скачать книгу бесплатно
Чук-чук-чук – стрекочет пулемёт!
Белая гвардия наголову разбита,
А Красную Армию никто не разобьёт!»
Звонила бывшая жена. Она звонила нечасто – было бесполезно разговаривать с Сашей после развода. Он разговаривал с ней, как с предателем, и смотрел на неё, как на предателя, а потому не собирался вести переговоров или что-то обсуждать. Просто слушал, отвечал «да» или «нет», а в конце её монолога произносил «пока». Понимая его отношение, бывшая супруга звонила редко, если имелся очень важный повод для звонка. Ей самой не доставляло удовольствия такое общение, но абсолютно полного разрыва с бывшим мужем не получалось – были общие дети, которые хотели видеться с Сашей, и по которым он со своей стороны сильно скучал, если не пребывал в запое. В такие дни, утром, Александр, стараясь держаться спокойно, несмотря на то, что хотелось сказать бывшей любимой женщине что-нибудь колкое, приходил и забирал детей к себе до вечера. Как правило, такое происходило, если ему удавалось прервать свой пьяный загул за пару дней до этого события и успеть прийти в нормальное состояние. Обычно они с ребятишками немного гуляли по городу, заходили перекусить в какое-нибудь понравившееся младшему сынишке кафе, а потом шли в Сашину квартиру, где дети, забравшись вместе с отцом на диван, смотрели какой-нибудь интересный фильм и ели закупленные Сашей к встрече сладости, запивая их «колой». Разумеется, после такого пиршества речь о полноценном обеде не стояла, и вечером они снова шли гулять. Хохоча и дурачась, играли на детской площадке, а к восьми часам Саша отводил детвору к матери. Иногда они вместе ходили в кинотеатр смотреть новый мультфильм, о котором детишки узнавали по какой-нибудь широкой рекламной кампании. Бывало, что летом Александр возил их за город на старую дачу, и там, если погода позволяла, все втроём загорали, купались в речке, жарили на костре сосиски и ели их на свежем воздухе. Саша рассказывал детям много историй, – смешных и страшноватых, – и ребятишкам было интересно с ним. У него была возможность отдавать им ещё больше себя самого, но этой возможностью Саша не воспользовался. Он тратил себя на пьянство, на пустые беседы с собутыльниками, он обижался на весь мир – всё это отнимало время и частички души, которые могли бы быть подарены любимым детям.
Но в дни, проводимые с ребятишками, Александр бывал счастлив. Ничто в жизни уже не могло дать ему такого счастья как эти редкие свидания. Портило дни встреч лишь вечернее расставание: Саша приводил детей домой, бывшая жена открывала дверь, дети прощались, обнимали его, а самый маленький начинал плакать и кричать: «Я хочу к тебе, папа! Можно, я поживу у тебя, а? Давай попросим маму, и я у тебя переночую?»
Саша в такие моменты чувствовал, что ещё немного – и он сам расплачется: сердце сжималось в комок, слёзы уже готовы были блеснуть на глазах. Он отрывал сынишку от себя, гладил его, горько плачущего, по головке, целовал, бормотал что-то ободряющее и поскорее уходил, стараясь не глядеть на бывшую жену. Бредя по улице, ещё долго вспоминал проведённый с детьми день, снова перед глазами вставал миг прощания, и Саша, не в силах справиться с самим собой, заходил в ближайший бар или кафе, где заказывал себе что-нибудь выпить.
А после выпитого идти домой, в пустую квартиру, где всего пару часов назад царило веселье, звучал детский смех, где на полу ещё валялись игрушки и крошки от торта, совершенно не хотелось. Александр покупал бутылку водки, немного еды и ехал автобусом на окраину города – в гости к старому Иоганну Николаевичу Вольфу по прозвищу Гутентак. В беседах с ним Саше часто удавалось забыть о многих неприятностях и развеять тяжёлые мысли. Иоганн Николаевич умел разговаривать. А ещё он умел думать – и это было главной причиной, по которой Саша любил его общество.
Бывать в гостях у этого человека так часто, как того хотелось Александру, не получалось – Иоганн Николаевич периодически напоминал непреложное правило: «Если тебе, Саша, действительно плохо, и я могу как-то помочь – милости прошу. Но если просто не с кем побухать, то не надоедай своими посещениями, хорошо? Я от этого начинаю нервничать». И Александр, помня закон старого Вольфа, не злоупотреблял гостеприимством старика, бывая у него лишь тогда, когда было плохо по-настоящему. Гутентак всегда выручал в трудные минуты и помогал Саше всё расставлять на свои места.
