скачать книгу бесплатно
Виталий морщился, словно рассказывал о чем-то мерзком, даже отставил в сторону бокал, будто боялся осквернить благородный коньяк. Догорал камин, тлели в нем черно-красные, с золотом, угли. Вечерело, свет в комнате из золотистого превратился в серый.
– Ну, может, мне повезет… – Леня прервал молчание.
– Зато я купил себе Змея, – откликнулся Виталий. – Повод убежать из дома.
– Он что, и в самом деле так хорош, как говорят?
– Лучше!
Леня завидовал Виталю: немного, самую малость. Змеи были ему недоступны, как и многое другое. Но зависть его не была черной, хотя и рождала порой мстительные мыли: а вдруг, думал Леня, у него родится нормальный ребенок?
Когда Леня регистрировал в мэрии брак, Виталий не пришел. Казалось, он брезговал актерским обществом, недорогим платьем невесты, скромными закусками и свадебным поездом, состоящим из двух взятых в прокат машин и микроавтобуса.
Алина скоро забеременела.
– Не вижу никаких патологий, – осторожно сказала врач. И по анализам, и по УЗИ все в порядке… Но вы же знаете, что мы диагностируем далеко не все…
– То есть, может родиться даун? – спросила Алина, вцепившись в руку мужа.
– Нет, не даун. Болезнь Дауна давно известна и поддается ранней диагностике. Но число отклонений в развитии нервной системы стало столь разнообразно, что мы только разводим руками, – и врач развела руками, иллюстрируя свои слова. Алина оторопело разглядывала страшные плакаты по стенам. На них был изображен красно-синий человеческий мозг в разрезе и лица больных детей: с тупыми, близко посаженными глазами; слюнявыми губами, оттопыренными и припухшими; с узенькими лбами.
– Не бойся, – шепнул ей Леня. – Я знаю, все будет хорошо. Я точно знаю.
Алина отвела глаза от плакатов, посмотрела на мужа и вдруг почему-то поверила ему. Может быть, потому, что очень хотела верить.
– Да, все будет хорошо, – шепнула она, и даже врач, уловив чутким ухом шепот, ободряюще улыбнулась.
Они вышли из клиники, взявшись за руки, как не ходили никогда в жизни, потому что познакомились уже взрослыми, а это выглядело слишком по-детски. С неба падал мягкий тихий снег, было безветренно и не слишком холодно, и деревья казались нарисованными на полотне города осторожными сизыми мазками. Машины бесшумно скользили над дорогой, люди шли по своим делам, из кафе пахло свежими булочками. Жизнь казалась им прекрасной в тот день, а потом начался кошмар.
Нервная система ребенка оказалась неразвитой. Он умер спустя полчаса после рождения, потому что не мог переваривать пищу и неправильно дышал.
Ребенка унесли сразу, как только он родился. Почуяв неладное, Алина стала биться и кричать, требуя к себе малыша, но мощная санитарка, склонившись над ней, прижала ее к кровати и сделала успокоительный укол. Плацента отошла плохо, Алину чистили, а спустя полгода оказалось, что она стала бесплодной.
– Вот и хорошо! Вот и хорошо! – твердила Алина в исступлении. – Не буду уродов рожать, так мне и надо! Так мне и надо!
Она истерила сначала, потом поутихла, стала задумчивой и мрачной, а потом Леня вытащил ее из петли. Она повесилась за секунду до того, как он пришел домой с работы. Попытка не была демонстративной: после смерти ребенка Алина жила только эмоциями, почти не думая, импульсивно принимая большие и маленькие решения, и он понял, что жена вполне могла бы накинуть веревку на крюк в любую другую минуту. Просто сложилось так, что он успел. А удачно сложилось, или нет… Он боялся задавать себе этот вопрос.
После больницы Алина плакала, съежившись в объятиях мужа, и Леня почти любил ее снова: такую беззащитную и зависимую.
