скачать книгу бесплатно
Поезд шел вдоль реки и незаметно въехал в Нью-Хэмпшир. Я догадался об этом, заметив крутой склон Уантастикуайт, о котором сложено столько старых легенд. Улицы тянулись по левую сторону, а справа я увидел зеленый остров, омываемый речным потоком. Пассажиры поднялись с мест и двинулись к двери. Я последовал за ними. Поезд остановился, и я спустился на продолговатую платформу железнодорожной станции в Брэттлборо.
Оглядевшись по сторонам, я увидел несколько машин и стал гадать, в какой из них приехал Экли. Он говорил мне, что у него «форд», но не успел я присмотреться, как кто-то направился ко мне навстречу. Это был явно не Экли. Человек подал мне руку и звучным голосом осведомился, не я ли мистер Алберт Н. Уилмарт из Аркхема. Он ничем не напоминал бородатого седого Экли на снимках и показался мне довольно молодым, элегантно одетым, словом, типичным горожанином. Я обратил внимание на его короткие темные усы. В его хорошо поставленном голосе мне почудилось что-то знакомое и тревожное, хотя я не мог вспомнить, с чем было связано это непонятное ощущение. Пока я глядел на него, он объяснил, что является близким другом моего будущего хозяина и приехал из Тауншенда по его просьбе. Экли, сказал он, плохо себя чувствует, у него внезапно разыгралась астма, и он сейчас не в силах передвигаться. Однако болезнь не столь серьезна, и его планы отнюдь не изменились. Он будет рад моему визиту. Я не стал допытываться, известно ли что-нибудь мистеру Нойесу – так представился мне незнакомец – об исследованиях и открытиях Экли, однако мне показалось, что они не слишком хорошо знают друг друга. Я помнил об отшельничестве Экли и его поистине круглом одиночестве. Поэтому меня удивило появление на вокзале его приятеля, но, пока я разбирался в нахлынувших на меня чувствах, Нойес завел мотор и пригласил меня в машину. Судя по описаниям Экли, у него был небольшой подержанный «форд», и я не ожидал, что доберусь до его дома в ультрасовременном продолговатом новеньком автомобиле. Очевидно, он принадлежал Нойесу и был куплен совсем недавно, ибо мне бросились в глаза массачусетский номер и висевший в кабине талисман этого города – «священная рыбка». Я предположил, что владелец машины летом отдыхал где-то недалеко от Тауншенда.
Нойес забрался в машину следом за мной, и мы сразу тронулись в путь. Я обрадовался, что он не стал занимать меня разговором. Во всей атмосфере чувствовалась напряженность, и мне хотелось помолчать. Озаренный лучами полуденного солнца город был очень живописен. Мы спустились со склона холма и двинулись вправо по центральной улице. Подобно другим старым городам Новой Англии, обычно запоминающимся с детства, он выглядел уснувшим. Его ансамбль островерхих крыш, печных труб и кирпичных стен невольно пробуждал забытые воспоминания, идущие из глубины души. Я мог бы сказать, что приблизился к вратам полузаколдованного царства, преодолев нерушимые законы времени, – царства, в котором могли существовать, расти и сохраняться старинные и причудливые явления.
Когда мы выехали из Брэттлборо, ощущение неестественности окружающего заметно усилилось. На всем лежала печать тайны, чего-то запретного. Возможно, это чувство подкрепляли высокие холмы, поросшие лесами, их крутые склоны и темные, пугающие гранитные скалы. Кто знает, какие секреты скрывались за вершинами этих холмов, что рождалось, умирало и вновь воскресало в чащах суровых лесов? Неизвестно даже, враждебны ли эти тайны людям. Дорога петляла, и порой мы оказывались рядом с широкой мелководной рекой, стекавшей с неведомых мне северных гор. Я вздрогнул, когда мой спутник сказал, что это Уэст-ривер. Ведь в ее разлившихся потоках после наводнения видели одну из этих крабообразных тварей, о чем я узнал из газетной статьи.
Постепенно окружающая нас местность становилась все глуше и пустыннее. Старинные мосты угрожающе нависали над безднами между холмов, вдоль реки тянулись заброшенные, поросшие травой железнодорожные пути, от которых веяло одиночеством и бесприютностью. Передо мной промелькнули свежие вырубки в долине, рядом с которой высились огромные утесы. Гранит Новой Англии поражал своим суровым серым цветом, особенно мрачным на фоне озаренных солнцем вершин. В оврагах струились ручьи, стекавшие к реке. Казалось, что они стремятся поведать ей тайны тысяч высоких, неприступных холмов. Узкие, почти нехоженые тропинки тоже сбегали вниз, в долину, то пересекаясь, то расходясь в стороны. Они были видны и на крутых склонах и терялись в чащах дремучих лесов. Я подумал, что за старыми разросшимися деревьями может спрятаться целая армия злых духов, и тут же вспомнил об Экли. Наверное, они следили за тем, как он ехал в город. Теперь меня уже не удивляли его страхи и предчувствия.
Меньше чем за час мы добрались до старого поселка Ньюфейн, это был последний «форпост цивилизации», связывавший нас с миром, который можно было смело назвать завоеванным и заселенным людьми. Миновав его, мы покинули привычную, зависящую от времени, осязаемую и рождающую непосредственный отклик среду и очутились в фантастическом призрачном царстве. Узкая, напоминающая ленту дорога вилась и петляла на крутых поворотах, то вздымаясь вверх, то резко спускаясь, словно повиновалась какой-то неведомой прихоти. Зеленые пики холмов и гор сменялись полузаброшенными долинами. Кроме звуков нашего мотора, мы слышали лишь глухой гул, доносившийся с отдаленных ферм, – они изредка попадались нам на пути. Да еще негромко журчали ручьи, стекавшие вниз из тенистых лесов.
У меня перехватило дыхание от близости низких округлых холмов, сменивших гряду высоких гор. Я даже не мог себе представить их неприступность и крутизну. Они не шли ни в какое сравнение с привычным нам прозаическим городским пейзажем. Дремучие, непроходимые леса на их склонах усугубляли страх и одиночество, а сами эти склоны казались пришельцами из странной, давным-давно забытой эпохи или, быть может, письменами, оставленными в наследство племенем древних титанов, о котором уже никто не помнил. И лишь в глубоких грезах можно было узнать, что оно некогда царило на Земле. Все легенды прошлых веков и поразительные описания Экли ожили в моей памяти, невольно усилив атмосферу напряженности и нарастающей угрозы. Цель моего визита и пугающая ненормальность всей ситуации внезапно стали мне предельно ясны, и я с трудом удержался от мрачных размышлений.
Очевидно, Нойес заметил мое волнение, дорога начала обрываться, и мы уже не могли ехать на прежней скорости. Он принялся объяснять мне особенности здешних мест и старался держаться как можно любезнее. Повествуя о красоте и первозданной дикости края, о присущих его жителям предрассудках, он явно обнаружил знакомство с фольклорными изысканиями моего будущего хозяина. Из его подчеркнуто вежливых вопросов было понятно, что он знал о моих научных исследованиях и цели визита. Знал он и о том, что я везу с собой какие-то свидетельства, однако не стал об этом распространяться и ни словом не упомянул о чудовищных открытиях Экли.
Он вел себя на редкость дружелюбно, и весь его облик обычного горожанина должен был бы успокоить меня, а реплики и пояснения даже приободрить, однако я с каждой минутой чувствовал нарастающую тревогу. Она усугубилась, когда мы подъехали к гряде поросших лесом холмов, то и дело трясясь и подскакивая на поворотах. Порой мне чудилось, будто он испытывает меня и хочет выяснить, известны ли мне страшные тайны этого края. Стоило ему заговорить, как я ощущал, что мне знаком его голос, и само это чувство дразнило, мучило и не давало спокойно вздохнуть. Почему его хорошо поставленный звучный голос вызывал у меня какие-то зловещие ассоциации, связываясь с забытыми ночными кошмарами? Я ощущал, что сойду с ума, если узнаю его. Изобрети я какой-нибудь достойный предлог, то непременно прервал бы поездку. Но мне ничего не удалось придумать, и я решил, что неторопливое обсуждение научных проблем с Экли поможет мне развеять сомнения и прийти в себя.
