скачать книгу бесплатно
– Нет…
Дуся
– И конфеток мне дай, тех, с кислинкой, что ты в прошлый раз советовала. Вкусные! – Дуся вынула кошелек из сумки и нахмурилась. К кассе подошла ее заклятая подружка, Наталья.
– Дуська, а ты чего это? Какие тебе конфетки? Уже и так поперек себя шире! На диету садись, а то совсем в двери не войдешь!
Дуся на зубоскальство отвечать не стала. Молча собрав с прилавка покупки, она затолкала их в сумку и пошла к выходу.
– Ой! Гляньте на нее! Обиделась! – Наталья фыркнула, но все-таки сменила тон. – Вечером приду сериал-то смотреть, что ли? Мои оглоеды не дадут же! Да и футбол там сегодня вроде. Сашка с утра рыбу из гаража приволок. Вкусная, зараза. Хочешь, принесу посолоноваться?
Дуся, не оборачиваясь, кивнула и вышла из магазина. Ругаться она не любила, да и незачем было. Кроме Натальи подруг у нее не было. Рабочий поселок был маленький, все друг друга знали. И не просто знали, а вся жизнь была на виду, не скроешь ничего. Вот и Дусину историю скрыть не удалось. А когда шепотки пошли гулять закоулками, только Наталья ее и поддержала, что было странно. Ведь до этого Дуся с ней не зналась, а так только, здоровалась.
Дуся подняла лицо к небу и зажмурилась. Осеннее солнышко было еще совсем теплым. Сменив гнев на милость, оно уже не пекло, а ласково грело, обещая напоследок, перед холодной и ветреной зимой, что не спрячется навсегда, а вернется, как только придет время. Зиму Дуся не любила. Не любила холод и гололед. Ей, с ее комплекцией и умением стоять на ногах, было сложно. Хоть из дома не выходи. Но деваться-то было некуда. Нужно было работать. Да и не было рядом никого, кто мог бы помочь. Даже за хлебом сбегать и то было некому. Поэтому Дуся цепляла на обувь странную конструкцию, которая состояла из пары бельевых резинок и металлической гребенки, и шагала по утрам в неясных сумерках до родной проходной, стараясь держаться поближе к стенам домов. Это тоже было страшно, ведь крыши чистили не часто и сосульки висели гроздьями, то и дело срываясь, когда наступала быстрая, заполошная оттепель. Но упасть для Дуси было страшнее. Она понимала, что поднять ее будет сложно, да и вряд ли кто кинется. Все спешат с утра, все торопятся.
Перехватив поудобнее не слишком тяжелую сумку, Дуся пошла по улице, рассеянно кивая тем, кто здоровался с ней. Таких было немного, но она давно перестала обращать на них внимание. К чему расстраиваться? У них своя жизнь, свои проблемы, а у нее – своя. И их жизнь Дуси не касается. Ей бы со своей управиться.
Стайка девчонок-старшеклассниц пробежала навстречу, и Дуся вздохнула. Когда-то и она была вот такой. Быстроногой и легкой. Глазастой. С длинной, почти до колен косой. Мама не позволяла Дусе обрезать волосы, лишь чуть подравнивала их изредка, проводя натруженной рукой по золоту, рассыпавшемуся по плечам дочки.
– Богато как! Не то, что мои три пера. В отца у тебя кудри-то, Евдокия. Береги!
Да, тогда она была еще Евдокией. Строгой, ничего не знающей и, в этом незнании, сильной. Окончив школу в маленькой своей деревне, подалась в город, надеясь выучиться. Да только не поступила с первого раза. А возвращаться домой не стала. Там и без нее народа хватало. Евдокия была старшей из четверых. И мать, и отец всегда мечтали, что она «выйдет в люди», сможет жить в городе, имея семью и детей. Вот только ничего из их мечтаний не вышло. И винить кроме себя в этом Евдокии было некого. Сообрази она тогда съездить домой, посоветоваться с мамой, может и сложилось бы все по-другому. А так… Что получилось…
С Егором она познакомилась на танцах. Ох, уж эти танцы! Сколько подметок истоптали они с девчатами на танцплощадке в парке! И откуда только силы брались, чтобы после смены бежать со всех ног домой, наводить «красоту», а потом отплясывать весь вечер? Дуся усмехнулась. Сейчас бы так! Ан, нет. Не та уже. До магазина и то дойти тяжело, а тут и вовсе оплошала бы. А тогда… Лучшей плясуньи было еще поискать! И Егор, один из лучших токарей на заводе, сразу заприметил Евдокию. Большеглазая, стройная девушка с пышной косой вдруг запрыгала на одной ножке, смеясь, а потом скинула туфельку и показала подружке:
– Смотри! Опять!
