скачать книгу бесплатно
– Да, – Герд тряхнул головой, возвращаясь к действительности. – Планшет.
– Его придется оставить здесь, – отвечал ему тот. – Любые штуки с чипами с собой брать нельзя, по ним нас могут выследить.
Герд присел на корточки и стал на ощупь копаться в своем рюкзаке, но в темноте это было ой как нелегко делать. Наконец повстанец догадался посветить ему, и дело пошло быстрее.
– А паспорт? – спросил Герд, неожиданно вспомнив. – В карточку паспорта-то тоже вставлен чип.
– И его тоже, – был ответ.
Когда планшет и паспорт были аккуратно сложены в корнях деревьев и присыпаны хвоей, а сам Герд снова стоял с рюкзаками за спиной, автоматчик глухо поинтересовался:
– Готов?
– Да, – ответил Герд, производя над собой титаническое усилие и сглатывая подступившую к сердцу горечь.
– Тогда крепись, парень, нам идти всю ночь.
Часть 2. По другую сторону
Глава 1. Отделение
Герд сидел на стуле в забытьи. Голова запрокинута, глаза полуприкрыты, видно, как блуждают незряче белки и ходит вверх-вниз кадык. Руки безвольно повисли, ноги вытянуты вперед. Он так устал, так хотел спать, но не мог. Все тело горело, голова и ноги гудели. Его мучили жажда, голод и разочарование. Бесконечное разочарование. Он провел в таком состоянии уже много часов подряд.
Над ним слабо мерцала лампочка, отнюдь не энергосберегающая, обычная, таких в Бабиле не встретишь. О нее неустанно и столь же безуспешно бился мотыль. Герду было до тошноты противно слушать звук ударов крыльев о стекло и о потолок. Он морщился.
Выключил ли он в коттедже Олвы свет перед уходом? А дверь? Закрыл ли он входную дверь? Если гвардейцы обнаружили по их исчезновению распахнутую настежь дверь и свет повсюду, то в сказку про охоту будет очень трудно поверить. Герд снова поморщился: в нее в любом случае будет очень трудно поверить. А про него? Что Олва сочинила про него самого? Что он просто удрал в лес? А она решила никому ничего не сообщать, а беспечно отправилась пострелять дичь? Это же подсудное дело! Или она догадалась сказать, что ходила на его поиски?
От всех этих вязких, тягучих, липких, как клей, мыслей хотелось стонать. В висках стучало набатом. Герд напрягся, повернул голову вправо и с трудом открыл глаза.
В тусклом свете виднелся стол. Низко склонившись над ним, сидел человек. Он не обращал на Герда внимания, Герда для него как бы не существовало. Грузный потный мужчина что-то бормотал под свой крючковатый нос, тер кустистую бровь и слюнявил кончик огрызка карандаша. Потом начал царапать им на клочке бумаги – настоящей пожелтевшей от времени целлюлозной бумаги, – лежащем перед ним. От этого нового звука Герд поморщился в третий раз. «Пора прекращать кривляться», – вяло одернул он себя.
Герд повернул голову на другой бок и в который раз осмотрел гараж. Кроме них двоих в нем сейчас никого не было. О том, что здесь обитают еще люди, напоминал только беспорядок повсюду. Лавки вдоль стен были завалены всякой всячиной: грязные гимнастерки, дырявые носки, ботинки, шнурки, пустые автоматные магазины, гильзы, гвозди, окурки и какая-то труха неизвестного происхождения. Покидали этот ржавый гроб в спешке. Тоска стальными иглами вонзилась Герду в легкие, не давая вздохнуть. А может быть, это просто здешний воздух, которым невозможно дышать.
Он тащился в эту дыру четыре дня, точнее, три полных ночи и еще один день. Вслед за своими меняющимися проводниками, имен которых он так и не узнал, Герд бежал, шел, полз, а один раз даже переходил реку Бакарру вброд. Никто ему ничего не объяснял, задавать же вопросы сам он не решался. Время от времени Герд только получал скупые инструкции о том, что ему делать в следующие пять, десять, пятнадцать или двадцать минут, чтобы их не засекли государственные дроны, а потом снова наступали целые часы безмолвия.
Где-то под утро один проводник оставлял его в укрытии и исчезал в неизвестном направлении, будто растворялся в воздухе, но уже через некоторое время на его месте так же загадочно возникал другой, и все повторялось сначала.
