скачать книгу бесплатно
Закономерзости бессознательного
Валерий Моисеевич Лейбин
Работа посвящена ошибочным действиям, которые так или иначе наблюдаются в жизни людей. В первом разделе приводится анализ ошибочных действий, осуществленный в свое время З. Фрейдом, а также примеры ошибочных действий, почерпнутые в практике автора, политических событиях, художественной литературе. Во втором разделе даются рассуждения студентов по поводу своих оговорок, описок, очиток, забывания вещей, перепутывание имен, несчастных случаев. Работа рассчитана на тех, кто стремится понять смысл и значение бессознательного в совершении ошибочных действий в повседневной жизни.
В формате a4.pdf сохранен издательский макет.
Валерий Лейбин
Закономерзости бессознательного
Зигмунд Фрейд (1856–1939)
Предисловие
Если по телевизору кто-то услышит оговорку другого человека, то обязательно со смехом скажет: «Это оговорка по Фрейду». То есть независимо от того, знает ли человек идеи З. Фрейда о бессознательном, или вообще незнаком с психоанализом, «оговорка по Фрейду» вошла в нашу повседневную жизнь.
Разумеется, стоит не просто отмечать оговорки другого человека, но и самому понимать смысл своих оговорок, что предполагает знакомство со своим собственным бессознательным. Но ведь кроме оговорок существует огромный пласт нашей жизни, связанный с различного рода промахами, будь то описки, очитки, ослышки, забывание, невыполнение намерений, опоздание, перепутывание имен, затеривание вещей, действие по ошибке, несчастные случаи. Поэтому понимание бессознательных промахов человека является важной задачей для него, что предполагает знакомство с психоаналитическими идеями, внесшими значительный вклад в рассмотрении смысла ошибочных действий.
Не случайно первый раздел работы посвящен психоаналитическим идеям З. Фрейда, который в конце XIX и начале XX столетия привлек внимание к раскрытию природы ошибочных действий. Его книга «Психопатология обыденной жизни» (1901) открыла простор для психоаналитического понимания существа и смысла тех промахов, которые совершаются человеком в его жизни под воздействием бессознательных процессов. З. Фрейд вскрыл те закономерности, точнее сказать, закономерзости бессознательного, которые имеют место в жизни каждого человека, влияют на его поведение и на судьбу. Причем рассуждения Фрейда были не теоретического характера, а предполагали практическую направленность, поскольку он считал, что каждый человек, оглядываясь на свой долгий жизненный путь, может надеяться на то, что он избежал бы многих разочарований, болезненных потрясений и ошибок, если бы нашел в себе смелость толковать мелкие ошибочные действия в общении с людьми, с самим собой как предзнаменование чего-то в будущем и оценивать их как знак еще скрытых намерений, тенденций.
В дополнение психоаналитических идей Фрейда в первом разделе работы приводятся примеры ошибочных действий, которые произошли со мной в преподавательской деятельности со студентами. Я не только привожу примеры промахов во время лекций, но и разбираю их смысл, связанный с бессознательными процессами, имевшими место в тот момент. Кроме того, на материале политической, государственной, религиозной, художественной деятельности разбираются примеры ошибочных действий, показывающие существо промахов их носителей. И, наконец, разбираются те ошибочные действия, которые имеют место в процессе психоаналитической практики как со стороны психоаналитика, так и пациентов.
Во втором разделе работы приводится эмпирический материал, почерпнутый из тех работ студентов, которые были заданы в качестве допуска к зачету по дисциплине «История и теория психоанализа». Студенты писали эссе по своим собственным ошибочным действиям или промахам родственников, друзей, сослуживцев. Этот эмпирический материал, подобный тому, который приводился в ранее изданной работе «Эдипов комплекс: инцест и отцеубийство» (Лейбин, 2000) по фрагментам сочинений студентов «Я и эдипов комплекс», является весьма поучительным и свидетельствует о психоаналитическом понимании ошибочных действий в повседневной жизни людей.
Надеюсь, что данная работа будет полезна тем, кто хочет разобраться в своих ошибочных действиях, чтобы тем самым понять роль бессознательного в их жизни и на основе прошлого опыта использовать свои знания в плане корректного выстраивания своего поведения, поступков и деятельности как в настоящем, так и в будущем.
Раздел I
Ошибочные действия (З. Фрейд)
Бессознательные промахи
«Толкование сновидений» (1900) – первая фундаментальная работа Фрейда, в которой содержались важные психоаналитические идеи, получившие в дальнейшем свое развитие. «Психопатология обыденной жизни» (1901) – вторая из его наиболее крупных работ. В ней Фрейд обстоятельно рассмотрел те «мелочи жизни», те «отбросы мира явлений», которые чаще всего отвергались исследователями как недостойные внимания. Казалось бы, если следовать хронологическому порядку, то прежде всего надо начать с разбора взглядов Фрейда на сновидения, а затем перейти к анализу ошибочных действий.
Однако в том, что последовательность раскрытия психоаналитических идей выстраивается в ряд «ошибочные действия – сновидения – невротические симптомы», есть своя логика, которая представляется оправданной и соответствующей исследовательскому духу Фрейда. Эта логика незамысловата, поскольку она следует принципу восхождения от простого к сложному в процессе изучения. Собственно говоря, данной логики придерживался и сам Фрейд. Не случайно в своих лекциях по введению в психоанализ он именно так и выстраивал изложение материала – от ошибочных действий через сновидения к общей теории неврозов.
Кроме того, логика перехода от рассмотрения ошибочных действий к раскрытию представлений Фрейда о сновидениях и их толковании хронологически совпадает с его публикациями. Дело в том, что до выхода в свет «Толкования сновидений» в 1898 г. он опубликовал небольшую статью «О психическом механизме забывчивости», содержание которой стало исходным пунктом его дальнейших рассуждений об ошибочных действиях, нашедших отражение в работе «Психопатология обыденной жизни». Стало быть, рассмотрение вначале ошибочных действий, а затем сновидений является оправданным и в хронологическом отношении.
В статье «О психическом механизме забывчивости» фактически содержались некоторые результаты самоанализа Фрейда. На примере, взятом из его собственной жизни, он подверг психологическому анализу в общем-то довольно распространенное в жизни человека явление – забывание какого-то имени и неверное припоминание его. Осуществление подобного анализа привело Фрейда к двум следствиям. Во-первых, он пришел к выводу, что не являющаяся серьезным расстройством одной из психических функций способность забывания собственных имен и их неверного припоминания допускает такое объяснение, которое выходит за пределы привычных представлений, связанных с тривиальными ссылками на невнимательность, рассеянность или усталость человека. Во-вторых, подобного рода «мелочи жизни» представляются важными и значительными с точки зрения понимания механизмов работы бессознательного. Следовательно, они могут стать объектом психоаналитического исследования, способствующего раскрытию специфических характеристик и особенностей бессознательного психического. Отсюда – интерес Фрейда к психоаналитическому осмыслению ошибочных действий, результаты которого нашли свое отражение в работе «Психопатология обыденной жизни».
