скачать книгу бесплатно
– Это преждевременно, к тому же вы не можете его себе позволить. С учетом нынешних цен. В вашем досье сказано: “Женился, потом развелся”. И то и другое верно?
– Да.
– И все в течение года. Впечатляет.
– Я рад.
Это шутка? Или провокация? Я подозреваю второе.
– Юношеское недомыслие? – Он высказывает свое предположение все тем же участливым тоном.
– Недопонимание, – отвечаю я. – Еще есть вопросы?
Но Кролик так легко не сдается и сразу дает мне это понять.
– А чей ребенок? В смысле кто отец? – все тем же бархатным голосом.
Я делаю вид, что задумался.
– Знаете, я никогда ее не спрашивал, – отвечаю. И пока он это переваривает, сам перехожу в наступление: – Раз уж мы обсуждаем, кто чем занимается, может, вы мне скажете, что здесь делает Лора?
– Лора занимается историей вопроса, – звучно произносит Кролик.
История в образе бесстрастной короткостриженой кареглазой женщины без косметики. Из нас троих улыбаюсь уже только я.
– И что же, Кролик, включает в себя обвинительный список? – бодро спрашиваю я, раз уж мы вступили в рукопашную. – Поджог королевских доков?
– Ну-ну, Питер, “обвинительный список” – это вы уже загнули! – так же бодро отбивается он. – Решение проблем – вот, собственно, и всё. Позвольте вам задать один вопрос, пока мы не перешли к остальной повестке, не возражаете? – И снова глаза-щелки. – Операция “Паданец”. Как она готовилась, кто руководил, с чего все пошло не так и каково было ваше участие?
Становится ли легче на душе, когда оправдываются твои худшие ожидания? Только не в моем случае.
– Вы сказали “паданец”, я не ослышался?
– “Паданец”, – повторяет он громче на случай, если моя слуховая гарнитура чего-то не уловила.
Не торопись. Помни, ты уже в возрасте. Память нынче уже не та. Держи паузу.
– Паданец… вы не могли бы уточнить, Кролик? Дайте мне подсказку. Когда это было?
– Начало шестидесятых. И наши дни.
– Вы сказали “операция”?
– Секретная. Кодовое название “Паданец”.
– Направленная против кого?
Сбоку следует подсказка от Лоры:
– Советы и их союзники. Против восточногерманской разведки, известной как Штази. – Последнее слово она выкрикивает, чтобы я наверняка расслышал.
Штази… Штази… минутку… Ах да, Штази.
– С какой целью, Лора? – спрашиваю я, собрав осколки в одно целое.
– Ввести в заблуждение, обмануть противника, прикрыть главный источник информации. Проникнуть в московский Центр с целью выявить возможного предателя или предателей внутри Цирка. – И тут же, с жалобной интонацией: – У нас не сохранилось ни одного досье. Лишь несколько отсылок к делам, которые словно испарились в воздухе. Вроде как отсутствуют. Предположительно украдены.
– “Паданец”, “Паданец”, – повторяю я, качая головой и улыбаясь, как это делают старики, даже когда они не такие старые, как кому-то кажется. – Простите, Лора. Не слышу звона.
– Даже отдаленного? – Это уже Кролик.
– Увы. Чистый лист. – А сам мысленно отгоняю картины, как я, еще совсем молоденький, в костюме доставщика пиццы, перегнувшись через руль недавно освоенного мотоцикла, везу спецрейсом ночные досье Цирка “некоему” лондонскому получателю.
– На случай если я об этом забыл упомянуть или вы вдруг не расслышали, – говорит Кролик медоточивым голосом. – Насколько мы понимаем, в операции “Паданец” участвовал ваш друг и коллега Алек Лимас, которого, если помните, застрелили у Берлинской стены, когда он пытался спасти свою подругу Элизабет Голд, которую к тому моменту тоже уже застрелили. Или этого вы тоже не помните?
– Еще как помню, – огрызаюсь я. И только потом поясняю: – Вы меня спрашивали про “Паданец”, а не про Алека. И я вам ответил: нет, не помню. Никогда не слышал. Извините.