Кроме того, космически красивый пейзаж действовал поистине завораживающе и, как ни странно, снимал напряжение, пока мы то карабкались в гору, то на всем ходу слетали вниз. Время исчезало в загадочных лабиринтах, и вокруг нас вырастали сказочные волны цветов и оживало великолепие минувших столетий – седые рощи, мирные пастбища с яркими осенними цветами и пустые поля между коричнево-бурыми фермерскими угодьями, среди которых изредка высились огромные деревья, а за ними темнели отвесные скалы, пахнущие у подножия душистыми кустарниками и луговой травой. Даже солнце сияло здесь по-особому, как будто во всем регионе господствовало ожидание или скрытое возбуждение. Ничего подобного я прежде не видел, разве что на дальнем плане в картинах итальянских примитивистов. Подобные ландшафты встречались и на полотнах Содомы и Леонардо, но лишь как фон, проступающий сквозь ренессансные аркады. Однако мы очутились в самом центре картины, и я обнаружил в ней то, о чем смутно помнил и тщетно искал всю жизнь.
Внезапно, обогнув округленный угол скалы, машина резко затормозила и остановилась. Слева от меня, за ухоженной лужайкой, выходящей на дорогу и отделенной от нее каменной оградой, стоял белый двухэтажный особняк с мансардой необычного размера. Он удивлял не свойственной глухому краю элегантностью. Рядом с ним располагались пристройки, или, точнее, соединенные арочными перекрытиями сараи и амбары, а справа, чуть в глубине, высилась мельница. Я сразу узнал особняк по снимкам и не удивился, заметив на железном почтовом ящике у ворот выбитое крупными буквами имя хозяина – Генри Экли. Поодаль от дома простирался участок заболоченной земли с немногочисленными деревьями, а прямо за ним поднималась ввысь крутая скала с лесистой чащей на гребне. Я понял, что это вершина Черной горы, посредине склона которой мы только что проехали.
Нойес вышел из машины и взял мой чемодан. Он попросил меня подождать, пока зайдет в дом и сообщит Экли о моем появлении, а также добавил, что у него срочные дела и он не сможет здесь остаться. Когда он стремительно двинулся по дорожке к особняку, я тоже выбрался из машины. Мне хотелось размять затекшие ноги и немного пройтись перед долгим разговором. Моя нервная напряженность вновь усилилась и дошла до предела, когда я оказался здесь, в двух шагах от осажденного дома, на авансцене страшных событий, столь красочно описанных Экли. Скажу честно, я боялся предстоящей беседы, способной еще теснее связать меня с этими чуждыми и таинственными мирами.
Контакт со всем странным и непривычным чаще пугает, чем воодушевляет, и я с горечью представил себе, как по этой пыльной дорожке еще недавно проходили чудовища, оставляя мерзкую зеленую слизь, обнаруженную после безлунных ночей с их холодящими кровь ужасами и смертями. И тут я обратил внимание на то, что поблизости не было ни одной из собак Экли. Неужели он продал их, как только с ним помирились Крылатые? Я попытался убедить себя, что они и правда миролюбивы и Экли не случайно так подробно рассказал мне об этом в своем последнем, не похожем на прежние письме. Однако в глубине души меня не покидали сомнения. В конце концов, продолжал рассуждать я, Экли – человек наивный и неискушенный, а его жизненный опыт отнюдь не богат. Кто знает, возможно, за их желанием установить контакт кроется какой-то непонятный и зловещий план?
Я попытался отвлечься от гнетущих мыслей и бросил взгляд на дорожку, хранившую столь страшные свидетельства. Последние несколько дней выдались сухими, и разные следы в беспорядке отпечатались на земле, хотя успели покрыться пылью и утратили четкость. Я решил пронаблюдать за ними просто так, из праздного любопытства, чтобы немного сосредоточиться и привести в порядок нахлынувшие на меня впечатления, а также побороть неуемную фантазию, пробудившуюся от ужасных воспоминаний. В мертвой тишине было что-то зловещее, лишь вдали чуть слышно журчали ручьи да на вершинах холмов чернели деревья, заслонявшие узкий горизонт.
И тут смутные угрозы и туманные, фантастические образы окончательно выкристаллизовались в моем сознании. Я уже сказал, что принялся рассматривать беспорядочные следы на дорожке из праздного любопытства, но это любопытство мгновенно сменилось охватившим меня неподдельным страхом, и я застыл на месте. Пыльные следы были сбивчивы и неопределенны. Вряд ли они могли привлечь чье-либо внимание, но я отметил несколько странных подробностей рядом с широким пятном, где дорожка от дома соединялась с тропой, ведущей на холм. Я догадался, что они могут означать. У меня не оставалось никаких сомнений. Не оставалось больше и надежды. Не зря я столько времени, вооружившись лупой, изучал отпечатки когтей Крылатых на фотографиях, присланных Экли. Я слишком хорошо знал эти мерзкие следы, идущие в разных направлениях, что еще более усиливало ощущение ужаса, которое не могло произвести ни одно живое существо с нашей планеты. Нет, я не ошибся. Прямо перед моими глазами, и, судя по всем признакам, оставленные лишь несколько часов назад, красовались три отметины – богохульные отпечатки когтей чудовищ. Они вели как к ферме Экли, так и от нее, к дороге. Так вот они, адские следы живых «грибов» с Юггота!
Я собрался с силами и сдержал чуть не вырвавшийся из моей груди громкий крик. В конечном счете чего еще я мог здесь ожидать, если действительно поверил письмам Экли? Он говорил, что примирился с ними. А значит, нет ничего странного, если кто-то из них недавно побывал у него в доме. Но никакие доводы разума не могли побороть мой испуг. Да и кто бы сумел остаться равнодушным, впервые увидев отпечатки когтей неведомых существ из иных глубин пространства? Тут я заметил, что Нойес распахнул входную дверь и торопливо двинулся по дорожке. Мне нужно взять себя в руки, подумал я, ведь, похоже, этот близкий друг ничего не знает об ошеломляющих и сокровенных связях Экли с таинственными мирами.
Нойес на ходу сообщил мне, что Экли обрадовался моему приезду и готов со мной встретиться. Хотя внезапный приступ астмы, очевидно, лишит его возможности передвигаться еще день-другой и он не сможет принять меня, как рассчитывал несколько дней назад. Эти приступы бывают болезненны и буквально сковывают его по рукам и ногам, да к тому же сопровождаются лихорадкой и общей слабостью. В это время ему тяжело говорить, и он обычно шепчет, а его движения становятся затрудненными и неуклюжими. У него распухают ступни и лодыжки, и он забинтовывает их, словно больной артритом после лишней порции мяса. Сегодня его состояние оставляет желать лучшего, и потому я буду предоставлен самому себе, однако он с удовольствием со мной побеседует. Я смогу найти его в кабинете, где опущены шторы. Это слева от холла, по коридору. Он не выносит солнечного света, когда болеет, у него очень чувствительные глаза.
Нойес распрощался со мной, сел в машину и поехал в северном направлении, а я медленно побрел к дому. Он специально оставил дверь открытой, но перед тем как войти, я окинул взглядом лужайку, пристройки, да и все вокруг, стараясь определить, что же так поразило меня на ферме Экли. Сараи и амбары были самыми обычными, и в одном из них я заметил подержанный «форд» Экли, стоявший в глубине. И тут до меня дошло, в чем странность этого места. Ничто не нарушало тишины. Обычно на фермах отовсюду доносятся звуки – разная живность то и дело заявляет о себе, но здесь как будто исчезли все признаки жизни. Куда делись куры и собаки? Где коровы, ведь Экли писал мне, что держит на ферме нескольких. Может быть, они сейчас на пастбище, а собак он, наверное, продал, но что стало с другими животными и птицами?
Я решил больше не задерживаться, переступил порог и закрыл за собой дверь. Это далось мне не без душевных усилий, потому что я сразу понял – путь к отступлению отрезан и отныне я пленник Экли. Не то чтобы особняк выглядел каким-то мрачным и угрюмым, напротив, его холл был с завидным вкусом обставлен в позднеколониальном стиле. Да и вся мебель свидетельствовала о благородном происхождении хозяина. Нет, мысль о побеге возникла у меня от неопределенного, смутного ощущения. Возможно, на меня подействовал странный запах, хотя мне следовало бы знать, что в старых фермерских домах, даже самых лучших, часто пахнет чем-то затхлым.
