скачать книгу бесплатно
Саша не спеша ел тушенку прямо из жестяной банки. Они с женой сидели за столиком на кухне. Сынишка уже поужинал и играл в зале. Бесшумно. Без смеха и криков. Как будто его и не было вовсе.
– Ты все про свою собаку?
Он ответил с видом героя провалившегося в прокате боевика:
– Ну, это не моя собака, но да, речь о псине. Дохлой раздавленной псине!
– Какой ты храбрый! – подыграла ему жена.
– Да, детка, я суров!
Улыбнулись. Не посмеялись, лишь улыбнулись. Это происходило нечасто в последнее время. Поэтому оба с непривычки почувствовали смущение. Переглянулись. Улыбнулись. Снова.
– У нее были очень странные зубы. Знаешь, как осколки камней. Есть какие-то камни, ну или что-то вроде камней, – Саша с трудом подбирал слова. – Такая достаточно твердая порода. Но ее все равно можно расколоть. И из нее получаются неровные, но острые куски.
– Ну примерно представляю, о чем ты.
– И вот у этой псины были именно такие зубы.
– Из камней?
Саша налил себе пол рюмки коньяка и четверть жене. Выпили. Марина жадно хлебнула воды.
– Нет, ну они напоминали камни. Только из кости, наверное. В общем, это не были обычные зубы собаки, пусть и увеличенные в несколько раз. То, что я видел – это совершенно другие «зубы».
– Может быть, стекло? От пивных бутылок. Или чего-то еще?
Саша нахмурил брови:
– Нет. Эти штуки совсем не походили на то, о чем ты говоришь. Точно не стекло.
Закончив с едой, они перешли в зал. Саша налил себе широкий стакан и стал возле выхода на балкон. Смотрел в окно. Внутри было жарко, так что он даже расстегнул «домашнюю» куртку. Да, в квартире тоже ходили в верхней одежде. В куртках, шапках, в двух штанах и зимней обуви. За окном – конец ноября. Было очень сыро и холодно, а отопление никто не включил.
Саша ничего не говорил жене о своих страхах, но ждал, когда кто-нибудь из них первый простудится. И заболеют все. Антибиотики и другие лекарства имелись в аптечке. Но не было тепла, горячего питья, покоя, правильного диагноза и рецептов. Проще говоря, отсутствовало многое, что могло бы значительно увеличить их шансы на выздоровление. Хотя, скорее всего, Марина это тоже прекрасно понимала. Просто оба молчали. Не буди лихо, пока…
Саша насторожился и спрятался за штору.
Вид из его окон – улица Кирова, шестиполосная проезжая часть. Параллельно дороге был вымощен брусчаткой широкий тротуар. По нему сейчас шел «бывший». Саша определил его мутацию как «третий», переходящий в «гончего».
Все просто. При условии, что вы достаточно долго наблюдаете за этими тварями и размышляете над увиденным за окном.
Через какое-то время классифицировать «бывших» вы начинаете автоматически. В магазине, например, Саша видел «первого». Да и то, «первым» называть этот зомби-отброс язык не поворачивался. Так, «0,5». А может и вовсе «0,33».
Саша улыбнулся. Новая шутка. Только рассказать некому.
«Третий» отличался от «первого» и «второго» как поведением, так и телом. Например, во время движения он регулярно переходил на медленный бег, что предыдущие «модели» делали, только преследуя кого-то. Помимо этого, у «третьего» были чуть-чуть вытянутыми лицо, уши, руки и пальцы. Хотя, конечно, с такого расстояния этого нельзя было утверждать точно, но выглядело все именно так. Нет, «третий» не становился похожим на какого-то оборотня из кино. Просто выглядел как уродливый или изувеченный человек. Его даже можно было спутать со «вторым». Если вы новичок.
После «третьих» по иерархии шли «гончие», которые значительно отличались от всех своих «предшественников». Их лица, хотя лучше называть это мордами, были сильно вытянуты, из-за чего получалась необычная, почти квадратная челюсть. Зубы росли не так, как у людей: вверх и вниз. У «гончих» они торчали вперед, а когда челюсти соединялись, зубы образовывали «клин». Острый, крепкий, смертельный.
Руки и ноги у этого вида «бывших» были удлинены. Впрочем, как и сгорбленное туловище. Видели, наверное, когда-нибудь горбатых людей? Вот «гончий» такой же. Только без горба. Он согнутый как вопросительный знак и постоянно бежит. Не особенно быстро. Но Саша видел «гончих» только во время их бродячих прогулок. Они ни за кем не гнались. Поэтому скорость – вопрос спорный. Еще неисследованный. И это все, что Саша знал о «гончих».