Первое обращение Фрейда к серьезному, глубинному, выходящему за рамки поверхностных объяснений анализу ошибочных действий было непосредственно связано с его самоанализом. Однажды он никак не мог вспомнить имя художника, автора известных фресок в соборе небольшого итальянского города Орвието. Он знал имя этого художника, пытался его вспомнить, но вместо Синьорелли ему упорно приходили на ум два других имени – Боттичелли и Больтраффио. Несмотря на все его старания отбросить оба имени как неверные и вспомнить настоящее имя художника, Фрейду никак не удавалось извлечь из своей памяти то, что, казалось бы, должно было всплыть само собой. И только после того, как ему назвали настоящее имя художника, он с некоторой досадой на самого себя, но без каких-либо сомнений признал, что речь идет о Синьорелли.
Для другого человека забывание имени художника и неверное его припоминание, скорее всего, обернулось бы в худшем случае легкой досадой, незначительным переживанием по поводу своей плохой памяти, а в лучшем – признанием недоразумения, на которое не стоит обращать внимание вообще. Но Фрейд, имевший опыт эпизодического и систематического самоанализа, отнесся к подобному инциденту со всей серьезностью, усмотрев за неприятным для него забыванием имени художника нечто такое, что заставило его задуматься над теми бессознательными процессами, которые совершались в глубинах его психики.
В своих воспоминаниях Фрейд говорил о том, что с детства обладал феноменальной памятью и мог с легкостью сдавать экзамены по тем учебным дисциплинам, которые не вызывали у него особого интереса. Его знакомство с такими учебными дисциплинами ограничивалось беглым прочтением соответствующих учебников перед экзаменами, что оказывалось для него вполне достаточным, поскольку он был в состоянии воспроизводить перед экзаменаторами целые куски и даже отдельные страницы из прочитанного накануне. Лишь впоследствии, когда речь заходила об истоках возникновения психоанализа, он мог изредка ссылаться на случаи возможной криптомнезии, так как из-за обилия прочитанной в различные годы жизни литературы не мог вспомнить, что являлось его собственными оригинальными идеями, а что было почерпнуто из философских, естественнонаучных и художественных книг.
Надо полагать, что именно сочетание феноменальной памяти с имевшими место в его жизни случаями забывчивости и заставило Фрейда обратить особое внимание на его собственные ошибочные действия. И действительно, посвятив свою исследовательскую и терапевтическую деятельность служению истине, он вряд ли мог обойти стороной те незначительные, но вместе с тем удивительные для него провалы памяти, которые требовали объяснения – как с точки зрения самоанализа, так и в плане психоаналитического понимания бессознательного психического. Поэтому нет ничего удивительного в том, что, начав со случая собственного забывания имени итальянского художника, он перешел к психоаналитическому объяснению различного рода промахов в своей жизни и ошибочных действий, совершаемых другими людьми.
Не исключено, что само по себе забывание имени художника могло не вызвать у Фрейда повышенного интереса к провалам памяти. Разумеется, обнаружение у самого себя подобного рода промахов дело неприятное, тем более когда полагаешься на свою феноменальную память. Но в случае с Фрейдом значительную роль сыграло то обстоятельство, что он не просто забыл имя художника. Обратившись к своей памяти, он неожиданно обнаружил тщетность своих попыток, так как ему в голову приходили другие, замещающие имена, а не подлинное имя, которое он, в принципе, знал, но никак не мог вспомнить. Примечательно, что, пытаясь вспомнить имя художника, Фрейд воскресил в памяти, причем необычайно ярко, сами фрески и портрет художника, которые находились в помещении, где Фрейд побывал. Подобное не вписывалось в привычные объяснительные конструкции, апеллирующие к рассеянности, усталости, отсутствию сосредоточенности. Напротив, Фрейд прилагал все усилия к тому, чтобы вспомнить имя художника, но его феноменальная память выбрасывала на поверхность сознания совсем другие имена. Вот это как раз и требовало психологического анализа, выходящего за пределы любых физиологических объяснений.
В процессе собственного анализа забывания имени художника и неверного его припоминания Фрейд восстановил в своей памяти события, темы разговора и сюжеты, предшествовавшие данному казусу. Он находился в компании немецкого юриста, с которым познакомился во время летнего отдыха и провел день в Боснии и Герцеговине. Во время ни к чему не обязывающего разговора с ним зашла речь о путешествиях по Италии и Фрейд спросил своего попутчика о том, не был ли он в Орвието и не видел ли знаменитые фрески художника… Фрейд хотел назвать имя этого художника, но не смог вспомнить его.
Почему он не помнил это имя? Почему вместо Синьорелли в голове всплывали имена Боттичелли и Больтраффио?
Фрейд восстановил в памяти тему, предшествовавшую разговору о путешествиях по Италии. Перед этим он беседовал со своим попутчиком о нравах и обычаях турок, живущих в Боснии и Герцеговине. Фрейд хотел рассказать о том, что боснийские турки высоко ценят сексуальное наслаждение, и если в случае заболевания оказываются несостоятельными в этом, то впадают в отчаяние, а жизнь теряет для них всякую ценность, несмотря на их привычное равнодушие к смерти. Но, не желая касаться в разговоре с незнакомым человеком щекотливой темы о сексуальности и смерти, он воздержался от подобного рассказа. Одновременно Фрейд отклонил свое внимание от мыслей, которые могли возникнуть у него в связи с этой темой: несколькими неделями раньше, во время пребывания в Трафуа, он узнал о том, что один из его пациентов, страдавший неизлечимой половой болезнью, покончил жизнь самоубийством.
Восстановление в памяти всего того, что предшествовало забыванию имени художника, позволило Фрейду прийти к заключению, что это забывание не было случайностью. Имелись вполне определенные мотивы, побудившие его воздержаться от рассказа о нравах боснийских турок и исключить из сознания мысли, связанные с ассоциациями о полученном им известии в Трафуа. Фрейд хотел забыть о прискорбном случае и вытеснить из сознания полученное им известие о самоубийстве пациента. Однако вместо забывания одного он забыл совершенно другое – имя художника. Нежелание вспомнить одно обернулось неспособностью вспомнить другое.
