скачать книгу бесплатно
– Кто их только придумал?
Он снова ударил меня.
– Говори на моем языке!
Я сжала мел в кулаке и попробовала задать вопрос на чужом языке:
– Кто… их придумал?
– Имени я не знаю, девочка. Не знаю. Подобно огню, буквы людям дали боги. – Федеро криво улыбнулся. – Некоторые считают, что это одно и то же…
У меня на родине богов не было – во всяком случае, настоящих. За нами следили только мертвецы да еще тульпы, которые ходят в пыли и в облаках, а лица прячут в ряби на поверхности воды.
Если у меня и был бог, то только Стойкий. Но Стойкий был живой, как я, а боги представлялись мне мысленными образами… Похожими в чем-то на буквы.
– А если боги заключены в буквах?
Федеро открыл рот, потом закрыл и снова открыл, но ничего не сказал. Он тяжело опустился на койку.
– Дитя, твой разум – драгоценность! – Он вздохнул. – Держи его в тайне! Искрам твоих мыслей будут завидовать… Попомни мои слова! – Он погрозил мне пальцем. – Притворяйся дурочкой, и проживешь жизнь счастливо!
Мне не хотелось отвлекаться.
– А что такое боги?
– Боги… – Он снова замолчал, собираясь с мыслями.
Я давно заметила, что со мной Федеро разговаривает особенно осторожно. Я решила узнать все, что таится во мраке между проблесками речи.
– Они существуют на самом деле, они реальны. В одних местах они реальнее, чем в других. В Медных Холмах… наших богов давно не замечают.
– Они умерли?
– Нет. Но их нельзя назвать и живыми.
– Как деревья, – заметила я. – Их срубили, чтобы построить наш корабль. Теперь дерево двигается, как живое, а не лежит мертвое на земле.
Федеро рассмеялся:
– Только мы в Медных Холмах нечасто вспоминаем о наших богах! Правитель занимает души своих подданных другим… – Подавшись вперед, он устремил на меня свой самый пристальный взгляд: – И все-таки, моя милая, ты должна написать для меня еще несколько букв!
Бежать я не могла. Да и некуда бежать на корабле среди моря. И потом, я поняла, что молчать и дуться не имеет смысла. Опарыш, видимо, понял, что я переменилась. Шли дни, и он все меньше казался мне Опарышем и все больше – человеком. Он говорил, я слушала. Я спрашивала, он отвечал.
С каждым днем его слова все глубже и глубже проникали в меня. Когда я научилась довольно сносно говорить по-петрейски, Федеро отказывался отвечать, если я обращалась к нему на своем родном языке. За его словами скрывалось множество мыслей; мне казалось, что ими можно набить целый амбар, или рисовое поле, или канаву с лягушками. Я чувствовала себя виноватой, потому что начала находить удовольствие в своем плену.
Питалась я гораздо лучше, чем дома. Я спала на простынях – о них дома и не слыхали. Мне дали несколько холщовых рубах, которые закрывали мое тело от плеч до коленей. Впервые в жизни меня окутывал не один только солнечный свет. Я узнала, что такое мыло! Не знаю, какой бог подарил мыло людям-опарышам, но он совершил настоящее благодеяние. До своего пленения я не представляла, что такое быть совершенно чистой. У меня на родине людей чисто мыли всего два раза: после рождения и после смерти. Промежуток проходил в пыли и грязи.
Когда Федеро не считал, не писал и не учил меня, он читал мне. Ящичек с простыми детскими книгами он просмотрел и отверг, а для меня сам подбирал тексты, посвященные торговле, географии, паровой тяге, обработке металлов. Я почти ничего не понимала, но старательно собирала урожай новых слов и засыпала его вопросами, на которые он старался отвечать как можно подробнее.
Больше всего я любила карты. Впервые осознав, что картинка на листе тонкого пергамента – все равно что земля и море вокруг, я как будто уменьшилась многократно и заставила себя пролезть в крошечную шкатулку. Как только я поняла, как все устроено, у меня появилась возможность путешествовать, не вставая с кровати.
Федеро показывал мне далекие края. Он рассказал о канале, соединяющем наше Штормовое море с Солнечным; на скалистых берегах этого канала расположен город Шафранная Башня. На севере высятся величественные Ледяные горы… Он говорил о давно исчезнувших царствах, от которых остались одни развалины и каменоломни. Оказывается, весь мир, от скалы до ручья, можно изобразить на бумаге! Я старательно разглядывала все, что он мне показывал, а потом поняла, что не вижу ни старой, ни новой родины.
– Почему ты не покажешь мне Медные Холмы?
Федеро плотно сжал губы и ответил:
– Мне запретили.
– Для чего запретили?
– Не «для чего», а «почему».
