Он не просил меня ждать. Рассказы

скачать книгу бесплатно


Он приходил на следующий день, с вином и апельсинами, курицей гриль и пакетом овощей. Иногда с цветами: роза на длинном стебле, сиреневые ромашки – именно ромашки, не герберы, мелкий букетик первых фиалок, строгие, плотно завернувшиеся в себя малиновые тюльпаны. Сначала она ставила их в литровую банку. Потом Профессор принес ей узкую серебристую вазу. Она чувствовала в нём родственную душу по отношению к красивым вещам, не имеющим большого практического смысла, будь то плюшевые медведи, вазы или роскошно изданные альбомы фотографий.

Они никогда не говорили о том, приходил ли он, когда её не было дома. Приходил. Звонил в дверь, стучал – звонок был тихий, в ванной она могла ведь его не услышать. Выходил на улицу, смотрел в тёмные окна. Сидел на площадке между этажами и жалел, что не курит. Чувствовал боль оттого, что не может спросить, просто спросить, где была она вчера. Возможно, на то была сотня благовидных причин. Где-то в пригороде живут родственники, ездила в гости, заболела племянница – мало ли? Не спрашивал. И она молчала.

Однажды он остался у неё на целую неделю. Она удивилась еще, когда он не поднялся по первой пронзительной трели будильника, обычно он вставал раньше. Попыталась поднять его завтракать, он лишь махнул рукой: «М-м-м». Прислушалась к памяти вечера накануне: да нет, все как обычно. Оставила на кухонном столе второй ключ.

На улице было по-прежнему серо и размыто, одно и то же что утром, что вечером. И жизнь похожа на сон.

Когда она вернулась, он читал одну из её книг. Быстренько сообразили ужин. Хорошо было вдвоём поужинать, и помолчать, и лечь спать так, как будто бы давным-давно они живут вместе, и он моет посуду, а она стелет постель.

Спустя пару дней она заметила, что он постоянно прислушивается. Он вздрагивал, когда у соседей вскрикивал ребенок или резко сигналила машина на улице. Она поняла: ждёт звонка. Его телефон звонил иногда, это был Профессор или Принц, или с работы. После этих звонков она видела у него на лице лёгкое чувство стыда, и разочарования, и облегчения – целый коктейль. Опускала глаза, молчала, давая время опомниться. А потом как обычно: тихий вечер.

Однажды пришел Профессор. Едва заметные паузы в разговоре подсказали, что нужно делать. Она уронила на пол солонку и пошла к соседке за солью. Попила там кофе, мучительно поболтала ни о чем, выкурила чужую невкусную сигарету. Проскальзывая в дверь, услышала насмешливый голос Профессора: – Ты думаешь, она не понимает? И скрип кухонного шкафа. Она точно знала, на самом видном месте там стоит пачка соли. Просто потому, что больше ничего нет: основной запас продуктов в холодильнике, посуда – вся на столе.

Звякнула брелками и все стихло.

Еще через два дня она нашла второй ключ от своей квартиры в почтовом ящике. Подумала: наконец-то позвонил тот, а скорее та, которая давно должна была позвонить.

Ключ этот он увидел в первый же день, когда проснулся ближе к обеду. Жизнь катилась непонятно куда; на работе предложили взять больничный или в счет отпуска; и только здесь – такой хрупкий мирок. Оазис. Пережить, переждать… Вставил ключ в замок, повернул – подходит. Хмыкнул и включил чайник. Выходил иногда в магазин, чтобы купить то, что она любила. Она не благодарила, разве что поначалу, и глаза не светились щенячьи восторгом: принимала как должное. А если б и не покупал, верно, не попрекала бы. Это задевало немножко – что же нужно, чтоб засияла и на шею кинулась?