На «третьем» осталось еще довольно много одежды – обрывки темной куртки и рубашки, брюки по колено. Ноги босые. Волосы только на затылке.
«Бывший» спокойно шел-бежал по тротуару. Остановился. Посмотрел в окна домов.
«Стоп! Что он сейчас сделал?!» – глаза Саши широко раскрылись.
Третий
Действительно.
Перебегая от одного дома к другому, «третий» заглядывал в окна. Ну, не то чтобы он подходил к ним, прислонялся мордой к стеклу и заслонял свет ладонями. Нет, но взгляд его блуждал по фасадам. Иногда он даже чуть-чуть забегал во дворы домов и смотрел на окна оттуда.
– Иди сюда, посмотри! – подозвал Саша жену.
Задремавшая уже Марина как солдатик вскочила с дивана и подошла к нему. Он указал ей пальцем, куда смотреть.
«Твою ж мать! Урод. Иди-ка ты домой! Проваливай!» – Саша начинал волноваться. «Третий» не реагировал на его мысленные обращения. Он семенил от одного дома к другому. А затем вообще скрылся из виду за углом.
– Что же он делает, Саш?
– Однозначного ответа на этот вопрос у меня нет.
– А если он заберется к нам?
– Ну, если мы его заметим, то, пока он будет лезть, я сброшу на него телевизор. Благо у нас есть старый. Хозяйский.
– А если мы его не увидим? Вдруг он ночью…
– Ну, в этом случае, думаю, все понятно.
Марина заплакала. Только без слез. Просто ее лицо исказила гримаса отчаяния.
На Сашу тоже накатывало волнами. Страх. Безнадежность. Но у него как-то получалось держать себя в руках. Он попытался объяснить это Марине, может быть, его слова дадут ей какую-то уверенность. На что она ответила:
– Ты что не понимаешь? Правда не понимаешь? «Третий» может прийти не когда-нибудь. А сегодня! Ясно тебе?! – с вызовом бросила жена. – Сегодня. Прямо сейчас. Он может забраться в квартиру прямо сейчас!
***
Спали в ванной комнате. Посчитали, что так безопаснее. Саша на полу. Марина и Миша в самой ванне, которую застелили одеялами.
Днем кто-то постоянно дежурил у окна.
Однажды по улице прошли двое «первых». А может быть, и «вторых». Но они просто брели в свою неизвестность. Искали еду? Ну, не патрулировали же улицы!
– Есть же еще люди… не могли же мы остаться здесь втроем? Втроем в целом городе!
Марина ничего не ответила. Она сидела на скрипучем деревянном стуле у окна. Смотрела за стекло. Хотя, наверное, никуда не смотрела. Теперь, чтобы выжить, они были обязаны по очереди дежурить здесь. Отдыхать от этого. А потом вновь садиться к окну. И этому круговороту перемещений с дивана на стул, судя по всему, не предвиделось конца.
Вот так провести остаток жизни… Проклятые «бывшие».
– Понимаешь, у них, наверное, происходит то же самое, что и у нас. В каком-то смысле, – попытался во второй раз завязать разговор Саша.
– Лично от меня этот твой смысл находится на каком-то недостижимом расстоянии… – не самым добрым тоном ответила Марина.
– Ну, – немного разозлившись, продолжил он, – ты же принимаешь все произошедшее, как разрушение. Абсолютное, но все же, как простое разрушение. Мир пал.
– А как еще все это можно воспринимать? – искренне удивилась жена. – Газа нет, света нет, воды тоже. По нужде мы ходим в ведро и выливаем с балкона. А теперь и спим в туалете! – она указала рукой в сторону совмещенного санузла и многозначительно взглянула на мужа. – Нет, конечно, ничего страшного! Это простое абсолютное разрушение. «Абсолютное», вот только «простое» оно у него! Когда есть нечего! Пить нечего! И сходить-то на ведро уже скоро снова будет нечем!
– Я тебе не о том говорю! Да, для нас это трагедия. И смерть. Но если смотреть… Не знаю, как-то со стороны вселенной, может быть, то это просто смена одной эпохи на другую. Например, эпоха людей завершена и наступила эпоха мутантов.
– Зомби, – поправила она его. – Это зомби, Саша. Не живые люди. То есть…
– Неживое двигаться не может! Они живые, но по-другому. И зомби – это только «первые». Когда дело доходит до «вторых», то тут уже что-то иное. Да и чем зомби отличается от мутанта? Мне кажется, это какая-то эволюция. Или мутация. Не знаю, как назвать. Но тут же все другое! Этот новый мир такой же живой, как тот, что был при нас. Понимаешь?