– Почему? – «Какая глупость!» – прошептала я на родном языке и громко продолжала: – Почему я не могу увидеть мой новый дом?
– Ты должна попасть туда неиспорченной.
– Ты сказал, что берешь меня в Медные Холмы, но не сказал зачем! – Я задрожала, вспомнив безмятежный взгляд Стойкого. В Медных Холмах для меня не будет колокольчиков – ни на моем шелку, ни на буйволе!
– Из тебя воспитают знатную даму. Ты будешь учиться каждый миг. А теперь помолчи, и я еще кое-что тебе расскажу.
Через несколько дней пути, когда мы с Федеро привыкли к путешествию, я выпросила у парусного мастера обрывок ткани. Он дал мне кусок поплина, в который заворачивают паруса, и две старых иглы – почти тупые. Я спрятала свою добычу под матрас и стала соображать, где взять колокольчики. Нитки я выдергивала из простыни и каждый день в плену пришивала на материю по узелку. Я дала себе слово, когда смогу, добавить к ним колокольчики и возместить ту тысячу, что была на моем первом куске шелка. Вначале колокольчики для меня пришивали бабушка и мама, затем я стала пришивать их сама.
Каким бы обходительным ни притворялся Федеро, я понимала: если он узнает про колокольчики, он отберет у меня мое сокровище.
Как только стало ясно, что я больше не прыгну за борт, мне разрешили гулять по палубе. Каждый день в течение нескольких часов я была предоставлена сама себе. Бродила по кораблю, наблюдала, как матросы несут вахту, и искала мелочь, способную заменить мои крошечные колокольчики.
Матросы относились ко мне без враждебности. Были такие, кто хмурились или мерили меня долгим, холодным взглядом, но многие просто улыбались и показывали, чем они занимаются. Плавание наше проходило легко; против обыкновения, мы обошлись без штормов, как я узнала позже. Огромный паровой котел в середине корабля делал почти всю работу за людей. Капитан приказывал ставить паруса, чтобы поймать ветер и увеличить скорость судна.
На корабле было много всего интересного. В загончиках держали уток; иногда их выводили погулять на корму. Канатный мастер сращивал тросы или плел пеньку. Свободные от вахты матросы перекладывали грузы по приказу старшины-рулевого – во время маневра или просто чтобы не сидеть сложа руки. Орудийные расчеты прочищали стволы пушек. Правда, при мне из них ни разу не стреляли. Я даже гадала, не служат ли пушки только для красоты. Иногда матросы выходили порыбачить и гарпунили крупную рыбу. Корабельный плотник чинил брасы. Кузнец выковывал крючья. Ничто не ускользало от моего внимательного взгляда.
Именно у кузнеца я присмотрела хорошую замену моим колокольчикам. Они не должны были звенеть – иначе Федеро сразу все поймет и отберет у меня мое сокровище. У кузнеца имелись гвозди, стружка и прочий мелкий хлам.
– Я люблю играть в войну солдатиками, – сообщила я ему после того, как он три дня терпел мое присутствие в кузнице.
Он был сильный – как и вообще все кузнецы. Его светлые от природы волосы почти всегда были темными от пота; с обветренного лица смотрели ярко-синие, как драгоценные камни, глаза.
– И кто побеждает, малышка?
– На войне не бывает победителей, – важно ответила я. – Те, кому везет, теряют меньше, чем другие.
Кузнец широко улыбнулся:
– Теперь понятно, почему наш щеголь так к тебе привязался!
Слово «щеголь» было новым для меня. Я отложила его на потом. Даже тогда я понимала: не стоит спрашивать Федеро, почему кузнец так назвал его.
– Он добрый, – солгала я. – Только в солдатики не играет.
Кузнец снова улыбнулся и ударил молотом по цепи: он чинил крепление салинга.
– Можно я возьму несколько солдатиков? – попросила я наконец. Говоря, я смотрела ему в глаза – я поняла, что заморские бледнокожие люди очень ценят прямоту.
Кузнец перестал работать и, не положив молота, вытер пот со лба.
– Малышка, нет у меня отливок для игрушечных солдатиков. И ни у кого здесь ты ничего такого не найдешь – разве что у господ пассажиров. Может, кто из них и играет по ночам в солдатиков у себя на койке. – Кузнец фыркнул. Тогда я еще не понимала, что он имеет в виду.
– Мне подойдут и стружки или гвоздики, – быстро сказала я. – Я наделаю из них целое войско! – Слово «войско» я услышала от Федеро; накануне вечером он читал мне длинное стихотворение о битве. Его послушать, получалось, битва – это состязание, у кого форма красивее.
