скачать книгу бесплатно
– Хорошо, если вы так настаиваете.
– Да, пожалуйста.
– И если мадемуазель Доротея ничего не имеет против.
– Наоборот, графиня, – ответила девушка, рассчитывая выиграть время. – Я присоединяюсь к просьбе Эстрейхера. В коробочке нет ничего интересного, кроме ракушек и морских камешков. Но так как месье Эстрейхер очень любопытен и недоверчив, отчего не доставить ему маленького удовольствия.
Оставалось выполнить еще одну формальность, которой бригадир придавал большое значение: надо было проверить документы комедиантов. На обыск он смотрел сквозь пальцы, но в этом деле был строг не на шутку.
Он потребовал предъявить паспорта, разрешения на устройство представлений и квитанции об уплате налогов. Супруги де Шаньи тоже были заинтригованы. Им хотелось узнать, кто эта девушка, разгадавшая их фамильную тайну, откуда она и как ее зовут. Им казалось странным, что интеллигентная, воспитанная и очень неглупая барышня превратилась в бродячую фокусницу и кочует с места на место с какими-то мальчуганами.
Рядом с фургоном была оранжерея. Туда и направился бригадир для проверки бумаг.
Доротея достала из чемодана конверт, вынула испещренную штемпелями и надписями бумагу, со всех сторон обклеенную гербовыми марками, и протянула бригадиру.
– И это все? – спросил он, прочитав бумаги.
– Разве этого мало? Сегодня утром в мэрии секретарь нашел все в порядке.
– Они всегда находят все в порядке, – проворчал бригадир. – Что это за имена! Так называют только в шутку: Кастор, Поллукс. Это клички, а не имена! Или это: «Барон де Сен-Кантэн, акробат».
Доротея улыбнулась:
– Ничего нет странного. Он сын часовых дел мастера из города Сен-Кантэн, а фамилия его Барон.
– Тогда нужно взять разрешение у отца на право ношения фамилии.
– К сожалению, это немыслимо.
– Почему?
– Отец мальчика погиб во время германской оккупации.
– А мать?
– Умерла. Он круглый сирота. Англичане усыновили мальчика, и в момент заключения мира он был поваренком в госпитале Бар Ле Дюк, где я служила сиделкой. Я его пожалела и взяла к себе.
Бригадир снова что-то буркнул, но к Кантэну больше не придирался и продолжал допрос.
– А Кастор и Поллукс?
– Про них я ничего не знаю. Знаю, что в 1918 году во время германского наступления на Шалонь они попали в линию боев. Французские солдаты подобрали их на дороге, приютили и дали эти, как вы выражаетесь, клички. Они пережили такое ужасное потрясение, что совершенно забыли свое прошлое. Братья они или нет, где их семьи, как их зовут – никто не знает. Я их тоже пожалела и взяла к себе.
Бригадир был окончательно сбит с толку. Он еще раз посмотрел в документ и сказал насмешливым и недоверчивым тоном:
– Остается господин Монфокон, капитан американской армии и кавалер военного ордена.
– Здесь, – важно отозвался карапуз и встал навытяжку, руки по швам.
Доротея подхватила капитана на руки и крепко расцеловала его.
– О нем известно столько же. Четырехлетним крошкой жил он со взводом американцев в передовых окопах под городом Монфоконом. Американцы устроили ему люльку из мехового мешка. Однажды взвод пошел в атаку. Один из солдат посадил его себе на спину. Атака была отбита, но солдата недосчитались. Вечером снова перешли в наступление и, когда захватили вершину Монфокон, на поле нашли труп солдата, а ребенок спал рядом с убитым в своем меховом мешке. Полковой командир тут же наградил мальчика орденом за храбрость и назвал Монфоконом, капитаном американской армии. Потом хотели увезти его в Америку, но Монфокон отказался: он ни за что не хотел расставаться со мной – и я взяла его к себе.
Мадам де Шаньи была растрогана рассказом Доротеи, нежно гладившей Монфокона по голове.
– Вы поступили очень хорошо, – сказала она. – Но откуда достали вы средства прокормить ваших малышей?
– О, мы были богаты.
– Богаты?
– Да, благодаря капитану. Полковой командир оставил ему перед отъездом две тысячи франков. На них мы купили фургон и старую лошадь. Так был основан цирк Доротеи.
– Кто же научил вас вашему тяжелому ремеслу?
– Старый американский солдат, бывший клоун. Он нас и обучил всем приемам. А потом – у меня наследственность. Ходить по канату я умею с детства. Одним словом, мы пустились в путь и стали кочевать по всей Франции. Жизнь нервная, тяжелая, но зато сам себе голова и никогда не скучаешь. В общем, цирк Доротеи процветает.
– А в порядке ли у вас документы относительно самого цирка? – спросил бригадир, чувствуя в душе симпатию к сердобольной директрисе. – Имеете ли вы право давать представления? Есть ли у вас профессиональная карточка?