VII
Но я не позволил этим неясным признакам поработить мое сознание. Вспомнив указания Нойеса, я открыл белую дверь с медной ручкой слева по коридору. Я уже знал, что в комнате темно, и, сделав несколько шагов, ощутил все тот же запах. Правда, здесь он был гораздо сильнее. Наверное, он возник от непонятного раскачивания или вибрации в воздухе. Какой-то момент я ничего не мог разглядеть из-за опущенных штор, но затем мое внимание привлек кашель или сиплый шепот, и я увидел в дальнем темном углу большое кресло-качалку. Из тени проступили белые пятна, и я догадался, что это человеческое лицо и руки. Я тут же двинулся туда и поздоровался с желавшим ответить мне человеком. Несмотря на полутьму, я узнал хозяина дома. Недаром я так внимательно рассматривал фотографии и просто не мог ошибиться, увидев волевое, обветренное лицо, обрамленное аккуратно подстриженной седой бородкой.
Но, приглядевшись попристальнее, я испытал горечь и тревогу: Экли действительно был очень болен. Возможно, его мучила не только астма, уж больно напряженным и застывшим было его тело, а глаза смотрели на меня не мигая, словно стеклянные. Я понял, что переживания стоили ему полной потери сил. Да разве случившегося было недостаточно, чтобы сломить и более молодого человека, чем этот бесстрашный исследователь тайных и запретных миров? Боюсь, что странное и внезапное освобождение пришло слишком поздно и не спасло его от нервного срыва. Его худые руки безжизненно покоились на коленях, и я с грустью поглядел на них. Он был укутан в просторный халат, а его шею и затылок закрывал то ли желтый шарф, то ли капюшон.
И тут я вновь услыхал сиплый шепот и понял, что он пытается заговорить со мной. Сначала я не мог разобрать ни слова – седые усы нависали над губой, и я не улавливал движения его губ. Тембр голоса Экли отчего-то насторожил меня, но я сосредоточился, не отрываясь смотрел на него, и вскоре все сказанное им стало мне ясно. Мне показалось, что у него довольно сильный местный, «крестьянский», акцент, но каждую фразу он строил не просто правильно, а даже изысканно, о чем трудно было догадаться по письмам.
– Я полагаю, вы мистер Уилмарт? Прошу меня извинить, но я не в силах подняться. Я разболелся, мистер Нойес, должно быть, уже сказал вам об этом; но все равно я очень рад вас видеть. Вам известно, что я написал в последнем письме, – нам нужно о стольком поговорить завтра, когда я себя лучше почувствую. Не могу даже передать, как я счастлив, что вы приехали. Наконец-то я вас вижу после нескольких месяцев переписки. Вы, конечно, привезли с собой все письма? И фотографии, и пластинку? Нойес оставил ваш чемодан в холле – полагаю, вы его там уже видели. Боюсь, что сегодня от меня мало толку, и вам придется побыть одному. Ваша комната наверху – прямо над моим кабинетом, ванная – рядом с лестницей, вы ее сразу заметите, в ней открыта дверь. Обед ждет вас в столовой, она здесь, на первом этаже, справа от кабинета. Вы можете перекусить когда только захотите. Завтра я приду в себя, но сегодня я слаб и совершенно беспомощен.
Чувствуйте себя как дома. Почему бы вам, перед тем как пойти наверх, не достать письма, фотографии и запись? Положите их сюда, на стол. Потом мы все обсудим. Видите мой фонограф в углу?
Нет, благодарю, мне ничего не нужно. Астма у меня не первый день. Может быть, мы еще немного потолкуем вечером, перед тем как вы ляжете спать. Наверное, я останусь здесь. В последнее время я часто ночую в кабинете и уже привык к этому. Надеюсь, утром у меня прибавится сил. Вы, конечно, понимаете, какие горизонты открылись перед нами. Теперь нам доступны бездны времени, пространства, а наши знания опередили достижения всех земных наук и философии.
Вам известно, что Эйнштейн ошибся. В мире есть объекты и силы, способные передвигаться быстрее скорости света. Я рассчитываю, что мне помогут переместиться в прошлое и будущее, увидеть своими глазами, какой была Земля тысячу лет назад и какой станет в грядущие века. И не только увидеть, но и ощутить. Вы не представляете, как развита наука у инопланетян и какого совершенства они достигли. Они могут делать с разумом и телами живых существ абсолютно все. Я собираюсь посетить иные планеты, побывать на других звездах и даже в иных галактиках. Но сначала я полечу на Юггот, это ближайшая планета от Земли, населенная Крылатыми. Юггот – единственная темная сфера, на самом краю нашей Солнечной системы. Она до сих пор неизвестна нашим астрономам. Но я, должно быть, уже писал вам об этом. Знаете, в настоящее время Крылатые направляют на нас потоки своих мыслей. Они ждут, когда мы их уловим, и, возможно, кто-то из их агентов сумеет намекнуть ученым.
На Югготе множество городов – огромные башни с террасами стоят рядами и громоздятся одна на другую. Эти башни выстроены из черного камня. Да, да, того самого, образчик которого я хотел вам отправить. Солнце светит на Югготе не ярче звезд, но Крылатым и не нужен свет. У них совсем иные, более тонкие чувства, и в своих огромных домах и храмах они обходятся без окон. Свет даже мешает им и постоянно беспокоит на Земле, ведь его нет в черном космосе вне времени и пространства, откуда они прибыли к нам. Любой слабый человек сошел бы с ума, попав на Юггот, однако я намерен туда полететь. На их планете под таинственными циклопическими мостами текут черные реки из дегтя, эти мосты некогда выстроило древнее племя, оно исчезло и было совершенно забыто, когда Крылатые оказались на Югготе, прилетев туда из каких-то бездонных пустот. Одних этих мостов хватит, чтобы превратить каждого человека в Данте или Эдгара По, если после всего увиденного на планете он не повредится в рассудке.
Но запомните – их темный мир, с садами грибов и домами без окон, совсем не страшен. Он может показаться таким только нам, землянам. Однако ведь и наш мир был способен испугать пришельцев, когда они впервые попали в него в ранние эры, на заре цивилизации. Вы знаете, они обосновались здесь много тысячелетий тому назад; в ту баснословную пору на Земле еще царил великий Ктулху. Они помнят, как погрузился на дно Р'лайх, и видели его на поверхности. Крылатые проникли и в глубь Земли, в ней есть трещины и коридоры, неведомые людям. Несколько входов в их укрытия расположены здесь, в горах Вермонта. Они ведут в великие миры с незнакомой нам жизнью, в озаренный синим светом К'и'ян, красный Йет и черный Н'кай, где нет никакого света. Оттуда, из Н'кай, поднялся на поверхность страшный Тзаттогуа. Вы, наверное, слышали об этом древнем рыхлом, похожем на жабу божестве. О нем упоминалось в Пнакотических рукописях, в «Некрономиконе» и в Коммориомском мифическом цикле, сохраненном верховным жрецом Атлантиды Кларкаш-Тоном.
Однако мы еще успеем об этом побеседовать. Сейчас, должно быть, уже четыре часа или даже пять. Распакуйте чемодан, достаньте документы, немного передохните и возвращайтесь сюда, мы еще поговорим…
Я безропотно повиновался хозяину дома, принес чемодан, открыл его, достал документы, а затем поднялся в свою спальню. Я по-прежнему думал о свежих отпечатках когтей на дороге. От них и сиплого шепота Экли мне сделалось не по себе. Да еще намеки на близость к неизвестному миру, к таинственному Югготу и его мудрым обитателям, похожим на огромные грибы. Немудрено, что после монолога Экли по коже у меня поползли мурашки и я с трудом поборол страх. Мне было очень жаль разболевшегося Экли, но его сиплый шепот вызвал у меня неприязнь, граничившую с отвращением. Почему он с таким восторгом говорил о Югготе и его темных тайнах?