На этот раз жена звонила, узнав от Володи о скором Сашином путешествии. После развода их общий друг Владимир оказался «меж двух огней» – он не хотел терять товарища, и в тоже время для него не было причин становиться врагом бывшей супруги Александра – она очень дружила с Володиной женой и, волей – неволей, общение не прерывалось.
Если разваливается чей-то брак, то часто вместе с бывшими супругами страдают их друзья – они словно чувствуют какую-то вину, хотя на самом деле никакой их вины в большинстве случаев нет. Просто люди боятся быть обвинёнными в пристрастии к одной из сторон и при этом потерять друга. Так было и с Володей, пока Саша не объяснил ему свой взгляд на ситуацию.
«Да прекрати ты скрывать, что Анна ходит к вам в гости, что ты с ней общаешься, Вовка! – сказал Александр. – В конце концов, я развёлся с ней, а не вами. Со своей стороны она думает примерно так же, как понимаю…»
Даже после такого разговора, будучи весьма деликатным человеком, Володя ещё долгое время старался вообще не упоминать при Саше об Анне, боясь тревожить незажившую рану. Лишь совсем недавно он перестал скрывать, что бывшая Сашина супруга иногда бывает у них в гостях, что интересуется Сашиными делами, и начал говорить об этом не таясь.
Сейчас Аня спросила: не зайдёт ли Александр перед отъездом повидаться с детьми?
Почему бы и нет? Конечно, обязательно зайдёт!
Саша удивился, что разговаривает с «предательницей» спокойно, не испытывая обычной ненависти, обиды и желания сказать какую-нибудь грубость. Он был поражён собственной покладистостью и добродушием.
– Пока-пока! До пятницы…
Анин голос в трубке сменился гудками.
Александр постоял немного, недоумённо глядя на свой мобильник, потом засунул телефон в карман и пошёл вниз по лестнице.
«Я слишком мягко разговаривал с ней, – думал он, спускаясь. – Этак может подумать, что есть шанс начать всё сначала! Хотя с чего бы ей так думать? Вроде бы намёков на подобное с её стороны никогда не бывало? Ну, а вдруг?…»
Внезапно Александр с болью осознал, что ему ужасно хочется начать всё сначала с Аней. Он понял это и испугался: столько сделано глупостей, столько пережито и выстрадано, столько нанесено друг другу обид, что невозможно начать всё сначала – потому что невозможно простить. Всегда он будет возвращаться к пережитому и попрекать им жену, а Аня, в свою очередь, тоже не упустит шанса вспомнить все его грешки и выходки.
На душе стало совсем плохо и горько. Разрушать всегда легче, чем строить. Аня с лёгкостью подала документы на развод, не понимая до конца, что это не игра и сделанного не воротишь. Она предполагала, что Саша, испугавшись её поступка, упадёт на колени и станет молить о прощении за все свои жестокие слова и действия. Она знала его много лет и могла бы предугадать, что такого никогда не будет. Аня, поддавшись минутным порывам гнева, поняла всё слишком поздно: ничего нельзя было исправить, она превратилась в «предателя», и Александр не давал никакой возможности начать с ним диалог, игнорируя телефонные звонки и очень холодно держась при коротких вынужденных встречах.
Только сию минуту ему стал понятен весь масштаб свершившейся катастрофы, весь её ужас и объёмы разрушения. Стала видна вся необратимость случившегося.
Александр вышел на улицу и сел на скамейку.
Неподалёку в инвалидной коляске, укутанный пледом, дремал на свежем воздухе парализованный старичок из соседнего подъезда, около детской площадки оживлённо болтали две симпатичные молоденькие мамочки, чьи отпрыски норовили за их спинами сломать себе шею на горках, качелях и разных раскрашенных арматурно-деревянных конструкциях. На балконе второго этажа раскрасневшаяся домохозяйка развешивала под осенние солнечные лучи по бельевым верёвкам свежестираное бельё.
Обычный день, обычный двор, но что-то изменилось вокруг для Саши. Случилось что-то, чего он пока не мог понять, но очень хорошо чувствовал: цвета вокруг стали ярче, звуки отчётливее. Несмотря на тяжесть последних мыслей, в душе, словно ранняя весенняя капель, пусть тихо, но отчётливо зазвучал голос надежды.