На исходе первой ночи, когда они остановились на дневку в буераке, самый первый его провожатый сообщил, что только следующей ночью ими будет пересечена граница Бабила, хотя по представлениям самого Герда они уже должны были ее достичь.
– Я думал, – ворочаясь с боку на бок и не находя удобного положения среди бурьяна, бормотал Герд, – к утру мы будем в лагере Противостояния.
– С чего ты это взял? – повстанец грубо усмехнулся.
– Ты говорил, что мы будем идти всю ночь… – Герд замялся. – Я подумал, это значит…
– Вот мы и шли всю ночь, – оборвал его на полуслове тот и отвернулся.
Следующей ночью Герда ожидало все то же самое. Он просто переставлял ноги и старался ни о чем не думать. Старта послушно брела рядом. Только ближе к утру его проводник приказал не шуметь, потому что впереди – граница.
Герд встрепенулся и стал озираться по сторонам, но никаких признаков приближающейся границы в предрассветных сумерках не обнаружил: ни пограничников, ни постов, ни хотя бы заборов с колючей проволокой – ровным счетом ничего. Герд озадаченно уставился на повстанца, а тот, словно прочитав его мысли, довольно хмыкнул.
– А ты чего ожидал? Зубчатые стены в километр высотой и ток по всему периметру? Бабилу это ни к чему, лучше всяких стен и оков клешни вашего поганого Диктатора. – И он сплюнул на землю.
Через час у Герда сменился проводник. Теперь это была женщина. Она безразлично смерила Герда взглядом, пожала плечами и молча повела его на дневку.
– Сколько нам еще идти? – спросил Герд, снимая рюкзак, разминая руками плечи и почти не надеясь на утешительный ответ.
– Еще долго. – Голос у нее оказался низким.
Продолжать движение вперед после пересечения границы стало намного сложнее. И дело было не только во все возраставшей усталости. С каждым новым шагом становилось труднее дышать, а воздух в свою очередь становился, как и описывал в своем рапорте гвардеец, суше и горячее.
Привычные леса сменились сначала лесостепью, а затем и просто степью с высокой, в человеческий рост, но мертвой травой. Пот градом катился по спине Герда, Старта шумно дышала, свесив язык, потом начала сипеть. Проводница оглянулась на них, остановилась и достала из своего вещмешка пузырек с какой-то прозрачной жидкостью.
– Искусственная Атмосфера осталась позади, – пояснила она и протянула пузырек Герду. – На, смочи гелем какую-нибудь тряпку и повяжи ею лицо. Это поможет – смягчит воздух. На собаку тоже что-нибудь повяжи, да смотри, чтоб не сбросила, ей гель вряд ли придется по вкусу. Хотя он вроде и без запаха.
Герд опустился на колени и стал ковыряться в своем рюкзаке в поисках чего-нибудь подходящего. И уже когда он почти решил, что придется пустить на лоскуты одну из его маек или рубашек, ему на ум пришло, что он еще ни разу не открывал того рюкзака, что собрала в дорогу для него Олва. В груди что-то гулко ухнуло, когда Герд потянул за бегунок. В нос ударил удушливый запах еды, пролежавшей в рюкзаке больше двух суток. Старта чихнула, а Герд, морщась и кляня себя за тупость, стал извлекать протухшее содержимое наружу. Было особенно обидно еще и потому, что это время питание их было весьма скудным. Повстанцы безропотно делились провиантом, но рассчитан он был на одного человека, а не на двух, да еще и собаку.
Проводница восхищенно присвистнула и извлекла из своего вещмешка небольшого размера саперную лопатку.
– Это придется закопать, нам нельзя оставлять за собой такой шлейф.
Герд кивнул, принимая из ее рук лопату и кладя ее рядом. Также им были обнаружены полуторалитровый бутыль с водой, фонарик, пластиковый контейнер с медикаментами, кремень, складной нож, компас, его собственная зубная щетка и, к немалому удивлению, два головных платка. Не носовых, а именно головных, которые Олва лично носила, работая в поле или огороде. Как раз эти-то платки лучше всего и годились для того, чтобы повязать их вокруг лица на манер маски.
Неужели она предусмотрела это? Герд поочередно обильно смочил платки гелем и повязал один на себя, а другой на упиравшуюся Старту. Неужели Олва предвидела, что платки им понадобятся? Или ей рассказывали об этом те из сопротивленцев, что находили у нее приют? И ведь она именно два платка положила, а не один, про собаку и ту не забыла.