– Есть.
– Кем выдана?
– Префектурой в Шалони, главного города того департамента, где я родилась.
– Покажите!
Доротея смутилась, запнулась на мгновение, взглянув на графа и графиню. Она сама просила их присутствовать при допросе, но сейчас раскаивалась в этом.
– Может быть, нам лучше уйти? – деликатно спросила графиня.
– Нет, нет, напротив. Я хочу, чтобы вы знали все.
– И мы тоже? – спросил Дювернуа.
– Да, и вы, – ответила с улыбкой Доротея. – Я хочу, чтобы вы знали одно обстоятельство. О, ничего особенного, но все же…
Она вынула из конверта старую, истрепанную карточку и протянула ее бригадиру. Бригадир внимательно прочел документ и сказал тоном человека, которому зубы не заговоришь:
– Но это тоже не настоящая фамилия. Опять нечто вроде боевых кличек мальчиков.
– Нет, это моя полная настоящая фамилия.
– Ладно, ладно, вы мне очки не втирайте.
– Пожалуйста. Если вы не верите, вот моя метрика с печатью общины Аргонь.
Граф де Шаньи заинтересовался:
– Как, вы жительница Аргони?
– То есть уроженка. Теперь Аргонь уже не существует. После войны там все разрушено и не осталось камня на камне.
– Да, я знаю. Там был у нас родственник.
– Быть может, Жан д’Аргонь? – спросила Доротея.
– Да, – слегка удивился граф. – Он умер от ран в Шартрском госпитале. Лейтенант князь Жан д’Аргонь. Разве вы его знали?
– Знала.
– Да? И встречались с ним?
– Еще бы!
– Часто?
– Как могут встречаться близкие люди.
– Вы?! Вы были с ним близки?
Доротея чуть заметно улыбнулась:
– Очень. Это мой покойный отец.
– Ваш отец. Жан д’Аргонь! Да что вы говорите! Не может быть! Позвольте… дочь Жана, сколько помнится, звали Иолантой, а не Доротеей.
– Иоланта-Изабелла-Доротея.
Граф вырвал из рук бригадира бумагу и громко прочел:
– Иоланта-Изабелла-Доротея, княжна д’Аргонь…
– Графиня Мареско, баронесса д’Эстрэ-Богреваль и так далее, – договорила со смехом Доротея.
Граф схватил ее метрику и, все более смущаясь, прочел ее вслух, отчеканивая каждое слово:
– «Иоланта-Изабелла-Доротея, княжна д’Аргонь родилась в Аргони в тысяча девятисотом году, четырнадцатого октября. Законная дочь Жана Мареско, князя д’Аргонь и его законной жены, Жесси Варен».
Сомнений больше не было. Документы Доротеи были бесспорны. И манеры и поведение Доротеи – все становилось понятным.
– Боже мой, неужто вы – та маленькая Иоланта, о которой так много рассказывал нам Жан д’Аргонь? – повторяла взволнованная графиня.
– Папа меня очень любил, – вздохнула Доротея. – Мы не могли все время жить вместе, но от этого моя любовь была только горячее.
– Да, трудно было его не любить, – ответила мадам де Шаньи. – Мы виделись с ним всего два раза в Париже, в начале войны. Но у меня осталось о нем прекрасное воспоминание. Веселый, жизнерадостный, как вы. У вас с ним много общего, Доротея: глаза, улыбка, смех.
Доротея достала две фотографии:
– Вот его портрет. Узнаете?
– Конечно. Как не узнать. А кто эта дама?
– Это покойная мать. Она умерла давно-давно. Папа очень ее любил.
– О да, я знаю. Кажется, она была артисткой? Вы мне расскажете все, не правда ли: и вашу жизнь, и все горести. А теперь скажите, как вы попали в Роборэй.
Доротея рассказала, как увидела на столбе слово «Роборэй», как повторял это слово ее умирающий отец.
Но ее беседу с графиней прервал граф Октав.
Глава 5
Смерть князя д’Аргонь
Октав де Шаньи был довольно заурядным человеком. Но он был честолюбив и умел пользоваться преимуществами своего титула и фамилии. Всякое событие своей жизни он старался обставить как можно торжественнее, чтобы выдвинуть себя на первый план. Посоветовавшись для приличия со своими кузенами и даже не выслушав их ответов, он с надменностью вельможи отпустил бригадира, отослал Кантэна и мальчиков в парк, тщательно запер за ними дверь, попросил дам сесть и зашагал взад и вперед, о чем-то напряженно думая.
Доротея была довольна. Она победила, добилась своего и сейчас ее посвятят в тайну, которую она так мечтала узнать. Мадам де Шаньи ласково жала ей руку, Рауль смотрел на нее как старый преданный друг. Все было прекрасно. Оставался, правда, Эстрейхер, не спускавший с Доротеи злого, враждебного взгляда. Но Доротея старалась не думать об опасности, которая могла ежесекундно обрушиться на ее голову.