Не думая, что делает, он подошел тогда к Евдокии, подхватил ее на руки на глазах у всех и на испуганный вскрик только улыбнулся:
– Такую как ты на руках носить надо! А это – не волнуйся! Починим!
Евдокия замерла в его руках, глядя прямо в глаза незваному кавалеру, а потом уперлась в грудь Егора ладошками:
– Пусти!
Скромность ее Егор оценил и ухаживать решил, как положено. Только, хватило его ненадолго. Родителей, которые направили бы его, подсказали, как надо, у парня уже не было. Он жил сам-себе, прислоняясь то к одной, то к другой компании. Где-то ему были рады, откуда-то гнали взашей, но он не унывал, пытаясь найти себе тех, кто стал бы близкими людьми, с которыми можно идти по жизни, не боясь невзгод. Но то ли чувствовали люди какую-то червоточину в Егоре, то ли не хотели дело иметь с незнакомцем, а только все не складывалось у него с друзьями. И как назло, в то время, когда он познакомился с Евдокией, те, кто был с ним рядом, не отличались ни умом, ни сердцем.
– Что ты вокруг нее ходишь? Не знаешь, как девку уломать, что ли? Действуй!
Евдокия на тот момент влюбилась в Егора уже по самую макушку. Даже уши остались за той чертой, когда голова еще включается, а совесть, шагнуть туда, откуда возврата уже не будет, не дает. На уверения милого Евдокия отнекивалась недолго. Верила… А только, зря, как оказалось. Вся любовь их с Егором закончилась сразу, как только она сказала ему, что ждет ребенка. Те же «друзья», что и прежде, подняли, ошалевшего от неожиданности, Егора на смех:
– Мало ли, от кого нагуляла! Ну ты и лопух, Егорушка! Нельзя же таким доверчивым быть!
Все, что он тогда сказал ей, Евдокия выслушала спокойно, без воплей и слез. Молча кивнула, легонько толкнула ладонью в грудь, заставив шагнуть за порог и закрыла перед носом дверь. А потом, дождавшись, пока шаги Егора по гулкому длинному коридору общаги стихнут, села на табурет у маленького столика, где еще лежали ее тетрадки и учебники, и завыла. Плачем это назвать было сложно. Это был уже солидный такой, прорезавшийся, бабий вой, который появляется только тогда, когда понимает женщина, что выхода нет, а идти дальше все равно придется.
С того дня Евдокия стала Дуськой. Слухи по поселку разлетелись вмиг. Кто-то стыдил Егора, кто-то ее. И только Наташка, с которой Дуся никогда прежде не общалась толком, пришла как-то вечером к ней, поставила на стол литровую банку с медом:
– От бати моего. Пасека у родителей своя.
А потом оглядела комнату, покачала головой, и сказала:
– Не реви, дурочка! Теперь не одна будешь. А на чужие языки внимания не обращай. Потреплют тебя, обмусолят и выплюнут, когда найдется другая такая. Надолго никаких сплетен не хватает.
Дуся потом не раз думала, что не будь рядом Наташки, она не выдержала бы всего того, что случилось после. Именно Наташка держала ее, не жалея и не давая раскиснуть. Ругала, заставляла что-то делать и не спускала с нее глаз. Это позже уже Дуся узнала, что делала это все Наталья не просто так.
– За сестру грехи замаливаю. Такая же была, как и ты. Глупая. Нагуляла, а потом не вывезла. Будь я рядом – может и уберегла бы ее. А я любилась со своим Сашкой… Не до того мне было.
– Что случилось с ней?
– Ничего хорошего. Не спрашивай! Не хочу об этом! Одно могу сказать, сестры у меня больше нет, а есть хороший памятник, который мы с Сашкой поставили ей… И фотографию тоже нашли хорошую. Она там молодая и красивая. Такая, как была… До всего…
Дуся спрашивать больше ничего и не стала. И так все понятно было. Но прятаться от Наташки перестала и не обращала больше внимания на ее резкие слова и подначки.
Ребенка Дуся потеряла на пятом месяце. Очнувшись в больнице, не сразу поняла, что случилось. Последнее, что помнила, был цех, где работала, и испуганные глаза напарницы:
– Дуся! Ты что? Плохо тебе?