– Ты на чьей стороне?
– Да какая разница, на чьей я стороне!?
Разговор не клеился. Жизнь не ладилась.
«Над любыми отношениями нужно работать, всегда приходится стараться ради них, – думал он. – А сейчас, когда главное – каким-то образом протянуть денек-другой, никто особо не заморачивается на этот счет. Просто хочется жить. Но нет желания доживать свой век в такой озлобленной атмосфере».
– Марина! – пересилил себя Саша.
– Что?
– Когда оказываешься в ситуации такой, как у нас, начинаешь по чуть-чуть отстраняться. И сближаться. Одновременно. Открываются новые особенности отношений двух людей.
Он вздохнул.
– Когда не смотришь в будущее, настоящее более ощутимо. Вот ты сидишь на стуле. При слабом освещении, том свете, который пробивается сквозь тучи. А завтра тебе никуда не надо. И послезавтра. И через год. И к тебе никто не придет. И мужу твоему никуда не надо. И ребенок в садик не ходит. Вам никуда не надо. Все то, куда мы могли бы пойти, покрылось пылью, гниющей листвой, прочей грязью. Понимаешь? Это все уже прошлое!
Саша посмотрел на Марину, но она отвернулась к окну. В ее глазах он успел заметить слезинки.
– А настоящее, вот оно. Это когда ничего больше нет. То есть, если раньше мы не знали, что будет завтра, ну, могли заболеть, попасть под машину…
– Так что сейчас? Что есть для нас настоящее?
– Ну, у меня есть кое-какие мысли на этот счет.
Она ничего не ответила. Не поворачиваясь, смотрела в окно.
– Если выбрать достаточно простую систему координат, где нет бога и прочей мистики. Но есть люди, которые пытаются понять, как им выжить. То ты сможешь понять то, о чем я хочу сказать.
– Ну, давай.
Пьяный дракон
– Так вот. У нас ведь с тобой нет никакой Великой миссии?
Марина позволила Саше донести до нее его теорию происходящего, хотя бы попытаться. Тон мужа был напряженный, и она чувствовала, что это будет смесь приземленной философии и отчаяния. Но в то же время женщина понимала, что для него это действительно важно. Какой бы бред он ни нес.
– Чего-то такого нет, правда, – вздохнув, ответила она.
– Просто мы живем? Так?
– Да.
– Да, правильно. И мы оказались в ситуации, из которой не можем сами выбраться?
Марина кивнула.
– Мы там, куда никто не пришел за три месяца, чтобы помочь нам? – спросил он.
Снова кивок. Ее раздражал этот «вопросно-ответный» педагогический метод, но она терпела.
– Мы не видели никого, кто мог бы нам помочь. И никому не готовы помочь сами, потому что у нас нет никаких средств и ресурсов? Так?
– Да, – выдавила Марина.
– Тогда получается, что мы в безвыходной ситуации?
– Ну, это и так понятно, что ты хотел сказать такого нового?
– Нет, тебе непонятно, – как будто обрадовался этому ее ответу Саша. – Ты воспринимаешь это просто как фразу «безвыходная ситуация, бла-бла-бла и так далее». Вот только у нас с тобой, внимание, не будет самого важного из этой фразы. У нас не будет «так далее».
– Я что-то перестаю начинать тебя понимать.
– Марина, к нам никто не придет. И помощи не будет. Ни-ко-гда.
Саша посмотрел на жену, но ответного взгляда не дождался.
– Мы сейчас с тобой на самом деле ничего не ждем. Потому что ничего больше не будет. У нас закончится еда. И через месяц, а если повезет, то через два, наступят первые морозы. И мы замерзнем. Мы умрем, Марина, мы с тобой сейчас не выживанием занимаемся, понимаешь? Мы умираем. Нам осталось жить чуть-чуть. И как я говорил вначале о смысле жизни, мы тут уже ни с кем не сможем договориться насчет того, как жить и для чего жить. Это неважно, потому что мы умираем. Нет, мы вымираем.
– Все так печально, ты считаешь? – безрадостно спросила она.
– Если раньше можно было озаботить себя поисками смысла жизни, то теперь все. В этом месте данная услуга не предоставляется. Все разрушено. Мы одни, если не совсем, то на многие километры, которые нам не преодолеть.
– Но мы можем найти смысл жизни в том, чтобы выжить здесь! – попыталась спорить Марина.
– Никак здесь не выжить. Ну, вот прожили мы с тобой дольше других. И что, осуществились твои замыслы какие-то? Мы не знаем, как дальше протянуть!
– Как-то не хочется вот так умирать…
– А умирать никак не хочется.
– Да заткнись ты!
