Стасик

скачать книгу бесплатно


Большую синюю с оранжевым польскую палатку Адмирал поставил быстро. Пацаны легко натаскали целую кучу сосновых сучьев для костра. Солнце стояло высоко и не думало опускаться за реку. Впереди ждал долгий отдыхательный вечер со вкусным ужином и песнями под гитару у костра. Но отдых в походе – дело не то чтобы относительное, но то, которое надо заслужить. То есть краткое и редкое.

– Чистить рыбу, марш-марш, – придумал новую задачу ребятам неугомонный руководитель похода. – С итоговой оценкой многоуважаемой Елены Дмитриевны.

Мама Стасика церемонно поклонилась Адмиралу и с улыбкой посмотрела на юных водников. Те, вздохнув, потянулись со щуками на берег. Мама покачала головой, собрала со стола туристические ножи, две миски и пошла вслед за ребятами.

Рыбу чистить оказалось занятием не сказать чтобы очень весёлым и быстрым. Зато поднявшись обратно к походному столу, мама сообщила папе: «Справились на отлично». Папа кивнул, он подстраивал гитару.

– Жареная щука сегодня на ужин, – сообщил, как церемониймейстер на королевской трапезе. – Кто не едал, тот жизни не видал. Но чуть позже, вечер только начинается. Час на личное время.

– Мы тогда на рыбалку, пап, сами? – спросил Стасик. – Я спиннинг возьму?

– Шагайте, – согласился папа. – Там чуть выше по течению перспективный залив с травкой. Рекомендую.

– Я останусь, – вдруг отказался Игорь, припомнив, что рыбалка в исполнении товарища выглядит большей частью скучным распутыванием «бороды» из лески, возникающей при каждом втором забросе блесны. – Всё равно не умею, лучше у костра посижу.

Мама Стасика насторожилась:

– Ты не простыл? – приложила тыльной стороной ладонь к его лбу. – А шарф где?

Игорёк растерянно обернулся, будто надеялся увидеть мохеровое изделие на стояночной площадке. Вздохнул:

– Оставил на берегу, где чай на обеде пили.

– Ну как же так, – всплеснула руками мама. – Вон ветер какой холодный сегодня. Подожди, у меня запасной есть.

Встала, пошла в палатку: рюкзаки туристов были составлены там в тамбуре. Игорь подтолкнул Стасика к реке:

– Спасибо, тётя Лена, я потом его возьму, когда назад вернусь. Стаса схожу проводить до берега.

У реки Игорь неосознанно погладил рукой голую шею. Стасик заметил жест:

– Жалко шарф?

– Да надоел он мне. Мама хочет, чтобы я всегда в нём ходил, её бы воля – и в тридцатиградусную жару бы им шею укутывал.

– Зачем?

– Не зачем, а почему, – Игорь помолчал, снял очки, подышал на стёкла, протёр подолом свитера. – Эдькин шарф-то.

– Ох ты, – понял Стасик. – Дела.

– Видеть этот шарф уже не могу, и отказаться сил нет. Я его сюда-то взял только потому, что она хотела, чтобы я ещё и в берете Эдькином ехал. Ну, в том, что привезли. От берета напрочь отбоярился, пришлось хоть шарф надеть, а то бы она три часа плакала.

– Да, понимаю.

Сидели на стволе прибрежного топляка, молчали. Эдика, брата Игоря, забрали в Афганистан в самом конце войны. Цинковый гроб привезли уже в разгаре вывода войск: десантный майор приехал и сержант ещё. Стасик с Витькой пришли с похорон к Игорю домой, слушали, как майор за поминальным столом строго говорил верные и справедливые слова: про службу Эдьки, про интернациональный долг и про вечную славу героям. Отец Эдика, сам бывший старший прапорщик, кивал головой, соглашался. Мать просто сидела как каменная, неясно, слышала ли. Потом Игорь шепнул друзьям: «Надоело». Кивнул в сторону коридора, вышли на лестничную площадку. Там курил сержант-десантник, выпивший уже изрядно.

– Что, пацаны, интересно майор говорит? – зло затянулся. – Только враньё это. Он и не знал парня вашего: замполит, ему врать по службе положено. Да и я толком не знал – он из молодых, только приехал, я его раз пять на построении видел мельком, и всё. Он в другой роте был, а мне за доставку «груза двести» дембель пораньше комбат оформил. А в последний момент к борту и замполит этот подтянулся: ему всё лучше в Союз слетать, чем снег месить на Саланге, колонны вывода прикрывая. Так что не верьте вы, не надо.