Моя комната оказалась очень уютной и со вкусом обставленной, в ней не было ни вибрации, ни затхлого запаха, и, оставив там чемодан, я вновь спустился, чтобы поблагодарить Экли за гостеприимство и перекусить в столовой. Она располагалась прямо за его кабинетом. Я заметил, что и кухня тоже находится по эту сторону коридора. На столе стояло большое блюдо с сандвичами, пирогами и сыром, явно ждавшими, когда я с ними расправлюсь, а чашка и термос свидетельствовали о том, что хозяин не забыл о кофе для гостя. С удовольствием закусив, я налил в чашку кофе, но тут же ощутил горечь во рту и понял, что кулинарные изыски Экли, конечно, достойны уважения, но один изъян способен все испортить. У кофе был едкий привкус, и я не смог выпить больше глотка. Я подумал об Экли, одиноко сидевшем в огромном кресле-качалке в темной комнате рядом со столовой. Я вернулся к нему и предложил перекусить вместе со мной, но он прошептал, что сейчас ничего не может есть. Позднее, перед сном, он выпьет немного молока с солодом, вот и весь его рацион за день.
Я попросил у него разрешения самому вымыть и убрать посуду – мне хотелось вылить кофе, вкус которого я не сумел оценить. Снова очутившись в темном кабинете, я устроился в кресле неподалеку от моего хозяина и приготовился к обстоятельному разговору, который ему не терпелось со мной завести. Письма, фотографии и пластинка по-прежнему лежали на столе, и мы к ним еще не притрагивались. На какое-то время я забыл о неприятном запахе и вибрации.
Я уже говорил, что в письмах Экли, особенно во втором, самом длинном и содержательном, имелись отрывки, которые я не осмелился бы процитировать или воспроизвести на бумаге. Мои колебания усилились после того, как он сиплым шепотом поведал мне тайны мироздания. Темная комната фермерского особняка, затерявшегося среди пустынных холмов, лишь усугубляла ощущение непередаваемого космического ужаса. Ему и прежде было известно немало чудовищного, но теперь, пообщавшись с Крылатыми, он узнал вещи поистине невыносимые для нормальной, земной психики. Я до сих пор отказываюсь верить его рассказам о бесконечности и ее структуре, о том, как располагаются измерения, и пугающем положении нашего космоса со временем и пространством в бесконечной цепи связанных между собой космосов-атомов, в сумме составляющих сверхкосмос с его изгибами, углами и материальной и полуматериальной электронной организацией. Еще никогда нормальный человек не оказывался в такой близости от тайн бытия, никогда органический мозг не был на грани полного уничтожения и растворения в хаосе, где гибнут все формы, силы и симметрия. Я узнал, когда впервые появился Ктулху и почему свет великих и давно погасших звезд по-прежнему доходит до нас. Из намеков, от которых оробел даже сам информатор, я догадался о тайне, скрытой за Магеллановыми Облаками, о галактической туманности, состоящей из глобул, и о черной истине, таящейся за покровом бессмертной аллегории Дао. Природа Доулс стала мне совершенно ясна, и он сообщил мне о сути (но не о происхождении) Гончих Псов Тиндалоса. Легенда о Йиге, прародителе змей, больше не казалась мне вымыслом, и я испытал отвращение, когда речь зашла о ядерном хаосе, бушующем за углами пространства (автор «Некрономикона» зашифровал его, назвав Азатотом). Все кошмарные видения потаенных мифов словно воочию предстали передо мной, и на время я просто онемел от шока, а их омерзительное по грубости содержание сделалось еще страшнее от ссылок на труды древних и средневековых мистиков. Я невольно поверил в то, что сказители, шепотом передававшие эти проклятые предания из уст в уста, подобно Экли общались с Крылатыми и, возможно, бывали на других планетах, которые он тоже намерен посетить в ближайшем будущем.
Он рассказал мне о черном камне и его сокровенном смысле, и я от души порадовался, что так и не получил его. Мои догадки относительно полустертых надписей оказались верны! Быть может, даже слишком верны! Однако Экли решил примириться со всей дьявольской системой и, кажется, забыл о своих недавних подозрениях и страхах. Да что там, он не только примирился, но и начал готовиться к путешествию в глубь этой жуткой Вселенной. Интересно, с кем из них он успел пообщаться, отправив мне последнее письмо, и много ли было среди них людей вроде того агента, о котором он мне упомянул, подумал я. От напряжения у меня разболелась голова, и я изобретал нелепейшие теории относительно резкого, назойливого запаха и вибрации в темной комнате. К вечеру она стала гораздо сильнее.
За окнами уже совсем стемнело, надвигалась ночь; я вспомнил, что писал Экли о безлунных ночах, и вздрогнул. А вдруг и сегодня луна не взойдет на небе? Не нравилось мне и то, что ферма находилась в болотистой низине, прямо у подножия громадного лесистого склона, ведущего к Черной горе с ее неприступной вершиной. С позволения Экли я зажег небольшую масляную лампу, низко повернул ее и поставил на дальнюю полку, рядом с бюстом Мильтона, похожим на призрак. Вскоре я пожалел об этом – от тусклого света неподвижное лицо моего хозяина и его одеревеневшие руки сделались еще безжизненнее. Он напоминал труп. Казалось, он не в силах пошевелиться, хотя я сам видел, как он однажды с трудом кивнул головой.
После его обстоятельных рассказов я плохо представлял себе, о чем он станет говорить завтра и какие секреты предпочел сохранить для следующей беседы. Однако Экли решил сразу удовлетворить мое любопытство и сообщил, что обсудит со мной свой полет на Юггот и далее и к тому же выяснит, соглашусь ли я участвовать в этом путешествии. Должно быть, его изумило, с какой оторопью я взглянул на него, услышав, что меня хотят взять в космический полет. Его голова сердито затряслась. Потом он очень мягко и любезно принялся уговаривать меня и заметил, что люди могут сопровождать – и неоднократно сопровождали – Крылатых в подобных, кажущихся невероятными путешествиях по межзвездным просторам. При этом их тела оставались на Земле. Дело в том, что поразительные открытия в биологии, химии, механике и хирургии позволили инопланетянам удалять человеческий мозг без всякого ущерба для организма.
Люди не умирали, и их тела продолжали функционировать, пока мозг находился в космосе. Перед отправкой его помещали в плотно сжатый эфиром цилиндр из металла, добытого на Югготе. В этот цилиндр наливали жидкий раствор, подключали к мозгу электроды и соединяли с аппаратами, способными дублировать зрение, слух и речь. Для грибовидных Крылатых не составляло труда подняться в небо с этими цилиндрами. А на любой планете с их уровнем цивилизации уже давно существовало множество аналогичных аппаратов, способных устанавливать связь с конденсированным мозгом. После состыковки с ними странствующий разум вновь обретал способность выражать свои мысли, ведь во время путешествия по космическому континууму его постоянно подпитывали запасы энергии. Мозг не нуждался в телесной оболочке, и новая его вполне устраивала. Экли привел простейшее сравнение, сказав, что если у нас есть фонограф, мы включаем его и ставим пластинку, делая это автоматически. Для инопланетян не существует технических трудностей. Их успехи несомненны. Экли говорил о них с восхищением и без тени страха. Разве за одним удачным полетом не следовали все новые и новые?
Он впервые поднял застывшие руки и показал на высокий шкаф возле противоположной стены. В нем тесными рядами стояли цилиндры – не меньше дюжины, которые я принялся с интересом рассматривать. Прежде я никогда таких не видел. Высота этих металлических цилиндров составляла примерно фут, а диаметр был чуть уже. Я обратил внимание на три причудливых клапана в верхней части каждого из них. Вместе они образовывали треугольник. Один из них соединялся с двумя другими с помощью двух оригинальных приборов, находившихся там же, на полке, за цилиндрами. Мне не нужно было объяснять их цель и предназначение, и я снова вздрогнул. Затем Экли указал на ближний угол, в котором стояли затейливые приборы с проводами и кнопками; некоторые из них напоминали те два прибора на полке, за цилиндрами. Они были подсоединены.
