скачать книгу бесплатно
– Я что, матка на ножках? Откуда она выискивает всю эту бредятину и, главное, зачем? Пусть живет своей жизнью!
– Вот ты ей и скажи это.
– Сам скажи, это твоя мама!
Жабры отказали
Потом Лидочка будет вспоминать этот день в деталях, мысленно прощупывать каждый момент, переигрывая у себя в голове. А что, если бы она вышла утром не на балкон, а в парк? Или Жанна Александровна попала бы в аварию по пути к ней? А что, если? Но это жизнь, и в ней нет места наивным «если». Сколько угодно спрашивай, по какому сценарию пошла бы ты, если на завтрак съела омлет, а не вчерашнюю пиццу, перед выходом из дома обула кроссовки, а не домашние тапочки с бахромой. Спрашивай. Сколько. Угодно. Пазл уже сложился. Теперь Лидочке кажется, что каждая мелочь имела значение, что все эти мелочи играли против нее. Будто сговорились. Когда ты собираешь пазл из тысячи деталей, коробку от которого потеряла когда-то при переезде, не знаешь, что получится. Ты механически перебираешь разноцветные детальки, стараясь приладить одни к другим. Потом смотришь на свою жизнь целиком и не понимаешь: как, ну как из этого пестрого разнообразия вышла такая страшная картинка? Знать бы заранее. Знать бы.
Жанна Александровна звонит в дверь, Лидочка открывает и еле удерживается на ногах – свекровь влетает в квартиру, как осенний сквозняк. На полу у порога остаются травинки с подошвы ее бордовых кожаных ботинок. Такого оттенка, как запекшаяся кровь на прокладке. Как сгнившие сливы, которые Жанна Александровна так любит набирать по акции и приносить сыночку. Вечером Лидочка будет со слезами оттирать в коридоре пол, который драила утром.
– Собирайся быстрее! Я записала тебя на УЗИ к профессору Кочетову. Он ждет нас сегодня до одиннадцати, потом убегает на совещание, так что поторапливайся.
– Но, Жанна Александровна, я сейчас не могу, мне нужно сдавать проект.
– Там твой главный проект. – Она указывает на живот Лидочки. – Я и так неслась через весь город, не успела страховку на машину продлить. И потом, ну сколько раз я тебя просила, зови меня мамой. Мы теперь одна семья.
Мама. Лидочка не может называть мамой даже свою собственную мать. В телефоне та записана коротко и строго: Софья. А тут – ма-ма. Звучит беспомощно, как будто рыба бьется на берегу в судорогах, жабры вот-вот откажут. Только губы движутся в беззвучном «ма-ма».
Жанна Александровна смотрит на свой телефон и охает – уже девять ноль три, они опаздывают, безнадежно опаздывают, и все из-за этой несчастной копуши. Она хватает Лидочку – дочку – за руку и тащит в подъезд. Уже в лифте Лидочка глядит в зеркало и замечает сквозь узор из пошлых надписей, что волосы не причесаны. Опускает глаза в пол и обращает внимание на свою обувь: домашние тапочки с бахромой. Отлично. После оплеванного пола лифта на выброс.
Жанна Александровна вечно куда-то несется. Даже когда она в самолете, кажется, самолет торопится с ней. Ее рейсы никогда не задерживаются, наоборот: вылетают секунда в секунду и приземляются раньше срока. Словно не машины, а гигантские живые драконы с одним лишь желанием поскорее сбросить тяжелую ношу. Если детей приносят аисты, Жанну Александровну доставил самый быстрый. Выбросил прямо на крышу с размаху и полетел дальше. Без остановки.
В дороге Жанна Александровна нервничает еще больше: утро, все спешат на работу. Ее манера вождения так и не выровнялась за десять лет, ее по-прежнему нервирует, когда кто-то перебегает в неположенном месте, хочет обогнать или едет слишком – по ее мнению – быстро. Да еще эта страховка – чтоб ее. Обычно Настя помогает ей продлить, но Жанна Александровна забыла позвать ее и теперь должна рисковать. Ничего, внучка важнее. Ева. Евочка.
– Пойду на роды с тобой, – бросает она Лидочке, а сама, не отрываясь, смотрит на дорогу. – Узнала, что сейчас пускают сопровождающих.
– Одного сопровождающего, – поправляет Лидочка. – Поэтому пусть лучше Макс там будет.
– Ты что? Максюша?! Хочешь поставить крест на ваших отношениях? Если он увидит это, все! Считай, между вами все кончено! – Жанна Александровна поворачивается и смотрит в упор, машину ведет влево. – Мужчинам не положено видеть такое. Не мужское это дело.
Лидочка снова открывает рот, как выброшенная на берег рыба, но не успевает сказать ничего.
– Я пойду с тобой, хочу увидеть мою девочку в первые минуты рождения.
– Жанна Александровна, опять вы за старое. Девочка, девочка. Да и вообще… Мне сон снился, что там мальчик.
Лидочка не придумывает. Ей правда снился сон. Лидочка помнит его взгляд, серьезный, немного испуганный, и челку, которая падает прямо на левый глаз. Младенец с лицом мудреца. Лидочка не верит в бога, но во сне ей кажется: сам бог явился в облике маленького мальчика. Она встает в пять утра и рисует красками, без наброска. Пока помнит. Пока Гришенька стоит перед ее глазами, будто уже родился и одновременно был с ней всегда. Словно никогда не рождался.