Схема анализа ошибочного действия, предложенная Фрейдом в статье 1898 г. и воспроизведенная им в работе 1901 г. «Психопатология обыденной жизни»
Пришедшие на память Фрейду замещающие имена Боттичелли и Больтраффио оказались своего рода компромиссом между тем, что он хотел вспомнить, и тем, что забыл. Попытка вытеснения из сознания темы, связанной с сексуальностью и смертью, оказалась таковой, что дала о себе знать в разложении имени Синьорелли на две составные части: включении последней из них (елли) в имя Боттичелли, утратой первой (синьор) и замещением ее путем смещения названий «Герцеговина» и «Босния» элементом «Гер», входящим в ответ «Господин (Herr), о чем тут говорить», и словами пациента «Господин, вы должны знать, что если лишиться этого, то жизнь теряет всякую цену», а также ассоциацией «Трафуа», в результате чего вместо подлинного имени художника в голове Фрейда возникли имена Боттичелли и Больтраффио.
Подвергнув анализу собственный случай забывания имени художника, Фрейд предположил, что нет основания делать принципиальное различие между случаями забывания, связанными с ошибочным воспроизведением имени, и простым забыванием, которое не сопровождается замещенным именем.
Закономерность ошибочных действий
Осуществленный Фрейдом психологический анализ забывания и неверного припоминания имени художника позволил ему прийти к таким выводам, которые легли в основу психоаналитического исследования разнообразных ошибочных действий, являющихся наглядным примером проявления вытесненного бессознательного в жизни человека. Один из этих выводов имел непосредственное отношение к его самоанализу. Так, по поводу собственных случаев забывания и ошибочного воспроизведения имен Фрейд писал, что почти каждый раз, когда ему случалось наблюдать это явление у самого себя, он имел возможность объяснить его именно указанным образом, т. е. как акт, мотивированный вытеснением. Другой вывод касался общего положения, связанного с забыванием имен. Фрейд сформулировал его в достаточно осторожной форме, говоря о том, что, наряду с обыкновенным забыванием собственных имен, встречаются и случаи забывания, которые мотивируются вытеснением. И наконец, им был сделан еще один, пожалуй, наиболее важный для психоанализа вывод, согласно которому исчезновение из памяти одного имени и замена его другим или другими не может восприниматься в качестве простой случайности. В обобщенной форме этот вывод сводился к одному из основополагающих психоаналитических утверждений Фрейда, а именно: в психике нет ничего случайного.
В «Психопатологии обыденной жизни» Фрейд подробно рассмотрел те ошибочные действия, которые могут проявляться и наблюдаться у каждого человека. Он выделил три группы подобных действий. Первую группу ошибочных действий составляют оговорки, обмолвки, описки, очитки, ослышки. Вторую – недлительное, временное забывание имен, иностранных слов, словосочетаний, впечатлений и выполнение намерений. Третью – запрятывание предметов, затеривание вещей, совершение определенных ошибок-заблуждений, когда на какое-то время веришь чему-то, хотя знаешь наверняка, что это не соответствует действительности. К этой же группе можно отнести целый ряд других явлений, включая симптоматические и на первый взгляд случайные действия.
Особенность подхода Фрейда к рассмотрению ошибочных действий состояла в том, что его не удовлетворяли ранее предпринимаемые попытки объяснения этих явлений с физиологической или психофизиологической точки зрения. Он не отрицал, что нарушение нормальной деятельности человека может быть вызвано физиологическими причинами, включая, например, недомогание или нарушение кровообращения. Не отвергал он и того, что соответствующие нарушения могут быть связаны с психофизиологическими причинами: усталостью, рассеянностью или волнением. Вместе с тем Фрейд утверждал, что существуют такие ошибочные действия, которые невозможно объяснить только физиологическими и психофизиологическими причинами. Так, нередко человек может совершать ошибочные действия даже тогда, когда он не испытывает никакого недомогания, не чувствует усталости, не является ни рассеянным, ни взволнованным. Напротив, человек может быть исключительно бодрым, предельно внимательным и сосредоточенным на чем-то конкретном и в то же время совершать ошибочные действия.
С точки зрения физиологических или психофизиологических объяснений подобным действиям действительно можно найти ряд подтверждений, но сами ошибочные действия в этом случае будут восприниматься как простая случайность или досадное недоразумение. Но можно посмотреть на эти действия с психологической (психоаналитической) точки зрения, т. е. попытаться разобраться в том, что происходит при совершении человеком ошибочного действия, почему он совершил именно его, а не другое и почему он совершил его именно таким образом, а не каким-то другим. Фрейд считал, что подобное видение ошибочных действий способствует пониманию того, что они не являются простой случайностью.
Что кажущиеся на первый взгляд закономерности на самом деле являются такими закономерностями, которые, будучи не понятыми с позиций психологии сознания, могут быть выявлены исходя из признания бессознательного психического и наличия подавленного, вытесненного из сознания материала, остающегося, тем не менее, действенным и обусловливающим возникновение тех или иных промахов в жизни человека.
Таким образом, психоаналитический подход к рассмотрению ошибочных действий не только ограничил физиологическое объяснение причин их возникновения. Он расширил границы возможного вторжения психологии в то, что Фрейд назвал психопатологией обыденной жизни. В результате, с одной стороны, был переброшен мост между клиническим материалом, почерпнутым из терапевтической практики, и наблюдениями над нормальными людьми, совершающими ошибочные действия в повседневной жизни. С другой стороны, появилась возможность не только для объяснения причин возникновения разнообразных промахов с точки зрения психологического знания в поведении человека, но и понимания невыполнения намерений того, что они являются полноценными психическими актами. По словам Фрейда, психоанализу удалось доказать, что все эти вещи могут стать легко понятными посредством чисто психологического объяснения и существовать в уже известных взаимосвязях психологических явлений.
Психоаналитический подход к ошибочным действиям привел к довольно парадоксальной ситуации. В самом деле, с точки зрения физиологического и психофизиологического объяснения разнообразные промахи человека оказываются действительно ошибочными действиями. Более того, даже с точки зрения психологии (правда, психологии сознания) промахи человека – это именно ошибочные действия. С позиции же психоанализа все выглядит с точностью до наоборот. То, что обычно считается ошибочным действием, может быть рассмотрено в качестве удивительно правильного действия. Для психологии бессознательного промахи человека – правильные, правомерные действия, с той лишь незначительной поправкой, что они возникли вместо чего-то другого, ожидаемого или предполагаемого. Поэтому в глазах психоаналитика ошибочные действия выглядят не только полноценными психическими актами. Они имеют определенную цель, свою собственную форму выражения. И не только это. Для психоаналитика ошибочные с точки зрения логики сознания, но правильные с точки зрения логики бессознательного действия человека имеют смысл и значение.
