкнешь к северному альянсу. Если, конечно, пожелаешь и принесешь данные всеми нами клятвы.

– Спасибо за заботу, – поблагодарил я, обдумав предложение в рекордно короткие для себя сроки, не более двух часов. – Однако я предпочитаю оставить все как есть.

– Собираешься всю жизнь прозябать валуном на склоне? Неужели тебе не хочется странствовать по свету? Открывать для себя что-то новое? Ты ведь мыслитель, все задаешься вопросами, ищешь ответы. Путешествия, новые знакомства помогут тебе в поисках, обогатят мыслительный процесс. Короче, от перемещений ты получишь удовольствия не меньше, чем от созерцания небес. А то и больше.