Целый день он потратил на то, чтоб выбрать подарок. Ходил по бутикам и ювелирным салонам, косметическим магазинам и книжным лавкам. Трогал серебряные фигурки кошек, толстые переплёты книг, вертел в руках хрупкие безделушки, особенно присматривался к кольцам – знал, что она любила кольца, но отходил от витрин снова и снова: в кольце – как будто намек, что-то невысказанное вслух и похожее на сожаление. Звонил сначала Виктору (Принцу), а потом Михаилу Эммануиловичу (Профессору), но они не могли подсказать дельного, говорили только новые адреса. Он ехал, а там было то же – серебряные кошки, кольца, вазы… Браслет? Цепочку? Хороший кулон, если судить по цене – но два бриллианта, что за пошлый намек. Никуда не годится. Магазины были полны вещей, одинаково прекрасных и бесполезных, и всё это было не то. Устав выбирать, в парфюмерной лавке он купил самый дорогой флакон.

– Прекрасный подарок, – защебетала продавщица.

Что может быть эфемернее запаха.

Однажды он не приходил долго, очень долго. Он был в Париже, а может быть в Махачкале, или в Мельбурне. Когда пришел – окна были темны. И на следующий вечер, и три дня спустя. А потом дверь ему открыл мускулистый парень в тренировочных штанах. В районе солнечного сплетения явственно почувствовалась дырка, которая не успела преобразоваться в черную воронку: парень прямо заявил, что вселился только сегодня и понятия не имеет, кто здесь жил раньше и куда съехал…

Телефон звенел долго, противно. Не хотелось отвлекаться от работы. На экране светился совершенно незнакомый номер.

– Я слушаю вас, – с интонацией «девушки-в-офисе», которая постоянно отвечает на звонки.

– Я здесь, на вокзале.

Это его голос.

Приехал.

Нашел.

До вокзала по прямой – пятьсот метров.

– Иди мне навстречу… Заметалась – шубка, перчатки, сумочка…

Куда – навстречу? Он пошел вперед, все ускоряя шаги.

Сияние

Видеть сияние бабка учила меня лет с пяти. Она совала мне под нос руку и твердила снова и снова:

– Смотри внимательно. Видишь? Как будто лучики по скатерти, небольшие такие?

Я смотрела, но видела только морщинистую кожу и косой шрам чуть выше запястья. Но бабка не сдавалась. И однажды я увидела его – тоненькие иголочки, желтые, как сама бабка Светлана.

Строго говоря, Светлана приходилась мне прабабушкой. Её дочь, моя бабушка, умерла лет 20 назад. Но тогда я об этом не знала.

Светлане было уже лет 80. Она сохранила не только рассудок, но и здоровье. Поэтому мать, занятая моими младшими братьями, доверила моё воспитание ей. До 10 лет именно баба Света заплетала мне жидкие косички, варила кашу на завтрак и водила в школу. А по вечерам учила другому:

– Самое опасное – грязно-синее. Если увидишь такое, лучше с этим человеком и не говори даже. Так или иначе, он постарается сломать твою жизнь… Да и вообще лучше не связывайся с «синими». Мужа и друзей выбирай из тех, у кого увидишь зеленое. Сиреневые, фиолетовые, – они не от мира сего. Их очень мало, и зло они, как правило, причинить неспособны.

– Оранжевые и красные – сильные. С такими будь осторожна. Согнут, растопчут и не заметят. Им только друг с другом хорошо, а другие им не указ. Других они ломают…

– У большинства людей сияние блеклое, почти бесцветное, серое. Эти обыкновенные, не жди от них ничего – ни большого добра, ни особой печали.

– Самое хорошее – тепло-желтое, абрикосовое, розовое. Особенно розовое – ты таких людей не обижай никогда… Беззащитные они.

– Сияние меняется. Вот ты еще маленькая, у тебя сияние розовое. И у друзей твоих всех розовое. А какое оно будет, когда вы вырастете – никто пока не скажет.

– А к старости сияние у всех почти одинаковое. Вот как у меня. Это значит – всё. Скоро уже туда, к нему…

– Ба, а черное сияние бывает?

– Может, и бывает. Только я не видела. Да и тебе не приведи господь. Страх небось…

– А кто тебя научил сияние видеть?