– Мне стало лучше. Честное словно, стало лучше в тот день. И я подумала: вот будет здорово, если я приготовлю ужин. И на работу – за ужином я хотела поговорить с тобой о том, чтобы снова выйти на работу. Играть в театре, на сцене. Пусть маленькие роли, пусть "кушать подано", но снова приходить в театр, подниматься по лестнице, гримироваться, снимать с плечиков отглаженные платья, проходить по темному коридору и стоять за кулисами, ожидая своего выхода… Я оделась и вышла в подъезд. Я спускалась, пересчитывая деньги в кошельке, мечтала купить вина и сыра, и кусочек мяса, чтобы поджарить на гриле. И тут вдруг из квартиры на втором этаже вышла женщина с ребенком на руках, и он кричал, был красным и кричал! А наш малыш только пискнул, когда родился, тихонечко, жалобно, мне даже не дали его подержать, я даже не смогла утешить его, поцеловать, чтобы ему не было так больно, обнять, чтобы он не боялся умереть, чтобы умер не один!
Она плакала все сильнее и сильнее, корчась на диване, словно гусеница, брошенная в огонь, но сгорала чертовски медленно, отравляя мужу жизнь; он боялся идти домой, а сдать ее в психушку было жалко, но она ныла и ныла, и Леня стал понимать Виталия.
Камин все так же горел, но свет в комнате на сей раз был весенним, зеленоватым. Леня сидел у огня, опустив голову, вцепившись в волосы. Виталий стоял над ним, склонившись больше, чем обычно. Его лоб покрывала испарина, словно закончилось трудное для него дело. Виталий очень боялся, что его друг, которому не повезло родиться в приличной, богатой семье, вдруг окажется более удачливым в другом; что будет у него женой красавица-актриса, на которую заходит посмотреть сам президент, и что родится у них здоровый ребенок. А здоровых детей все еще рождалось немало. И вот теперь Виталий чувствовал мрачное удовлетворение от того, что и вправду не деньги и не их отсутствие определяют меру человеческого счастья.
– Не плачь, мужик, – проговорил он. – Хочешь, я покатаю тебя на Змее?
– А в чем смысл?
– Там все другое. Там лес: настоящий, дикий. Стволы, как дома. Ты такого не видел, лесопарковая зона наша – тьфу! Там реки разливаются, и ширь такая, что дух захватывает. Там скорости и расстояния, в Москве такого не ощутить. Там охота, кровь кипит! И бабы там – настоящие, не чета истеричкам нашим, кровь с молоком, живые, теплые. Хочешь с нами? Соглашайся, пока зову. Никто тебе такого не предложит, кому ты нужен, актер? Иди к жене своей, репетируй диалог со стонущим призраком, сходи с ума, Гамлет! Ты этого хочешь?
– Нет.
Леня никогда прежде не видел Змея вблизи. Было жутковато находиться рядом с громадиной, закованной в броню из бурого с металлическим оттенком сплава. Гибкое тело змея было свито кольцами, голова, в которой помещалась кабина для пилота и двоих пассажиров, лежала сверху, словно гигантская гадина откинула ее назад, замахиваясь для броска.
Цепляясь за чешую, к которой приделаны были невидимые с первого взгляда скобы, Виталий полез вверх, за ним – министр образования, только вчера занявший пост безвременно ушедшего из жизни отца. Леня, поколебавшись, отправился следом.
– У медиков был? – спросил Виталий, не глядя на Леню: склонившись над пультом управления, он проверял настройки.
– Был, – ответил тот.
– Точно? – переспросил, настаивая, Виталий. – А то у них там… Болячек всяких: синюшная лихорадка, прыщи – вроде ветрянки, только хуже, ну и венерические… Каждый год у них что-то новенькое вылезает. Без защиты никак.
– Был, – хмуро подтвердил Леня.
– Смотри. Дело твое. Ну, поехали?
Молодой министр кивнул, а Леню, кажется, никто не спрашивал. Голова Змея немного приподнялась и замерла. Где-то внизу, шурша и лязгая, разворачивались кольца проснувшегося туловища. Поднялась стена эллинга, блеснула солнечными бликами гладь Москва-реки и, подняв сотни брызг, Змей скользнул в воду. Леня увидел радугу, запутавшуюся в завесе водяной пыли.
