скачать книгу бесплатно
Комната погрузилась в полумрак. Истерическое помутнение зрения, поставил диагноз Норман; к тому же системы энергообеспечения в маленьких городках вечно выкидывают всякие фортели. Почему-то стало очень холодно, так холодно, что ему почудилось, будто он видит пар, который вырывается у него изо рта. И тишина, полная, мертвая тишина. В этой тишине отчетливо разносился стук сердца Нормана, которое лакейски подстраивалось под грохочущую бесовскую музыку.
И тут, в миг дьявольского, парализующего душу озарения, он понял, что это и есть истинное колдовство. Не вздорная болтовня о нелепых средневековых ухищрениях, не изящные пассы, но изнурительная борьба за то, чтобы удержать в повиновении призванную мощь, лишь символами которой были те предметы, какие лежали перед ним на столе. Норман ощутил, как за стенами номера, снаружи его черепа, за непроницаемыми стенами рассудка собирается и разбухает нечто грозное и смертельно опасное, ожидающее одной-единственной ошибки, чтобы сокрушить его.
Он не мог поверить. Он не верил. И все же вынужден был поверить.
Но устоит ли он? Вот вопрос.
Одиннадцать пятьдесят семь. Без трех минут полночь. Норман принялся складывать принадлежности своего колдовства на лоскут фланели. Игла прильнула к магнетиту. Ну и ну! Они ведь находились в футе друг от друга! Норман посыпал предметы кладбищенской землей: песчинки шевелились под его пальцами, словно личинки насекомого. Чего-то не хватает. Он порылся в памяти, но та подвела. Он хотел перечитать текст, но порыв неизвестно откуда взявшегося ветерка разбросал кусочки бумаги по столу. Неведомые силы возликовали, Норман уставал тягаться с ними. Схватив наудачу одну бумажку, он различил слова «платины или иридия». Норман раскрутил ручку, отломил перо и добавил его в груду предметов на фланели.
Он встал напротив метки на столешнице, означавшей восток; руки его тряслись, как у пьяницы, зубы громко стучали. В комнате было совсем темно, если не считать лучика голубоватого света, который выбивался из-под шторы. Неужели фонари теперь заправляют парами ртути?
Внезапно фланелевый лоскут начал загибаться наподобие нагретого желатина и сворачиваться с востока на запад, по ходу солнца.
Норман успел, прежде чем он свернулся до конца, ухватить его за край, а потом – пальцы онемели настолько, что фланель для них словно превратилась в металл, – скатал против солнца.
Тишина сделалась оглушительной, поглотила даже стук сердца. Норман сознавал: нечто настороженно дожидается его приказа, пребывая почти в полной уверенности, что он не сможет ничего приказать.
Послышался бой часов. Или то были не часы, а звучало само время? Девять… десять… одиннадцать… двенадцать…
Язык Нормана как будто прилип к пересохшему нёбу. Слова толпились в горле, будучи не в силах выбраться наружу. Потолок комнаты словно слегка опустился.
– Останови Тэнси, – выдавил Норман. – Приведи ее сюда.
Впечатление было такое, будто в Нью-Джерси произошло землетрясение: комната закачалась, пол ушел из-под ног, мрак стал совершенно непроглядным. Стол – или что-то поднимавшееся со стола – ударил Нормана, и он повалился на что-то мягкое.
Затем все вдруг успокоилось. Так уж заведено: напряжение сменяется вялостью. Свет и звук возвратились. Норман лежал поперек кровати, а посреди стола валялся крошечный фланелевый сверток.
Норман чувствовал себя так, словно перепил на вечеринке или нанюхался кокаина. У него не было ни малейшего желания что-либо делать, он не испытывал никаких эмоций.
Внешне все осталось прежним. Его приученный к порядку мозг уже взвалил на себя неблагодарный труд – объяснить случившееся с научной точки зрения; он сплетал паутину из психозов, галлюцинаций и невозможных совпадений.
Однако внутри что-то изменилось – уже навсегда.
Прошло какое-то время.
В коридоре за дверью послышались шаги. Их сопровождал хлюпающий звук, как будто кто-то шел в промокшей обуви.
Шаги замерли у двери номера, который занимал Норман.