– И что, никто не знает, как на самом деле всё вышло? – голос Игоря тонко звенел. – Вообще никто?

– Почему, мне в общих чертах пацаны из его роты рассказали. Я же понимаю родительское горе, все мы там на его месте могли оказаться, к любому кто-то должен был вот так гроб привезти. Только отказываются почти все – дурная примета считается, так вот в Союзе побывать. Но говорят, есть и другие, которые раза по три с оказией на побывку съездили домой, и ничего с ними потом не случилось. Но сам таких не видел, только слухи ходят. А мне-то теперь уже всё равно: завтра билет на поезд и домой. Хватит, отстрелялся.

– Так с Эдиком-то что там случилось? – вернул сержанта в текущую реальность Витька.

– А, с этим. Да ничего особенного. Вышли колонной из трёх БМД на Кабул из Баграма. По дороге там есть такой кишлак Мирбачикот, известное змеиное гнездо, его все на самой высокой скорости проскакивают. И тут у них какая-то поломка у головной бээмдухи случилась, встали все как на витрине, мехводы побежали совет держать к первой машине, десант на землю спрыгнул, а он же наводчиком был по штату, им обычная команда «по-боевому!». Ну вот только ствол БМД успел в сторону кишлака развернуть, как по его машине и прилетело. Он один там погиб. Ещё один лёгкий «трёхсотый» был, кажется. Самая обычная история. Это если по правде… Говно эта война, пацаны, вот что я вам скажу. Никому не верьте, если будут звать воевать не пойми за что. Хорошо, что кончилась наконец.

Тут вышел отец Игоря, позвал: «Пошли за стол, мы вас там потеряли». Сержант с Игорем вернулись в квартиру, а Стасик с Витькой отправились по домам. И голубой Эдькин берет теперь всегда у них дома на комоде лежит, рядом с его фотографией в рамке. Вот и всё.

«Игорь, ты где? – раздался над рекой голос мамы Стасика. – Поднимайся, я тебе шарф нашла!» Игорёк сморщился, сказал капитану: «Ох уж мне эти шарфы». И побрёл наверх, обернулся: «Щук только больше не лови. Нам же их опять чистить».

* * *

Стасик сделал целых пять удачных забросов и лишь на шестом не успел вовремя остановить полёт блесны. Леска традиционно запуталась вокруг старинной инерционной «невской» катушки. Отец обращался с ней ловко и обещал купить Стасу персональный спиннинг с персональной же новейшей безынерционкой, которая самостоятельно не допускает «бороды», но выполнит он своё обещание лишь тогда, когда начинающий спиннингист научится успешно пользоваться его древним рыболовным атрибутом. В целом дело шло к тому, что к концу похода можно будет успешно сдать экзамен по спиннингу, но навык нарабатывался непросто.

Распутывая леску, Стасик постоянно возвращался мыслями к тёте Варе, маме Игоря. Как она прошлой зимой была вся остановившаяся, как будто замёрзшая на поминках по Эдику, как потом дома мимоходом проводила рукой по фотографии на комоде, как провожала в этот поход Игоря, тревожно спрашивая у Стасиковых родителей: «Всё же в порядке будет, правда?» И поправляла шарф на шее сына, который тот благополучно потерял во время недавнего привала на берегу реки. На этом же самом, левом.

На этом же левом, да. И недалеко: сколько мы потом проплыли, километров пять, наверное? Человек идёт со средней скоростью пять километров в час, время сейчас – папа сказал, когда отложил готовку ужина, – шесть вечера, ну пусть половина седьмого. Если быстро сбегать туда-обратно, то никто и не заметит. Нет, заметят, конечно, отругают вечером, но победителей не судят. А шарф потом пусть Игорян хоть в самую глубину своего рюкзака засунет, лишь бы тёте Варе его назад привёз. Потому что потому. Потому что так надо.

Стасик прислонил спиннинг с нераспутанной «бородой» к лежащему рядом на песке большому топляку и скорым шагом отправился вдоль берега вверх по реке. Метров через сто топкий песок уткнулся в крутояр, и отважный капитан, продираясь сквозь прибрежный кустарник, поднялся наверх. Слабая тропинка вела по белому мшанику средь сосен уверенно и просто, ветер гнал по небу весёлые облака, и от полноты хороших чувств и предчувствий Стасик запел из мультика: «Мимо белого яблока луны, мимо красного яблока заката…» Песня закончилась вместе с тропинкой, потерявшейся на спуске к заросшей кустами смородины ложбине, тянувшейся к реке. Ручей, пробивавшийся там сквозь мокрые камни и поваленные деревья, оказался широким и глубоким, форсировать его по скользким стволам Стасик не решился, сообразив, что если подняться по ручью вверх, то там он наверняка окажется мельче и доступнее для переправы на другой берег. Но ложбина тянулась и тянулась, прибрежный сосняк сменился тёмным густым ельником, а выход на противоположную сторону всё не находился.