Анализ ошибочных действий
Для Фрейда смысл ошибочного действия представлял больший интерес, чем условия его возникновения. Психоаналитическое рассмотрение ошибочных действий как раз и предполагало прежде всего выявление их смысла. Под смыслом любого психического процесса Фрейд понимал не что иное, как намерение, которому он служит, тенденцию, которой он придерживается. В одних случаях смысл какого-то ошибочного действия оказывается очевидным и не требует больших усилий для его понимания. В других – необходима аналитическая работа, прежде чем станет понятным смысл ошибочного действия. Встречаются также случаи, когда за поверхностным, бросающимся в глаза смыслом ошибочного действия скрывается более глубинный, потаенный смысл, выявление которого оказывается делом непростым, но важным и необходимым.
Часто ошибочные действия случаются в результате столкновения двух различных намерений, когда одно намерение может подменяться другим, искажаться, модифицироваться. Это ведет порой к образованию таких комбинаций, которые кажутся в какой-то степени осмысленными или, напротив, абсурдными, не имеющими никакого смысла. Однако, как считал Фрейд, в любом случае ошибочное действие выражает вполне определенное намерение человека, прояснение которого необходимо для понимания того, что на самом деле стоит за тем или иным его промахом. В конечном счете вывод основателя психоанализа по поводу ошибочных действий сводился к тому, что они представляют собой серьезные психические акты, имеющие свой смысл, и что они возникают благодаря взаимодействию, а лучше сказать, противодействию двух различных намерений.
Если ошибочное действие – это результат столкновения между собой двух различных намерений, то для понимания его смысла необходимо прежде всего выявить данные намерения. Одно из них, нарушенное намерение, как правило, не вызывает трудностей для своего обнаружения, так как совершивший ошибочное действие человек знает об этом намерении и признает его. Второе, нарушающее намерение, в одних случаях может быть явно выраженным и человек догадывается о нем, но в других случаях оно может лишь частично выражать первоначальное намерение или искажать его, в результате чего утрачивается его истинное понимание.
Психоаналитический подход заключается в том, что исследователь стремится к выявлению нарушенного и нарушающего намерений. У совершившего ошибочное действие человека можно спросить, почему он совершил именно это действие и что он может о нем сказать. Первое пришедшее ему в голову объяснение становится отправным пунктом исследования, так как, согласно одному из принципиально важных технических приемов психоанализа, пришедшая на ум мысль не является случайной и ее следует рассматривать в качестве психического факта, заслуживающего серьезного внимания. Подчас совершивший ошибочное действие человек сам в состоянии понять смысл этого действия, поскольку он знает о своем нарушенном намерении и догадывается о намерении нарушающем. Но бывает и так, что человек не догадывается о нарушающем намерении или никак не хочет признаться ни в одном из намерений, предопределивших его ошибочное действие. Тогда аналитику приходится выступать в качестве криминалиста, способного на основании косвенных улик прийти к определенным доказательствам, вскрывающим и подтверждающим истинность намерений человека, приведших его к совершению ошибочного действия.
Фрейд приводил такое образное сравнение: совершившего ошибочное действие человека можно рассматривать в качестве подсудимого, а психоаналитика – как судью. В том случае, когда обвиняемый признается в своем поступке, судья верит его признанию. Но если обвиняемый отрицает свою вину, стремится отвести от себя любые подозрения, то судья вправе не поверить ему. Если совершивший ошибочное действие человек сам признает его, то смысл данного действия не вызывает сомнения. Но в том случае, когда этот человек скрывает или отвергает истинные намерения, приведшие к ошибочному действию, отказывается сообщить важные сведения или вообще молчит, психоаналитику придется начать свое собственное расследование: собрать косвенные улики и с учетом их сделать соответствующее заключение. Если же совершивший ошибочное действие человек отсутствует и, соответственно, у психоаналитика нет возможности обратиться к нему с какими-либо расспросами, то косвенные улики становятся подчас единственным материалом, доступным для психоаналитического исследования.
В ряде случаев, особенно когда отсутствуют показания анализируемого, раскрытие смысла ошибочного действия сводится к поиску различного рода косвенных улик. При этом во внимание принимается всё, относящееся и к лицу, совершившему ошибочное действие, и к условиям, в которых оно было совершено. Знание характера человека, знакомство с его образом жизни, понимание психической ситуации на момент совершения им ошибочного действия, уяснение обстоятельств и условий, предшествовавших данному действию, – все это и многое другое должно быть принято во внимание, прежде чем психоаналитик вынесет свой окончательный приговор.
Этот приговор предполагает не наказание обвиняемого, а раскрытие перед ним его истинных намерений, которые позволяют понять смысл ошибочного действия.
В конечном счете, особенность техники психоанализа состоит не в том, чтобы обвинить человека в его прегрешениях, а в том, чтобы, благодаря выявлению его бессознательных намерений, дать ему возможность самому решать свои проблемы.
В работе «Психопатология обыденной жизни» Фрейд привел большое количество примеров ошибочных действий, наглядно демонстрирующих возможные противодействия сознательных намерений и бессознательных тенденций, активно действующих в глубинах человеческой психики. Одни примеры относились к его собственным ошибочным действиям, другие были взяты из жизни его друзей, коллег и пациентов, третьи – почерпнуты из художественной литературы, включая произведения Шекспира и Шиллера. Фрейд не только привел разнообразные примеры ошибочных действий, но и показал возможности использования психоаналитической техники для выявления смысла ошибок и промахов, имеющих место в повседневной жизни людей.
Нет необходимости воспроизводить все или хотя бы некоторые, наиболее яркие и образные примеры ошибочных действий, которые содержатся в работе Фрейда. Она переведена на русский язык, опубликована в различных изданиях, и, следовательно, можно порекомендовать обратиться непосредственно к этому источнику с целью ознакомления с соответствующими примерами оговорок, описок, очиток, забывания имен и намерений, затеривания предметов и многих других ошибочных действий, воспроизведенных и разобранных основателем психоанализа в этой книге. Тот, кто последует данной рекомендации, получит подлинное удовольствие от непосредственного соприкосновения с оригинальным материалом и не менее оригинальным толкованием ошибочных действий. Кстати, многие примеры связаны с непереводимой с немецкого на русский язык игрой слов и поэтому становятся понятными только в контексте приводимых Фрейдом суждений и пояснений переводчика.
В качестве иллюстрации ошибочных действий целесообразнее привести примеры, которые взяты из российской действительности. Они могут вызвать соответствующие ассоциации, связанные с воспоминаниями недавнего прошлого или личностным отношением к соответствующим сюжетам. Эти примеры почерпнуты из собственной практики, имеющей отношение к анализу политических страстей, работе со студентами, терапевтической деятельности и личным ошибкам, которые, что вполне естественно, не раз случались в моей жизни.
