скачать книгу бесплатно
– Здесь никого не было. Где они, капитан?
– Спроси кого поумнее, – кисло отозвался Слинур. – Здесь их точно нет.
– Вот если бы заговорили эти двое, – высказал пожелание звездочет, указывая на Мышелова и Фафхрда.
– Увы, – угрюмо ответил Слинур. – Да и все равно они соврали бы. Прикрой меня у люка левого борта. Я подниму крышку и поговорю с помощником.
В этот миг на палубе раздался топот, и в каюту через пролом вошел первый помощник с окровавленным лицом, волоча за собой матроса, из щеки у которого торчало нечто вроде тонкой иголки.
– Почему ты оставил трюм? – спросил Слинур у первого. – Ты должен быть внизу вместе с отрядом.
– Крысы устроили на нас засаду по пути в кормовой трюм, – выдохнул помощник. – Каждая белая вела за собой несколько дюжин черных, некоторые были вооружены на людской манер. Одна залезла на бимс и едва не выколола мне мечом глаз. Две другие подпрыгнули и разбили наш фонарь. Двигаться дальше в темноте было просто безумием. В моем отряде вряд ли найдется человек без укусов или порезов. Я оставил людей охранять проход в трюм. Они твердят, что их раны отравлены, и хотят заколотить люк.
– Чудовищное малодушие! – возопил Слинур. – Вы испортили мне ловушку, в которой они все должны были погибнуть. Теперь все будет гораздо труднее. Ах, трусы несчастные! Испугались крыс!
– Говорю же, они были вооружены! – запротестовал помощник и, выставив вперед матроса, добавил: – Вот мое доказательство с копьецом в щеке.
– Не надо его вытаскивать, капитан, прошу вас, – принялся умолять матрос, когда Слинур подошел поближе, чтобы рассмотреть его щеку. – Оно тоже отравлено, я уверен.
– Стой спокойно, парень, – приказал Слинур. – И убери руки, я держу эту штуку крепко. Кончик совсем неглубоко. Я проткну его вперед и выведу наружу, чтобы зазубрины не цеплялись. Помощник, подержи-ка ему руки. Не крути головой, сынок, а то будет еще больнее. Если оно отравлено, его тем более нужно вытащить. Вот так!
Матрос взвизгнул. По его щеке потекла струйка крови.
– Вот уж поистине скверная иголка, – заметил Слинур, разглядывая окровавленный кончик крошечного копья. – Но яда, кажется, не видать. Помощник, осторожно отломи древко, а остальное вытяни вперед.
– А вот еще доказательство не из приятных, – сказал звездочет, копавшийся в разбросанных вещах, и протянул Слинуру крошечный арбалет.
Слинур взял арбалет у него из рук. В тусклом свете свечи он отливал голубоватым, глаза же шкипера с черными кругами под ними были похожи на агаты.
– Вот ведь злыдни! – вскричал он. – Наверное, даже неплохо, что вы попали в засаду. Теперь все будут снова ненавидеть и бояться крыс, как и подобает морякам зерновоза. А сейчас вам следует по-быстрому расправиться с крысами на «Каракатице» и тем самым искупить свою преступную глупость, когда вы рукоплескали крысам и подбадривали их, совращенные с пути истинного этой девицей в алом и подкупленные Мышеловом – человеком, которому явно следовало бы дать другое имя.
Мышелов, все еще парализованный и слипающимися глазами наблюдавший за Слинуром, вынужден был признать уместность последнего замечания.
– Прежде всего, – продолжал Слинур, – вытащите этих двух жуликов на палубу. Привяжите их к мачте или поручням. Я не хочу, чтобы они угробили мою победу, когда придут в себя.
– Может, мне открыть люк и выпустить стрелу-другую в кормовой трюм? – предложил неугомонный звездочет.
– Ничего лучшего ты не мог придумать? – поинтересовался Слинур.
– Я, пожалуй, подзову гонгом галеру и зажгу красный сигнальный огонь, – предложил помощник.
Несколько мгновений помолчав, шкипер ответил:
– Не надо. «Каракатица» должна в бою смыть с себя сегодняшний позор. К тому же Льюкин – человек шалый и, в общем-то, неумеха. Пусть это останется между нами, господа, но правда есть правда.
– Все же мы чувствовали бы себя спокойнее с галерой под боком, – попробовал настоять на своем помощник. – Крысы, может, уже сейчас грызут нам борта.