Наконец, после четвёртого или пятого спуска к ручью спасатель Игорева шарфа сумел перебраться через обмелевшее водное препятствие и поднялся в берёзовую рощу, за которой виднелось понижение в сторону реки. Облака на небе окрасились в розовый цвет, но Стасик ощущал, что конечная цель экспедиции уже близка, и, чтобы срезать угол, пошёл к речке не обратно вдоль ложбины, а по низменному травяному логу.

Троп здесь не было, идти приходилось по высокой траве, обходя многочисленные кочки. Под ногами начала хлюпать грязная болотная вода, вокруг поднялись заросли камыша, но Стасик упорно, хоть и медленно, продвигался вперёд, уверенный в правильности выбранного направления и скором благополучном выходе к месту обеденной стоянки. Мысли о суровом разговоре с родителями по возвращении в лагерь отгонялись отдельным напряжением силы воли.

Неожиданно камыш поредел и сквозь него проглянула водная гладь. С трудом преодолев ещё с десяток кочек, Стас понял, что впереди озеро. Над головой свистели стаи уток, потянувшихся на вечернюю кормёжку.

Когда Стасик выбрался обратно из камышей, на небе уже висела ранняя вечерняя луна, вполне бледная на фоне последних лучей закатного солнца. Стало окончательно ясно, что шарф спасти сегодня уже точно не удастся и нужно постараться вернуться под справедливый удар родительского гнева до наступления финальной темноты стремительно гаснущего дня. Вода под ногами продолжала предательски хлюпать, когда вместо знакомого березняка впереди возникла стена темнохвойного леса. Стасик ещё надеялся, что где-то там в глубине он найдёт тот самый ручей, который вернёт его обратно к реке, но надежда таяла со скоростью появления между верхушек елей и лиственниц ночных звёзд.

Наконец некогда отважный капитан позволил себе признаться, что самостоятельная ночёвка в лесу неизбежна. Сразу нахлынула подспудно отгоняемая всю дорогу паника, включавшая в себя страх родительского гнева, непременных окрестных волков и ещё каких-нибудь инопланетян, которым где ещё и быть-то, если не в дремучих лесах местного значения. Прошла она лишь тогда, когда у комля вывороченного дерева запылал костёр, разожжённый Стасиком с третьей спички из коробка, вынутого из завязанного спущенного воздушного шарика, вручённого перед походом в качестве крайнего спасательного средства каждому члену группы лично руководителем похода. Шарик с неприкосновенным запасом спичек всегда должен был висеть на шнурке и, соответственно, на шее любого туриста – так настоятельно обязывал всех папа. Вот, пригодился, – Адмирал мог бы быть доволен при каких-нибудь других, не столь печальных обстоятельствах.

Стасик натаскал в свете костра несколько охапок травы для обустройства лежанки, вытянул вдоль горящих дров гудящие от усталости ноги, чуть поплакал от обиды и голода и неожиданно быстро и крепко уснул.

* * *

Поздним вечером четвёртого дня одиночного блуждания по лесу Стасик случайным чудом вышел на давно потерянную реку. Понять, в какой стороне должен быть покинутый им когда-то очень давно лагерь, было решительно невозможно. Желудок настойчиво требовал хоть какого-нибудь полезного наполнения, вниз по течению виднелись заросли красной смородины, и ноги сами понесли Стасика туда. Ну как понесли – медленно побрели, если точнее.

Пока Стас собирал пригоршнями ягоды и отправлял их в организм, в стороне низко пролетел вертолёт. Организм проводил его равнодушным взглядом: за последнюю пару дней вертолёты пролетали над лесом несколько раз – ни одна попытка привлечь их внимание дикими криками, прыжками и размахиванием снятым свитером успеха не имела. Заросли смородины закончились песчаным берегом, где за поворотом открылось ровно то потерянное место очень давнего обеда – с сардинами и пряниками. Вот и кострище, и обеденное бревно, а за ним и тот самый мохеровый шарф невнятной расцветки, из-за которого всё и случилось. Стасик подобрал шарф, поднялся вверх по берегу от холодного по ночам песка к речной террасе под ивами, разжёг яркий костёр из топляка, который – он уже знал – быстро прогорит, лёг спиной к огню, положил под голову тёплый шарф и провалился в сон, которым нужно успеть воспользоваться, пока ночная промозглая прохлада не вынудит встать в поисках новых дров.

