скачать книгу бесплатно
– К сожалению, я не могу ответить на ваш вопрос. Мы провели полное обследование. Оно показало то же, что и предварительное: он абсолютно здоров. Организм функционирует нормально, но в сознание ваш друг почему-то не приходит.
– Мистика какая-то…
Судя по звуку шагов, Гром подошёл к окну и… задёрнул шторы. Господи, но как он догадался?!
– Почему вы это сделали? – поинтересовался врач.
– Солнце слишком яркое. Не думаю, что ему приятно. Малыш вообще любит мягкое освещение, полумрак… Когда я приезжал к нему в гости, и мы садились пропустить по бокалу вина, он всегда задёргивал шторы. Даже в студии облюбовал угол потемнее.
Господи… Он даже такие мелочи запомнил! Не заблуждался ли я, когда думал, что мой уход из группы вызовет у её участников лишь облегчение? Имел ли право приписывать людям – тому же Грому – собственные мысли и выводы? Возможно, я, подобно ребятам, тоже многого не замечал…
– Расскажите мне о нём.
– Что именно вы хотите знать?
– Хоть что-нибудь. Годится любая информация. Возможно, это облегчит мне понимание того, что случилось. К примеру, какой он человек?
Вот это вопросы вы задаёте, док. Пожалуй, даже я не смог бы на него сейчас ответить… Интересно, что скажет Гром?
– На первый взгляд, довольно странный.
– А на второй?
– Так сходу и не скажешь… Даже не знаю, с чего начать. К своему величайшему стыду вынужден признать, что знал его недостаточно близко, хотя мы знакомы уже много лет. Одно не подлежит сомнению – музыкант он гениальный. При этом к славе никогда не стремился. Но работал, не покладая рук, даже став одним из лучших в мире в своём направлении. Сколько помню Малыша, всегда видел его за инструментом или за книгой – читать он, вроде бы, с детства любит. Играть может сутками – сочинять музыку, совершенствовать уже написанные партии. И ему абсолютно не мешает происходящее вокруг – наша болтовня, настройка других инструментов. Он просто погружается в свой мир, как бы отгораживаясь от всего, и творит…
– А кроме музыки в его жизни есть какие-либо интересы?
– Музыка – главное, – мне показалось, что Гром, произнося эту фразу, улыбнулся какой-то своей мысли.
– Но нельзя жить одной музыкой – должно быть что-то ещё, – возразил врач. – Семья у него есть?
– С братьями-сёстрами, насколько мне известно, отношения сложные. Вернее, никакие. По-моему, они его просто не понимают. Жена, Анжела… Они всегда производили впечатление любящей пары, но в последнее время у них что-то не заладилось. Не могу сказать, что они расстались, но… Малыш сказал: «Мы взяли паузу». А он всегда называет вещи своими именами.
– Дети?
– Сын – он уже взрослый и живёт отдельно. И ещё внебрачная дочь, Марта. Они начали общаться относительно недавно – ничего не скажу по этому поводу.
– Хорошо. Религия? Он религиозный человек?
– Верующий – да. С религией, по-моему, всё сложно. Кажется, в последнее время он не причислял себя ни к одной из конфессий. Но верующим был всегда – мы даже порой подтрунивали над этим. Думаю, напрасно. В его вере нет фанатизма – скорее, она замешана на жажде познания и самосовершенствования.
– То есть, вера в Бога не мешает ему мыслить критически?
– Да, как-то так. Ему нравится чему-то учиться, открывать для себя что-то новое. И ещё… Знаете, он по жизни как бы немного сторонится людей, но я ни в ком не встречал такой способности любить и прощать.
– Вы сейчас о ком-то конкретно говорите или вообще?
– И конкретно, и вообще…
Возле моей кровати послышались шаги – это был врач, я уже начал его узнавать. Кажется, он меня рассматривал. Прямо как музейный экспонат. И даже одеяло на голову не натянешь…
– Красивый человек, – задумчиво произнёс доктор. – Только странная красота – какая-то бесполая… Женщины его любят?