На какое-то время идти действительно стало легче, только нещадно пересыхали глаза – моргать было мучительно больно, словно в них насыпали по горсти песка в каждый. Но вот, перестал спасать даже чудо-гель. Во рту у Герда появилась горечь, голова раскалывалась, нещадно кололо в боку, а перед глазами плясали разноцветные пятна. Конечно, зачем нужны заборы, если человеку просто нечем дышать, и проблема пересечения границ решается сама собой!
Старту начало шатать. Когда Герд уже решил, что еще пара шагов, и он потеряет сознание, проводница остановилась. Они сели в траву, полностью скрывавшую их от посторонних глаз, и начали чего-то ждать. Герд жадно пил, стараясь унять головокружение, пока проводница косилась на него. В ее взгляде мелькнуло нечто вроде сочувствия.
– Ничего, – глухо сказала она, – ты скоро привыкнешь. Так не будет всегда. И ты, и твоя собака научитесь дышать этим воздухом. Нашим воздухом. – Женщина недобро рассмеялась. – Другого у нас все равно нет. Человек ведь ко всему привыкает, ко всему приспосабливается, – она прервалась, закашлявшись, – только живет меньше.
Через полтора часа вдалеке на дороге поднялась пыль.
– Это за нами, – пояснила проводница и поднялась.
Скоро Герд уже мог различить силуэт приближавшейся к ним машины, а еще через несколько минут к ним подкатил пикап цвета хаки, из высокого, крытого брезентом кузова которого на дорогу спрыгнули трое мужчин с винтовками наперевес. Двое из них молча смерили Герда угрюмыми взглядами, пока третий о чем-то тихо переговаривался с его провожатой. Из кабины высунулась кудлатая голова давно небритого водителя, близоруко прищурилась на Герда, передвинула языком из одного угла рта в другой дымящуюся сигарету и лукаво подмигнула ему. Затем провожатая хлопнула Герда по плечу и кивнула в сторону кузова, а когда он вместе со Стартой туда влез, последовала за ними. Следом еще двое. Последнего третьего уже нигде не было видно. Он сменил женщину на посту, догадался Герд. Один из повстанцев стукнул по кабине кулаком, подавая сигнал водителю, и машина тронулась с места. Они покатили по ухабистой дороге навстречу рассвету.
Протряслись весь день, прежде чем на закате прокопченный, покрытый оранжевой пылью с головы до ног и ни на секунду не сомкнувший от жары глаз Герд увидел впереди лагерь. Старый, ржавый, неизвестно как и откуда взявшийся гараж стоял прямо посреди вытоптанного поля. Возле него были припаркованы три пикапа – братья-близнецы того, на котором сейчас подъезжал к лагерю Герд. Чуть поодаль были разбиты две большие военные палатки, между которыми сновали несколько человек. Все они были вооружены и одеты в одинаковую желто-коричневую форму. Оба проводника Герда и тот мужчина, что сменил его спутницу на посту, были одеты по-разному, но все в серо-зеленой гамме. «Видимо, в маскировочных целях», – заключил про себя Герд.
Их пикап припарковался возле других. Все стали лениво из него выгружаться, но только женщина-проводник направилась непосредственно к гаражу и скрылась внутри, прочие же разбрелись кто куда. Герд со Стартой остались ждать снаружи. Некоторые из повстанцев, проходя мимо Герда, останавливались и разглядывали его. Молча, без особого интереса, но и без видимой неприязни, скорее, просто равнодушно и как-то устало. Потом продолжали идти по своим делам. Казалось, что все их чувства поблекли, выгорели на безжалостном солнце, так же, как и их черты лица, так же, как и земля вокруг.
Наконец проводница вернулась и кивнула Герду на гараж за своей спиной.
– Заходи, – она широко зевнула, – только собаку пока оставь здесь.
Герд отправил Старту в тень, а сам шагнул за скрипучую железную дверь.
Внутри гаража было темно и еще жарче, чем снаружи. Раскаленный солнцем за день в железном коробе воздух чуть не сшиб Герда с ног. Пошатываясь, он сделал несколько шагов навстречу тусклому, брезжащему откуда-то спереди свету. Гулко раздались его шаги – звук рикошетом отскакивал от пола и стен.