– Это вряд ли – ведь внизу их королева, – отозвался Слинур. – Нас спасет лишь быстрота, а не корабли под боком. А теперь слушайте внимательно. Охраняйте все выходы из трюма. Ни под каким видом не открывайте люки. Поднимите всех свободных от вахты. Пусть у каждого будет оружие. Всем до единого собраться на палубе. А теперь пошевеливайтесь!
Мышелов предпочел бы, чтобы Слинур произнес последнее слово с меньшей горячностью: два матроса мгновенно схватили его за лодыжки и с сугубым рвением потащили из развороченной каюты на палубу так, что голова его только подпрыгивала. Правда, ударов он не ощущал, а только слышал.
На западе небо было сплошь усеяно звездами, на востоке над пеленой тумана висела редкая дымка, сквозь которую светил месяц, похожий на призрачную, неправильной формы лампу. Ветер немного утих, и «Каракатица» плавно скользила по волнам.
Один из матросов прислонил Мышелова к грот-мачте, лицом к корме. Другой принялся опутывать его веревкой. Когда Мышелов был привязан к мачте в положении смирно, он почувствовал, что в горле у него защекотало, а язык начинает оживать, однако решил пока молчать. Слинур был в таком настроении, что мог повелеть вставить ему в рот кляп.
Вскоре Мышелова ждало новое развлечение: он наблюдал, как четверо матросов вытаскивают из каюты Фафхрда и привязывают его к поручням левого борта – горизонтально, головой к корме. Зрелище было довольно комичным, тем более что северянин не переставал при этом храпеть.
Матросы начали понемногу собираться на палубе; некоторые были бледны и молчаливы, однако большинство переговаривались вполголоса. Копья и абордажные сабли придали им смелости. Кое у кого в руках были сети и острозубые рогатины. С большим мясницким ножом явился кок и принялся поигрывать им перед носом у Мышелова:
– Ну что, чуть не помер от восхищения перед моим снотворным мясом?
Между тем Мышелов обнаружил, что уже может шевелить пальцами. Никому не пришло в голову обезоружить его, однако Кошачий Коготь висел, к сожалению, слишком высоко на левом боку, и Мышелов не мог не только вытащить его из ножен, но даже прикоснуться к нему. Перебирая пальцами подол своей туники, он вдруг нащупал сквозь материю небольшой предмет круглой формы, который был с одного края тоньше, чем с другого. Зажав через ткань его толстый край, он принялся царапать острым ребром тунику изнутри.
Слинур вместе с офицерами вышел из каюты и тихонько начал отдавать приказания матросам, немного отступившим к корме. До Мышелова донеслось:
– Кто обнаружит Хисвет или ее служанку, пусть убьет не раздумывая. Это не женщины, а оборотни, если не хуже. – Что еще говорил шкипер, Мышелов не разобрал, лишь услышал последнее распоряжение: – Каждая группа пусть стоит прямо под люком, через который войдет. Как только услышите боцманскую дудку – вперед!
Последнее слово не произвело должного эффекта: послышался тоненький звон тетивы, и профос, вскрикнув, схватился за глаз. Матросы засуетились и принялись тыкать саблями в маленькое белое пятнышко, бросившееся от них наутек. На какой-то миг на поручне правого борта появилась белая крыса с арбалетом в передних лапках, которая четким силуэтом вырисовывалась на фоне пронизанного лунным светом тумана. Но тут зазвенела тетива, стрела, выпущенная звездочетом из арбалета, угодила – быть может, случайно – прямо в крысу, и та свалилась за борт.
– Ребята, это была белая! – вскричал Слинур. – Хороший знак!
Вскоре суета утихла, когда выяснилось, что профос ранен не в глаз, а рядом, и вооруженные группы разошлись: одна в каюту, две мимо грот-мачты в сторону носа; на палубе осталась лишь неукомплектованная партия из четырех человек.
Ткань, которую процарапывал Мышелов, разошлась, он чрезвычайно осторожно вытащил через дырку железный тик (самую мелкую ланкмарскую монету), заточенный с одной стороны до остроты бритвы, и принялся потихоньку перерезать им ближайшую веревку. Он с надеждой взглянул на Фафхрда, но голова северянина по-прежнему безвольно свешивалась вниз.