– Здесь четыре вида приборов, Уилмарт, – прошептал голос. – Четыре вида, и в каждом по три отделения для особых операций – в результате получается двенадцать приборов. А в этих цилиндрах находятся по четыре типа разных организмов. Три человеческих, шесть грибовидных существ, не способных перемещаться в пространстве, два прибывших с Нептуна (господи! видели бы вы, какие тела у этого племени на их родной планете!), а остальные в прошлом обитали в пещерах на самой заманчивой темной звезде за пределами галактики. В громадном подземелье под Круглым холмом собрано множество подобных цилиндров и приборов. Они хранят в этих цилиндрах сверхкосмический мозг с диапазоном разных ощущений, не похожих на наши, – мозг союзников и исследователей из иных миров. А особые машины снабжают его впечатлениями и дают возможность выражать свои чувства в зависимости от ситуации и характера восприятия слушателей. Как и многие обжитые Крылатыми места на Земле и иных планетах, Круглый холм весьма космополитичен. Конечно, они одолжили мне для эксперимента лишь самые распространенные типы.
А теперь возьмите вот эти три прибора – видите, я вам на них показываю – и поставьте их на стол. Высокий, с двумя стеклянными линзами, должен находиться в центре. Затем – коробку с пустыми цилиндрами и усилителем звука, а после – вот тот, с металлическим диском наверху. Достаньте цилиндр с надписью «В-67». Передвиньте виндзорское кресло поближе к шкафу и возьмите его в руки. Что, тяжело? Ничего, не обращайте внимания. Смотрите не перепутайте, на нем написано «В-67». Не беспокойтесь и подсоедините этот новенький сверкающий цилиндр к двум приборам для проверки – на одном из них обозначено мое имя. Поставьте «В-67» на стол рядом с приборами и проследите, чтобы выключатели на всех трех оказались на крайней левой отметке.
Теперь соедините провода на приборе с линзами с верхним клапаном цилиндра – вот так! Соедините прибор с пустыми цилиндрами с нижним левым клапаном, а аппарат – с диском с внешним клапаном. Затем передвиньте выключатель вправо до крайней отметки – сначала на приборе с линзами, потом на аппарате с диском, а после на пустых цилиндрах. Правильно. Могу сообщить, что в нем человек, такой же, как мы с вами. Ладно, хватит. Завтра сможете поупражняться с другими приборами.
До сих пор не знаю, почему я столь безропотно повиновался его сиплому шепоту и почему долго размышлял о том, нормален или безумен Экли. Ведь ход событий должен был подготовить меня ко всему, но его однообразное бормотание уж слишком смахивало на типичные причуды свихнувшихся изобретателей и ученых, и у меня тут же возникли сомнения и родилось множество вопросов. Даже его предыдущие откровения не могли меня так возбудить. Гипотезы Экли выходили за пределы всех человеческих представлений, но разве пришельцы не опередили нас в своем развитии на целые века? Неужели я спокойнее отнесся к другим историям, сочтя их менее жуткими и абсурдными, лишь потому, что там не было конкретных доказательств?
Мое сознание словно блуждало во тьме и хаосе впечатлений. Внезапно прислушавшись, я уловил скрежет и вращение всех трех приборов, соединенных с цилиндром. Вскоре эти скрежет и вращение превратились в монотонный гул. Что же с ними случилось? Кажется, до меня донесся голос? А если я не ослышался, то как мне удастся доказать, что это не радиорепродуктор, помещенный в цилиндр и находящийся под пристальным наблюдением? Я и сейчас не могу поклясться, что слышал голос и столкнулся с каким-то непонятным мне феноменом. Но ведь что-то было, и из цилиндра исходили звуки.
Не стану утомлять вас перечислением подробностей и просто скажу, что пустой цилиндр и усилитель звука вдруг заговорили. Их речь была ясна и отчетлива. Она не оставляла сомнений в том, что говорящий находится здесь и следит за нами. Голос звучал громко, механически ровно, безжизненно, как и подобает любой машине. Его интонации не менялись, и эта однообразная речь сопровождалась скрежетом и лязгом. Создавалось впечатление, что они неразрывно связаны с решительным и мертвенным тоном.
– Мистер Уилмарт, – начал он, – надеюсь, что я вас не испугал. Я такой же человек, как и вы, хотя в настоящий момент мое тело отдыхает и набирается сил под присмотром специалистов в подземелье под Круглым холмом. Это недалеко отсюда, примерно в полутора милях. А сам я здесь, с вами, – мой мозг находится в этом цилиндре, и я вижу, слышу и говорю благодаря электронным вибрациям. Через неделю я улечу в дальние межзвездные просторы, как летал уже много раз, и полагаю, что мистер Экли любезно согласится составить мне компанию. Буду рад, если вы присоединитесь к нам, поскольку знаю, кто вы и что делаете, а также ознакомился с вашими письмами мистеру Экли. Разумеется, я – один из союзников Крылатых, не однажды посещавших нашу планету. Впервые я встретился с ними в Гималаях и сумел оказать им ряд услуг. В ответ они раскрыли мне свои тайны и научили многому, о чем известно лишь считаным единицам жителей Земли.
Мне довелось побывать в тридцати семи точках Вселенной – на планетах, темных звездах и других объектах, в том числе на восьми находящихся за пределами Галактики и двух – за изгибом Космоса во времени и пространстве, понимаете ли вы, что это значит? И все путешествия не причинили мне никакого вреда. Мой мозг каждый раз отделялся от тела столь искусным образом, что я не назвал бы его хирургической операцией. Пришельцы научились расчленять организм легко и безболезненно, у них особые методы. К тому же, когда мозг изъят, тело не старится и остается прежним. Добавлю, что мозг постоянно подпитывается с помощью перемен в вибрации и флюидах. Из-за них он становится бессмертным.
Я от души надеюсь, что вы попробуете рискнуть и полетите с мистером Экли и со мной. Обитатели других планет хотят поближе познакомиться с учеными вроде вас и показать им бескрайние просторы, о которых большинство людей способно только мечтать да сочинять невежественные небылицы. На первых порах инопланетяне могут произвести на вас странное впечатление, но я знаю, что вас интересует суть, а не внешние признаки. Думаю, что мистер Нойес тоже отправится с нами, – хочу напомнить, что это человек, который привез вас сюда в своей машине. Он тесно связан с нами уже не один год, – да вы, наверное, узнали его голос. Он был записан на пластинку мистером Экли…
От гнева я чуть было не прервал его; он почувствовал мое волнение и сделал паузу на минуту-другую, а потом закончил свою речь:
– Итак, мистер Уилмарт, выбор остается за вами. А я лишь добавлю, что человек с вашей любовью к неразгаданным явлениям и фольклору не вправе упускать подобный шанс. Вам нечего опасаться. Перемещения совершенно безболезненны. Вас порадует, что на планетах все механизировано. Когда электроды разъединены, сознание погружается в сон с яркими и фантастическими видениями.
А теперь, если вы не возражаете, мы расстанемся до завтра. Спокойной ночи. Не забудьте повернуть выключатели влево и действуйте строго по порядку. Механизм с линзами можете выключить последним. Спокойной ночи, мистер Экли, позаботьтесь о нашем госте! Ну как, мистер Уилмарт, вы готовы выключить прибор?
Вот и все. Я автоматически подчинился приказу и выключил все три прибора. Голова у меня шла кругом, и я почти ничего не соображал, когда до меня вновь донесся глухой шепот Экли. Он сказал, что я могу оставить приборы на столе. Экли не стал обсуждать со мной услышанный монолог, да я бы и не понял ни одного его слова из-за навалившейся на меня безмерной усталости. Он предложил мне взять со стола лампу и отнести к себе наверх. Ему хотелось отдохнуть в темноте. Разумеется, он нуждался в отдыхе – длинные беседы днем и вечером утомили бы даже здорового человека. Еще не оправившись от потрясения, я пожелал хозяину спокойной ночи и поднялся к себе с лампой в руке, хотя привез отличный карманный фонарь.
Я был счастлив, что покинул первый этаж с его едким запахом и слабой, но ощутимой вибрацией, однако гнетущий страх по-прежнему не отпускал меня. Я подумал о ферме Экли и непостижимых силах, с которыми только что столкнулся, и ощутил нависшую надо мной космическую угрозу. Дикая, пустынная местность, темный, таинственный лесистый склон, вплотную подступивший к дому, отпечатки когтей на дорожке, сиплый шепот во тьме, дьявольские цилиндры; и приборы, и, наконец, предстоящие мне странная операция и не менее странные путешествия, или, точнее, приглашения к ним, – все эти свежие впечатления обрушились на меня с удесятеренной силой, парализовав волю и чуть не доведя до обморока.