* * *
В любом допросе отрицание вины становится отправной точкой. О предыдущем обмене любезностями можно забыть. После отрицания расклад кардинально меняется. На уровне агента тайной полиции отрицание человеком своей вины почти всегда оборачивается немедленным возмездием – не в последнюю очередь потому, что рядовой агент глупее своего подопечного. Умный следователь, напротив, когда дверь перед его носом захлопывают, не пытается сразу в нее ломиться. Он перегруппируется и зайдет к жертве с другого боку. И, судя по довольной улыбке Кролика, именно это он сейчас обдумывает.
– Что ж, Питер. – Голос его стал тверже, несмотря на все мои заверения. – Отставим пока тему операции “Паданец”, и, если не возражаете, мы с Лорой зададим вам несколько фоновых вопросов, касающихся более общего предмета.
– Например?
– Персональная подотчетность. Вечная проблема: где заканчивается подчинение приказам старших и начинается ответственность за индивидуальные действия. Улавливаете?
– Не очень.
– Вы полевой игрок. Контора дала вам зеленый свет, но что-то пошло не по плану. Пролилась невинная кровь. Вас или вашего коллегу подозревают в превышении полномочий. Такой сценарий вы никогда не рассматривали?
– Нет.
То ли он забыл, что я плохо слышу, то ли решил, что у меня со слухом нет проблем.
– И вы себе не можете представить, чисто абстрактно, как возникает подобная напряженная ситуация? Оглядываясь на все передряги, в которые вы попадали на протяжении своей долгой оперативной карьеры?
– Нет. Не могу. Уж извините.
– Ни одного случая, когда вам показалась, что вы превысили полномочия и затеяли то, что потом уже не могли остановить? Поставили свои чувства, потребности – или даже аппетиты – выше долга? И тем самым спровоцировали ужасные последствия, которые вовсе не имели в виду или не предвидели?
– В этом случае я бы получил выговор от начальства, не так ли? Или отзыв в Лондон. А при худшем раскладе мне указали бы на дверь, – говорю я с озабоченным лицом дисциплинированного школьника.
– Посмотрите на это несколько шире, Питер. Я имею в виду третьих лиц, которые могут считать себя пострадавшими. Простые люди, посторонние, которым – вследствие ваших действий, по ошибке, сгоряча или просто по причине слабости – был нанесен побочный ущерб. Люди, которые могли решить – спустя годы, даже десятилетия, – что у них есть все основания начать судебную тяжбу против Службы. За причинение материального ущерба или, если это не прокатит, за необдуманное убийство, а то и хуже. Против Службы в целом или, – его бровки лезут вверх в притворном изумлении, – или, конкретно, против одного из ее бывших членов. Такая вероятность вам в голову не приходила? – Он уже разговаривает со мной не как юрист, а скорее как врач, готовящий пациента к плохим новостям.
Не торопись с ответом. Почеши старую голову. Результат нулевой.
– Пожалуй, я был слишком занят созданием проблем для противника, – отвечаю с усталой улыбкой ветерана. – Перед тобой враг, у тебя на хвосте сидит Контора, тут не до философствований.
– Самая простая стратегия с их стороны: начать с парламентской процедуры и подготовить почву для судебного расследования с помощью письма, предшествующего подаче иска. Вместо того чтобы действовать сразу на всю катушку.
Кролик, не мешай мне думать.
– А когда уже начнется судебное расследование, парламентский запрос, само собой, будет отозван. И суд получает карт-бланш. – Он ждет, я молчу, тогда он нажимает на меня сильнее: – По поводу “Паданца” так и не слышно звона? Секретная операция, растянувшаяся на два года, в которой вы сыграли значительную – кое-кто сказал бы героическую – роль. Ни одного колокольчика?
Тот же вопрос задает мне Лора, глядя на меня своими немигающими карими глазами монашки. А я снова пытаюсь порыться в своей старческой памяти и – вот же напасть! так ничего и не найдя, – какое у нас тысячелетие на дворе? – печально мотаю седой головой.
– Это был какой-то тренировочный курс? – храбро спрашиваю я.
– Лора только что вам рассказала, что это было, – следует отповедь.
– Ах да, разумеется, – говорю я, пытаясь изобразить смущение.