– Такого добра у меня целый мешок. – Кузнец долго смотрел на меня; в его обычно сонных глазах мелькнула искорка. – Скажи-ка, малышка, ведь ты не станешь заряжать ими пушку и не вонзишь лошади под копыто?
– Нет, – тихо ответила я.
Он нагнулся ниже, по-прежнему сжимая молот в руке.
– Хочешь железо – получишь железо.
Позже я украла у помощника корабельного плотника плоскогубцы; ими я гнула гвозди и стружку. Согнутые кусочки металла я нашивала на поплин; так я нашла замену оставшемуся дома сокровищу. Я старалась шить очень быстро, когда знала, что Федеро ужинает с капитаном, или поздно ночью, когда он начинал дышать мерно и ровно. Бывало, корабельный колокол отбивал склянки, а я притворялась, будто это Стойкий наблюдает за мной, а ворчание пара в трюме – дыхание, идущее из мощных легких буйвола.
Так я отмеряла дни своего плавания по спокойным, освещенным солнцем водам Штормового моря и узнавала все, чему учил меня Федеро. По ночам я колола себе пальцы и вспоминала о доме, который уже тогда казался бесконечно тусклым и далеким.
Когда вдали показался Каменный Берег, мы уложили свои пожитки. Точнее, Федеро укладывал свои пожитки, а я помогала ему чем могла. У меня самой не было ничего, кроме выданных им холщовых рубах да куска поплина, спрятанного под койкой вместе с гвоздями и стружкой.
Я все время думала, как пронести это добро на берег. Мне пришло в голову только одно: как-то сунуть свои сокровища в багаж Федеро, а позже, если удастся, незаметно вынуть. В тот день он пристально следил за мной. Наверное, боялся, что я снова брошусь в море. Но я-то понимала, что это бесполезно – как мне пешком вернуться домой из Медных Холмов? И все равно Федеро мне не доверял.
В конце концов, когда он отвернулся, я кое-как запихала поплин под рубашку, но материя так выпирала, что пришлось срочно ее вынимать. Я бросила сверток под койку, но Федеро услышал лязг металла.
– Что там у тебя? – спросил он своим тягучим, ласковым голосом, и я поняла: он знает, что я задумала что-то такое, чего он не одобряет.
– Ничего… просто игрушка. – Как было написано в одной книге, которую он мне читал, «ложь, стоящая ближе всего к правде, все равно ложь». – Я обернула в материю маленьких металлических солдатиков – для игры.
Странное выражение мелькнуло у него на лице.
– Девочка, я ни разу не видел, чтобы ты играла!
– Я играю, только когда тебя нет, – скромно ответила я.
Федеро нагнулся и заглянул под койку. Ужасно хотелось лягнуть его в шею или между ног, но я сдержалась. Что толку? Бежать я все равно не смогу. Во всяком случае, пока не научусь переплывать океан.
– Ну-ка, посмотрим. – Он вытащил из-под койки сверток. Поплин развернулся, оттуда посыпались плоскогубцы, иглы, нитки и кусочки металла. Федеро встряхнул ткань. Она не зазвенела, потому что настоящих колокольчиков не было, но пришитые кусочки металла звякнули. – Ага!
Я выдержала его долгий, неспешный взгляд.
– За твое упрямство следовало бы избить тебя до синяков, – сказал он наконец. – И скормить тебе пригоршню металлической стружки… Но ты не дурочка, тебя не запугаешь и не сломишь… – Он снова свернул материю со всеми моими запасами. – Послушай меня, девочка. И заруби себе на носу. Забудь о своем шелке, расшитом колокольчиками. Там, куда ты скоро попадешь, любое упоминание о твоих родных местах считается очень серьезным преступлением. Твоя тропа ведет вперед, а не назад.
Внутри меня, как цветы после весеннего ливня, росло желание сопротивляться.
– Мои ноги эту тропу не выбирали!
– Да, не выбирали, – с грустью согласился он. – И все же эта тропа – твоя. Ты уже ничего не изменишь. Если будешь бороться, наживешь синяки и шрамы, а потом сломаешься, и тебя отшвырнут в сторону, потому что ты окажешься непригодна для той задачи, которую тебе предстоит решить. Но у тебя есть и другой выход: стремиться вперед, победить всех соперников и получить главный приз.
– Какой еще приз? – прошипела я.
– Жизнь, здоровье, безопасность. – Он ухватил меня пальцами за подбородок и, прищурившись, посмотрел прямо в глаза, как будто передавал что-то мысленно. – Право снова самой выбирать за себя.
Федеро выпустил меня, а мой сверток сунул под мышку.
– Об этом мы никогда не говорили. Больше я не вспомню о нашем разговоре. Лучше всего будет, если и ты тоже о нем не вспомнишь. Забудь о нем – как и о колокольчиках.