Он поднялся, пересек комнату и повернул ключ в замке.
К серебряной брошке прицепилась бурая водоросль. Серое платье было насквозь мокрым; небольшое подсохшее пятно успело покрыться корочкой соли. Сильно запахло морской водой. На лодыжке, обвив перекрученный чулок, висела еще одна водоросль.
На полу, вокруг туфель, уже образовалась маленькая лужица.
Норман бросил взгляд на цепочку следов на ковре, которая тянулась до самой лестницы, и увидел пожилого портье. Тот словно обратился в камень: нога его была занесена над верхней ступенькой, а в руках он держал саквояж из свиной кожи.
– Что происходит? – пробормотал он, заметив, что Норман смотрит на него. – Вы не сказали мне, что ждете жену. А она выглядит так, словно одетая искупалась в бухте. Мы не хотим, чтобы про нашу гостиницу пошла дурная слава…
– Все в порядке, – проговорил Норман, сознательно отдаляя тот миг, когда ему придется взглянуть в лицо Тэнси. – Извините, что забыл предупредить вас. Давайте мне сумку.
– В прошлом году у нас случилось самоубийство. – Портье, похоже, не сознавал, что размышляет вслух. – С нас вполне хватит.
Наконец он стряхнул с себя оцепенение, попятился, спустившись на несколько ступенек, поставил саквояж, повернулся и чуть ли не бегом сбежал по лестнице.
Норман неохотно перевел взгляд на Тэнси.
Лицо ее было бледным, очень бледным и лишенным всякого выражения. Губы имели синеватый оттенок, волосы прилипли к щекам, густая прядь, ниспадая на лоб, полностью скрывала один глаз, а другой взирал тускло и безжизненно. Руки безвольно свисали вдоль тела.
С подола платья капала на пол вода.
Губы разошлись. Голос напоминал монотонное журчание воды:
– Ты опоздал. Опоздал на минуту.
Глава 15
Они возвращались к этому вопросу уже в третий раз. Норман начал раздражаться. Ему чудилось, будто он преследует робота, который движется по кругу, ступая на одни и те же стебли травы.
Уверенный, что снова ничего не добьется, он тем не менее спросил:
– Но как ты можешь потерять сознание и одновременно понимать, что ты его потеряла? Если твой мозг пуст, каким образом ты догадываешься о его пустоте?
Стрелки на его часах подползали к трем утра. В сумрачном гостиничном номере как-то по-особенному остро ощущались ночные холод и хворь. Тэнси в купальном халате Нормана и меховых тапочках сидела в кресле; голова ее обернута была полотенцем, а на коленях лежало одеяло. Раньше в подобном наряде она выглядела бы маленькой, но чрезвычайно привлекательной девочкой, но это раньше. Если размотать полотенце, под ним окажется череп с дыркой, через которую извлекли мозг, – именно такое чувство испытывал Норман, когда ему за разговором случалось взглянуть в глаза жены.
– Я ничего не знаю, – сорвалось с бледных губ. – Я только говорю. Мою душу забрали. – Голос принадлежит не ей, а телу.
Да, подумалось Норману, и тон этого голоса нельзя назвать даже наставительным: уж слишком он бесцветен. Слова произносились размеренно, с одинаковой интонацией, походили друг на друга как две капли воды и напоминали монотонный шум какого-нибудь агрегата.
Меньше всего на свете Норману хотелось приставать с расспросами к этой карикатуре на человека, но он чувствовал, что должен любой ценой вызвать хоть какой-то отклик на застывшем, словно маска, лице, должен найти зацепку, от которой мог бы оттолкнуться в рассуждениях его собственный мозг.
– Тэнси, если ты говоришь о том, что творится вокруг, ты не можешь не воспринимать происходящего. Мы с тобой вдвоем, здесь, в этой комнате!
Запеленутая в полотенце голова качнулась из стороны в сторону, как у механической куклы.
– С тобой только тело. «Я» тут нет.
Он машинально исправил «я» на «меня», прежде чем сообразил, что во фразе нет грамматической ошибки. Он вздрогнул.
– Ты хочешь сказать, – спросил он, – что ничего не видишь и не слышишь? Что тебя окружает чернота?
