скачать книгу бесплатно
Интересно, вичи – это что-то типа вшей?»
Накануне Пасхи
В этот день я совершила непоправимое. До сих пор с ужасом думаю, как одно неверное движение превращает обычного человека в убийцу. Так получилось, что села за руль в состоянии, к которому есть множество художественных определений и эпитетов, но буду честна и прямолинейна до конца: пьяной. С трудом держалась дорожной разметки. Машина норовила выпрыгнуть из-под моих рук и угодить на встречку или обочину.
Нет. Никогда ещё в таком состоянии не садилась за руль. Утром поездка не входила в планы. Я долго стояла в душе, подставляя то спину, то грудь под горячие струи. Наслаждалась тишиной, возможностью никуда не торопиться. Второй завтрак мороженым с вареньем под красочную ленту соцсети. Долгожданное одиночество помутило рассудок. Гулять так гулять, решила я, залезая в холодильник, где прятались остатки красного сухого.
Солнечные лучи квадратами на стеклянном столе. Свист вскипевшего чайника. Кофе с молоком в большой белой кружке. Две ложки растворимого, пока никто не видит. Запах, манящий, обещающий рекламное наслаждение, но оставляющий почему-то горечь и разочарование на языке. Надо было сварить настоящего, молотого.
Звонок мужа толкнул на безрассудство. Шкафчик для ванной прибыл в магазин. Муж попросил съездить за заказом и потом встретить его с детьми после прогулки. Бодро ответила согласием, а в животе похолодело. Не могла же я признаться, что уже с утра не утерпела и хлебнула из бутылки.
И вот на Шараповском проезде под мостом я сбила человека. Не увидела пешехода. Была погружена в борьбу с рулём и педалями. В последний момент попыталась вильнуть вбок, краем глаза заметив, как скатывается тело с капота на асфальт.
Страусы не прячут голову в песок. Можно прочесть об этом в Википедии. Но я в минуту опасности, когда ничего уже нельзя сделать, прячу. Зажмуриваю глаза, надеясь избежать аварии. Бегу прочь, чтобы не видеть того, что натворила.
Не остановилась. Вдавила газ в пол и вылетела на прямую дорогу. Если нельзя вернуть всё обратно, то хотя бы забыть. Хотелось, чтобы этого не было. Не со мной. Я не такая!
Муж гулял с детьми в парке. Мы прошлись молча по дорожке, усыпанной мелкой каменной крошкой. Дети с весёлыми криками бегали от качелей к тренажёрам. Молодая листва, только-только пробившаяся из липких почек, окутывала всё зелёной дымкой. Прозрачной, не скрыть ничего от глаз. Так и мой день обнажено топорщился перед совестью. Заноза.
– Слушай. – Я теребила в руках молнию на жилете, боялась поднять взгляд. – Я только что сбила человека.
– Что ты несёшь? – Муж с силой сжал моё плечо.
– Да, сбила. Наверное, насмерть. Я… Я не остановилась проверить. Испугалась, – мой голос беспомощно затих.
Муж впал в оцепенение. Я представила, что происходит у него в голове. Прокручивает варианты, возможные ходы. Вдруг что-то придумает? Всегда такой надёжный, сильный, защитник. Но он молчал. Я сбросила с себя его руку, всё ещё цепляющуюся за мой рукав.
– Пойду. – Глазами нашла детей, понимая, что увижу их не скоро. Сколько присудят: пять, семь лет?
– Куда? – Я только сейчас поняла, какую боль испытывал муж. Не злость на меня, а боль оттого, что вся жизнь в одно мгновенье рассыпалась и потекла сквозь пальцы.
– Надо сдаться, может, это смягчит наказание. Можно, конечно, сбежать, чтоб меня не нашли. Но я-то знаю, что я убийца. И Бог знает. Как мне теперь с этим жить?
– Я с тобой. – Муж коснулся холодными пальцами моей руки. – Посмотрим, может, не насмерть.
Детей оставили в парке играть на площадке. Муж потом за ними вернётся. Пошли к месту трагедии. Ещё издали увидела мигание сирен скорой помощи и полиции. Тела на земле уже не было, но дорогу перекрыли. Несколько зевак стояло рядом с патрульной машиной. Снимали на телефон.
У меня закружилась голова. Перед глазами поплыли мутные пятна. Вот сейчас всё кончится. Арестуют. Последние шаги… Господи, прости. Как бы мне хотелось, чтоб этого ничего не было. Я мысленно начала молиться:
– Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ, и сущим во гробех живот даровав! Христос воскресе…
Свет меркнет, машины с людьми отдаляются. Открываю глаза. Темно. Тихо. Лежу на узком диване и читаю тропарь. Держусь за него, как за спасательный плот, боюсь отпустить. Кружится: то ли я, то ли стены.
– Живот даровав! Сегодня же Пасха! Что я делаю? Христос воскрес, а я пьяная. Напилась по-свински вчера и легла спать. Люди в храме, а я тут лежу… и сущим во гробех живот даровав…
Боюсь закрыть глаза и провалиться опять в ту реальность, из которой только что вытянуло. Страшно. Лежу в постели и шепчу молитву. Одна надежда на неё, несёт над бездной, не даёт упасть.
Холодные отсветы уличных фонарей серебрят занавеску. Слышу торжественный, но далёкий колокольный звон. Или это мерещится? В храм бы пошла, а не шампанское в гостях пила. Попустил Господь такой сон. Или не сон?
А ведь, оказывается, я могу убить человека. Для этого не нужно быть злобной, жадной, сумасшедшей. Всего-навсего сесть за руль собственной машины. Даже пить алкоголь не обязательно. Просто отвлечься на что-то, и всё… Каждый день езжу с детьми.