– Скорее боятся, – рассмеялся Гром. – Малыш прекрасно знает о своей привлекательности, но не делает из неё культа и смущается, когда ему об этом говорят. Особенно женщины. Он всегда был примерным семьянином, и в общении с девушками не позволяет себе даже намёка на флирт.
– Тем не менее, я вижу признаки тщательного ухода за собой. Без усилий в его годы так не выглядят. Он, явно, посещал тренажёрный зал и косметолога. Возможно, делал пластику. Скорее всего, красил волосы…
– Всё это было. Равно как и многое другое. Но разве это грех – стремление хорошо выглядеть?
– Любовь к себе и застенчивость? Удивительно… Просто пытаюсь понять, как это сочетается в одном человеке?
– Как вера и любознательность. Нелюдимость и человеколюбие. Трудолюбие и гениальность. Тонкость натуры и твёрдость духа. Деликатность без мягкотелости. Аскетизм в быту – и этот тщательный уход за собой. Даже не знаю, как сказать… Наш Малыш необщительный – может за весь день не проронить ни слова, если к нему не обращаться. Но в трудную минуту, когда тебе нужна помощь, именно этот человек найдёт нужные слова. Подозреваю, что он смог бы рассказать о каждом из нас куда больше, чем мы о нём. При этом своё личное пространство оберегает ещё старательнее, чем ухаживает за собой.
– Даже от близких? От участников группы?
– Выходит, что так… – вздохнул Гром. – Наверное, мы не всегда были справедливы к нему. Посмеивались над его странностями, в действительности совершенно безобидными, не воспринимали всерьёз как личность. Считали слабостью то, что на самом деле было нежеланием демонстрировать силу. Даже его уникальный талант…
– Не был оценён по достоинству?
– Поклонники у него имелись всегда – даже персональные. Понимаете, таких, как он, действительно мало. Возможно, даже и вовсе нет. Но, в то же время, Малыш всегда держался так незаметно, что многим начало казаться – если он исчезнет, группа ничего не потеряет. А ведь это не соответствует действительности. Он мог несколько нот сыграть так, что это меняло смысловой оттенок всей композиции.
– Интересная картина вырисовывается… – доктор сделал несколько шагов по палате, остановившись, видимо, у окна. – Скажите, он вообще делился своими проблемами – хоть с кем-нибудь? Может быть, с вами?
– В последнее время – нет, – печально ответил Гром. – Хотя, думаю, в иные моменты нуждался в нашей поддержке.
– В чём же причина? Не умел сказать? Гордость не позволяла?
– Гордость – в смысле гордыня? Нет, этого в нём не было. Достоинство – да. Но то совсем другое… Не умел сказать… Сейчас ловлю себя на мысли: может, это мы не умели слушать? Поскорее бы он уже пришёл в себя…
– Это что-то изменит?
– Многое, доктор! – Гром произнёс это с такой убеждённостью, что к моему горлу подкатил горячий ком, но я не смог расплакаться – влага так и застряла где-то там, в груди. Он взял мою руку в свою, задержав её на некоторое время, и этот жест был полон неподдельного тепла, которое я ощутил физически, получив хоть какое-то облегчение.
– Значит, будем работать в этом направлении вместе.
– Я к вашим услугам, – без колебаний согласился Гром.
– Как часто вы сможете приходить в больницу?
– Хоть каждый день – гастрольный тур всё равно пришлось прервать. А через пару дней я вообще смогу находиться при нём неотлучно, если будет такая необходимость. Хотя лучше б уж её не было…
– Спасибо, – с некоторым удивлением произнёс врач.
Признаюсь, в тот момент я испытывал не меньшее удивление и благодарность. Кто бы мог подумать, что Гром… Хотя, собственно, почему нет? Разве не он в последнее время делил со мной гостиничные номера? После ухода Анжелы приезжал в гости именно в тот момент, когда одиночество становилось мне в тягость? Как мог, защищал от придирок и дурацких шуточек Чёрта, которые могли бы сделать моё пребывание в группе невыносимым? Возможно, если б не это, всё случилось бы намного раньше. Ведь дело давно уже шло к тому. Теперь для меня важно одно: ответить самому себе на вопрос, чего же я хочу? Вернуться – или?..