Я был потрясен, узнав, что мой спутник Нойес участвовал в шабаше, записанном на фонографе. Недаром еще в дороге я уловил в его голосе что-то смутно знакомое и на редкость отталкивающее. Я испытал второе потрясение, когда попытался проанализировать поведение моего хозяина и понять, как я к нему теперь отношусь. Раньше, читая его письма, я невольно симпатизировал Экли, однако при встрече проникся к нему непреодолимым отвращением. Казалось бы, его болезнь должна была пробудить во мне сострадание, но, увидев его, я ощутил непонятную брезгливость. Он был неподвижен, похож на труп, да еще его мерзкий нечеловеческий шепот! Несмотря на застывшие, чуть ли не окаменевшие губы, в нем угадывались внутренняя убежденность и сила, необычные для больных астмой с их хриплым, прерывистым дыханием. Я быстро освоился и слышал каждое слово, даже находясь в противоположном конце комнаты. Мне почудилось, что он стремится навязать мне свою волю, но я так и не понял, чем это могло быть вызвано. В его хриплом голосе проскальзывало нечто очень знакомое, как и в голосе Нойеса, наводившем на меня ужас. Но где я его прежде слышал и когда это было, я не мог вспомнить.
Я понял лишь одно – вторую ночь я здесь не выдержу. Мой исследовательский пыл полностью иссяк, уступив место страху и неприязни. Я желал поскорее выбраться из-под раскинутой сети и забыть о безумных откровениях. С меня довольно, я и так успел слишком много узнать! Должно быть, эти странные космические связи действительно существуют, но нормальному человеку нужно держаться от них подальше и не ввязываться во всякие загадочные истории.
Похоже, что богохульные влияния подействовали на меня и попытались завладеть моими чувствами. Я решил, что мне необходимо как следует выспаться, потушил лампу и тут же, не раздеваясь, растянулся на кровати. Несомненно, это было абсурдно, но я приготовился к ночному вторжению и крепко сжал в правой руке привезенный револьвер, а в левой карманный фонарь. Но снизу не доносилось ни звука, и я представил себе, как мой хозяин неподвижно сидит в кресле, окруженный сгустившейся тьмой.
Где-то слышалось тиканье часов, и мне доставил удовольствие этот обычный, «нормальный» звук. Однако я сразу вспомнил о встревоживших меня первых впечатлениях – то есть о полном отсутствии на ферме животных и птиц. Только теперь до меня дошло, что здесь нет ни коров, ни собак и даже насекомые не верещат в ночной тиши. Лишь вдали зловеще журчали ручьи, нарушая мертвенный – межпланетный – покой. Интересно, какой ублюдок родом со звезд истребил в округе все живое и как это ему удалось, задал я себе вопрос и тут же подумал о старых легендах, в которых собаки и другие животные всегда ненавидели пришельцев, и о том, что могут означать следы на дороге.
VIII
Не спрашивайте, долго ли я спал и не приснилось ли мне все случившееся. Если я скажу, что проснулся тогда-то и тогда-то и услыхал то-то и то-то, вы начнете мне возражать, решив, будто я вовсе не просыпался и видел это во сне, а потом выбежал из дома и, спотыкаясь, добрел до сарая, где стоял старенький «форд» Экли. После я как на крыльях пролетел на видавшей виды машине по неприступным лесистым холмам. В лицо мне дул порывистый ветер, я заблудился и долго петлял в дремучих лабиринтах, но через несколько часов все же добрался до какого-то поселка и узнал, что это Тауншенд.
Конечно, вы также усомнитесь и в других подробностях моего рассказа и станете утверждать, будто никаких фотографий, пластинки, цилиндров и приборов и в помине не было, а я просто поверил внушениям бесследно скрывшегося Генри Экли. Вы даже намекнете мне, что он подговорил двух чудаков и они довольно ловко, но в общем-то не слишком умно постарались меня разыграть. Вы скажете, что он сам похитил в Кине черный камень из товарного вагона, а еще раньше вместе с Нойесом устроил ночной шабаш и записал его на фонограф. Характерно, что Нойеса до сих пор так и не опознали; никто из живущих рядом с фермой Экли его никогда не видел, хотя, по логике, он не однажды бывал в здешних краях. Жаль, что я не запомнил номер его машины, но, быть может, это даже к лучшему. Я знаю, что вы мне ответите, да и сам нередко говорил себе нечто подобное, но мне известно и другое, самое важное: от диких, заброшенных холмов исходит зловещая сила, и ее влияние нетрудно ощутить, оно словно витает в воздухе. А значит, пришельцы затаились и поныне прячутся там, и у них есть агенты и эмиссары в нашем, земном мире. Я хочу лишь одного – держаться подальше и от зловещих сил, и от их эмиссаров.
Когда я заявил в полицию и шериф выслал целый наряд на ферму Экли, ее хозяин уже исчез. Его халат, желтый шарф и бинты валялись на полу в углу кабинета, у кресла-качалки, и было непонятно, что стало с другими вещами, пропавшими вместе с ним. Ни собак, ни скота на ферме и в окрестностях так и не нашли, а стены дома оказались пробиты пулями. Но, кроме этого, ничего особенного обнаружить не удалось. Ни цилиндров, ни приборов, ни привезенных мной в чемодане вещественных доказательств, ни затхлого запаха, ни вибрации, ни следов на дорожке – словом, ничего из настороживших меня примет. После побега я на неделю задержался в Брэттлборо и попытался выяснить ряд подробностей у знавших Экли горожан. Результаты расследования окончательно убедили меня в том, что случившееся не было ни сном, ни фантазией. Экли действительно постоянно покупал в городе служебных собак, снаряжение и химические препараты. Его телефонный провод перерезали, и об этом на станции сохранилась запись. Все знакомые с ним, включая его сына, живущего в Калифорнии, уверяли меня, что в его необычных научных изысканиях наблюдалась определенная система. Солидные горожане считали его сумасшедшим и без колебаний заявляли, что все его доказательства и разговоры об инопланетянах не более чем розыгрыш, хотя и дьявольски хитрый. Они допускали, что у него имелись какие-то чудаковатые сообщники. Однако простые крестьяне ему верили и приводили немало свидетельств. Кому-то из них он показывал фотографии и черный камень, ставил и свою страшную пластинку, и они единодушно утверждали, что следы и жужжащий голос точь-в-точь совпадают с описаниями в старинных легендах.
Они также сказали мне, что стоило Экли найти камень, как рядом с его домом появились следы, а по ночам стали слышаться дикие звуки. Теперь его ферму все обходят стороной, все, кроме почтальона да случайных приезжих с крепкими нервами. Черная гора и Круглый холм сделались проклятыми местами, и я не нашел ни одного смельчака, решившего там побывать и самому все исследовать. В округе вспомнили о пропавших местных жителях и причислили к ним новую жертву – угрюмого бродягу Уолтера Брауна, о котором упоминал в своих письмах Экли. Я даже встретил одного фермера, полагавшего, будто он видел во время разлива Уэст-ривер плывущие в потоке необычные тела, но его рассказ был слишком сбивчив, и я ему не поверил.
Покинув Брэттлборо, я твердо знал, что больше в Вермонт не приеду. Я дал себе слово и сдержу его. Мне незачем сюда возвращаться. Страшные пришельцы из космоса по-прежнему обитают в подземельях и на вершинах лесистых гор, мои последние сомнения в этом отпали, когда я прочел в газете статью о новой, девятой планете, засиявшей за Нептуном, как и предсказывали Крылатые. Астрономы с поразительной точностью вычислили ее местонахождение и назвали Плутоном. Я абсолютно убежден в том, что они обнаружили темный Юггот, и, не в силах унять нервную дрожь, размышлял о причинах, побудивших его чудовищных уроженцев раскрыть свою тайну именно сейчас, в наши дни. Напрасно я пытался уговорить себя, что эти дьявольские создания не строят новые козни и не желают зла ни Земле, ни ее жителям.
