скачать книгу бесплатно
– В двенадцать тридцать. – Уменя подпрыгнуло сердце. Неужели? Они согласились? Ну да, точно согласились, ведь время просто так не спрашивают.
Папа сказал в трубку:
– Все понятно. Ну, пока. Привет всем!
– Что? – Я в ожидании уставился на него. – Придут?
Папа покачал головой:
– У них билеты на двенадцать в кукольный театр. На всю семью.
– На всю семью?
Я развернулся и пошел прочь от фуд-корта. Ну да, на всю семью. Ведь это у них большая семья. И я в эту семью не вхожу. Правильно мама сказала, мы им до лампочки.
Папа догнал меня:
– Ваня! Не переживай! Давай договоримся, что на следующее школьное мероприятие я обязательно приду. Я обещаю. И бабушку приведу, и дядю Севу. Ты только скажи заранее. Хорошо?
– Нет, не надо, – сказал я. – Зачем ко мне приходить? Я же не в детском саду.
Папа отвез меня домой. Я вышел из машины и равнодушно попрощался с ним. Не потому, что обиделся на него. Просто мне стало все равно. И когда вечером пришла мама и сказала, что дедушка снова уехал в санаторий, я даже не огорчился.
Ну и что, что не осталось ни одного человека, которого можно было бы позвать в школу? Ничего страшного. Ко мне никогда никто не приходит. Я привык.
В среду появился сияющий Голубев и громко объявил, что его родители обещали прийти на викторину. Надежда Митрофановна так обрадовалась, что тут же побежала подавать заявку, прямо на уроке. А мы остались под наблюдением старосты Ники Поляковой. Но кто же слушает старосту? Особенно девчонку? Особенно когда нет учителя?
– Родин! Давай лезь на парту! – сказал Голубев и ухмыльнулся.
– Не полезу, – отказался Родин.
– Как это не полезешь? Ты проиграл.
– Еще не проиграл. Был уговор: если твой папа придет на викторину, а не просто согласится.
– Да какая разница? Если он согласился – считай, уже пришел. Меня папа никогда не обманывает. Ты проиграл, лузер. Лезь и кричи об этом.
– Вот когда придет, тогда и буду кричать. Подождем до воскресенья.
– Так нечестно! – заорал Голубев и полез на Родина с кулаками. Подраться им не дали, мальчишки навалились кучей и растащили их в разные стороны. И согласились с Родиным, что спорили именно на то, придет папа или нет. Конечно, никто не сомневался, что придет, раз обещал. Тем более Надежда Митрофановна внесла их семью в списки игроков. Все понимали, что Родин уже проиграл. Просто Голубева никто не любил. Он был слишком вредный.
В воскресенье утром мама несколько раз щупала мне лоб. Она и в субботу вечером щупала. Ей почему-то казалось, что я заболел.
– Ты какой-то странный, – говорила она. – Ты себя хорошо чувствуешь?
– Нормально, – отвечал я.
Я чувствовал себя не больным, а очень-очень усталым. Так бывает, когда летом очень долго плывешь по реке против течения. А потом выходишь на берег, а ноги дрожат и не слушаются. И руки не поднимаются, словно на них гири висят. Хочется упасть и не шевелиться. Но это после реки… А сейчас почему я так устал? От чего?
– Ты на свою викторину-то пойдешь? – спросила мама, собираясь на работу.
– Пойду, – равнодушно сказал я. – Велели всем прийти.
Мама озабоченно посмотрела на меня и ушла. Я снова лег в постель и пролежал до половины двенадцатого. А потом с трудом встал и пошел в школу. Смотреть, как играют большие дружные семьи.
В актовом зале царил непонятный переполох. Наш класс встревоженно гудел. Надежда Митрофановна с всклокоченной прической и большими глазами бегала взад-вперед.
– Что случилось? – спросил я.
– Мы не будем играть! – закричала Инна Баженова. – Наш класс вычеркивают!
Она чуть не плакала.
– Почему не будем? – удивился я.
– Все из-за него! – зло сказал Руслан Тагиев и кивнул в сторону.
Я обернулся и увидел Голубева. Его было не узнать. Он не ухмылялся как обычно, не жевал жвачку, не смотрел на всех с презрением. Он сидел на полу, забившись в самый дальний угол за последним рядом. Бледный, растерянный, с дрожащими губами.
– Его семья не пришла! – воскликнула Маша Кийко. – И теперь мы все пойдем по домам! Из-за этого дурака набитого!
– Как не пришла? – поразился я.
– Вот так и не пришла. Они на шашлыки уехали. Сегодня же последний теплый выходной.