Врачи хмурились, отказывались разговаривать с ней, а на все вопросы отвечали коротко:
– Время покажет.
Время и показало. Узнав, что детей у нее больше не будет, Дуся молча вышла из кабинета заведующего отделением и пошла прямо по коридору. Дойдя до окна, она задергала створку, злясь и ломая ногти.
– Не старайся, милая, не надо! Давно уж заколочено. Не одна ты тут такая.
Санитарка, которая мыла полы, швырнула в ведро тряпку, вытерла наскоро руки об халатик, а потом обняла Дусю, крепко прижав ее к себе.
– Ты поплачь, девонька, легче станет. А потом уж подумаешь, как тебе дальше. Мать-то есть у тебя?
Дуся молча кивнула, чувствуя, как уходит темнота перед глазами от этих мокрых, крепких рук, так похожих на мамины.
– Вот и беги к ней! Шибко беги! Только она тебя спрячет да пожалеет. Поняла меня?
Дуся ничего не ответила. Как ехать к родителям после такого? Как на глаза-то показаться?
К родным она так и не собралась. Пересидела, перегоревала все сама. Наташка крутилась рядом, но больше не ругалась, а только молча наблюдала. И, когда Дуся вышла на работу, отлежав положенное в больнице, а потом дома, только и сказала:
– Уехал он. Насовсем. Может, хоть так тебе полегче будет.
Легче не стало. Дуся под корень обрезала свою косу, оставив ее в парикмахерской, за что получила нагоняй от Натальи, подняла голову повыше и перестала реагировать на всякие замечания в свой адрес. Сплетники упоенно чесали языки до того момента, как один из старых приятелей Егора не решился зайти «на огонек» к Дусе. Хрупкая, лишь чуть набравшая на то время вес, Евдокия, отлупила его так, что даже бывалые врачи ахнули, а завод замолчал. Если другому не дала, значит не гулящая. Так рассуждали те, кто еще вчера потешался над Евдокией. Посрамленный «кавалер» к происшедшему отнесся с обидой, но в отделении, куда он пришел писать заявление на Дусю, его подняли на смех и долго потешались, пока он не плюнул на пол и обиженно не сказал:
– Все беды от баб! Вот попадете вы в такой переплет – я на вас посмотрю! Мужик мужика понимать должен!
Дружный смех стал ему ответом, и «героя» проводили под аккомпанемент громко и четко сказанного:
– Иди уже! Надо же! Мужиком еще называться вздумал! Девку тронешь – получишь еще!
Дуся всего этого не знала. У нее и своих забот хватало. Здоровье разладилось, и, как ни старались врачи привести в норму Евдокию, им это не удалось. Она располнела, маялась давлением, но никому не жаловалась. Даже Наташке.
Спустя пару лет ей дали квартиру от завода. Она потеряла тогда дар речи от нежданно свалившейся на ее голову удачи. Ходила по крошечной «гостинке» и не могла наглядеться на свое нехитрое счастье. Наконец-то не придется больше слушать охи-ахи соседок, вникать в их жизнь, чтобы не обидеть, и выслушивать:
– Не стыдно тебе, Дуська! Как чужая!
А они и были для нее чужими. И никого она рядом не хотела. Хотела жить спокойно, не давая отчета никому, не пряча глаз и не сжимая зубы, чтобы не закричать, в ответ на набившие оскомину вопросы:
– Появился у тебя кто, али как? Всю жизнь будешь по своему Егору сохнуть? Он про тебя и думать забыл, а ты все горюешь!
Горевать по нему Дуся и не думала. Обида была глубокой и горькой. Останься у нее ребенок – может и простила бы она непутевого своего «жениха», а так… Даже думать о нем не хотела. С годами страсти улеглись, образ Егора померк, а, когда Дуся узнала, что он погиб, сорвавшись на стройке, где работал, с высоты, то в сердце шевельнулось и что-то вроде жалости. Семьи он так и не нажил, ничего хорошего, как поняла Дуся, тоже не видал. Так что уж теперь… Нет человека… И обиды больше нет.
Она успокоилась. Собравшись с деньгами, купила большой цветной телевизор, чуть не первый в поселке, и зажила так, как хотела. Ни перед кем не отчитываясь и вообще мало кого рядом с собой замечая. Проводив одного за другим родителей, она изредка выбиралась в гости к родне, но с годами стала это делать все реже и реже, не желая покидать насиженного места и довольствуясь тем, что имела.