Так сложилось, что наша дружба с Ангелом начала крепнуть, едва зародившись. Мы были совершенно разными. Меня восхищала его фантазия, умение придумывать разные игры на основе сюжетов прочитанных мною книг – мы становились то пиратами, то индейцами, то золотоискателями… В детстве он долгое время был невысокого роста и хрупкого сложения – и стыдился этого, считая себя слабым.
– Глупый, слабость – это совсем другое, – однажды сказал ему я.
– Тебе хорошо говорить, – вздохнул он. – Ты в одиночку запросто можешь троим навешать…
– Думаешь, мне от этого легче? Сила, конечно, полезная штука, но не всегда помогает. Какой от неё толк, когда, к примеру, отец лупит ни за что – просто лень разбираться, кто из нас разбил чашку? Или учительница орёт из-за волос, хотя ей-то какое дело? Ты – не слабый. Эти, из соседнего двора – они самые настоящие слабаки, если сворой набрасываются на того, кто не может им дать отпор.
– Они так не думают…
– Похоже, они вообще никак не думают. Да и кого волнует их мнение? Не грусти, слышишь? У тебя есть я. Я буду защищать тебя, пока ты не вырастешь.
– Правда? Тебя ведь больше никуда не увезут? – в светлых глазах друга в тот момент читался страх, и я едва смог сдержать слёзы.
– Никуда, – заверил его я. – Меня уже в музыкальную школу отдали. А если попытаются увезти, я сбегу. И буду жить на чердаке. Да где угодно, только бы больше не было этих переездов!
– Тебе ведь не нравится Город…
– Теперь – нравится. Очень даже нравится, правда!
Так мы и росли вместе. Ангел знал обо мне намного больше, чем родители, братья и сёстры вместе взятые. На тот момент так много обо мне не знал никто… Кто бы мог подумать, что для меня, человека, который не представляет своей жизни без музыки, музыкальная школа станет такой пыткой! Возможно, всему виной была учительница – сурового вида пожилая дама с резким, скрипучим голосом, абсолютно немузыкальным.
– Ваш сын, бесспорно, талантлив, но ленив, – безапелляционно заявила она моим родителям, когда заметила, что вместо ненавистных гамм я с куда большим удовольствием играю мелодии из собственной головы. Как они туда попадали, я не знал. Да и не задумывался над этим. Если честно, даже не специально игнорировал треклятые гаммы. Мне просто нравилось это ощущение: музыка, зарождаясь где-то внутри, течёт сквозь тебя, прорывается наружу. И в этот момент ты и она – единое целое. А когда она воплощается в звук, ты, одновременно, испытываешь и радость, и грусть. Ни одно любимое детское развлечение не делало меня таким счастливым… Ради этого я готов был терпеть и музыкальную школу, и эту странную учительницу, которой, судя по всему, неведомы были подобные чувства – её следовало лишь пожалеть, и родительские придирки.
– Ты должен трудиться! – важно заявил мой отец. Тот самый великий труженик, которого мать неделями не могла заставить забить гвоздь или что-нибудь прикрутить. Я и трудился, как мог. По крайней мере, эти мелодии «из головы» с каждым днём удавались мне всё лучше. Однажды мои упражнения совершенно случайно услышал Ангел, который слонялся по двору, дожидаясь, когда я покончу с фортепианной повинностью и смогу выбраться погулять. День выдался жаркий, и окно в комнате, где стоял инструмент, было распахнуто.
– Что это ты играл такое красивое? – взволнованно спросил друг, когда меня наконец-то выпустили на волю.
– Когда? – я впервые видел Ангела таким возбуждённым, и был немного удивлён.
– Вот недавно, после того, как с гаммами покончил.
– А… Это… В общем, моя тайна. Но тебе могу рассказать. Никому не скажешь? – честно говоря, я не собирался ни с кем делиться тем, что со мной происходит, но от него у меня не было секретов.
– Могила.
– Честно?
– Честно-пречестно. Пусть у меня язык отсохнет, если кому-нибудь проболтаюсь.