* * *
Мы пока отставили тему “Паданца” и вновь вернулись к простому постороннему человеку, который сначала вцепляется в некоего поименованного бывшего члена Службы через Парламент, а затем вторично кусает его уже в суде. Но пока не прозвучало имя… о каком бывшем члене мы ведем речь. Я говорю “мы”, поскольку если тебе доводилось как участвовать в допросах, так и сидеть в качестве подозреваемого, то ты знаешь: речь идет о соучастии, когда ты и твои следователи составляете одно целое и обе стороны обмениваются выпадами.
– Взять хотя бы ваше персональное досье, Питер. А точнее то, что от него осталось, – жалуется Лора. – Речь даже не о том, что его почистили. Из него сделали отбивную. Предположим, там были секретные приложения, содержащие слишком деликатный материал для общего архива. Никаких претензий. На то они и секретные. Но что мы находим в спецархиве? Ноль без палочки.
– Мать вашу так, – уточняет Кролик. – Вся ваша служебная карьера, согласно персональному досье, сводится к ох…ительному акту об уничтожении документации.
– В лучшем случае, – добавляет Лора, нисколько не смущенная непарламентскими выражениями в устах юрисконсульта.
– Но будем справедливы, Лора. – Кролик изображает человека, искренне сочувствующего осужденному. – А если это дело рук недоброй памяти Билла Хейдона? – Тут он снова обращается ко мне: – Кто такой Хейдон, вы, наверное, тоже не помните.
Хейдон! Билл Хейдон. Еще бы не помнить. Советский двойной агент, который в качестве главы всемогущего Комитета общего управления, или, проще, Лондонского управления, на протяжении трех десятилетий исправно передавал все секреты московскому Центру. Имя этого человека я постоянно прокручиваю в голове, но зря они ждут, что я сейчас подпрыгну и закричу: “Сукин сын! Вот кому бы я свернул шею”. Что, кстати, сделал кое-кто другой из моих знакомых, к полному удовлетворению британской стороны.
А тем временем Лора откликается на слова коллеги:
– Кто бы сомневался, Кролик. В спецархиве отпечатки пальцев Билла Хейдона, считай, повсюду. А наш Питер выследил его одним из первых, да, Пит? Будучи персональным помощником Джорджа Смайли. Вы ведь были его ангелом-хранителем и доверенным учеником, не так ли?
Кролик покачивает головой, на его лице написано благоговение.
– Джордж Смайли. Наш оперативник номер один. Совесть Цирка. Гамлет, как некоторые его называли – возможно, не совсем справедливо. Какой человек! Однако не кажется ли вам, что в случае операции “Паданец”, – он по-прежнему обращается к Лоре, словно меня здесь нет, – разграблением спецархива занимался не Билл Хейдон, а Джордж Смайли, по какой-то причине? В актах об уничтожении документации остались довольно странные автографы. Имена, которые мы с вами никогда не слышали. Имя Смайли там, разумеется, отсутствует. Он бы воспользовался услугами на все готового доверенного лица. Человека, который бы слепо выполнял его приказы, при всей их сомнительной законности. Наш Джордж, небожитель, никогда не стал бы марать руки.
– У вас есть какие-то соображения по этому поводу, Пит? – обращается ко мне Лора.
Да, у меня есть кое-какие соображения, и я их выскажу со всей решительностью. Она выводит меня из себя этим “Питом”, и вообще, наш разговор слишком далеко зашел.
– Послушайте, Лора, зачем Джорджу Смайли нужно было красть досье из спецархива? Это дело рук Билла Хейдона, уверяю вас. Билл украл бы последние деньги у вдовы и не поморщился бы.
Я хмыкнул и потряс седой головой: дескать, что вы, нынешняя молодежь, понимаете в том, как все это когда-то работало!