– А он как же? Без него уехали?
– За ним потом водитель приедет.
Я не мог поверить. Как это? Пообещали – и не пришли? Как они могли? Все на них надеялись! А теперь весь класс снимут с соревнований. Сам Голубев ни при чем, а получается, что он всех подвел? У меня даже мороз по коже пробежал. Если бы моя семья так сделала, я бы, наверно, умер на месте. Как хорошо, что они сразу отказались!
– Эй, Голубев! – крикнул Олег Малышев. – Вылезай! Ты проспорил! Сейчас кричать будешь.
Голубев еще ниже опустил голову в своем углу и не тронулся с места.
– Голубев! Ты лузер! – подхватил Сальников. – Колян, иди сюда, Голубев тебе что-то сказать хочет.
– А пусть он кричит: «Я лузер, спасибо папе!» – предложил Тагиев.
– Давайте его сюда притащим, – азартно выкрикнул Малышев. – Прямо за шиворот!
Родин подошел, посмотрел на Голубева и сказал:
– Не надо, оставьте его в покое. Он и сам знает, кто он.
Мимо нас снова пронеслась расстроенная Надежда Митрофановна и исчезла за дверями зала.
– А у меня сейчас родители придут, – мрачно проговорила Баженова.
– И мои тоже, – вздохнул Тагиев. – Что делать?
– А вон уже чья-то мама пришла, – сказала Кийко. Я поднял голову, и у меня подкосились ноги от неожиданности.
Я увидел маму. Мою маму. Это что, сон?
– Ваня! – крикнула мама и помахала мне рукой.
Не сон! Я со всех ног бросился к ней:
– Мама! Ты пришла! А как же работа? Ты же поменялась…
– А я обратно поменялась. Я видела, как ты хочешь, чтобы я пришла.
Я обхватил маму руками. И мне было все равно, что на меня смотрят одноклассники. Пусть завидуют. Моя мама пришла ко мне! В первый раз!
– Мам, только ты напрасно менялась. Все равно мы играть не будем.
– Ничего, – улыбнулась мама. – Тогда просто посмотрим.
И тут произошло нечто удивительное. И невероятное. Как в волшебной сказке. В дверях зала появился… папа. А за ним – бабушка, дядя Сева и вся его семья, даже маленький Славик.
– Ну что, Ваня, хороший сюрприз получился? Я же обещал тебе всех собрать! – сказал папа.
– Папа! – воскликнул я. – Ты же в Питере! А вы все – в кукольном театре.
– Я прилетел на один день, – пояснил папа. – Не мог же я тебя оставить без поддержки, правда?
– А мы билеты поменяли, – сказал Владик. – Мы в театр вечером пойдем. А сейчас будем за тебя болеть. Ой, смотрите, и Настя пришла.
К нам подошла моя сестра Настя. И не одна, а со своим женихом Валерой.
– Ничего себе, сколько вас тут! – весело удивилась она. – Пап, ты же сказал, Ванек совсем один на школьной игре. Вот мы с Валерой решили прийти поболеть за него. А тут, оказывается, такая мощная группа поддержки!
Они все стояли вокруг меня, разговаривали, шутили, смеялись. А я смотрел на них и не мог поверить, что все это правда. Что они все здесь (кроме дедушки, конечно). Что они отложили свои дела и пришли. Ради меня.
– Хоть объясните, во что надо играть, – попросила Настя. – Вдруг мы этой игры не знаем?
– Ни во что, – сказала мама. – Мы не будем играть. Мы все будем зрителями.
– Нет, подождите! – крикнул я, словно очнувшись. – Мы будем играть!
И побежал разыскивать Надежду Митрофановну.
Нам разрешили участвовать в викторине вместо семьи Голубевых. Надежда Митрофановна облегченно вздыхала и вытирала лоб платочком. И удивленно переводила взгляд с мамы на папу, с папы на дядю Севу и остальных. Конечно, ведь она и представить не могла, что у меня столько родственников. Потом она погладила меня по голове и сказала, что я молодец. Что я спас весь класс.
Вокруг стола поставили целых семь стульев, чтобы усадить всю нашу большую семью. Не поместилась только тетя Лариса с детьми. Они сидели в зале, в первом ряду и очень горячо за нас болели.
Мы не победили и не выиграли планшет. Да и книгу с фоторамкой тоже не выиграли. Мы слишком часто отвечали неправильно и заработали мало баллов. Но зато нам было очень весело, наши ответы были самые остроумные, и нам громче всех аплодировали зрители в зале. А когда ведущий говорил: «Отвечает семья Ивана Царева», – у меня внутри все сжималось от счастья.