– Ангел, я не знаю, что это и откуда оно берётся… Но эта музыка… Понимаешь, она как бы звучит во мне. Вот просто звучит – и всё.
– Понимаю, – улыбнулся друг. – Ты её сочинил.
– Я? – странно, но подобная мысль мне в голову не приходила. Учительница рассказывала о великих композиторах, которые сочиняют музыку, но чтобы это мог сделать я, простой мальчик?
– Ну, а кто? Малыш, да не бойся ты, это нормально! Сочинять музыку – это не сумасшествие. Я вот недавно целую песню сочинил.
– Ты? – теперь настала моя очередь удивляться.
– Хочешь, спою? Только не здесь, а то ещё эти услышат, – при одной мысли об обидчиках его аж передёрнуло.
– Пойдём в парк, там сейчас почти никого нет, – предложил я, и он согласился.
Когда мы спрятались в своей любимой пещере, Ангел попросил меня закрыть глаза.
– Я… стесняюсь, – признался он. Я молча кивнул – сам был таким. – А смеяться не будешь?
– Вот ещё! Разве я похож на человека, который смеётся над своими друзьями?
– Ладно, не обижайся. Я не это имел в виду. Просто… Я ещё никогда никому не пел. Это была моя тайна. Но раз уж ты раскрыл свою… И вообще, мне давно уже хотелось с тобой поделиться. А больше и не с кем. Мои точно будут смеяться, хоть они и не такие дикие, как твои.
Не знаю, чего я ожидал, но то, что мне довелось услышать, поразило. Голос Ангела звучал на удивление чисто и глубоко – как будто он не в первый раз пел. Как оказалось впоследствии, я не ошибся – пока меня терзали гаммами, он уединялся в нашей пещере и тренировался. Саму песню взрослый человек счёл бы, наверное, слишком наивной и пафосной, но мне она показалась тогда очень красивой. Песня была о человеке, который гуляет по городу и думает о том, как в этот яркий, солнечный день ему одиноко и холодно среди людей. Данное чувство было мне знакомо – как будто это написали обо мне.
– Ангел… это… у меня нет слов! – выдохнул я, когда он закончил. Дар речи вернулся ко мне не сразу – я был настолько зачарован этим голосом.
– Тебе понравилось? – с недоверием посмотрел на меня друг.
– Спрашиваешь! А хочешь… Хочешь, я к твоей песне музыку подберу?
– Хочу, – согласился он. – Я сам пытался – отец немного учит меня играть на гитаре, но пока плохо получается.
– У тебя красивый голос. Тебе нужно учиться петь!
– Мне нужно учиться драться, – нахмурился Ангел.
– Драться может научиться любой дурак. Но не каждый сможет так спеть. Жаль, что твои родители не знают, какой у тебя талант…
– Чтобы меня мучили гаммами, как тебя? Спасибо, не надо! – возмутился друг.
– На самом деле гаммы – ещё не самое страшное. Плохо, что моя учительница не любит музыку.
– Как это? – удивился Ангел. – Преподаёт музыку – и не любит?
– Я сам долго не мог понять, в чём дело. А когда понял, сразу перестал на неё обижаться. Просто играю дома то, что мне нравится – и все дела. Родители всё равно не могут отличить мою музыку от настоящей – лишь бы я сидел за инструментом и, как любит говорить отец, «трудился».
– Твоя музыка – самая настоящая! Не говори так, слышишь? Может, она более настоящая, чем то, что тебе преподаёт эта тётка.
– Да тётка, в общем-то, и не виновата – наверное, её саму когда-то так учили.
– Ты всем найдёшь оправдание, – рассмеялся Ангел. – Святой Малыш!
– От Ангела слышу, – рассмеялся я в ответ.
– Из нас двоих ты больше похож на небесное создание.
– Ага, особенно, когда дерусь.
– У тебя красивые волосы, – вдруг с лёгкой завистью произнёс он, и я немного смутился. – Не разрешай их стричь. Когда-нибудь ты классно будешь смотреться с ними на сцене.
– Я – на сцене? С ума сошёл! Ну, разве что с тобой.
– Так ты согласен? – я сначала подумал, что он шутит, но Ангел был серьёзен, как никогда.