– Ну, я-то полагаю, что у Джорджа были основания их изъять, – отвечает Кролик за Лору. – Он был главой Секретки в течение десяти самых холодных лет за всю холодную войну. Отчаянно сражался за влияние с Лондонским управлением. Никаких запретов – похищали чужих агентов, залезали друг к другу в сейфы. Разруливал самые темные операции. Шел на сделку с совестью во имя высшей цели. Что бывало нередко. Я лично вполне могу себе представить, как Джордж прячет под ковер папочку-другую. – И уже мне в лицо: – А также легко могу себе представить, как вы ему в этом помогаете без тени сомнений. Некоторые из этих странных автографов, очень похоже, выведены вашей рукой. Даже не нужно ничего воровать. Просто оформил к списанию под вымышленным именем – и готово. А что касается злополучного Алека Лимаса, трагически погибшего у Берлинской стены, то из его досье даже не стали делать отбивную. Оно просто ушло в самоволку. Не осталось даже карточки с загнутым уголком в общей картотеке. Странно, но вы, кажется, не испытываете никаких чувств.
– На самом деле я в шоке. И испытываю сильные чувства.
– Да? Из-за моих предположений, что это вы стибрили досье Лимаса из секретного архива и спрятали его в дупле дерева? Вы же в свое время похитили несколько файлов для дядюшки Джорджа. Почему бы не досье Лимаса? Будет о чем вспомнить, после того как от него избавились. Как, кстати, звали его девушку?
– Голд. Элизабет Голд.
– А, стало быть, помните. Если коротко, Лиз. Ее досье тоже исчезло. Напрашивается романтическая фантазия, как их папки улетают на небеса в обнимку. А кстати, как случилось, что вы с Лимасом закорешились? Братья по оружию, если верить слухам.
– У нас были общие задания.
– Задания?
– Алек был старше меня. И мудрее. Когда он получал оперативное задание и ему нужен был напарник, он предлагал меня. И, если кадровый отдел и Джордж давали добро, мы шли в связке.
Тут снова Лора:
– Не приведете парочку примеров такой связки? – По ее интонации можно понять, что она ни парочек, ни связок не одобряет, но я только рад поводу уйти в сторону.
– Мы с Алеком познакомились, если не ошибаюсь, в Афганистане в середине пятидесятых. Нашим первым совместным заданием было внедрение небольших групп на Кавказе, а потом в России. Вам это может показаться позапрошлым веком. – Я в очередной раз хмыкнул и покачал головой. – Это не обернулось оглушительным успехом, должен признаться. Через девять месяцев его перебросили в Прибалтику, где он занимался забросами и выводом пехотинцев в Эстонии, Латвии и Литве. Он снова затребовал меня, и я отправился ему помогать. – Тут я решил ее просветить. – В те времена балтийские страны входили в состав советского блока, как вы наверняка знаете, Лора.
– “Пехотинцами” вы называете агентов. Сегодня говорят “активы”. Лимас официально базировался в Травемюнде, правильно? Северная Германия?
– Именно так, Лора. По легенде – как член Международной группы морских наблюдателей. Днем защита рыбных ресурсов, ночью высадка десанта с быстроходных катеров.
Наш тет-а-тет прерывает Кролик:
– А кодовое название ночной высадки десанта?
– “Складной нож”, насколько я помню.
– Не “Паданец”?
Этот выпад я игнорирую.
– “Складной нож”. Операция проводилась пару лет, а затем была свернута.
– И как она проводилась?
– Сначала находили волонтеров. Тренировали их в Шотландии, в Шварцвальде и других местах. Эстонцы, латыши. Потом готовили их заброску в родные места. Безлунная ночь. Резиновая лодка. Медленное продвижение. Приборы ночного видения. Условный сигнал на берегу, что все чисто. И ты высаживаешься. Или твои пехотинцы.
– И что вы делали после высадки ваших пехотинцев? Не считая открытия бутылки, что для Лимаса, кажется, было в порядке вещей.
– Уж точно не рассиживались, – отвечаю я, держа себя в руках. – Поскорее слинять. Предоставить их самим себе. А почему, собственно, вы меня об этом спрашиваете?
– Хочу понять, что вы за фрукт. А еще пытаюсь уразуметь, почему вы так хорошо все помните про “Складной нож” и ни черта про “Паданец”.
Снова Лора:
– Предоставить их самим себе – то есть оставить агентов на произвол судьбы, я правильно понимаю?
– Если вам угодно так это формулировать, Лора.
– И какова же была их дальнейшая судьба? Или вы уже не помните?