Где-то вдалеке засвистала боцманская дудка; через десяток вздохов свист повторился уже ближе. Затем послышалось несколько приглушенных возгласов, кто-то дважды вскрикнул, что-то снизу ударило по палубе, и мимо Мышелова пронесся матрос, размахивая сетью с пищавшей в ней крысой.
Мышелов на ощупь удостоверился, что с первым витком веревки почти покончено. Оставив несколько прядей, он перешел ко второму витку, ловко изогнув кисть.
Внезапно палубу потряс взрыв и резкой болью отдался у Мышелова в ступнях. Он не стал раздумывать о его причинах и продолжал перерезать веревку острой монетой. Остававшиеся на палубе матросы завопили; один из рулевых бросился к носу, другой остался у весла. Почему-то звякнул гонг, хотя рядом с ним никого не было.
Из трюма «Каракатицы» начали выскакивать матросы, обезумевшие от страха, некоторые без оружия. Они бессмысленно кружили по судну. Мышелов услышал, как стоявшие к носу от грот-мачты шлюпки поволокли к борту. Человечек в сером понял, что матросам внизу досталось: на них налетели батальоны черных крыс, их сбивали с толку ложные сигналы боцманской дудки, из каждого угла их резали и кололи, пронзали крошечными стрелами, двоим, должно быть, попали прямо в глаз. А закончилась их вылазка вот чем: когда матросы добрались до трюма, где зерно лежало насыпью, в воздухе стояла густая пыль, которую, бегая по куче, подняли крысы, и Фрикс бросила туда огонь, в результате чего произошел взрыв, разметавший команду, однако пожар на судне, к счастью, не вспыхнул.
Вместе с охваченными паникой матросами на палубе появилась еще одна группа, замеченная только Мышеловом, – вереница черных крыс, сохраняя спокойствие и порядок, полезла мимо него на грот-мачту. Мышелов стоял и взвешивал, стоит ли ему предупредить об этом команду «Каракатицы», прекрасно понимая, что не поставит и тика за то, что ему удастся выжить, когда доведенные до истерики матросы примутся рубить вокруг него крыс.
Как бы то ни было, но промолчать его заставил Скви, взобравшийся ему на плечо. Придерживаясь лапкой за прядь его волос, крыса появилась прямо у Мышелова перед лицом и уставилась ему в левый глаз своими глазками-пуговками, голубевшими под серебряным шлемом с черным пером. Затем она прикоснулась бледной лапкой к губам, между которыми торчали изогнутые зубы, явно призывая к молчанию, после чего постучала по висевшему у нее на боку маленькому мечу и красноречивым жестом провела лапкой по горлу. После этого Скви скрылся в тени за ухом у Мышелова – по-видимому, для того, чтобы наблюдать за выгнанными из трюма матросами, командовать своим войском, а также чтобы находиться поближе к яремной вене Мышелова. Тот тем временем продолжал действовать заточенной монетой.
На корму прибежал звездочет с тремя матросами, у каждого было по два белых фонаря. Скви залез поглубже в щель между мачтой и Мышеловом, но при этом коснулся плоскостью меча его шеи – в качестве напоминания. Мышелов вспомнил поцелуй Хисвет. Звездочет, увидя его, нахмурился, обогнул мачту и принялся вместе с матросами развешивать фонари на бизань-мачте, грузовом кране и ближе к юту, всякий раз споря, куда именно повесить очередной фонарь. Тонким голосом он лепетал что-то о том, что свет – это прекрасное средство обороны и контрнаступления, потом понес какую-то чушь относительно световых окопов и палисадов и уже хотел было послать матросов за новыми фонарями, но тут из каюты выскочил Слинур с залитым кровью лбом и принялся оглядываться вокруг.
– Держитесь, ребята! – хрипло заорал он. – На палубе пока что хозяева мы. Аккуратненько спускайте шлюпки, ребята, они нам понадобятся, чтобы доставить сюда солдат. Запалите красный фонарь! Эй, вы там, бейте в гонг тревогу!
– Гонг упал за борт, – отозвался кто-то. – Тросы, на которых он висел, перегрызены!
И в этот миг с востока поползли клубы густого тумана, которые в мгновение ока окутали «Каракатицу» мертвенным лунным серебром. Какой-то матрос застонал. Это был странный туман, – казалось, он не приглушает, а делает еще ярче свет луны и принесенных звездочетом фонарей. Цвета сделались сочными, а между тем за бортами «Каракатицы» вскоре не стало видно ничего, кроме белых стен тумана.