Дуся кивнула соседкам, сидящим на лавочке у подъезда, и поднялась по ступеням. В подъезде опять не горели лампочки, пахло котами и затхлостью. Дуся вздохнула, нашарила в кармане плаща фонарик, и пошла вверх по ступенькам. Путь этот был ей знаком и очень она его не любила. Дом был построен странно, какими-то непутевыми лабиринтами и закоулками. Лифт вечно не работал, хотя именно им, первым в поселке, так гордились когда-то на заводе. Подниматься приходилось по темной лестнице, где никогда не было света, сколько ни ругались друг с другом соседи. Лампочки кто-то выкручивал и все давно привыкли носить с собой фонарики, потому что ноги переломать не хотелось совершенно.
Дуся с трудом одолела предпоследний пролет и готова была уже обрадоваться тому, что вот-вот окажется дома, как узкий луч фонарика выхватил из темноты что-то непонятное в углу. Евдокия чуть не оступилась, в последний момент ухватившись за перила и прохрипела испуганно:
– Ты кто?
Темный куль вдруг развернулся и на Дусю глянули два внимательных глаза.
– Я.
– А кто я-то? – Дуся справилась со страхом и уже спокойно шагнула ближе.
Мальчишка был щуплый, маленький и, вроде как, незнакомый.
– Я – Иван.
– А что ты здесь делаешь, Иван? Почему сидишь на холодном полу в подъезде? Чего не дома?
Дуся повела фонариком в сторону мальчишки и ахнула. Большой синяк, который наливался под глазом Ивана, был самым безобидным из того, что она увидела.
– Кто тебя так? – голос не слушался ее.
– Никто! – Ваня жмурился, пытаясь увернуться от света.
– Сам ударился?
– Да!
– Заливаешь! – Дуся поставила сумку на пол. – Ну-ка, покажись!
– Еще чего!
Мальчишка вдруг ощерился, совсем как зверек, вжался в угол, и выставил перед собой кулачки. Дуся удивленно глянула на него, а потом засмеялась. Большое тело ее колыхнулось, когда она сложила руки перед собой, пытаясь заставить себя не тронуть мальчишку, не прижать к себе, спрятав от всех и вся.
– Ты на меня –то посмотри! Разве я тебя обижу? Да и спрашивать больше не буду ни о чем. Захочешь – сам расскажешь. Где живешь ты? Может домой отвести?
– Не надо!
Ваня, выкрикнув это, как-то сжался, пытаясь спрятаться от безжалостного света фонарика, присел на корточки, и уткнулся лицом в колени.
– Нельзя мне туда.
– Почему?
– Папка… Получка сегодня…
Дуся замерла, услышав, сколько боли прозвучало в голосе Вани. Она растерянно смотрела на мальчика, пытаясь понять, что делать дальше.
– Вань… Ваня! Посмотри на меня!
Мальчик медленно поднял голову, пряча глаза.
– Ко мне пойдешь? Я одна живу. У меня тут бублики свежие и конфеты есть. Чаю хочешь?
Мальчишка молчал. Дуся не знала, что еще сказать и поэтому молчала, ожидая ответа. А услышав тихое:
– Хочу… – выдохнула и поманила мальчика за собой.
– Идем!
Дома она быстро поставила чайник, а потом загнала Ваню в ванную и долго, чтобы не сделать больнее, обрабатывала все ранки и ссадины, которые обильно усеивали лицо и руки мальчика.
– Как это ты так?
– Стекло в двери кухонной выбил. Ай!
– Потерпи! Я дую! – Дуся водила смазанной йодом ваткой по лицу мальчика.
– Щиплет же!
Мальчишка так смешно морщился, что Дуся прятала улыбку, глядя на него, но больше всего ей хотелось сейчас все-таки плакать. Как можно так обращаться с ребенком? Господи, был бы у нее сын… Нет! Нельзя об этом! Ни к чему сейчас!
Отставив пузырек с йодом, Дуся спросила:
– А мамка-то есть у тебя?
Ваня нахмурился, а потом замотал головой, болезненно охнув.
– Нет. Нету. Сбежала. Батя суров больно. Особенно, когда выпьет.
– И часто такое бывает?
– После получки всегда аккурат.
– А как же мамка тебя оставила с ним? Не забрала?
Ваня поднял на Дусю глаза, и та поразилась, сколько боли было в этом маленьком пока еще человеке.