Механическое движение головы, которое убеждало лучше всяких возражений, повторилось.
– Мое тело все видит и все слышит. Оно не пострадало. Оно способно выполнять самые разные действия. Но внутри пусто. Там нет даже черноты.
Утомленное сознание Нормана перескочило вдруг к основному постулату бихевиористской психологии: человеческие поступки могут быть удовлетворительно объяснены без обращения к психике, как будто ее вовсе не существует. Что я, вот доказательство правоты бихевиористов. Впрочем, доказательство ли? Ведь в поведении этого… тела… начисто отсутствуют все те мелочи, которые в сумме и составляют личность. Манера Тэнси щуриться, раздумывая над головоломной задачкой. Подергивание уголков губ – признак того, что она польщена или слегка удивлена. Все, все пропало. Даже быстрое тройное покачивание головой, когда нос Тэнси шевелился, как у кролика, превратилось в тусклое «нет», произнесенное невыразительным голосом робота.
Ее органы чувств реагируют на внешние стимулы. Они посылают импульсы в мозг, а тот перерабатывает полученные сведения и передает сигналы мышцам, в том числе голосовым. Но и только. Нервная деятельность в коре головного мозга продолжается, однако она направлена теперь исключительно на физическое. То, что придавало поведению Тэнси своеобразный, присущий ей одной стиль, исчезло без следа. Остался организм, который утратил одухотворявшую его личность. Даже безумная или глупая – да! почему бы не воспользоваться устарелым термином, если он подходит к случаю? – душа не проглядывает в этих серо-зеленых глазах, которые моргают с регулярностью хорошо отлаженного механизма, но лишь для того, чтобы смазывалась роговая оболочка.
Норман ощутил угрюмое облегчение: он сумел-таки описать состояние Тэнси в точных терминах. И то ладно… Память неожиданно воспроизвела, едва ли не слово в слово, прочитанную им когда-то в газете заметку о старике, который многие годы хранил в своей спальне тело молодой женщины; он любил ее, а она умерла от неизлечимой болезни. При помощи воска и прочих ухищрений ему удалось предотвратить гниение. Он разговаривал с телом утром и вечером каждого дня и пребывал в полной уверенности, что однажды оживит умершую. Но полиция заинтересовалась стариком, провела у него дома обыск и забрала тело женщины, чтобы похоронить его.
Норман кисло усмехнулся. Черт подери, воскликнул он мысленно, как можно задумываться над необузданными, бредовыми фантазиями, когда вот сидит Тэнси, которая, очевидно, страдает от редкого нервного заболевания?!
Очевидно?
Необузданные фантазии?
– Тэнси, – произнес он, – почему ты не умерла, когда лишилась души?
– Обычно душа терпит до конца, будучи не в силах убежать, и погибает вместе с телом, – ответил механический голос с размеренностью метронома. – Но мою душу терзал Тот-Кто-Идет-Следом. Открыв глаза, я увидела зеленую воду и поняла, что наступила полночь и что у тебя ничего не вышло. В этот миг отчаяния он и похитил мою душу. Но тут меня обхватили и повлекли к воздуху руки твоего посланца. Моя душа была близко, но уже не могла вернуться в тело. Ее бессильная ярость – последнее, что отложилось у меня в памяти. Твой посланец и Тот-Кто-Идет-Следом, должно быть, решили, что добились каждый своего, а потому разошлись с миром.
Картина, возникшая в сознании Нормана, была настолько яркой и правдоподобной, что казалось немыслимым, будто ее могли нарисовать слова робота. Однако лишь робот способен был повествовать о подобном событии с поистине ледяным безразличием.
– И ничто тебя не волнует? – спросил вдруг Норман, содрогаясь вновь при виде пустоты в глазах женщины. – И ничегошеньки не хочется?
– Хочется. Одного. – Это заявление сопровождалось не покачиванием головы, а утвердительным кивком. В лице Тэнси появился какой-то намек на чувство. Мертвенно-бледный язык облизал синеватые губы. – Я хочу свою душу.
У Нормана перехватило дыхание. Он пожалел о том, что его стремление вывести Тэнси из ступора увенчалось успехом. Под наружностью человека притаился зверь. Ее реакция напомнила ему любящего свет червяка, который спешит выбраться на солнце.