Господи, спаси и сохрани!
Мама-кошка
– Ваша дочь опасна для класса. Её нужно изолировать! – голос Вики переходит на визг.
– Если мы виноваты в происшествии, то готовы финансово компенсировать лечение зуба.
– Не в деньгах дело, она агрессивна.
Двумя часами ранее мне на работу позвонила классная руководительница дочери. Я как раз собиралась пойти на обед, но её тревожный тон разрушил все мои планы:
– Ольга Николаевна, только не волнуйтесь, Даша столкнулась в коридоре с одноклассницей и упала. Сейчас с ней всё в порядке, только красные пятна на лице.
– Как вторая девочка?
– Тоже нормально, но откололся кусок зуба. Вам вызывать скорую?
– Нет, я приеду сама, – быстро проговорила в трубку. Не хватало ещё врачей, Даша их так боится.
Отпросилась с работы, накинула пальто и побежала на трамвай. Надо же так столкнуться, чтобы повредить зубы. В родительском чате уже обсуждали происшествие.
Дочь сидит на банкетке рядом со стеклянными дверями учительской. Пятен на лице нет, но на белых колготках, под коленками, грязь. Пальцы рук порхают словно крылья бабочки – нервничает.
– Мы с Женей бежали, я споткнулась и упала, – голос дрожит, взгляд в сторону.
– Больно?
– Уже нет. Заберёшь меня домой?
Вечером с мужем проговариваем ситуацию. Он переживает за вторую девочку, просит:
– Позвони, узнай, как она, ты же дружишь с её мамой. Её Вика зовут?
– Завтра позвоню, сегодня уже писала в чате, не буду беспокоить.
Утро начинается с вызова к директору. По дороге гадаю зачем. Наверняка расписаться, что претензий к школе из-за вчерашнего не имею.
В кабинете директора сидят родители Жени. На моё приветствие не отвечают. Холодный взгляд, сжатые губы. Наташа теребит в руках берет. Опускает глаза в пол. Сажусь на кожаный стул у двери, чувствую себя как в суде. Директор подаётся вперёд:
– Ольга Николаевна, мы просмотрели видеозапись. Виктория Владимировна утверждает, что ваша дочь специально толкнула Женю.
А я-то, наивная! Думала, за подписью. На меня ответственность свалить решили.
– Если моя дочь виновата, примите мои извинения. Но ещё вчера речь шла о случайном столкновении.
– Позвольте, какая случайность! На видео видно, как Даша бежит за Женей и машет руками. – Вика толкает мужа, тот встаёт:
– Мы требуем изолировать Дашу от класса. Она не должна находиться с нашими детьми без присмотра. Пусть Ольга Николаевна сидит на уроках, или переводите на домашнее обучение.
Слова застревают в горле. По лицу ползёт глупая беспомощная улыбка. Был бы рядом муж, заступился бы. Децибелы бьют по ушам. Вика продолжает упорствовать:
– Даша уроки срывает, мяукает, трогает детей, пытается их погладить. Мы напишем в министерство образования.
Чувствую, как начинают гореть уши и щёки. Хочется оправдаться, закричать, что это мою дочь в школе дразнят. Это её называют крысой из-за больших зубов и узкого лица. Её имя рифмуют с туалетной темой. Её трогают и щекочут. Но молчу. Молчу.
Вечером сижу рядом с Дашей на краю кровати. Дочь обернулась одеялом и следит, чтоб я не отдавила одеялу лапки.
– Ты почему в школе мяукаешь? – спрашиваю тихо, чтоб не напугать.
Горячий шёпот в ответ:
– Потому что все любят кисок. Вот я и играю, как кошечка. Чтоб меня не дразнили, а гладили.
– Если хочешь, сменим школу? – Сердце щемит от беспомощности. Не могу защитить собственного ребёнка.
– Нет, у нас учительница такая хорошая, что я её ни за что не променяю. Буду терпеть.
– Спокойной ночи, котёнок. – Всхлипываю, не могу сдержаться.
Детская ладошка на моей влажной щеке:
– Спокойной ночи, мама-кошка.
Когда взрослых нет дома
Из соседней комнаты раздались звуки. Как будто двигали стул. Ника схватила брата за руку:
– Тсс… Там кто-то есть.
Они сидели в детской и вслушивались в тишину дома. Иногда за стеной начинал гудеть лифт. Это успокаивало. Пусть одни в квартире, но можно выскочить на лестничную площадку и закричать. Хватит ли смелости выйти из комнаты?
Ника и Пека остались дома одни. Все собрались на вечернюю службу, а у Ники заболел живот. Мама решила не брать дочку и оставить с ней четырёхлетнего Пеку. Пусть нянчится.
Ника сначала почитала младшему брату букварь. Потом достали кубики и стали строить. Правда, Пека больше рушил, чем строил, так что Ника строгим голосом сказала сидеть и смотреть, пока домик не будет готов.
За окном быстро стемнело. Ника щёлкнула выключателем. В стёклах отразилась плоская тарелка люстры. Кубики были разбросаны по полу. Пека попросил построить ещё домик для своих человечков, но Нике играть не хотелось. Дети притихли.
– Хочу пи-пи, – жалобно хныкнул Пека и стал переминаться с одной ноги на другую.
– Я не пойду по коридору, терпи. – Ника вслушивалась в скрипы, раздающиеся в соседней комнате.
Девочка подумала, что не так уж у неё болел живот. Лучше бы пошла со всеми. Сидели бы в храме на приступке, водили пальцем по замасленной витой ноге подсвечника. Гасили бы маленькие свечки и ставили новые. Она любила полумрак храма, тихие коленопреклонённые молитвы на истёртых плитах, огни лампад перед большими тёмными иконами.