Несколько лет тому назад, когда российскому телевидению открылся доступ в ранее запретные для него сферы политической деятельности, появилась реальная возможность следить за развертывающимися в стране событиями, видеть наших политических деятелей, слушать их выступления, наблюдать за различного рода спорами и дебатами по экономическим, политическим, международным вопросам. И если манера говорения наших политических лидеров и государственных деятелей, включая неправильную расстановку ударений в словах и коверкание русского языка, стала предметом постоянного обыгрывания со стороны юмористов, то обращение к скрытым мотивам их ошибочных действий является объектом психоанализа. Ведь с точки зрения их психоаналитического осмысления важно не только то, что человек говорит, но и то, как он говорит.
То, что часто люди говорят одно, а думают другое, общеизвестно. Запинки, обмолвки и оговорки могут дать представление об истинных желаниях и намерениях человека, скрытых за словесными выражениями, произносимыми вслух и предназначенными для внешнего восприятия другими людьми. В этом отношении весьма показательными являются многие высказывания ряда политических и государственных деятелей, которые можно привести в качестве примеров ошибочных действий, дающих наглядное представление о политических страстях и мотивах поведения людей.
17 апреля 1990 г. на одном из заседаний съезда народных депутатов бывшего СССР Рой Медведев отчитывался о работе возглавляемой им комиссии, назначенной для расследования деятельности Гдляна и Иванова. Деятельности, которая вызвала значительный резонанс в общественном сознании в связи с обвинениями партийных руководителей в их причастности к мафиозным структурам. После выступления Медведева один из депутатов задал вопрос: не оказывалось ли давление на комиссию со стороны высших эшелонов власти? Отвечая на заданный вопрос, Медведев сказал буквально следующее: «Давление со стороны верхов мы не испытывали, особенно в последнее время».
Нетрудно заметить, как в данном случае на бессознательном уровне проявилось именно то, о чем оратору не хотелось говорить публично. Смысл высказывания Медведева вполне очевиден и не требует каких-либо пояснений. Другое дело, что внутренние психические тенденции, приведшие к построению столь показательной фразы, могут быть рассмотрены двояким образом.
Во-первых, партийные руководители, несомненно, оказывали давление на работу комиссии по расследованию деятельности Гдляна и Иванова. Медведев мог ощущать на себе это давление и, возможно, знал о том, под каким партийным прессом находились другие члены комиссии. Ему не хватило мужества признать этот факт публично или не хотелось подводить своих коллег, и поэтому он сказал, что комиссия не испытывала давления со стороны верхов. Вместе с тем непроизвольно вырвавшееся добавление «особенно в последнее время» рельефно обнажило неискренность его предшествующего высказывания.
Во-вторых, как бывший диссидент, на своем собственном опыте испытавший бремя подавления инакомыслия и знавший всю подоплеку истории со своим братом, который за высказывание крамольных в свое время мыслей был упрятан в психиатрическую больницу и лишь по прошествии нескольких лет избрал для себя путь эмиграции, Медведев не мог принять тактику верхов, оказывавших давление на его депутатскую деятельность. Возможно, такое давление на него лично и не оказывалось. Но ему-то, как никому другому, были известны методы воздействия сильных мира сего на рядового человека, и он мог допустить, что некоторые члены возглавляемой им комиссии могли находиться под сильным давлением со стороны партийных деятелей. Пребывая в состоянии раздвоенности и неуверенности, он готов был убедить других и самого себя в том, что никакого давления на комиссию не оказывалось. И в то же время внутренние сомнения оказались столь сильными, что, прорвавшись за порог сознания, они не только вторглись в его мышление, но и вылились в словесную форму, демонстрирующую всю двусмысленность его ответа на заданный вопрос.
В данном случае не столь существенно, какое из этих двух соображений в большей степени соответствовало истине. Более важно то, что изучение бессознательных процессов, проявляющихся именно в мелочах жизни, в ошибочных действиях вообще и в оговорках в частности, действительно способно приоткрыть завесу словесных напластований, камуфлирующих разыгрывающиеся в обществе политические страсти.
Не участвуя в политических кампаниях, но занимаясь анализом политических страстей, можно подмечать такие «мелочи», которые говорят порой значительно больше, чем глубокомысленные размышления отдельных журналистов и телеобозревателей о соотношении между законодательной и исполнительной властью, отношениях между членами различных блоков и движений. Достаточно посмотреть прямые трансляции из залов заседаний правительственных организаций или выступления политических лидеров, чтобы иметь представление о том, что далеко не все в порядке в нашем Отечестве.
В качестве примера стоит обратить внимание на ту оговорку, которую Горбачев допустил во время выдвижения Янаева на пост вице-президента. 26 декабря 1990 г., представляя его съезду народных депутатов бывшего СССР, Горбачев произнес весьма примечательную фразу: «Янаев может помочь в воен… в необходимой ситуации».
Трудно сказать, какие мысли одолевали в то время Горбачева. Однако его оговорка имела глубокий смысл. Она была связана, видимо, с какими-то, только ему известными ассоциациями, обусловленными его отношением к Янаеву. Ясно лишь одно: внутренние сомнения президента страны в правильности сделанного им выбора в пользу Янаева прорвались на бессознательном уровне в форме оговорки.
Последующие события наглядно подтвердили зловещий смысл оговорки, когда вместо «необходимой» Горбачев чуть не сказал «военной ситуации».
Августовский путч 1991 г., в котором Янаев сыграл комическую роль подставного диктатора с трясущимися руками, может быть осмыслен по-новому в свете той оговорки, которую допустил Горбачев. Не предвидел ли президент страны возможность переворота, когда власть перейдет к вице-президенту? Не являлся ли его выбор Янаева заранее продуманной и спланированной акцией по выбору такого вице-президента, который помимо своей воли или при отсутствии таковой «может помочь (ему) в военной ситуации»?
Неизвестно, чем завершились бы августовские события 1991 г., будь на месте Янаева другой, более решительный и волевой вицепрезидент. В определенном смысле можно сказать, что именно благодаря своему выбору вице-президента Горбачев избежал роковых последствий как для своей собственной жизни, так и для жизни близких ему людей. Но если бы в свое время он или окружающие его советники обратили внимание на совершенную президентом оговорку, то, возможно, они предприняли бы все необходимые меры к тому, чтобы не допустить путча, чуть было не стоившего жизни Горбачеву.
Можно привести еще несколько оговорок, относящихся к политическим событиям, но не требующих какого-либо глубинного анализа в силу того явного смысла, который бросается в глаза любому, кто обратит внимание на подобное ошибочное действие.