Надеяться ему хотелось. Но и боялся Саша необоснованно надеяться на лучшее – слишком болезненным бывает после этого разочарование.
Он решил прибегнуть к испытанному приёму: открыл «свинцовый ящик», собрал все новые горести и скопившиеся в голове думы в одну кучу…
– Пу-пу! Пу—пу!
Саша повернулся: парализованный старичок весело и бодро смотрел на него и выдувал звук, похожий на звучание тубы:
– Пу-пу! Пу-пу!
Александр в полном недоумении таращился на инвалида, а тот продолжал своё странное занятие, периодически даже подмигивая при этом. Неожиданно на фоне старичка-тубы зазвучали два женских голоса от детской площадки – молодые мамы запели прекрасными нежными голосами:
– Чух-чух-чух – стучат, стучат копыта!
Чук-чук-чук- стрекочет пулемёт!
Тут прямо над головой Саши зазвучал новый голос, присоединившийся к дуэту «мамочек», от которого наш герой едва не свалился с лавки. Голос тоже был женским, но звучал как замечательное оперное контральто и принадлежал той самой домохозяйке с балкона. Только теперь домохозяйка покинула свой балкон и парила в воздухе над Сашиной головой, выписывая в полёте замысловатые восьмёрки:
– Белая гвардия наголову разбита,
А Красную Армию никто не разобьёт!
– Пу-пу! Пу-пу! – надувал щёки развеселившийся старичок в инвалидной коляске
– Белая гвардия наголову разбита,
А Красную Армию никто не разобьёт! – вместе грянул уже весь двор: и детишки на площадке, и пьяница, качавшийся в дальнем углу двора у столика для игры в домино, и вышедшая за хлебом старушка.
Саша открыл рот, сам не зная для чего: истерически засмеяться или заплакать от страха, из горла вырвалось что-то вроде «бо… мой…». Затравленно озираясь вокруг и с каждой секундой приходя в ещё больший ужас, он вскочил и бросился вон из двора, махая руками над головой, чтобы отпугнуть кружившуюся над ним женщину-муху с балкона второго этажа, поющую замечательным контральто. Домохозяйка, как самолёт фронтовой авиации, пикировала на него сверху, в последний миг набирала высоту, уходила на разворот и повторяла свой манёвр, не прекращая при этом голосить:
– А Красную Армию никто не разобьёт!
Ошалев от происходящего, Саша через арку вывалился на улицу. Споткнулся, упал на тротуар, больно ударившись коленом о камни мостовой. Встал и, держась за ушибленную ногу, проковылял к стене дома.
– Мир, что придуман, уже существует,
И пусть в нём совсем другие законы…
У стены дома, прямо на тротуаре, сидел косматый паренёк с гитарой и пел. Рядом с ним лежал раскрытый гитарный кофр, в котором в беспорядке валялись несколько мятых купюр, пачка дешёвых сигарет. Рядом, на расстеленной газетке, стояла открытая бутылка пива и лежал надкусанный бутерброд с колбасой. Песня, которую пел Косматый, заставила Сашу даже забыть о происшествии во дворе: мелодия её была необычна и приятна, а слова… Александр доковылял и сел рядом с уличным музыкантом.
«Там солнце не светит и ветер не дует,
И вместо смеха лишь горькие стоны».
Допев, паренёк повернулся к Саше и спросил:
– Ну? И куда мы так разогнались?
– Я в парикмахерскую иду. Постричься надо…
Косматый сокрушённо покачал головой.
– Стрижка в парикмахерской не стоит того, чтобы так рисковать! Мог выскочить на проезжую часть, и после этого состояние причёски вас, гражданин, уже не волновало бы! Молодой! – внезапно протянул он Александру руку. – Будем знакомы!
– Молодой? – удивился Саша. – Это что, фамилия такая?
– Не-е…– улыбнулся паренёк. – Это прозвище. Вообще-то меня Серёгой зовут, но Молодым прозвали ребята, с которыми в группе начинал играть – я тогда среди них был самым молодым. С тех пор и приросло: Молодой да Молодой… А тебя-то как кличут?
– Александром. Саша я.
– Вот и познакомились. Хочешь пивка или хлеба пожевать?