Но я должен завершить свое повествование о событиях той кошмарной ночи на ферме Экли. Как я уже сказал, мне сразу удалось уснуть – сны сменяли один другой, и изо всех них я запомнил лишь промелькнувшие жуткие пейзажи. Не знаю, когда я проснулся, но хорошо помню, что меня разбудило. Я услыхал скрип половиц в коридоре, за дверью. Потом кто-то неловко попробовал открыть мою дверь. Вскоре эти звуки стихли. Я был еще в полусне, и первым отчетливым впечатлением стали голоса, донесшиеся до меня снизу, из кабинета. Их было несколько, и я решил, что они о чем-то спорят.
Я затаил дыхание, прислушался – и сна как не бывало. Стоило мне их разобрать, как сама мысль о сне показалась дикой и нелепой. Они заметно отличались друг от друга, но всякий знакомый с записью на фонографе сразу узнал бы два голоса. Я понял, что нахожусь под одной крышей с безымянными тварями из межзвездных пространств. Ошибиться было невозможно – голоса громко жужжали и гудели, совсем как Крылатые в общении с людьми. Повторяю, у них были разные голоса – разные по тембру, акценту и скорости произношения, но оба принадлежали к этому проклятому племени.
Я знал и третий, «механический» голос, еще несколько часов назад говоривший со мной из прибора с усилителем звука, соединенным с цилиндром, где хранился мозг. И здесь ошибка заведомо исключалась – этот громкий безжизненный голос с ровными, невыразительными интонациями, скрежетом и лязгом я при всем желании не смог бы забыть. В ту пору у меня возник вопрос: неужели причина лишь в скрежете и лязге, а со мной поздним вечером говорил кто-то другой, пусть и очень похожий? Но позднее я сообразил, что любой мозг начнет издавать такие звуки, если его подсоединят к механическому усилителю с репродуктором, и разница будет заключаться только в словарном запасе, ритме и темпе. В споре, очевидно для полноты картины, участвовали и два человеческих голоса. Один грубоватый и неизвестный мне – им, судя по всему, говорил кто-то из местных крестьян, – а второй звучный, хорошо поставленный, с легким бостонским акцентом – короче, голос моего провожатого Нойеса.
Я попытался уловить слова, но прочные перекрытия между этажами искажали их смысл. Вдобавок мне мешал не прекращающийся ни на секунду шум и грохот в кабинете. У меня создалось впечатление, что там полным-полно живых существ – гораздо больше, чем говоривших. Этот шум почти невозможно описать, во всяком случае я не нашел для него убедительных сравнений. По комнате постоянно двигались в разных направлениях – шаги отдаленно напоминали то ли затрудненный бег по какому-то шероховатому покрытию, то ли (это определение более конкретно, хотя тоже неточно) шарканье и топот деревянных подошв по отполированному паркету. Я не стал строить дальнейших предположений относительно расхаживающих по кабинету.
Вскоре я также осознал, что не могу разобрать ни одной фразы или связать воедино отдельные услышанные слова. Ко мне в спальню проникали лишь обрывки, в них часто упоминались имена – Экли и мое собственное, наиболее четко их произносил «металлический» голос из цилиндра, соединенного с усилителем звука, но смысл ускользал от меня, ибо я не знал контекста. Я и сейчас не решаюсь сформулировать какой-нибудь вывод, понимаю лишь, что на меня гнетуще подействовали намеки, а не открывшаяся истина. Я всем существом чувствовал ужас этого сборища, но не сумел бы внятно объяснить, в чем он состоял. Любопытно, что это ощущение зла и богохульства, господствовавшего в кабинете, полностью противоречило утверждениям Экли о дружелюбии пришельцев.
Прислушавшись повнимательнее, я начал лучше различать голоса, хотя суть спора, как и прежде, не доходила до меня. Однако я смог уловить эмоциональный настрой говоривших. Один из Крылатых, несомненно, главенствовал в разговоре, тогда как механический голос, несмотря на всю свою четкость и искусственную громкость, покорно исполнял указания жужжащего и о чем-то просил его. Нойес явно старался успокоить и примирить собеседников. Интонаций остальных я так и не смог определить. Я не слышал знакомого сиплого шепота Экли, да и не рассчитывал на это: приглушенные звуки никак не пробились бы в спальню сквозь прочные перекрытия.
Я попробовал соединить отдельные слова и другие звуки, соотнеся их с каждым из говоривших. Первую связную фразу, которую я полностью расшифровал, произнес «металлический» голос из цилиндра.
(Голос, соединенный с репродуктором)
«…привез их сам… вернул письма и пластинку… закончил… принимая во внимание… видел и слышал… черт побери… внеличностные силы… в конце концов… новенький, сверкающий цилиндр… Боже правый…»
(Первый жужжащий голос)
«…время, которое мы остановили… маленький и человеческий… Экли… мозг… говорящий…»
(Второй жужжащий голос)
«…Ньярлатхотеп… Уилмарт… пластинка и письма… дешевый трюк…»
(Нойес)
(Какое-то неудобопроизносимое слово, возможно, имя, что-то вроде «Н'ян-Ктхун»)
«…безболезненно… мирно… пару недель… театрально… уже говорил вам об этом…»
(Первый жужжащий голос)
«…не имеет смысла… первоначальный план… эффекты… Нойес сможет проследить… Круглый холм… новый цилиндр… машина Нойеса…»
(Нойес)
«…ладно… все ваше… вот здесь… отдых… место…»
(Несколько голосов заговорили одновременно.
Все слилось, и слов невозможно разобрать. Шаги, шум, странный беспорядочный грохот и громкое шарканье. Странный звук – очевидно, кто-то взмахнул крыльями. Шум мотора во дворе, звуки отъезжающего автомобиля.
Тишина.)
Вот и все, что я расслышал, неподвижно лежа в постели, в спальне на втором этаже особняка Экли, окруженного дьявольскими холмами. Я был одет и сжимал в правой руке револьвер, а в левой держал карманный фонарь. Как я уже сказал, спать я больше не мог, но какая-то непонятная сила точно приковала меня к постели, и я продолжал лежать, когда эхо отзвучавших голосов уже давно смолкло. Слышалось лишь тиканье старинных коннектикутских часов, отбивавших свой ритм где-то далеко внизу, да еще прерывистый храп. Наверное, Экли крепко уснул после непонятной ночной встречи, и меня это ничуть не удивило. Я терялся в догадках и не понимал, что мне теперь делать. В конце концов, что нового я успел узнать из обрывков их спора? На что мне еще оставалось рассчитывать? Разве мне не было известно, что Крылатые стали желанными гостями на ферме Экли и вправе являться сюда в любое время? Несомненно, Экли удивил их внезапный приход. Но ведь причина в другом, что-то иное ошеломило и до смерти перепугало меня, вновь пробудив подозрения и тревогу, словно я соприкоснулся с чем-то гротескным и чудовищным. Я страстно желал проснуться чуть позже и поверить, что видел сон. Думаю, что мое подсознание оказалось более чутким и сработало точнее сознания, не сумевшего разобраться в сути событий. Но как быть с Экли? Ведь он мой друг и непременно выступил бы в мою защиту, попытайся кто-нибудь из них ущемить или обидеть меня. Его мирное похрапывание вдруг показалось мне нелепым и неуместным.
А может быть, они загипнотизировали Экли и воспользовались им как наживкой, чтобы поймать меня на крючок и завладеть письмами, фотографиями и записью на фонографе? Неужели они хотят прооперировать, то есть фактически уничтожить нас обоих, потому что мы слишком много знаем? Я вновь подумал о ситуации, резко изменившейся за последние дни, – о череде отчаянных писем Экли и его новом, спокойном и уверенном послании. Инстинкт подсказывал мне – здесь что-то не так. Все было иначе, чем казалось. Взять хотя бы этот едкий и горький кофе, который я вылил в раковину, – возможно, кто-то из них попытался меня отравить? Мне нужно было немедленно переговорить с Экли и привести его в чувство. Они околдовали его рассуждениями о космических открытиях, но теперь он обязан прислушаться к голосу разума. Мы должны избавиться от них, пока не поздно. Если его воля сломлена и он не способен освободиться от их чар, я постараюсь ему помочь. Ну а если мне не удастся убедить его уехать отсюда, я по крайней мере выберусь сам. Уверен, он разрешит мне воспользоваться его «фордом» и оставить его в гараже в Брэттлборо. Я же видел, что машина стоит в сарае, его дверь не была заперта, она открыта и сейчас, когда опасность миновала. Да, похоже, с машиной все в порядке, и я смогу на ней доехать. Неприязнь к Экли, которую я ощутил во время нашего вечернего разговора и после него, мгновенно исчезла. Его положение ничуть не лучше моего, и мы должны бороться сообща. Я знал, как плохо он себя чувствует, и с отвращением подумал о том, что мне придется его разбудить, но был просто обязан это сделать. Я не мог оставаться здесь до утра.