28 января 1993 г. в Белом доме собрался Совет Министров России во главе с Виктором Черномырдиным. Во время торжественных проводов двух народных депутатов на другую работу (первый заместитель председателя Верховного Совета России С. Филатов был назначен главой администрации президента, а заместитель председателя Верховного Совета Ю. Яров – заместителем главы правительства) бывший в то время спикером Руслан Хасбулатов сделал примечательную оговорку.
Говоря об исполнительных органах власти, он назвал их исправительными. Тем самым он невольно обнажил не только трения между исполнительной и законодательной властью, но и свое скрытое отношение к исполнительным органам власти. В октябре 1993 г. правительственные войска взяли штурмом Белый дом, а наиболее заметные в политическом отношении в то время его обитатели, включая Хасбулатова, были арестованы и препровождены в тюрьму. Эти события высветили лишь надводную часть того айсберга политических страстей, который дрейфовал в море политических бурь и время от времени давал о себе знать в виде безобидных на первый взгляд оговорок, типа той, что приведена выше.
В марте 1994 г. состоялась встреча бывшего тогда министра обороны России Павла Грачева с патриархом Алексием II. И тот, и другой произнесли речи, в которых значительное внимание было отведено армии, церкви, служению Отечеству. Говоря о взаимоотношениях между армией и церковью, в своей речи Грачев отметил, что эти взаимоотношения «уходят глубокими когтями в историю». Разумеется, он хотел сказать об отношениях между армией и церковью, уходящих корнями в российскую историю. Однако его оговорка имела определенный смысл, так как министр обороны прекрасно знал, какое нетерпимое отношение к церкви и религии было на протяжении многих десятилетий в советской армии. Правда, времена изменились. Начали меняться и ценностные ориентации многих людей вплоть до того, что крупные политические деятели стали мелькать на экранах телевидения во время торжественных богослужений. Военачальникам тоже приходилось адаптироваться к новой ситуации, когда сам президент обнимался с патриархом Алексием II. Бывший тогда министром обороны России Грачев вынужден был совершать соответствующие духу времени ритуалы. И как бы в своей речи он ни разглагольствовал о единстве между армией и церковью, его внутренние убеждения, ранее сложившиеся на почве антирелигиозной идеологии, дали знать о себе в форме оговорки, когда вместо слова «корни» он непредумышленно произнес другое слово, «когти».
Еще одна довольно курьезная оговорка прозвучала в устах радиокомментатора несколько лет тому назад, до того, как в стране произошли серьезные идеологические и политические изменения. В страну приехала какая-то иностранная делегация. Встреча проходила на высоком, как тогда говорили, уровне, когда в переговорах участвовали главы государств. Официальный визит подошел к концу, и один из радиокомментаторов, подводя итоги встречи двух глав государств, сообщил о достигнутых на переговорах успехах. Завершая свое информационное сообщение, он сказал: «Переговоры прошли в теплой, дружеской обстановке, и на прощание главы государств обменялись рукопожратием».
Вполне очевидно, что радиокомментатор хотел сказать, что главы государств обменялись рукопожатием. Скорее всего, он даже читал текст, заранее утвержденный его руководством, где черным по белому было написано именно то, что он обязан был сказать. Естественно, что он не только не мог позволить нести «отсебятину», но не в состоянии был даже помыслить, что может сказать что-то иное, помимо утвержденного сверху. Однако, будучи профессионалом, он имел представление о том, как проходят встречи на уровне глав государств, какие дружеские чувства они испытывают подчас друг к другу, когда столкновение политических интересов и политических амбиций может приводить к тому, что, соблюдая дипломатический этикет и мило улыбаясь перед объективами фотоаппаратов и телекамер, на самом деле политические и государственные деятели готовы, что называется, съесть друг друга. Радиокомментатор был обязан сказать одно, но в глубине души, возможно, смеялся над другим. Как и раньше в подобных случаях, он отгонял от себя посторонние мысли, вытеснял их из сознания и не позволял им выйти наружу в процессе своей профессиональной деятельности. Но, вытесненные в бессознательное, они оставались активными и в один прекрасный момент проявили себя в форме курьезной оговорки, когда добавление всего одной буквы в слове «рукопожатие» радикальным образом изменило суть высказывания.
Оговорки в радиопередачах и телевизионных программах со стороны ведущих в прямом эфире случаются нередко. Так, одна из ведущих на канале «Россия» произнесла «подмосковный Климакс» (вместо Климовск), другая оговорилась, произнеся «чеченский член» (вместо плена), третья – «турнир Большого члена» (вместо «турнир Большого шлема).
25 декабря 2012 г., выступая с резкой критикой по поводу запрета на усыновление российских детей американскими гражданами, Владимир Познер в своей программе назвал Государственную Думу «Государственной дурой» и тут же извинился за свою оговорку. Но данная оговорка вызвала возмущение со стороны некоторых членов этой Думы, которые потребовали уволить телеведущего с «Первого канала».
В более ранний период отечественной истории за подобного рода «ошибки» расплачивались жизнью. Во времена правления «великого кормчего» в одной из газет была допущена опечатка. В какой-то степени она напоминала историю с оговоркой вышеупомянутого радиокомментатора. Только в последнем случае в слово была непроизвольно добавлена одна буква, в то время как в газете из слова выпала одна буква. Вместо ожидаемого названия города «Сталинград» в газете по чьему-то недосмотру появилось более чем подозрительное слово «Сталингад». Конечно, в самой газете был большой переполох, кое-кто полетел со своих постов, а наборщик, на которого свалили всю вину, как на стрелочника, кажется, лишился жизни.
Кстати, в печатных изданиях довольно часто имеют место различного рода опечатки. Даже в былые времена, когда осуществлялась тщательная выверка буквально каждого слова, случались опечатки. Приведенный выше пример – наглядная тому иллюстрация. Правда, имевшие место оплошности не всегда заканчивались трагично для тех, кто их допускал. По крайней мере, из истории известно одно такое исключение. Как-то Сталин, который имел привычку сам просматривать периодические издания, прочитал о себе в газете «Известия» фразу «мудрый вождь» без буквы «р». Пожалев сотрудников газеты и посетовав на то, что они устают, раз допускают подобного рода ошибки, он распорядился повысить им оклады, чтобы они более внимательно относились к своей работе. Но во многих случаях аналогичные ошибки заканчивались весьма плачевно для тех, кто их совершал.
В середине августа 1984 г., выступая в прямом эфире на радио, Рональд Рейган на всю страну объявил: «Дорогие американцы, я рад сообщить вам, что только что подписал закон об объявлении России вне закона на вечные времена. Бомбардировка начнется через пять минут».