– Нет, спасибо. Пить нельзя, а есть не хочу – ничего в горло не лезет.
– А я с твоего разрешения хлебну немного – пока пел, моё горло пересохло!– Молодой сделал несколько глотков, удовлетворённо крякнул. – Как тебе песенка моя?
– Здорово звучит. Ты сам её написал?
– Конечно. Я здесь играю только своё, конъюнктуру не ловлю, оттого и денег в футляре, – сам видишь, – кот наплакал.
– А что это за придуманный мир, про который ты поёшь? Я не сначала слушал, немного непонятно…
– Это, приятель, отдельный разговор! А ты чем занимаешься в жизни? Вот я, например музыкант. Неприбыльное дело, скажу тебе честно, но моё и больно уж нравится. Есть у тебя твоё дело?
Александр гордо расправил плечи, как всегда, когда ему предстояло поразить собеседника сведениями о своей писательской деятельности. Он приготовился перечислить Молодому список своих произведений и публикаций, как вдруг с ужасом понял, что не может вспомнить ровным счётом ничего из того, что когда-либо написал. Он не мог вспомнить ни одного из своих персонажей! Невероятно, но такое случилось…
Плечи опали, спина согнулась, исчезло самодовольное выражение лица, уверенность во взгляде погасла.
Молодой с интересом наблюдал за метаморфозами своего нового знакомого.
– Я пишу немного,– скромно сказал Саша. – Иногда печатаюсь…
– Понятно, – сочувственно качнул головой музыкант. – Те же проблемы, Санёк? Кому мы нужны в этом мире? Здесь правят другие цари и молятся иным богам. Мы тут лишние и часто неудобные.
– Ничего не поделаешь – не мы выбираем мир, в котором жить.
– Кто тебе это сказал? – удивлённо посмотрел Молодой. – Выбор есть всегда! Если я пою про другие миры и утверждаю, что они существуют, если в них верить – значит, они существуют!
– Странно. Я тут недавно нажрался и поймал белую горячку. Я видел то, чего не может быть на самом деле. И всё-таки оно существует?
– Конечно! – Молодой снова припал к бутылке. – Весь вопрос в том, как смотреть. Это как в машине: можно смотреть через лобовое стекло, управляя при этом автомобилем, а можно валяться на заднем сидении с бутылкой, изредка посматривая на убегающую от тебя дорогу и ни на что не влияя. Те, кто ловят «белку» – как раз из валяющихся на заднем сидении. Но то, что они видят – реально, будь уверен!
Саша подумал о Хангаслахденвааре и согласился с Молодым: слово-то к нему пришло фактически из ниоткуда, а по теории уличного музыканта получалось, что из того – из другого мира. И оно оказалось настоящим, место с таким названием существовало на самом деле! Прав Молодой?
– Я прав, Санёк. Прав. – Музыкант хитро улыбнулся. – Ты в этом скоро сам убедишься. Ладно, мне пора. Да и ты беги в свою парикмахерскую. Наверное, увидимся ещё, старина! Жму лапу!
Не дав Александру опомниться, Молодой пожал его руку, засыпал в карманы заработанную мелочь, допил остатки пива, запихнул в рот бутерброд.
А дальше случилось то, что снова ввергло Александра в шок: парень, сжавшись в комок, прыгнул в гитарный кофр, который тут же с громким стуком захлопнулся, словно гроб странной формы, и, разогнавшись по тротуару, взмыл в небо. Некоторое время он маневрировал между проводами линий электропередач, и вскоре исчез в низких облаках.
Гитара Молодого, забытая им у стены, становилась всё прозрачнее и прозрачнее, пока не исчезла вовсе, словно утренний туман на солнце.
«Я сошёл с ума», – обречённо, но почему-то без особой печали, подумал Саша. Он встал и пошёл в направлении ближайшей парикмахерской, натыкаясь на прохожих и размышляя о странных песнях жильцов своего дома и о летающих в гитарных кофрах уличных музыкантах.
* * *
Некоторые авторы, желая показать дневную жизнь мегаполиса, пишут: «город шумел, как огромный пчелиный улей». Кое-кто из них пытается откреститься от этого штампа и сравнивает города с гигантскими муравейниками. Но для Александра Саблина города были совершенно иным – колониями тараканов.