* * *

– Ты живой ли, слышь? – Стасика тормошила за плечо жёсткая ладонь. – Эй, парень!

– Живой, – ответил Стасик, не открывая глаз, и повернулся на другой бок.

– Нашёлся, потеряшка, – хохотнул хриплый голос. – Ну всё, вставай, поехали.

Напротив Стасика сидел на корточках мужчина с папиросой в углу рта и в телогрейке. От прогоревшего костерка поднимался белый дымок.

– Мне к маме с папой нужно, дядя, – сказал Стасик и заплакал, второй раз за дни потерянного одиночества.

– Будет тебе папа, будет тебе мама, будет тебе и по жопе на орехи, – туманно успокоил дяденька, снял с себя телогрейку, надел её на мальчика. Потом залез в карман, достал оттуда завёрнутый в тряпичный лоскут бутерброд с ливерной колбасой, протянул Стасику. – На, ешь. И пошли.

Он подвёл городского найдёныша к стоящей рядом лошади, взял под мышки и с размаху усадил Стасика к ней на спину, сказал: «Держись, не сверзись». Сам поднялся в седло, прижал спину мальчика к себе, обняв его левой рукой.

Правой тронул поводья и распорядился: «Пошла, шалава! Но!» И лошадь повезла седоков прочь от последнего Стасикова лесного приюта, где у костра остался лежать вновь забытый мохеровый шарф.

Потом всё немножко перепуталось: большой тёплый дом с полированными столами и выцветшими вымпелами «За победу в социалистическом соревновании» на стенах, весёлые люди в ярких комбинезонах и с большими фонариками, рассказывающий им историю счастливого нахождения дядя Паша в телогрейке, горячий сладкий чай, откуда-то прибежавшая плачущая мама, стиснувшая Стасика так, что рёбра захрустели, отодвинувшая её тётя с прозрачным пакетом в руках, сказавшая: «А вот сейчас мы ему глюкозу поставим, и будет как новенький», поездка в санитарной машине через всю деревню. И только уже лёжа укутанный в два одеяла в салоне летящего вертолёта, герой-одиночка спросил у держащей его за руку мамы:

– А где папа?

– В городе, по делу, – невесело ответила мама и снова заплакала.

* * *

Скукотень второго больничного дня развеял заглянувший после обеда Игорёк. Сунул в руки Стасику пакет с мандаринами, сказал:

– Вот, мама тебе передала.

Оглядел пустые койки, спросил:

– А где все?

– Внизу: время посещений, с роднёй общаются, передачи принимают. А мне сказали, что нельзя, постельный режим.

– Витёк вчера заходил, привет тебе передавал. Он бы и сам со мной пришёл, но они сегодня на море уехали, в Крым.

– Ладно. Давай по мандаринке?

– Давай.

Стасик первый раз попал в больницу и не очень себе представлял, как здесь положено вести себя с посетителями. Нужно ли показывать им, как тебе тяжело болеется, или же, наоборот, всячески бодриться и рассказывать, что всё у тебя хорошо. Так и не придумал, потому спросил нейтральное:

– Сильно вы там психовали? Ну, в первый день?

– В ночь. А сам-то ты как думаешь? Ну и вот. Следы твои изучали на песке, пока светло было, – поняли, что не утонул, а пошёл куда-то. Орали всю ночь, тебя звали. Утром дядя Саша карту поизучал, отправил нас с тётей Леной на байдарке за помощью. Там деревня Лиховка вниз по течению километрах в десяти была. Или село, большая. Там твоя мама сразу в сельсовет пошла, позвонила в город спасателям. Ну и местные засобирались на поиски, когда я с берега уже поднялся с лодкой. В три ходки вещи таскал. Вечером за мной папа приехал, да и твой к тому времени с деревенскими из леса вернулся. Три спасательных «уазика» встретились на дороге, когда мы в город уже отправились. А дальше я не знаю. Но ты козёл, конечно.

Стасик вздохнул: «козёл» – это справедливо, ласково даже, можно сказать. Не поспоришь. Вспомнил:

– Тётя Варя сильно за шарф ругала?

– Вообще не ругала. «Да провались он, этот шарф, – сказала. – Хорошо, что так всё закончилось». Больше себя ругала, что мне его навязала в поход. Так что всё нормально. Зря ты это там затеял.

– Сам понимаю, что зря. Кто ж знал.