Они нырнули почти сразу и погрузились в облако поднятого со дна ила, потом свернули в длинный, выложенный плиткой и освещенный тусклыми матовыми фонарями тоннель. Вынырнули за городом и увидели покрытые травой берега, ивы, опустившие до воды обессилевшие плети ветвей, и темную бесконечную полосу леса на горизонте.
Приблизился правый берег, крупная змеиная голова раздвинула камыши, и темно-коричневая упругая шишка стукнула в стекло прямо напротив Лениной головы. Плеснула вода, и змеиное тело, как волна, захлестнуло пологий берег. Они выползали медленно, словно Змей наслаждался предвкушением свободы. Потом он вдруг вытянулся, рванулся вперед, и травы хлестали его по подбородку, с которого все еще стекала речная вода.
Леша обернулся назад и сквозь прозрачный затылок с восторгом смотрел, как стремительно извивается змеиное тело, как бурые петли появляются слева и справа, и как травы гибнут под весом гиганта.
– Ну, как тебе? – спросил, усмехаясь, Виталий.
– Это нечто! – выдохнул Леня. – Такая скорость!
– Сто километров в час по пересеченной местности, – ответил Виталий и, вытянув руку, погладил потолок, словно хотел приласкать зверя хоть изнутри.
– Как он вообще движется? Чудо просто!
– Как обычная змея. Вес постоянно перераспределяется, с поверхностью контактирует всего несколько точек, плюс строение чешуи, которая обеспечивает необходимое трение. Чешуя – это вообще нечто. Можно подкрадываться. Хочешь?
Не дождавшись ответа, Виталий переключил режим. Тело позади них вытянулось в струну, опустилась голова, и Леня понял, что они ползут медленно-медленно и совсем бесшумно.
– Чешуйки отталкиваются от земли, – зашептал Виталий, словно мог спугнуть змеиную добычу, – и мы ползем очень-очень тихо.
– А почему Змей? Почему не вертолет?
– Да с вертолета разве можно все увидеть так близко, разве можно почувствовать?..
– Что?
– Жизнь, Ленька, жизнь!
Виталий снова пустил Змея вперед, открыл окно, в кабину ворвался свежий, наполненный запахами ветер, и почему-то сразу показалось, что в городе такого ветра нет и быть не может.
– А потом, – насладившись ветром и скоростью, Виталий развалился в кресле и принялся рассуждать, – он безопасный и устойчивый – это раз; может пролезть туда, куда вездеход не пролезет – два; препятствия преодолевает на раз – три; процессор в башке у него новейший, просчитывает варианты за доли секунды – четыре. Только это ерунда. Знаешь, что главное в нем, Лень?
– Нет. Что?
– Это круто! Это, на хрен, так круто, что круче и быть не может!!!
Виталий орал, молодой министр довольно улыбался, с превосходством посматривая на необстрелянного спутника, а потом вдруг сзади что-то громыхнуло и взорвалось, раскатилось по полям эхом чудовищной грозы, заставило Леню вскрикнуть и прикрыть локтями голову.
Виталий хохотал.
– Что это?! – крикнул полуоглохший Леня.
– Я же говорил, что это круто! – крикнул Виталий в ответ. – Это погремушка!
– Зачем она?
– Просто так! Просто это здорово! И еще – смотри!
Что-то тонкое и красное метнулось перед лобовым стеклом, затряслось, втянулось обратно…
– Язык? – спросил Леня.
– Красота, да?
А потом поднялись стекла окон, блеснула на них тонкая свинцово-серая пленка, и мир впереди на секунду стал красно-желтым, а потом сразу черным и дымным. Морок рассеялся, Леня увидел на много метров вперед выжженную землю.
– Ну и другое оружие есть, – сказал Виталий будничным тоном, а министр зашелся в приступе беззвучного хохота.