Слинур приказал:
– Повесить запасной гонг! Кок, давай сюда свои самые большие котлы, горшки, крышки – все, во что можно бить тревогу!
Послышались два тяжелых всплеска: шлюпки «Каракатицы» коснулись воды.
Из каюты донесся чей-то отчаянный вопль.
Затем произошли сразу две вещи одновременно. Грот отделился от мачты и медленно опустился на воду справа по борту, похожий на купол собора, снесенный ураганом, – все снасти, которыми он крепился, были перегрызены или перепилены крошечными мечами. Он темным пятном качался на волнах, гик перекинулся на другой борт. «Каракатица» накренилась.
В то же самое время из каюты выплеснулась лавина черных крыс, которые стали прыгать через гакаборт. Они бросались на людей, уже находившихся в воде; некоторые тут же оказывались на кончиках копий, но другие яростно впивались в нос или горло ближайшему матросу.
Матросы бросились к шлюпкам, крысы прыгали им на спину, хватали их зубами за пятки. Офицеры стали отступать вместе с командой. Толпа обезумевших людей увлекла за собой и Слинура, который молил матросов держаться. Скви с мечом в лапке вскочил Мышелову на плечо, что-то тоненько пропищал, подбадривая свое бесстрашное воинство, и спрыгнул вниз вслед за арьергардом. Четыре белые крысы, вооруженные арбалетами, пристроились у основания крана и принялись весьма умело взводить тетиву, заряжать и стрелять.
Послышались всплески – сначала два, потом три, потом с полдюжины одновременно, – перемежаемые отчаянными криками. Мышелов повернул голову и краешком глаза увидел, как последние два матроса «Каракатицы» прыгают за борт. Повернув голову еще чуть-чуть, он разглядел Слинура, который, прижав к груди двух досаждавших ему крыс, последовал за матросами. Четыре белых мохнатых арбалетчика оставили кран и бросились на нос, где заняли новые позиции для стрельбы. К небу взметнулись хриплые человеческие вопли и тут же стихли. На «Каракатицу», словно туман, наползла тишина, лишь изредка прерываемая знакомым писком.
Мышелов повернул голову к корме и увидел, что перед ним стоит Хисвет. От шеи до локтей и колен ее плотно облегал черный кожаный костюм, в котором она больше походила на стройного мальчика, голову украшал черный кожаный шлем, закрывавший виски и щеки и похожий на серебряный шишак Скви, белые волосы были собраны на затылке в хвост, заменявший ей плюмаж. На левом бедре висели ножны с тонким кинжалом.
– Милый мой, милый воин, – мягко сказала она, улыбаясь маленьким ртом, – хоть вы меня не оставили. – Вытянув вперед руку, она хотела было коснуться пальцами его щеки, но вдруг, словно только что увидела веревку, отдернула руку и проговорила: – Связан! Это следует исправить.
– Был бы чрезвычайно признателен вам, белая принцесса, – покорно произнес Мышелов, однако продолжал действовать заточенной монетой, которая хотя слегка и притупилась, но уже почти наполовину перерезала третий виток веревки.
– Это следует исправить, – рассеянно повторила Хисвет, устремив взор за спину Мышелова. – Но мои пальцы слишком нежны и неумелы, с такими крепкими узлами мне не справиться. Вас освободит Фрикс. А я должна выслушать на корме доклад Скви. Скви-скви-скви!
Она повернулась и направилась к корме, и Мышелов увидел, что ее волосы продеты в обрамленное серебряным кольцом отверстие на затылке шлема. Мимо Мышелова пробежал Скви; поравнявшись с Хисвет, он занял позицию справа и чуть позади девушки, положил лапку на рукоять меча, высоко поднял голову и стал похож на главнокомандующего, стоящего рядом с императрицей.
Принявшись снова перепиливать третий виток веревки, Мышелов взглянул на привязанного к поручням Фафхрда и увидел, что на шее у северянина сидит котенок со вздыбленной шерсткой и медленно царапает ему щеку когтями, однако тот продолжает звучно храпеть. Через несколько мгновений котенок нагнул голову и укусил Фафхрда за ухо. Северянин жалобно застонал и тут же опять захрапел. Котенок снова принялся за его щеку. Мимо пробежали белая и черная крысы, и котенок мяукнул – тихо, но зловеще. Крысы на мгновение замерли и бросились на корму, по всей видимости спеша доложить об этом безобразии Скви или Хисвет.