Наконец я собрался с силами, растянулся и напряг мускулы, чтобы встать. Вскочив с постели, я поднял и надел шляпу, взял чемодан и стал спускаться по лестнице с зажженным фонарем. Я по-прежнему сжимал в правой руке револьвер, а левой подхватил чемодан и фонарь. Не понимаю, к чему была вся эта предосторожность, ведь в доме, кроме меня и спящего хозяина, никого не осталось.
Я на цыпочках сошел по скрипучим ступеням в холл и, отчетливее услышав храп, сообразил, что Экли, должно быть, перебрался в расположенную по левую сторону гостиную. Туда я еще ни разу не заходил. Справа чернел вход в кабинет, откуда совсем недавно до меня доносились голоса. Я распахнул незапертую дверь в гостиную, высветил фонарем дорожку к месту, откуда слышался храп, и направил его луч к лицу спящего. Но в следующую секунду я отпрянул, повернулся и начал по-кошачьи пятиться к выходу. Предосторожность взяла верх над доводами разума, и я беспрекословно повиновался инстинкту. На софе лежал не Экли, а мой бывший провожатый Нойес.
Я не успел разобраться в случившемся, но здравый смысл подсказывал мне, что я должен поскорее выбраться отсюда и незаметно скрыться. Выйдя в холл, я бесшумно закрыл дверь в гостиную. Нойес крепко спал, и я его не потревожил. Потом я столь же осторожно вошел в кабинет, надеясь найти там спящего или бодрствующего Экли. В углу стояло его любимое кресло-качалка. Пока я приближался к нему, луч фонаря высветил массивный стол с дьявольскими цилиндрами, и я услышал гул приборов. Усилитель звука находился рядом, и его можно было в любой момент подключить к ним. Очевидно, там помещался мозг, голос которого донесся до меня во время этого пугающего разговора. На мгновение у меня возник соблазн включить усилитель звука и узнать, что мне сейчас скажут.
Я подумал, что ему известно о моем приходе, а все звуковые и визуальные приборы уже успели зафиксировать свет фонаря и скрип половиц от моих шагов. Но, поразмыслив, я все-таки не стал рисковать и ввязываться в очередную авантюру. Я бросил рассеянный взгляд на новенький цилиндр с именем Экли, который еще вечером заметил на полке. Хозяин сказал тогда, чтобы я его не трогал. Теперь я сожалею о собственной робости. Мне следовало бы включить прибор и выслушать все от начала и до конца. Одному Богу ведомо, какие тайны открылись бы мне, какие страшные сомнения подтвердились бы и на какие вопросы я получил бы ответ! Но, возможно, судьбе было угодно меня пощадить, и я ничего не узнал.
Я направил луч фонаря в угол, где, как полагал, должен был находиться Экли, но, к моему изумлению, кресло оказалось пусто. В нем никто не спал и не бодрствовал. На полу лежал халат, и его складки чуть заметно колыхались. Рядом с ним валялись желтый шарф и огромные бинты, так поразившие меня при первой встрече. Я размышлял о том, куда мог деться Экли и почему он вдруг поспешил избавиться от своего «больничного» облачения. Внезапно я почувствовал, что в комнате больше нет ни вибрации, ни затхлого запаха. Чем же они были вызваны? Странно, но я ощущал их только в присутствии Экли, и особенно сильно рядом с его креслом. А вот в других комнатах и даже в коридоре они полностью отсутствовали. Я немного постоял, направляя луч фонаря в разные углы кабинета и пытаясь подыскать происшедшему хоть какое-то объяснение.
О господи, если бы я спокойно вышел и не стал высвечивать фонарем пустующее кресло-качалку! Но все сложилось иначе, и мне пришлось забыть о спокойствии. Я не выдержал и негромко вскрикнул, должно быть, нарушив покой стража этого дома, спящего в комнате по ту сторону коридора, хотя и не разбудив его. Мой выкрик и мерное похрапывание Нойеса были последними звуками, услышанными мной на мертвенно-тихой ферме под горой, поросшей темным лесом. Этот центр транскосмического ужаса затерялся среди заброшенных зеленых холмов и бормочущих невнятные проклятия ручьев, на старой крестьянской земле, похожей на спектр.
Удивительно, что, выбежав из дома, я не выронил фонарь, чемодан и револьвер и как-то сумел их удержать. Мне хотелось бесшумно выскользнуть отсюда, и, кажется, я сумел это сделать. Приблизившись к сараю, я сел в старенький «форд», завел мотор и поехал на видавшей виды машине куда глаза глядят. Мне хотелось лишь одного – очутиться этой темной, безлунной ночью в полной безопасности. Моя поездка превратилась в безумную гонку, достойную рассказов Эдгара По, стихов Рембо или рисунков Доре, но наконец я добрался до Тауншенда. Вот и все. Если я до сих пор здоров и мой рассудок не помутился, то мне крупно повезло. Иногда я со страхом думаю о будущем, о том, чего от него можно ожидать, особенно после знаменательного открытия новой планеты Плутон.
Как уже упоминалось, я вновь направил луч фонаря на пустующее кресло, успев обшарить весь темный кабинет. И тут мне бросились в глаза лежавшие на сиденье вещи. В первый раз я не обратил на них внимания, да это и понятно – их скрывали складки просторного халата. Полицейские, позднее прибывшие на ферму, тоже не нашли этих трех предметов. Сами по себе они вряд ли смогли бы испугать, о чем я, кажется, также говорил выше. Суть в том, к каким выводам они невольно подталкивали. Даже сейчас меня не оставляют сомнения, и я готов понять скептиков, считающих мой рассказ фантазией, результатом нервного расстройства или галлюцинацией.
Эти три предмета были отлично сделаны, я бы сказал, с каким-то поистине дьявольским умением и аккуратностью. С помощью металлических приспособлений они могли прикрепляться к любой органической структуре, и я бы не отличил их от настоящих. Надеюсь, искренне надеюсь, что какой-то неведомый мастер вылепил их из воска, хотя таящийся в глубине моей души ужас подсказывает мне совсем иной ответ. Боже правый! Шепчущий во тьме с этим затхлым запахом и вибрацией! Прорицатели, эмиссары, подмена, пришельцы… жуткое, назойливое жужжание… и все время новенький, сверкающий цилиндр стоял на полке… несчастное дьявольское отродье… Поразительные открытия в хирургии, биологии, химии и механике…
Ибо в кресле лежали как две капли воды похожие на настоящие, не отличимые от них ни под одним микроскопом лицо и руки Генри Уэнтуорта Экли.
Сны в Ведьмином доме
Сны ли вызвали лихорадку или лихорадка послужила причиной снов, Уолтер Гилман не знал. На заднем плане затаился тягостный, неотвязный ужас пред древним городом и перед про?клятой затхлой мансардой под самой крышей, где он писал, корпел над книгами и сражался с цифрами и формулами, когда не метался беспокойно на нищей железной кровати. Слух его сделался сверхъестественно, невыносимо чуток; Гилман давным-давно остановил дешевые каминные часы – их тиканье со временем зазвучало для него артиллерийской канонадой. Ночью еле различимые шорохи из непроглядной городской черноты снаружи, зловещий топоток крыс в изъеденных червями перегородках и поскрипывание незримых балок векового дома складывались для него в адскую какофонию. Темнота неизменно полнилась необъяснимыми звуками – и однако ж порою Гилман содрогался от страха при мысли о том, что эти шумы стихнут и тогда он, чего доброго, расслышит и другие – еще более слабые и неясные.