Они неслись по полям, перемахивали тоненькие нити ручейков. Потом вонзились в плотную зеленую с коричневой основой ткань леса и принялись лавировать меж стволами, почти не снижая скорости, проползали под поваленными, косо лежащими стволами, подминали под себя кучи валежника, с легкостью переваливали через высокие, метра в полтора, поросшие мхом камни.
Бешеная скачка в кабине почти не ощущалась, и только быстрая смена картин за окном говорила о скорости. Так прошел час, и Леня вдруг понял, что привык, что скучает и тяготится видом темной зелени, бурых однообразных стволов и редких вспышек яркого красного или желтого мха.
Виталий и министр что-то лениво обсуждали, склонившись над картой на мониторе. А Леня вдруг, неожиданно для себя, широко зевнул.
– Что, скучно стало? – обернулся к нему Виталий.
– Да. Нет. Да нет, не скучно… Так. Просто.
– Ладно. Ты же не думаешь, что мы тут просто носимся, как придурки?
– Не думаю. Не знаю. А что, еще что-то будет?
– Будет, – Виталий осклабился. – Сейчас приедем на место, и там все будет.
– А… что там будет? – осторожно спросил Леня.
– Девки, Лень. Много баб и другая всякая развлекуха!
– Они нас что, ждут?
– Нет, не ждут. И в этом суть!
– То есть мы…
– Да, Леня, да!
– Но как же? Разве так можно? Они же люди…
– А ты видел их, этих людей?
– Конечно, нет.
– Дикари, уроды. Тупые уроды, грязные, моются только по праздникам. Читать-писать не умеют, верят во всякий бред. У них там попы власть захватили – те хоть чего-то соображают. А эти дурачки ведутся. Называть детей стали по святцам. Дормидонтами и Евстахиями. Цари у них появились. Что ни деревня, то царь! Своего ума – чуть. Ладно, на месте разберемся. Тебе понравится!
Они скользили по лесу, и тень Змея бежала рядом с ними – расплывчатая, нечеткая, рожденная солнечным светом, растерзанным кронами деревьев. Потом теней стало две, чуть позже – три и четыре, и Леня с изумлением обнаружил, что такие же Змеи – зеленый, оранжевый и черный – несутся теперь с ними бок о бок. Послышался тихий, отдаленный стрекот, и, выглянув в открытое вновь окно, Леня увидел в просветы между ветвями деревьев темные кляксы вертолетов личной охраны.
– Прикроют нас, – пояснил Виталий. Он стал вдруг деловитым и серьезным, и Леня понял, что они приближаются к цели. Ему перестала нравиться эта прогулка, однако он не смел пикнуть, осознавая меру власти и жестокости людей, что сидели возле него.
– Ты, – наклонился к Лене министр, – на месте делай, что хочешь, только в Змее не сиди. Он у нас перейдет в режим ожидания. Понял?
– Понял, – смирившись, ответил Леня.
К деревне подползали тихонько, на брюхе. Скрывались за пышными кустами, и огромные пахучие шапки сирени скользили по стеклам кабины, оставляя на них прилипшие маленькие цветы. Возникла на лобовом стекле проекция, Леня видел теперь деревню сверху, видел, как оплетают ее четыре громадных змеиных тела, свиваются венком, поблескивают матовой чешуей…
Кольцо не было сомкнуто, когда их заметили, но люди не бежали прочь из деревни, они кинулись в свои дома: выводили на улицу стариков, выносили детей. А потом бежать стало поздно. Змеиные тела сомкнулись, угрожающе поднялись тупые, лобастые головы. Виталий нажал кнопку, и из пасти Змея ударила струя огня. Загорелся сенной сарай. Превратилась в прах крыша, пучки тлеющей соломы полетели вверх, сияя красными искрами огня.
Истошно кричали женщины.
Громыхнул, пугая, хвост одного из Змеев.
Виталий и министр выскочили из кабины, Леня прыгнул следом, и в лицо ему ударил жар догорающего сарая, в легких засвербело от терпкого, едкого дыма, а когда стало можно смотреть, оказалось, что вся деревня заполнена людьми, что толчея, как на рынке, и мир превратился в черно-белый. Это охрана покинула вертолеты. Светлые, желтовато-серые льняные одежды деревенских мешались с чернотой бронежилетов пришлых, и на этих сменяющих друг друга клетках разыгрывалась кровавая партия.