Мышелов уже собрался было разорвать свои путы, но в этот миг появились четыре белых арбалетчика, тащившие за собой медную клетку с перепуганными пищащими вьюрками, которую Мышелов видел раньше в кубрике команды. Снова устроившись подле крана, они начали стрельбу по птицам. Выпуская трепещущих пернатых по одному, они сбивали их влет меткими выстрелами и на расстоянии в пять-шесть ярдов ни разу не промахнулись. Раз или два один из арбалетчиков бросал на Мышелова внимательный взгляд и многозначительно прикасался к кончику стрелы.
С юта по трапу спустилась Фрикс. Теперь она была одета так же, как ее хозяйка, с той лишь разницей, что вместо шлема на голове у нее была серебряная сетка для волос. Серебряные же браслеты с запястий исчезли.
– Госпожа Фрикс! – высоким голосом, почти весело позвал Мышелов.
Как нужно разговаривать на захваченном крысами судне, он не знал, но решил, что фальцет – именно то, что требуется.
Служанка подошла, улыбаясь, и проговорила:
– Лучше просто Фрикс. Госпожа звучит слишком уж официально.
– Пусть будет Фрикс, – не стал возражать Мышелов. – Послушайте, не могли бы вы по пути прогнать котенка с моего одурманенного друга? Он может выцарапать ему глаз.
Фрикс искоса взглянула на северянина, продолжая приближаться к Мышелову.
– Я никогда не вмешиваюсь в удовольствия и страдания других, тем более что порой трудно отличить одно от другого, – подойдя поближе, сообщила она. – Я только выполняю указания своей госпожи. Сейчас она попросила передать вам, чтобы вы были терпеливы и не унывали. Скоро ваши злоключения закончатся. А это она посылает вам на память.
С этими словами Фрикс нежно поцеловала Мышелова сначала в один глаз, потом в другой.
Мышелов заметил:
– Такими поцелуями зеленая жрица Джила запечатывает глаза тем, кто оставляет этот мир.
– В самом деле? – ласково осведомилась Фрикс.
– Ага, – чуть вздрогнув, ответил Мышелов и оживленно продолжил: – А теперь развяжите-ка эти узлы, Фрикс, это приказ вашей госпожи. А потом я взгляну на Фафхрда, и мы с вами, возможно, поцелуемся по-настоящему.
– Я выполняю лишь те указания госпожи, которые исходят непосредственно из ее уст, – немного печально покачала головой Фрикс. – Насчет узлов она ничего мне не говорила. Однако я уверена, что вскоре она велит мне вас освободить.
– Несомненно, – несколько угрюмо согласился Мышелов, который, пока Фрикс за ним наблюдала, перестал пилить веревку монетой.
Он подумал, что если ему удастся одним рывком разорвать три первых витка, то остальные он сможет скинуть в течение вполне приемлемого числа ударов сердца.
Словно услышав их разговор, Хисвет легко спустилась с юта и подошла к Мышелову и Фрикс.
– Милая госпожа, прикажете развязать этого воина? – спросила не раздумывая Фрикс, словно желала услышать положительный ответ.
– Воином я займусь сама, – поспешно ответила Хисвет. – Ступай на ют, Фрикс, наблюдай и слушай, не появился ли мой отец. Что-то он нынче задерживается.
Фрикс ушла, а Хисвет велела белым арбалетчикам, которые как раз прикончили последнего вьюрка, тоже отправляться на ют.
6
После ухода Фрикс Хисвет десятка два биений сердца смотрела на Мышелова, чуть хмурясь и пристально глядя ему в лицо своими глазами с красноватой радужкой.
Потом со вздохом сказала:
– Ах, как бы мне хотелось быть уверенной!
– Уверенной в чем, ваше белое высочество? – осведомился Мышелов.
– В том, что вы искренне любите меня, – ответила она мягко и просто, словно Мышелов знал точный ответ на этот вопрос. – Многие мужчины – да и женщины тоже, и демоны, и звери – говорили, что искренне любят меня, но я-то думаю, что никто из них не любил меня ради меня самой (за исключением Фрикс, которая счастлива быть моей тенью). На самом деле они любили меня, потому что я молода и богата, потому что я – ланкмарская барышня, очень умна, имею богатого отца, наделена властью, поскольку связана кровным родством с крысами, что является признаком могущества не только в Невоне. Любите ли вы меня и вправду ради меня самой, Серый Мышелов?