Источником света служила лампочка, свисавшая на тонком проводе с потолка, под которой за столом сидел толстяк, уткнувшись в бумаги. Как он ухитрялся что-либо читать, а потом еще и писать при таком слабом освещении, Герд не понимал. В мокрой насквозь рубашке и в кителе, толстяк немилосердно вонял на весь и без того душный гараж.
Герд остановился напротив стола, загораживая собою свет, но толстяк даже не поднял на него глаз. Прошло не меньше пяти минут, прежде чем он, так и не удостоив вошедшего взглядом, гавкнул:
– Садись.
Герд опустился на стул.
– Имя?
– Герд.
– Откуда прибыл?
– Из Бабила.
– Фамилия, стало быть, тоже имеется? – Толстяк извлек откуда-то замызганный листок бумаги, послюнявил огрызок карандаша и начал царапать им по нему.
– Имеется, – был ему ответ.
– Ну и какая же? – рявкнул толстяк, злобно зыркнув на Герда.
– Вайра.
– Полное количество лет?
– Пятнадцать.
– Из какого населенного пункта поступил?
Герд помедлил, прикидывая, что лучше ответить.
– Из Цивилы.
И тут его в первый раз удостоили хоть сколько-нибудь продолжительным взглядом. Толстяк даже прищурился, внимательно разглядывая его, и после недолгого молчания продолжил:
– Состояние здоровья?
– Удовлетворительное. – Герд практически выплюнул это слово толстяку в лицо, такая внутри него вскипела злость. Он совершенно не так представлял себе Противостояние и свое вступление в его ряды.
Но тот никак не отреагировал на выпад и больше ничего не спрашивал, продолжая марать бумагу своими сальными пальцами. Герд просидел еще несколько минут, ожидая, не испепелит ли он ненавистного крючкотвора взглядом, а затем бессильно отвел глаза.
И тут в гараж стали забегать повстанцы. Они в суматохе что-то хватали с расставленных вдоль стен лавок, что-то на них бросали, сталкивались друг с другом, приглушенно ругались и выбегали обратно. Один из них подскочил к столу, бесцеремонно швырнул под нос толстяку какую-то записку прямо поверх бумаг, которые тот заполнял, и с воплем «мы в рейд» выскочил вслед за остальными. Толстяк выругался и смахнул записку в сторону. В гараже снова воцарилась тишина, только снаружи раздавались звуки отъезжающих машин.
Герд не выдержал:
– Сколько мне еще ждать?
– Сколько нужно, столько и ждать, – был ему ответ.
– Я могу идти? – Герд яростно сжал кулаки.
– Нечего по лагерю шататься.
– У меня там собака осталась, дайте хоть ее пристроить!
Толстяк не то крякнул, не то хмыкнул, но больше ничего не сказал. Герд почел это за согласие и выскочил вон.
Старта ждала его там же, где он ее и оставил. При виде Герда она едва приподняла морду и слабо повиляла хвостом. Перед ней на земле виднелся засохший сгусток чего-то желтого, а на пасти – пузырьки пены.
– Ее вырвало желчью, – лениво пояснил эту картину дежуривший неподалеку сопротивленец.
Герд с силой вцепился зубами в нижнюю губу, подавляя рычание.
– Где мне раздобыть какую-нибудь миску или плошку? – процедил он.
– На кухне. – Караульный, на вид паренек не многим старше Герда, тощий, желтушный, как после болезни, махнул в сторону одной из палаток.
Через минуту Герд вернулся с миской и напоил обессилевшую овчарку водой. Напившись, она тут же заснула, тревожно подергиваясь и поскуливая. Герд вздохнул. Стремительно темнело.
Он вернулся обратно в гараж и уселся на тот же самый стул напротив толстяка. Удобнее было бы лечь на одну из лавок, но страх, что тогда о нем окончательно забудут, взял верх. Так Герд хотя бы мог мозолить болвану глаза, глядишь, тот быстрее бы его и пристроил. Как только он сел, толстяк булькнул, но вслух недовольства не высказал.
Томительно потянулись часы. Герд не знал, что его убивало сильнее: холод – теперь температура стремительно падала, заставляя зубы отбивать сумасшедшую неконтролируемую дробь; голод – толстяк несколько раз покидал свой пост, а когда возвращался, от него пахло чем-то съестным и кислым, Герду же он ужинать не предлагал; усталость – пошли вторые сутки без сна; или отчаянность его положения в целом. Сначала он еще злился, что придавало сил, но постепенно всякие силы его окончательно покинули, оставив после себя только пульсирующую по венам боль, тяжесть во всем теле и пустоту в груди.