Пока добропорядочные американцы пили валерьянку и прятались в личные бомбоубежища, пришло счастливое известие пресс-службы Белого дома: президент шутить изволят. Рейган не знал, что прямой эфир уже начался, и просто тренировался перед микрофоном, говоря первое, что пришло в голову. И действительно, что еще могло прийти в голову американскому президенту во время холодной войны! Как тут не вспомнить кэрролловское: думать, что говорить, и говорить, что думать, – это совсем не одно и то же!
Например, как-то Рейган заявил прессе: «Я приказал будить меня в случае любой чрезвычайной ситуации в стране. Меня разбудят в любое время, даже если я нахожусь на заседании правительства».
В феврале 2005 г. Джордж Буш выдал:
«Идея о том, что Соединенные Штаты готовятся напасть на Иран, просто смехотворна. К этому могу добавить одно: мы рассматриваем любые возможные варианты».
В своих заявлениях Буш нередко выражал заботу о государстве и народе. Например, в 2004-ом он рассказал об итогах встречи с президентом Чили: «Кроме того, мы с президентом подтвердили нашу готовность решительно бороться с террором, укоренять наркоторговлю и отдать должное тем, кто портит нашу молодежь». Или еще одно прекрасное заявление того же года: «Наши враги изобретательны и находчивы, но и мы не хуже. Они постоянно придумывают новые способы навредить нашей стране и нашему народу, и мы тоже».
Уже в наше время официальный представитель МИД РФ Мария Захарова обратила внимание на опечатку советника президента США Джона Болтона, который написал в своем Twitter о венесуэльском оппозиционере Хуане Гуаидо, который ранее провозгласил себя и. о. президента страны. «Помощник президента США по нацбезопасности Болтон в своем твите, посвященном Венесуэле, указал фамилию самопровозглашенного „президента“ Венесуэлы Гуаидо (Guaidо) как Гиядо (Guiado). И не было бы причин обращать на эту опечатку внимание, но одно из значений „Guiado“ переводится с испанского как „управляемый“», – написала дипломат на своей странице в Facebook.
В июле 2021 г. президент США Джо Байден перепутал в своей речи бывших американских лидеров Дональда Трампа и Барака Обаму. В частности, глава Соединенных Штатов заявил, что «в 2009 году тогдашний президент Трамп» поручил ему наладить положение дел в автомобильной промышленности страны. Однако Байден сам же исправил ошибку, назвав ее «оговоркой по Фрейду».
Вспомним несколько оговорок, принадлежащих отечественным политическим лидерам, а также деятелям церкви.
Одну из самых знаменитых оговорок Путин сделал во время предвыборной кампании президента России в марте 2010 г., когда он говорил о разрыве между доходами богатых и бедных людей в стране:
«Вот этот разрыв между доходами мы можем, должны и будем сохранять… сокращать».
Интересна оговорка Лужкова в интервью 2 декабря 2007 г., когда, говоря об итогах выборов в Государственную Думу, он сказал, что все происшедшее «позволит сформировать Государственную Дулю… Думу с большинством из Единой России».
Одна из примечательных оговорок принадлежит патриарху Кириллу во время его речи на Владимирской горке в Киеве 27 июля 2011 г. «Мы совершили молебен, вспоминая крещение Руси, на том месте, которое символизирует место крещения Руси, где вознесен памятник святому равноапостольному Кириллу», – сказал глава РПЦ, поправившись потом: «князю Владимиру».
12 ноября 2012 г. в утреннем выпуске новостей «Первого канала» ведущий оговорился и назвал Патриарха Московского и всея Руси Кирилла «олигархом». Эта оговорка прозвучала во время закадрового текста, который был зачитан ведущим к видеоматериалу о визите патриарха в Израиль и встрече с президентом страны Шимоном Пересом. Правда, тут же ведущий исправил свою ошибку.
Ну что тут анализировать? Оговорки наших «героев» говорят сами за себя.
Виртуозная работа бессознательного
Следует отметить, что при всем сходстве между описками, что было предметом анализа Фрейда, поскольку в начале XX века личные письма, деловые бумаги и тексты работ существовали в рукописном варианте, и опечатками, что может быть объектом исследования современников, пользующихся компьютером, существует определенная разница. Совершенная человеком описка имеет смысл, раскрытие которого предполагает, помимо всего прочего, знание психологических условий, в которых находился конкретный человек, допустивший соответствующий промах. В случае опечатки имеется неопределенность, поскольку трудно установить, кто конкретно допустил ошибку, так как таким человеком может оказаться автор текста, сотрудник, осуществлявший компьютерную верстку, или работник типографии, готовящий текст к печати. Это затрудняет и осложняет анализ опечатки. Однако сам принцип психоаналитического подхода к рассмотрению опечатки остается точно таким же, как и во времена Фрейда. Важно и необходимо выявить противодействующие психические тенденции с тем, чтобы раскрыть смысл данного ошибочного действия.
Вспоминаю одну опечатку, которую я обнаружил, когда несколько лет тому назад читал верстку написанного мною текста, который должен был войти в коллективный труд в качестве одного из его разделов. Речь шла о психоаналитической антропологии. Один из параграфов текста имел заголовок: «В. Райх: человек – оргазмное и природно-социальное существо». Вместо этого в гранках было напечатано: «В. Райх: человек – органическое и природно-социальное существо».
У меня не было сомнений относительно того, что я неповинен в подобной опечатке. Более того, я был уверен в правильности заголовка, поскольку речь шла о нетрадиционных идеях Райха, вызвавших в свое время дискуссии среди западных психоаналитиков, о которых практически ничего не писалось в отечественной научной литературе. Правда, возможность допущения ошибки с моей стороны не исключалась. Ведь в то время было не принято говорить во всеуслышание об оргазме, и, следовательно, хотя термин «оргазм» был вынесен в заголовок, тем не менее на бессознательном уровне могли сработать защитные механизмы, в результате чего я машинально мог напечатать не то, что хотел. Поэтому пришлось обратиться к первоначальному тексту, чтобы удостовериться в правильности мною написанного. В тексте действительно стояло название: «В. Райх: человек – оргазмное и природно-социальное существо».