– Я искренне люблю вас, о принцесса теней, – без колебаний ответил Мышелов. – Люблю вас ради вас самой, Хисвет. Я люблю вас крепче, чем кого-либо в Невоне, да и в других мирах, на небесах и в преисподней тоже.
В этот миг Фафхрд, которого котенок царапнул особенно сильно, издал невероятно жалобный стон, закончившийся на ужасной высокой ноте, и Мышелов невольно воскликнул:
– Милая принцесса, сперва прогоните этого кота-оборотня от моего могучего друга, а то я боюсь, что он выцарапает ему глаз или вовсе погубит, а потом мы станем говорить о нашей великой любви хоть до скончания вечности.
– Вот об этом-то я и говорю, – с ласковым упреком в голосе отозвалась Хисвет. – Если бы вы искренне любили меня ради меня самой, вы и пальцем не пошевелили бы, даже если б ваш ближайший друг, ваша жена, мать или ребенок подвергался у вас на глазах смертным мукам, а я тем временем смотрела бы на вас и касалась бы вас кончиками пальцев. Чувствуя мои поцелуи на своих устах, чувствуя, что мои изящные руки ласкают вас, что вся я стремлюсь к вам, вы должны были бы наблюдать, как кот выцарапывает глаза и грозит гибелью вашему могучему другу – а может, и как крысы сжирают его заживо, – и ощущать при этом совершеннейшую радость. Я мало к чему прикасалась в этом мире, Серый Мышелов. Я ни разу в жизни не прикоснулась к мужчине, демону мужского пола или к более или менее крупному самцу зверя, разве что через посредство Фрикс. Не забывайте об этом, Серый Мышелов.
– Ну разумеется, нежный свет моей жизни! – с воодушевлением ответил Мышелов, уверенный, что перед ним – типичный случай умопомешательства на почве самовлюбленности, тем более что он сам не был полностью свободен от этой мании и потому прекрасно знал все ее признаки. – Да пусть этот варвар истечет кровью! Пусть этот кот выцарапает ему оба глаза! Пусть крысы пируют на нем, пока от его тела не останутся одни кости! Какое это имеет значение, если мы будем одаривать друг друга нежными словами и ласками, беседовать друг с другом посредством наших тел и душ!
Произнося эту тираду, Мышелов снова принялся яростно пилить веревку затупившейся монетой, не обращая внимания на устремленные на него глаза Хисвет. Ему было приятно чувствовать на боку Кошачий Коготь.
– Это речи моего искреннего Мышелова, – с притворной нежностью проговорила Хисвет, проведя ладонью так близко от щеки Мышелова, что он даже ощутил легкий ветерок. Затем она повернулась и позвала: – Эй, Фрикс! Пришли ко мне Скви и белую роту! И пусть каждая приведет с собой по две черные сестры, по собственному выбору. У меня есть для них награда, нечто особенное. Скви! Скви-скви-скви!
Что случилось в следующий миг, сказать трудно, но только Фрикс, послав в туман радостный возглас, закричала:
– Черный парус! О благословенная барышня, это ваш отец!
И сразу же из жемчужного тумана справа по борту вынырнула похожая на акулий плавник верхняя часть черного треугольного паруса, который двигался параллельно «Каракатице», за ее лежавшим на воде коричневым гротом. Два абордажных крюка вонзились в поручни правого борта, и черный парус тут же заполоскал. Подбежавшая Фрикс закрепила к поручням между крючьями верхний конец веревочного трапа, брошенного с черного тендера (Мышелов понял, что к ним приблизилось именно это зловещее судно).
Спустя несколько мгновений через поручни ловко перелез поднявшийся по трапу старый ланкмарец, весь затянутый в черную кожу; на левом плече у него, придерживаясь передней лапкой за отворот черной кожаной шляпы, сидела белая крыса. За ним на борт проворно взобрались два тощих лысых мингола с желто-коричневыми лицами, напоминавшими высохший лимон; у каждого на плече сидело по крупной черной крысе, держащейся лапкой за желтое ухо хозяина.