Так минула ночь. Герд беспомощно сидел на стуле и был уверен, что уже не сможет с него подняться, даже если это все-таки от него потребуется. В приоткрытую дверь он видел, как светало. А затем Герд услышал рев многих моторов и по звуку догадался, что подъехало машин больше, чем уехало накануне. Через минуту в гараж целой гурьбой стали заваливаться усталые повстанцы, нескольких Герд, кажется, даже узнал. Пограничный отряд вернулся из рейда.
Среди переодевающихся, курящих и лениво переговаривающихся мужчин возникла высокая стройная фигура, перед которой все расступились. Фигура приблизилась, свет лампочки озарил ее, и Герд не поверил своим глазам. Прямо на него шла женщина. Узкие плечи, узкий таз и длинные руки и ноги. Она грациозно скользила по гаражу, а когда поравнялась с Гердом, от нее повеяло свежестью. «На улице, наверное, сейчас хорошо», – решил про себя Герд, интуитивно подаваясь вместе со стулом назад и пропуская невероятную женщину мимо себя. Вся невероятность же ее заключалась в том, что была она настолько черной, насколько черной бывает безлунная и беззвездная ночь.
Герду еще не доводилось встречать чернокожих людей. Он знал, что они существуют, даже обитают где-то по соседству с остальными людьми, но чтобы столкнуться с ними вот так, вживую, такого он себе даже представить не мог. В Бабиле таких селили исключительно на строго отведенных для них территориях – в рекреациях. Это могли быть деревни или даже целые города, но только для таких же, как они сами.
Формально никакой дискриминации по расовой принадлежности в Бабиле не существовало, но «ради порядка и определенности» – Герд никогда не понимал, что значит это выражение в данном контексте – разные расы в якобы равных условиях жили друг от друга изолированно и покидать свои рекреации без особого распоряжения не имели права. Насколько сейчас Герд мог припомнить, в основной своей массе чернокожие занимались сельским хозяйством, а значит, все-таки были ограничены хотя бы в выборе профессии. Ну не могли же они все поголовно быть без ума от работы в полях?! В любом случае, как дела у «цветных» обстояли с правами и свободами доподлинно, Герд не знал, но точно знал, что ни одного чернокожего или, скажем, желтокожего он среди правительственной и научной элиты по визору ни разу не видел. И в столице таких людей встретить было тоже абсолютно точно невозможно.
Поэтому-то Герд и испытал шок, причем настолько сильный, что не удосужился отвести взгляд – он так и продолжал таращился на вошедшую, даже когда она уже миновала его. Не смотреть было сложно еще и потому, что чернокожая женщина источала такую силу, такую власть и уверенность в себе, что дух захватывало.
Она подошла к столу, не обратив на Герда внимания, и, едва касаясь столешницы подушечками пальцев, провела по ней ими, прежде чем обратиться к толстяку.
– Мое отделение прибыло вместе с вашим на базу. Мы встретились на границе, – хрипловатый, утробный голос, – но у вас не задержимся, поедем дальше, в штаб. Просто отметь в журнале, что мы здесь были.
Толстяк поднял на нее глаза и уже собирался разразиться гневной тирадой, это явно читалось на его лице, но слова застряли у него в горле, а зрачки расширились, когда он узнал говорившую с ним. Он тут же подскочил, чуть не опрокинув животом стол, и неуклюже вытянулся в стойку.
– Генерал-полковник, простите, генерал-полковник, не сразу узнал, – виновато оттарабанил он.
– Ничего, ничего, – женщина широко улыбнулась, обнажая два ряда крупных, идеально ровных и белых зубов, – просто не забудь внести пометку в журнал.
– Конечно, генерал-полковник. – И толстяк мешком грохнулся обратно на стул.
Генерал-полковник развернулась на каблуках своих высоких черных сапог, – одета она была так же, как и остальные повстанцы, за исключением кителя, вместо него на плечи у нее была накинута кожанка без каких-либо отличительных лычек, – вздернула подбородок и запустила руку в короткие тугие кудри, намереваясь уходить, когда взгляд ее ярко-желтых глаз упал на Герда.
– А это у вас кто? – гипнотизируя Герда и не оборачиваясь, спросила она толстяка.