Он вышел из каюты, подошел к борту и, даже не оглянувшись (я следила за ним с порога), швырнул в воду мою слабую попытку протеста.
Хотя тогда я еще толком не понимала, о чем он, я догадалась, что он сказал мне слишком много. Взрослые почти всегда говорят то, чего дети не понимают. Я стараюсь сама не повторять такой ошибки… В тот же день я расценила его действия как очередную подлость в долгой череде подлостей.
Тогда я дала себе слово, что не позволю ему снова сломить меня.
– Иди сюда! – позвал Федеро. – Посмотри на свой новый дом.
Я медленно, нога за ногу, побрела к нему.
Свои колокольчики я потеряла, но на «Беге фортуны» имелись собственные колокола. Они громко зазвонили, когда корабль вошел в порт; в воздухе развевались флажки, похожие на молитвенные флаги. Колокола, прикрепленные к маленьким плавучим платформам, тоже звонили, покачиваясь на волнах. Им отвечали другие колокола на берегу и на кораблях.
Медные Холмы словно издевались надо мной, напоминая своим бесконечным звоном о том, чего я лишилась. Я снова возненавидела безбожный город и его жителей с мертвенно-белой кожей.
Город оказался больше, чем тысяча деревушек у меня на родине. И людей здесь было множество – мне казалось, что столько на всем свете нет. Здания оказались выше, чем похоронные платформы у меня дома – а выше этих колонн у нас нет ничего, ведь нужно поднять душу как можно ближе к небесной свободе. Город раскинулся на берегу во все стороны; чтобы дойти до его границ, нужно было не меньше часа идти на восток или на запад.
«Бег фортуны» направлялся к пристани. На западе, у подножия горы, я заметила старую, полуразрушенную стену. С другой стороны тускло блестели крыши высоких зданий; они были выложены листами металла, давшего городу свое имя.
Несмотря на мою досаду, город меня заворожил.
– Там Храмовый квартал, – сказал Федеро, проследив за направлением моего взгляда. – Дома, оставленные богами, хотя их пороги еще выметают священники.
– А там портовые склады. – Я ткнула пальцем в высокие строения на берегу. – Там владельцы пристаней и перевозчики обделывают свои дела.
– В самом деле!
Я различила в его голосе веселые нотки. Во время путешествия я научилась угадывать его настроение.
После шумных криков и свистков «Бег фортуны» наконец причалил, и нас окружила портовая суета. У меня на родине «Бег фортуны» казался мне огромным, но здесь он был всего лишь одним из многих. Паровые двигатели, правда, имелись не у всех судов, но в то время я еще не знала, что такое двигатель. Над всеми кораблями возвышались мачты.
Когда мы подошли к причалу, пришвартовались и стали готовиться к разгрузке, к борту подступила целая толпа зевак, торговцев и таможенников. Народу в той толпе было больше, чем я видела за всю свою короткую жизнь. Люди казались особенно живыми и шумными на фоне каменных домов с медными крышами. Они стояли плечом к плечу, что-то выкрикивали и размахивали разноцветными лентами или полосками бумаги. Я подумала: «Наверное, каждая из них что-то значит». Наверное, все они нанимались на работу или предлагали какие-то услуги.
Легче оказалось сосредоточиться на их действиях, чем на внешности. Вспомнив, как я спрашивала Федеро, не ждут ли нас папа и Стойкий, я испытала презрение к себе самой, хотя была еще очень мала. Буйвол послужил бы ужином для восьмидесяти человек, а папа наверняка затерялся бы в толпе, как сорняк среди рисовых побегов.
После таких мыслей я почувствовала себя очень виноватой. Теперь-то я знаю, что Федеро продолжал отбирать у меня и сознание, и самопонимание, переделывая меня в ходе нашего путешествия. Замысел его был непоколебим, безошибочен и точен. Тогда же я понимала одно: он хочет, чтобы я все время чувствовала себя в чем-то виноватой, но в чем – я тогда толком не знала.
Федеро крепко держал меня за руку. Наверное, он все же не столько боялся, что я сбегу, сколько опасался за мою безопасность. Шум вокруг стоял ужасный. Офицеры, чтобы добиться порядка, пускали в ход стеки и кортики, иначе на «Бег фортуны» хлынула бы целая толпа. Тем не менее в их действиях чувствовалась скорее игра, чем бравада, как будто от докеров заранее ждали натиска, а от команды – сопротивления. Вот такой мы наблюдали своеобразный танец с участием пятисот человек, грузоподъемных кранов и упрямых мулов.
Федеро наклонился и прокричал мне на ухо слова, которые я не разобрала из-за шума. Но кивнула, как будто все поняла. Он немного ослабил хватку.