– Мадемуазель, – торжественно начал граф де Шаньи. – Нам, то есть мне и моим кузенам, необходимо посвятить вас в одно дело, о котором знал ваш отец и в котором он должен был участвовать. Скажу больше: мы знаем, что он сам хотел вовлечь вас в это дело.
Граф остановился, довольный началом своей речи. В подобных случаях он всегда говорил высокопарно, тщательно округляя фразы и выбирая слова.
– Мой отец, граф Франсуа де Шаньи, – продолжал он, – мой дед, Доминик де Шаньи, и мой прадед, Гаспар де Шаньи, – все были уверены в том, что у них в доме, так сказать, под рукой, скрыты огромные сокровища. И каждый из них думал, что ему суждено отыскать это сокровище. Эта надежда была тем обольстительнее, что со времени Великой революции дела графов де Шаньи стали запутываться. Ни отец, ни дед, ни прадед не могли точно ответить на вопрос, на чем, собственно, покоятся их радужные надежды. Никаких документов и указаний не было. Все основывалось на каких-то смутных семейных преданиях, а в этих преданиях ничего не говорилось ни о месте, где хранится сокровище, ни какого оно характера. Зато все эти предания неразрывно связаны с именем замка Роборэй. Предания эти, по-видимому, не особенно древни, потому что замок раньше назывался просто Шаньи и только в царствование Людовика Шестнадцатого был переименован в Шаньи-Роборэй. Связано ли это переименование с преданиями о кладе и вообще чем оно вызвано, мы не знаем. Так или иначе, к началу германской войны я решил его отремонтировать и даже думал здесь поселиться, хотя мой брак с мадам де Шаньи позволил не так уж рьяно искать зарытые сокровища.
Намекнув таким образом на способ, которым он позолотил свой ржавый герб, граф улыбнулся и продолжал свое повествование:
– Не стану говорить о том, что во время войны Октав де Шаньи добровольно исполнял долг всякого честного француза. В пятнадцатом году я был произведен в лейтенанты и отпуск проводил в Париже. Благодаря целому ряду случайностей и совпадений, я познакомился с тремя лицами, о существовании которых не имел ни малейшего представления. Это был отец Рауля, полковник Жорж Дювернуа, потом Максим Эстрейхер и, наконец, Жан д’Аргонь. Все мы были либо в отпуску, либо выздоравливали после ранений. В беседах выяснилось, что мы – дальние родственники, и что в семьях каждого из нас сохранилось предание о зарытом сокровище. Отцы и деды д’Аргоня, Эстрейхера и Дювернуа твердо надеялись на находку какого-то сказочного клада и, ожидая этой счастливой минуты, легкомысленно залезали в долги. Но никто не имел никаких доказательств или указаний.
Граф снова остановился, подходя к главному.
– Впрочем, было одно-единственное указание. Жан д’Аргонь рассказал, что у его отца была старинная золотая медаль, которой он придавал какое-то особенное значение. К несчастью, отец Жана погиб на охоте и не успел объяснить ему значение медали, но Жан твердо помнил, что на медали была какая-то надпись, где фигурировало слово «Роборэй», то есть имя того замка, с которым все мы так или иначе связывали свои надежды. Куда делась эта медаль, Жан д’Аргонь не знал, но собирался порыться в ящиках и чемоданах, вывезенных из его усадьбы перед немецкой оккупацией. Хранились эти вещи в Бар-Ле-Дюке, в городских складах. Все мы были людьми порядочными, и так как каждый из нас мог погибнуть на фронте, мы торжественно поклялись друг другу разыскивать этот клад сообща и разделить его поровну. Между тем отпуск д’Аргоня истек, и он первым уехал на фронт.
– Это было в ноябре пятнадцатого года? – спросила Доротея. – Мы провели тогда с папой лучшую неделю в моей жизни. Больше мы с ним не виделись.
– Совершенно верно, в конце пятнадцатого года, – подтвердил граф де Шаньи. – Через месяц, в начале января, Жан д’Аргонь был ранен на северном фронте. Его эвакуировали в Шартр, а через несколько дней мы получили от него подробное письмо. Это письмо осталось недописанным…
При этих словах графиня сделала движение, как бы желая его остановить, но граф сухо и решительно возразил:
– Нет-нет. Мадемуазель д’Аргонь должна прочесть это письмо.
– Вы, может быть, и правы, – возразила мадам де Шаньи. – Но все-таки…
– Что вас так волнует? – удивленно спросила Доротея.
– Я боюсь причинить вам ненужное огорчение. В конце письма сказано…
– Мы обязаны сообщить это мадемуазель д’Аргонь, – решительно перебил граф.