Тут в палату буквально влетела мама Стасика в накинутом на плечи белом халате:

– Здравствуй, Игорь. Ты извини, мы сейчас к папе пойдём. Вставай, Стасик, одевайся быстренько. Нам на полчаса разрешили. А ты домой, марш-марш.

– Здравствуйте, тётя Лена, – вежливо встал Игорёк. – Я и так уже собирался. Привет дяде Саше и выздоровления быстрого.

Ободряюще махнул другу рукой и скрылся за дверями больничной палаты.

Стасик натягивал штаны, не очень понимая, куда они сейчас, почему быстро и как это возможно, если у него постельный режим.

– Я договорилась, – успокоила мама. – Готов? Всё, пошли. Нам в другой корпус.

Они спустились по лестнице на первый этаж, потом по ещё одной прошли в подвальный коридор, вдоль стен которого стояли ряды больничных каталок, вышли к лифту с широкими металлическими дверями. Через какое-то время двери открылись, большая круглая бабушка задвинула за ними железную решётку, спросила: «Куда?» Мама ответила: «В кардиологию». Лифтёрша ткнула в кнопку с цифрой «6», и вскоре они вышли в широкий вестибюль, свернули в коридор, над которым горела надпись «Кардиологическое отделение». «Мы в двенадцатую палату, Валентин Степанович разрешил», – торопливо сообщила мама сидящей на посту медсестре, и они прошли к двери с табличкой «Палата интенсивной терапии». За дверью оказалась светлая комната с двумя высокими кроватями с рычажками и кнопками. Одна была аккуратно заправлена, а на другой полулежал-полусидел папа в прозрачной пластиковой маске, закрывающей рот и нос. Увидел их, обрадовался, снял маску:

– Здравствуй, Стасик. И ничего, и не такой уж он сильно худой, как ты говорила. Нормальный. Ну, проходите, проходите, садитесь прямо на кровать.

К руке папы тянулась трубка от такого же пластикового пакета с жидкостью, из какого капал лечебный раствор в вену Стасику в вертолёте.

– Глюкоза? – спросил он понимающим сочувственным тоном.

– Наверное, не знаю, – беспечно отмахнулся папа. – Ну, рассказывай, как ты умудрился в том лесу заблудиться. За шарфом Игоря пошёл, мы правильно догадались?

Стасик пожал плечами: «Ну вот так, сам не знаю как». И кивнул, вздохнув: «Ага, за шарфом». Мама вмешалась:

– Потом он тебе всё расскажет. Нам буквально десять минут завотделением позволил с тобой тут. Лучше скажи, оперировать собираются? Может, мне всё-таки позвонить Арону Моисеевичу?

– Не будут, звонить не надо, – с нажимом ответил папа. – Подожди, мы хоть в общих чертах. Костры разводил, спички в НЗ пригодились? Я, знаешь, готов был молиться там, чтобы дождь не полил. Повезло, что тёплая погода установилась. Страшно было? Сильно голодал? Грибы правильные собирал?

– Там ручей такой глубокий был, – начал было Стасик долгий рассказ, но в двери показался строгий доктор, показал маме на циферблат наручных часов, покачал головой: «Без лишних эмоций, я же предупреждал».

– Мы сейчас, мы всё уже, – успокаивающе заторопилась мама. Доктор ушёл. – Ладно, дома наговоритесь. Посмотрели друг на друга – и будьте довольны. Один другого краше.

– А ты почему здесь? – решился наконец прояснить непонятное Стасик.

– Ты не сказала? – поглядел на маму папа, та покачала головой. – Сердце прихватило, брат, на третью ночь поисков. Инфаркт, говорят, был. Но сам видишь, уже как новенький тут лежу, кислородом вот балуюсь. Хочешь подышать?

Папа протянул Стасику пластиковую маску, но в палату вновь вернулся суровый доктор, строго-вопросительно посмотрел на маму.

– Уходим, уходим, – поднялась мама, взяла Стасика за руку.

– Всё будет отлично, старик, – пообещал им в спину папа. – Мы на следующий год в «троечку» с тобой пойдём. Есть у меня на примете хорошая речка.

Мама резко остановилась в дверях, обернулась:

– Никаких больше вам ни «двоечек», ни «троечек»! А байдарку эту несчастную продадим. И дачу купим, там развлекаться будете, как все нормальные люди.

Доктор кивнул, показал маме большой палец и отмахнул им кистью руки: кыш, мол, кыш отсюда. И они ушли.

* * *

Стасика выписали из больницы через два дня, папу через две недели. А к осени родители купили дачу, как мама и грозилась.

Глава 3. Пиво