– Ладно, допустим, будет мальчик. Тогда назовем его Петр. Положено называть в честь дедушки, но Семен этого не заслужил, а вот мой папа был образцовым. Семка же спился, ушел к этой рыжей, а сейчас, гляди-ка, вот он! Нарисовался! Любите меня, обхаживайте. – Жанна Александровна корчит лицо, из-за чего щеки опускаются вниз, и она становится похожей на бульдога. – Да куда ты едешь, а? Слепой что ли?
– Я бы хотела назвать Гришей. Я видела его во сне. Ему подходит имя Гриша, – говорит Лидочка своим пальцам и обдирает с них заусенцы до мяса.
– Чушь! Сон. – Жанна Александровна трясет головой из стороны в сторону, и бульдожьи щеки колыхаются, как холодец. – Ты уже не маленькая девочка в облаках витать. Очнись. Так, кажется, уже близко. Фух, повезло, я из-за этой страховки вся на нервах.
Неужели парковка? Лидочке кажется, эта поездка длится вечность. И еще вечность Жанна Александровна кружит, ищет свободное место. Солнце светит в лобовое стекло, дышать нечем. Лидочка открывает рот, глотает воздух. Хочет попросить открыть окна, но не успевает.
Дальше все происходит быстро, но, когда Лидочка вспоминает, кажется, что она оказалась в старинном фильме, и оператор пролистывает кадр за кадром. Вот Лидочка тянет заусенец на указательным пальце. Рывок – и кожа рядом с ногтем краснеет. Она помнит острую боль, капли крови, подступающую к горлу тошноту. Толчок. Ремень хватает Лидочку и не дает ее голове удариться о лобовое стекло. Тишина. А потом разом на полную громкость включаются все звуки, словно за операторским пультом сидит сумасшедшая обезьяна. Сигналят машины. Кто-то орет. Прямо к ним бежит мужик с красной рожей. Изо рта брызжет слюна. Одна капелька летит на лобовое стекло.
Жанна Александровна причитает и причитает. Кудахчет как курица: «Забыла заплатить за страховку! Что теперь будет?» К Лидочке постепенно приходит осознание, что произошло. Первая в ее жизни авария. Не авария, так, ДТП. И где? На парковке женской консультации. Кому рассказать – не поверят.
***
– Так, посмотрим, кто у нас тут в домике живет, – говорит Геннадий Ильич и водит датчиком по животу. Он напоминает Лидочке доброго старичка-вагонного из сказки «Чародеи», только в очках. – Так-так. – Вагонный сдвигает брови, поднимает очки на лоб, возвращает их на нос и шмыгает, унося все волшебство. В один момент сходство с добрым волшебником улетучивается, и вагонный превращается в два буравящих монитор глаза. Лидочке кажется, что сквозь экран он проделает дыры в ее матке. Живот крутит. Лидочка морщится.
– Сердцебиение плода уреженное, носовых костей не вижу, пуповинная артерия только одна. – Геннадий Ильич бросает взгляд на живот. – Сколько вам лет?
– Двадцать пять! – выплевывает Жанна Александровна, Лидочка же не успевает и рта раскрыть.
– Хм, странно, обычно Эдвардс у матерей старше 35 лет. Но исключение только подтверждает правило, хе-хе. – Геннадий Ильич покусывает нижнюю губу и оборачивается к Жанне Александровне. – Можно, конечно, сделать еще анализ, но чего тянуть. На прерывание. Молодая еще.
– Приплыли, – говорит Жанна Александровна. – Пойдем скорее. Сейчас посмотрю свой график, когда нам записаться.
– Куда записаться? – спрашивает Лидочка и удивляется: слова вылетают будто из чужого рта, попадая прямиком в вязкую и липкую жидкость, похожую на ту, в которой измазали живот. Она инстинктивно шарит рукой под свитером, но кожа мягкая, теплая. Сухая.
– Как куда? На аборт. Чем скорее мы от этого избавимся, тем лучше, и снова можешь забеременеть, пока молодая. А то знаешь, как годы летят? Р-р-раз – а потом и не забеременеешь, даже если очень хочешь. И никакие современные технологии не помогут, если матки нет. Только обследоваться надо будет. Это тебе не шутки.
– Я не хочу на аборт, надо сдать еще анализы… Он же сказал… Это не точно…
– Все врачи обязаны так говорить. Но ему! Ему я доверяю. Ты знаешь, сколько он работает? Он еще меня смотрел, он Максюшу с первого скрининга разглядел! Что мальчик будет. А то я уже после задержки начала вязать розовые пинетки для Евочки. О, кстати, я их вчера ночью довязала. – Жанна Александровна копается в сумке, вытаскивает розовое вязаное нечто в пакете и заливается слезами. «Вот как выглядят крокодильи слезы», – думает Лидочка и старается не смотреть на скрученную поросячьего цвета массу, напоминающую свиной фарш. По сморщенной коже свекрови ползут фиолетовые ручейки. Лидочка смотрит и чувствует, как волна гнева внутри нее поднимается все выше и выше, как лава внутри вулкана. Но она держит ее, держит. Нельзя выплескивать. Не время. Не сейчас. Неприлично. Вечером она достанет чистый холст и выплеснет все на него.