– Я хочу свою душу, – повторил механический голос. В его монотонности было нечто такое, из-за чего Нормана так и подмывало заткнуть уши. – Расставаясь со мной, моя душа наделила меня этим желанием. Она знала, что ее ожидает. Ей было очень страшно.
– Где, по-твоему, она находится? – процедил Норман сквозь зубы.
– У нее. У женщины с тусклыми глазами.
Норман ошарашенно уставился на Тэнси. Он ощущал, как зарождается в сердце гнев, и ему было все равно, осмысленный это гнев или нет.
– У Ивлин Соутелл? – спросил он хрипло.
– Да. Но не стоит называть ее по имени.
Его рука метнулась к телефону. Ему надо чем-то занять себя, иначе он просто сойдет с ума.
Разбудив портье, Норман через него связался с местной телефонной станцией.
– Да, сэр? – послышался в трубке мелодичный женский голос. – Хемпнелл, тысяча двести восемьдесят четыре. Кого позвать? Ивлин Соутелл? Еще раз, сэр. И-В-Л-И-Н С-О-У-Т-Е-Л-Л. Хорошо, сэр. Повесьте, пожалуйста, трубку. Мне потребуется время, чтобы дозвониться.
– Я хочу свою душу. Я хочу отправиться к той женщине. Я хочу в Хемпнелл. – Похоже, Норман разбудил голодного зверя. Как игла проигрывателя, что застряла в канавке на заезженной пластинке, подумалось ему, или как механическая игрушка, которую куда подтолкни, туда она и пойдет.
– Конечно, мы поедем в Хемпнелл, – сказал он с запинкой. – И вернем твою душу.
– Но тогда нужно вызвать горничную, чтобы она почистила и погладила мою одежду.
Плавно поднявшись, она шагнула к столику, на котором стоял телефон.
– Тэнси, – устало проговорил Норман, – времени четвертый час. Какая может быть горничная?
– Мне надо почистить и погладить одежду. Я скоро поеду в Хемпнелл.
Ей-богу, подумал Норман, как сварливая старуха! Вот только голос сомнамбулический.
Тэнси приближалась к нему. Он осознал вдруг, что отодвигается как можно дальше, словно стремясь вжаться в стену.
– Даже если ты ее добудишься, – сказал он, – она не придет.
Бледное лицо повернулось к нему.
– Горничная – женщина. Она придет, когда услышит меня.
Тэнси сняла трубку.
– В вашей гостинице есть горничная? – справилась она у ночного портье. – Пришлите ее в мой номер… Ну так позвоните ей… Я не могу ждать до утра… Она нужна мне немедленно… Не важно… Спасибо.
Последовала долгая пауза, которую нарушали только гудки на том конце провода. Наконец там проснулись.
– Это горничная? Подойдите в номер тридцать семь.
Норман как будто сам услышал возмущенный ответ.
– Разве по моему голосу вы не догадываетесь, в каком я состоянии?.. Да… Приходите немедленно…
Тэнси опустила трубку на рычаг. Норман не сводил с нее глаз. Неожиданно для себя он спросил:
– Тэнси, ты способна отвечать на мои вопросы?
– Да, способна. Я отвечаю на них вот уже три часа.
Почему же, не отступалась логика, помня, что произошло в последние три часа, она… Но что такое память, как не тропинка, проложенная в нервной системе? Чтобы объяснить суть памяти, вовсе незачем обращаться к психике.
Хватит биться головой о каменную стену, глупец! Ты ведь заглядывал ей в глаза, верно? Каких еще доказательств ты ищешь?
– Тэнси, – произнес он, – что ты подразумевала, говоря, что твоя душа у Ивлин Соутелл?
– То, что сказала.
– Ты имеешь в виду, что она, миссис Карр и миссис Ганнисон обладают над тобой некой психологической властью, что они как бы эмоционально поработили тебя?
– Нет.
– Но твоя душа…
– …есть моя душа.
– Тэнси, – у него не было никакого желания заговаривать на эту тему, но он чувствовал, что должен, – ты веришь, что Ивлин Соутелл ведьма, что она занимается колдовством, как когда-то ты?
– Да.
– А миссис Карр и миссис Ганнисон?