Можно допустить, что в верстке не было никакой опечатки. Так, прочитав заголовок, в котором фигурировало слово «оргазмное», редактор издательства счел неуместным и даже опасным для себя сохранение предложенного автором названия, поскольку у него могли быть неприятности на работе. Это была середина 1980-х годов, когда идеологическая цензура еще давала знать о себе. Правда, редактор издательства мог бы переговорить с автором, чтобы попросить его об изменении заголовка. Такого разговора не было. Конечно, нарушая этические принципы сотрудничества, редактор издательства мог самолично внести изменения в текст. Но в таком случае это было бы не ошибочное, а, напротив, правильное действие с его стороны. Другое дело, что вряд ли бы вместо «оргазмное существо» появилось сочетание «органическое существо», так как, прочитав соответствующий текст, редактор не мог не видеть, что оргазмная концепция человека отражала суть психоаналитических взглядов Райха, и, надо полагать, он нашел бы какую-то другую замену слову «оргазмное», нежели «органическое». Кроме того, получив верстку от автора с соответствующим исправлением, а я, естественно, восстановил в своих правах первоначальное название, редактор или переговорил бы со мной, или вновь без моего ведома внес бы исправление в текст. Однако ни того, ни другого не произошло, и в опубликованном коллективном труде в оглавлении одной из частей соответствующего раздела было напечатано: «В. Райх: человек – оргазмное и природно-социальное существо». Поэтому вероятность того, что редактор издательства сознательно внес изменение, поставив вместо «оргазмное» «органическое», весьма незначительна. Допущение подобного возможно, если предположить, например, что перед отправкой верстки в печать ее просматривал не прежний редактор, а кто-то другой. Более вероятно то, что в издательстве действительно была допущена опечатка, смысл которой не столь трудно понять. Не так уж важно, кто именно повинен в опечатке – редактор издательства, машинистка, которая перепечатывала текст после редакторской правки, или наборщик верстки. Зрительно воспринятое человеком слово «оргазмное» могло вызвать у него такие ассоциации, которые напрямую соотносились с некой неудовлетворенностью в сексуальных отношениях и желанием найти себе такого партнера, с которым можно было бы достичь полной гармонии, органического слияния. У другого же человека могли появиться и такие ассоциации, в соответствии с которыми он как бы вновь пережил ранее испытанное удивительное состояние органического слияния с любимым и у него возникло желание побыстрее покончить с рутинной работой и возвратиться к радостям жизни. В первом случае могло иметь место явное столкновение между двумя различными тенденциями – неудовлетворенностью в интимной сфере и фантазиями о том, как и с кем можно было бы достичь состояния блаженства. Во втором – столкновение между ожидаемым наслаждением и необходимостью в данный момент выполнять рутинную работу. При всех различиях в мотивации в обоих случаях ассоциации в связи с прочитанным словом «оргазмное» вызвали к жизни бессознательные желания. Невозможность их реализации в настоящем претерпела определенную метаморфозу (через фантазию о будущем или отсроченность этого будущего), в результате которой появилась замена в форме слова «органическое».
Нечто похожее, но имеющее противоположное превращение и относящееся не к опечатке, а к оговорке, мне довелось наблюдать в одной из студенческих аудиторий. Однажды я читал лекцию для студентов педагогического колледжа. За исключением трех – четырех юношей, аудитория состояла из девушек в возрасте 17–18 лет. Большинство из них внимательно слушали лекцию, конспектировали. И только на задних рядах, как студенты выражаются, «на камчатке», время от времени раздавался какой-то шум. Двум девушкам было явно неинтересно. В руках одной из них была книга, и, судя по всему, студентки обменивались между собой мнениями по поводу прочитанного. Когда их обсуждение стало слишком бурным, мешающим другим студентам, для разрядки обстановки я прервал свою речь и попросил тех девушек поделиться с нами тем, что вызвало у них такой интерес. Попросил их вслух зачитать те умные мысли из книги, которые их так заинтриговали, что они даже позабыли о лекции. В аудитории воцарилось молчание и почувствовалась напряженность. Но державшая в руках книгу студентка без малейшего смущения и робости прочитала одну выдержку, моментально вызвавшую взрыв хохота в аудитории. Как оказалось, в книге шла речь о девушке, наслаждающейся музыкой. Дословно там было написано: «Слушая органную музыку, ее душа воспаряла к небесам». Студентка же громко и неожиданно для самой себя вслух прочитала следующее: «Слушая оргазмную музыку, ее душа воспаряла к небесам».
Студенты посмеялись над очиткой сокурсницы. В аудитории произошла разрядка напряженности, я мог спокойно продолжать свою лекцию, а студенты – слушать и записывать ее. Как для студентов, так и для меня стоящий за очиткой смысл был вполне очевиден и ясен. Мысли девушки, совершившей ошибочное действие, были далеки от того, о чем говорилось на лекции. Вынужденная присутствовать на лекции в силу строгой дисциплины, насаждаемой директором и преподавателями педагогического колледжа, девушка была захвачена событиями, разворачивающимися на страницах книги. Переживания героев книги нашли отклик в ее сердце, пробудили соответствующие желания, и, скорее всего, сидя в аудитории, она мысленно предавалась тем удовольствиям, о которых, несомненно, имела представление и которые, возможно, ей удалось испытать в реальной жизни или хотя бы в воображении. Так что не было ничего удивительного в том, что вместо органной музыки в ее душе звучала оргазмная музыка. Ее реальное проявление на лекции не могло быть не чем иным, как очиткой, вызвавшей столь бурную реакцию среди студентов.
Приведу несколько примеров опечаток, взятых из близких к теме данного материала источников.
Так, в одном из первых переизданий работ Фрейда (в 1920-е годы в нашей стране были переведены на русский язык и опубликованы основные его произведения, но после запрещения психоанализа в 1930-е годы деятельность по изданию книг Фрейда возобновилась только в конце 1980-х годов) вместо названия «Психопатология обыденной жизни» в оглавлении стояло «Психология обыденной жизни». Видимо, сказался тот внешний запрет на психоанализ, который существовал ранее и который сохранил свою силу в виде внутреннего запрета, не допускавшего мысли о какой-либо психопатологии повседневной жизни. Психология – это понятно и приемлемо. Она вызывает у человека почтение и позитивные эмоции. Психопатология ассоциируется с психиатрией, которая (после вскрытия в прессе всех злоупотреблений ею в предшествующие периоды развития общества) вызывает у многих людей страх и негативные чувства. Отсюда – неприемлемость психиатрии как зловещего института репрессии со стороны государства и по-человечески понятное стремление человека не иметь ничего общего с психопатологией как таковой. Психопатология заменяется психологией, и таким образом снижается чувство внутреннего неудовлетворения, вызванного к жизни ассоциациями с психиатрией.
В последующих переизданиях работ Фрейда также допускались опечатки, которые не могут быть отнесены к простым случайностям. Речь не идет об опечатках в текстах, поскольку это стало широкомасштабным явлением. Если раньше в государственных издательствах осуществлялась тщательная проверка и сверка материалов, то сегодня коммерческие издательства прежде всего заинтересованы в прибыли и экономят буквально на всем, включая корректорскую деятельность.