– Меня – моя прабабка. Семейное это у нас…

Потом бабка умерла. Я так и не успела спросить у неё, кто это «он», к которому она все собиралась. Да и вообще на много лет забыла про какое-то там сияние. Тем более что мой дар видеть оказался слабеньким.

И всё-таки иногда я замечала лучики. У моей начальницы они были оранжевыми. У подруги Ланы зелеными. И я почти не удивилась, увидев однажды мерзкий голубоватый отсвет на коже своего мужа, когда он в очередной раз пришел домой в три часа ночи. Вскоре он бросил нас, меня и нашу семимесячную дочку Аньку.

Бабкины слова оправдывались на все сто процентов – «синие» и «голубые» всегда делали мне, да и не только мне, гадости, дружить я старалась с «зелеными», а у начальства обычно замечала легкую «багровость». Цвет, который моя бабка называла «абрикосовым», я заметила только раз – у безногого парня, который просил милостыню возле почты. Я всегда ему подавала, даже если в кошельке оставалась только мелочь на хлеб.

После родов я сильно располнела, да так и не смогла сбросить лишние 10 килограмм. А неудачный брак надолго подорвал веру в собственную привлекательность. Когда Анька пошла ножками, я отдала её в детсад и вернулась на свою прежнюю работу – в библиотеку. Вообще-то я окончила училище культуры, но культура была в глубоком застое, и делать там было нечего. В библиотеке хоть как-то платили. Плюс я подрабатывала тамадой – вела свадьбы и вечеринки. Одна свадьба – половина моей зарплаты библиотекаря. Помогали родители и младшие братья, которые без памяти любили племянницу.

Потом я встретила Димку и снова вышла замуж. Памятуя первый брак, долго присматривалась к будущему спутнику жизни в прямом и переносном смысле. Димка был «зеленым». Когда он наконец-то предложил пожить вместе, для проверки чувств, я с радостью согласилась. При этом искренне недоумевала – что он-то во мне нашел? Высокий, красивый, и зарабатывает хорошо – программист сразу на нескольких предприятиях, в том числе и в библиотеке, по договору.

Мы безоблачно жили втроём, я уже подумывала о том, чтобы завести второго ребенка, а потом…

Потом появилась Ангелина.

Сначала она мне даже понравилась – тихая, вежливая и такая красивая! Я до боли в скулах завидовала её худобе. Сквозь прозрачную кожу можно было увидеть голубые вены, а царственная осанка как будто намекала, что в предках у Гели были как минимум короли. Особенно хороши были печальные серые глаза. На классически прекрасном лице выделялись пятна какого-то чахоточного румянца. Темные волосы Гелька закалывала в простой пучок. И одевалась она просто – джинсы, свитера, мешковатый пуховик…

А спустя пару месяцев Ангелину невзлюбили все бабы в библиотеке. Увидев её хоть раз, мужики как с цепи срывались. Скоро я сама стала свидетельницей неприятной сцены, когда Ванька, муж нашей методистки Наташки буквально молил Гельку, чтобы она позволила ему отвезти её домой. Она молчала, отворачивалась и только вздрогнула нервно, когда он схватил её тонкие пальцы. Я не выдержала – вышла.

Прошло еще две недели. Я уже собиралась домой и вдруг услышала тоненькие воющие звуки. Это Наташка плакала в своём кабинете, уронив голову в колени, руки сцеплены на затылке…

– Что случилось, Наташ?

Спустя полчаса, с помощью пачки бумажных носовых платков и стакана валерьянки, я выяснила, что Ванька подал на развод, потому что:

– Лю-у-убит он Гельку нашу, представляешь? Вот сука! А детей наших он не любит! Меня не любит! Её любит! Так самое главное, знаешь что? Она ведь ему отказала! А он все равно со мной разводится – «не могу, говорит, я с тобой жить больше»… Ну что мне делать дальше? Ведь 15 лет мы прожили вместе, 15 лет! Двоих детей нажили…