Но, несмотря на нашу плохую игру, приз мы все же получили. Нас объявили самой дружной и сплоченной семьей. Больше ни в одной команде не было семи игроков. Нам вручили огромный-преогромный торт. Мы привезли его домой на заднем сиденье папиной машины, а потом все вместе пили с ним чай и вспоминали, как здорово мы провели время.
Такого прекрасного дня у меня не было за всю мою долгую школьную жизнь!
Третий класс. «Пардон», «мерси» и «о-ля-ля!»
Ромка Орешкин ворвался в свой третий «А» как ураган, даже стул по пути опрокинул.
– Французского не будет! – восторженно завопил он. – «Французы», домой! А ля мезон!
– Ура-а-а! – разом взревели девять человек из французской группы. Остальные семнадцать только завистливо вздохнули. Эта радостная новость их не касалась. Они были «англичанами». И им предстояло сейчас писать словарный диктант на тему «Одежда».
– Вечно этим «французам» везет, – ворчали они, собирая школьные сумки, чтобы идти в кабинет английского языка. – И так толком не учатся, а еще уроки у них отменяют. И учительница добрая, не то что у нас!
«Французы» скакали по классу, злорадно хохотали и кричали:
– Раньше надо было думать! Нечего было на английский записываться! Сбежали от нас! Вот и мучайтесь теперь.
«Англичане» хмурились, огрызались и по одному исчезали за дверью. Если бы они только знали, что французский учить легче, ни за что бы не согласились на английский! Это всё мамы. Это они ходили гурьбой за учительницей английского и умоляли:
– Ну возьмите моего сына к себе! Мы хотим на английский.
– Моя дочь обязательно должна учить английский! Она с четырех лет ходит к репетитору.
– Зачем нам французский? Куда мы с ним потом? Сейчас кругом английский.
Англичанка сопротивлялась как могла, говорила, что возьмет ровно половину класса, как и положено. А половина класса – это тринадцать человек. Группа не резиновая, лишние ученики туда не поместятся. Но в конце концов самым настойчивым мамам удалось втиснуть в английскую группу еще четверых. Вот и получился такой перевес – семнадцать «англичан» и всего девять «французов».
– А почему не будет французского? – спросила Даша Каткова, круглая отличница. – Лидия Сергеевна простудилась?
– Да нет, не простудилась! – крикнул Ромка, лихо отплясывая на парте. – Руку сломала. Так сильно, что аж в больнице лежит.
Шум постепенно стих. «Французы» растерянно замолчали. И Ромка опомнился и слез с парты. Как-то нехорошо так бурно радоваться, когда любимая учительница лежит в больнице. Ведь она уже старенькая, ну совсем бабушка. А старым людям ломать ничего нельзя. У них кости плохо срастаются.
– А у меня папа ногу ломал, – помолчав, сказал Максим Данилов. – Целых два месяца по дому на одной ноге прыгал. А когда гипс сняли, он с палочкой ходил, потому что нога еще долго не сгибалась.
– А я руку ломала. – Лера показала на правую кисть. – Вот здесь. Больно – ужас!
– А я обе, – похвастал Стас Ковальчук. – У меня руки были в гипсе и вот такие растопыренные в разные стороны. Я даже в дверь не мог войти. И меня с ложки кормили, как маленького.
Все снова зашумели. Стали кричать и наперебой хвастаться, кто что ломал в детстве. А потом Артем Мирошниченко, который никогда ничего не ломал, сказал:
– Так значит, Лидия Сергеевна и на следующий урок не придет?
– Конечно, не придет! – воскликнул Ромка. – Кто ж ее из больницы отпустит? Она долго болеть будет. Может, даже до конца четверти.
И все снова стали потихоньку радоваться. Хоть и любимая учительница, хоть и ставила она всегда пятерки, но совсем без урока лучше! Целый месяц не будет французского, и можно идти домой уже после четвертого урока. А в пятницу – даже после третьего. А эти дурачки «англичане» пусть сидят за партами и зубрят свои неправильные глаголы.
Тут прозвенел звонок на урок, в класс вернулась учительница третьего «А» Ольга Викторовна. И действительно отпустила всех «французов» по домам. Она отпустила их и в среду, и в пятницу. Потом они уже и сами уходили, не дожидаясь разрешения. А чего дожидаться, если и так ясно, что урок вести некому? Правда, в школе была еще одна учительница французского, но на ней «висело» так много классов, что еще одну маленькую группу «повесить» было просто некуда.