Люди, словно тараканы, сверху покрыты хитиновым слоем недоверия друг к другу, снизу имеют отвратительное полупрозрачное брюшко для вмещения пороков и слабостей. Очень часто их повадки напоминают тараканьи: в многомиллионной колонии постоянно жрут, гадят, совокупляются, копаются в гнили и мерзости. Они, эти существа, ненасытны и неудержимы в удовлетворении своих потребностей. Там, где обосновываются люди, через несколько десятков лет всё вокруг оказывается изменённым и загаженным до неузнаваемости.
Ну, какой, скажите на милость, муравейник или улей? Глупость это… Обычная дурно пахнущая тараканья колония с фантастической способностью к размножению.
Саша шёл в парикмахерскую, а колония шуршала покрышками машин на проезжей части, стучала подошвами ботинок и туфель по тротуарам, монотонно гудела голосами своих обитателей.
Это был огромный зловонный тараканий город.
Александр не любил долго размышлять на эту тему – ему становилось плохо от придуманного им же образа, поэтому он решил, что лучше вспомнить Молодого с его необычной песней, и слова Флинковского: приезжайте к нам на Хангаслахденваару!
Чем бы ни были невероятные последние события, но они внесли что-то новое в однообразную Сашину жизнь, сделали её ярче и интереснее. Может, он ещё и испытывал страх при новых проявлениях сверхъестественного, но вместе с ним появились интерес и любопытство: что дальше?
Все парикмахерские в мире пахнут одинаково. В подавляющем своём большинстве они пахнут приятно. Сашу встретили ароматы одеколонов, душистого мыла, глаз порадовали чистота заведения, крахмальная белизна полотенец и блеск многочисленных зеркал…
Но в помещении было пусто. Никого из персонала в нём не было, не слышались приглушённые голоса из подсобок, и царила такая мёртвая тишина, словно все работники взяли выходной, ушли по домам, по рассеянности просто забыв запереть входную дверь.
Александр остановился в дверях, размышляя: направиться в другую парикмахерскую или всё же постараться отыскать кого-нибудь живого в этой, как вдруг за его спиной раздался голос:
– Что вам угодно, мужчина?
Саша повернулся и увидел толстую пожилую женщину. Несмотря на возраст, лицо её было миловидно, а в зелёных глазах на этом лице сверкали весёлые искорки. Не было сомнений, что дама не намерена считать себя пожилой – слишком ярок был огонёк в этих глазах, слишком много жизни в движениях. Она приветливо улыбнулась:
– Побриться, постричься?
– Я бы… причёску в порядок привести хотел, – ответил Саша и, как бы в подтверждение своих слов провёл рукой по волосам.
Женщина указала на ближайшее кресло:
– Прошу сюда. Сейчас всё сделаем в самом лучшем виде! Садитесь, и просто отдыхайте!
Александр устроился в кресле, наблюдая в зеркале перед собой подготовительную суету парикмахера.
Пребывание в таких заведениях обычно расслабляет, и Сашу после первых щёлчков ножниц всегда клонило в сон. Но не в этот раз – очень много странного происходило вокруг, чрезвычайно многое вертелось в голове, чтобы можно было расслабиться… Да и женщина оказалась на редкость словоохотливой, желающей общения: едва приступив к работе, она одновременно начала и разговор. Стало понятно, что в этот раз подремать в кресле точно не выйдет – слишком много дама задавала вопросов и слишком много желала рассказать сама.
– Я смотрю: причёска у вас, в общем-то, в порядке, – сразу сообщила она клиенту. – Разве что немножко подровнять? К чему такая спешка, молодой человек? Не терпелось попасть ко мне в лапы?
Обращение «молодой человек» заставило Сашу улыбнуться. Обычно в ответ он всегда иронично отвечал: «Не такой уж я и молодой. И не такой уж и человек…». Сейчас отвечать подобным образом он не стал, но одновременно как-то легкомысленно пропустил мимо ушей зловещую фразу парикмахерши по поводу лап.
– Да вот… В поездку собрался. Стоит перед отъездом окультурить, так сказать, растительность на голове.
– Далеко ли собрались? Сезон отпусков заканчивается – что-то вы в этом году припозднились с поездками, не кажется? – с ехидцей в голосе спросила дама.
– Я не в отпуск. Точнее, взял отпуск, но еду, скорее, по делу, нежели отдыхать. Хочу побывать в одном интересном месте, далеко отсюда.