Деревенские хотели бежать и тщетно карабкались по скользкой броне змеиных тел, пока их не сбрасывали оттуда охранники. Другие прятались по домам, и солдаты вытаскивали их наружу, пинали ногами, тянули за волосы, волокли за одежду. Мужчины пытались драться, но их, безоружных, одолевали, смеясь, и долго били. Пришлые жгли дома; войдя в раж, резали скот.
Воздух, казалось, стал плотнее и гуще из-за криков, стонов и запахов: горелого и чего-то еще, кажется – крови. Леня смотрел на все это широко раскрытыми глазами и вдруг понял, что только он один не надел бронежилета и шлема, и стоит теперь посреди побоища, как в центре урагана, беззащитный и мягкий, будто черепаха без панциря. И в момент, когда он это осознал, из дыма и копоти вывалилось на него перекошенное, заросшее бородой лицо в потеках свежей крови. Рот, раскрытый в крике или разорванный в борьбе, казался черной дырой. Что-то острое, светлое, несущее на себе солнечные блики, было нацелено прямо на Леню. Он не успел испугаться, а только слегка наклонился, втягивая живот – на доли секунды отдаляя миг, когда неизвестное острие вонзиться в него, но вдруг черная тень заслонила желтые блики, и страшное лицо исчезло.
Леня тряхнул головой, пытаясь отогнать ужасный морок, и увидел, что человек лежит на земле и смотрит в небо остановившимися глазами. В руке убитый все еще сжимал рогатину, ярко-желтую, словно только что выструганную. Над ним с ножом, с которого стекала кровь, стоял Виталий, по-обычному склоненный вперед, качающийся, как ветка на ветру, опьяненный всеобщим ужасом и только что совершенным убийством. Потом он очнулся, тряхнул головой и вдруг разразился полузвериным оглушительным рыком: "Ррррррааааа!!!" В ответ раздался гром змеиного хвоста.
Потом все как-то сразу стихло, и даже дым стал стелиться по земле, словно склонился, устав от стремительного, выматывающего поединка.
Охрана черным квадратом окружила одну из изб. В узком мутном окошке виднелось озлобленное мужское лицо. Откуда-то еще доносился горький разноголосый бабий вой.
Леня в растерянности оглянулся и увидел, как из темного проема манит его длинная рука Виталия. Он пошел туда и оказался в просторном сарае. Здесь было прохладно и пахло сеном, а не гарью; правда, в углах маячили темные фигуры автоматчиков. У дальней стены, под слуховым окошком, из которого лился рассеянный солнечный свет, стояли деревенские девушки. Они молчали, скованные страхом, и почти не двигались, лишь утирали украдкой мокрые от слез, измазанные копотью лица. Их волосы были растрепаны, так что вокруг голов получалась пронизанная светом дымка, похожая на слитые в одно нежное свечение нимб.
Виталий расстегнул защитный шлем и, сорвав его с головы, разлохматил рукой слипшиеся от пота волосы. Потом, поведя плечами, сбросил на землю бронежилет, и тот мягко упал в кучу свежей соломы. Рядом с ним снимали доспехи другие мужчины.
Виталий взглянул на Леню и, ухмыльнувшись, подмигнул. Затем пришлые двинулись к девушкам. Те в испуге жались друг к другу, наклоняли головы, прятали лица в волосах, горбились, закрывались руками, подбирали и прижимали к себе клоки рваной одежды, но их выволакивали вперед, безжалостно рассматривали в свете, струящемся из высокого окошка, пихали назад или уводили в сторону, в стог сена, где слышались уже мольбы, стоны, плач и неясные звуки тщетной борьбы.
Виталий тоже выбирал себе девушку. Он долго колебался между двумя – Леня видел это, потом рывками содрал с них, плачущих, одежду и стал трогать и мять, словно выбирая товар на рынке.
