скачать книгу бесплатно
Танец розового фламинго. Сентиментально-авантюрная история о любви
Сьюзи Лав
«Танец розового фламинго» – первый роман автора. В нём переплелись судьбы самых разных персонажей: одарённого скрипача Марика, в мгновение ока оказавшегося сиротой, и его первой любви – интеллигентной флейтистки Лии, циничной бизнес-леди Эллы и скромной учительницы из глубинки Лиды, по совместительству суррогатной мамочки, и многих других. Герои романа, преодолевая жизненные трудности, сами того не замечая, меняют себя и мир вокруг.
Танец розового фламинго
Сентиментально-авантюрная история о любви
Сьюзи Лав
Дизайнер обложки https://www.canva.com/ru_ru/
© Сьюзи Лав, 2022
© https://www.canva.com/ru_ru/, дизайн обложки, 2022
ISBN 978-5-0055-9292-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
"Танец розового фламинго"
Сентиментально-авантюрная история о любви
Предисловие
Человеку во все времена было свойственно поэтизировать и придавать, на первый взгляд, обычным вещам и событиям, происходящим в жизни, особый романтический ореол. Красивые птицы фламинго не стали исключением.
Так уж получилось, что одна рассказанная мне когда-то знакомой легенда о розовых фламинго весьма затейливым образом связала воедино главы моего романа, задуманного много лет назад и завершённого сегодня. Так получилось, что эта история переплела судьбы моих любимых персонажей и даже отразилась в названии моего первого столь долгожданного романа.
Легенда
Водяные змеи решили съесть только что вылупившихся птенцов розовых фламинго. Но взрослые птицы стойко переносили укусы гадов и малышей своих не бросили, несмотря на болезненные укусы и кровоточащие раны на длинных ногах. Нападение длилось несколько дней. Но никто из птиц-родителей не двинулся с места, только ноги их стали намного длиннее. Возможно поэтому фламинго – самые длинноногие птицы на земле. У них на ногах крепкая кожа розового цвета, словно окрашенная кровью от укусов нападающих рептилий. Птенцы же, хоть и появляются на свет беспомощными, но первые несколько дней растут и крепнут очень быстро, словно боясь, что опять за ними придут змеи.
Не правда ли, прекрасная история о самоотверженной родительской любви и самопожертвовании ради своих птенцов в птичьем мире.
А дальше я должна покинуть тебя, мой дорогой читатель, чтобы не мешать знакомству с историей моих героев…
Глава 1
Элла бесстрашно посмотрела вниз с моста и от высоты у неё закружилась голова. Растрёпанные каштановые пряди её волос развевались на ветру, напоминая змей на голове медузы Горгоны. Одной рукой она вцепилась в чугунную ограду навесного моста, её правая рука крепко сжимала заряженный ствол Т 9. В патроннике не хватало всего одной пули.
10 минут назад она хладнокровно, безо всяких душевных колебаний выпустила её прямо в лоб человеку, которого отчаянно любила, чья любовь ей была просто необходима, в ком не чаяла души, кого боготворила, кто стал для неё всем…
Светлое, приобретённое у лучшего модельера города вечернее платье было забрызгано кровью и измазано придорожной грязью. Элла не обращала на это никакого внимания. Она была вне себя, где-то на тонкой грани между реальностью и помешательством. В голове её метались обрывочные мысли, но ни на одной из них она не могла надолго задержаться – только возникнув, они, словно вязли в каком-то мутном тумане.
Всё будет так… Сейчас она приставит пистолет к своему виску и примет единственно правильное решение. Один выстрел, и пуля пройдёт навылет, а её стройное, за секунды ослабевшее тело, станет уже не подвластно ей. Оно обмякнет, неуклюже, словно на прощание, обняв чугунное ограждение моста, медленно сползёт вниз и, после непродолжительного неуправляемого полёта, глухо плюхнется в реку.
Элла больше не будет ничего чувствовать. Ей уже будет всё равно. Её, просто, уже не будет. И не будет этой невыносимой боли…
Через день тело выловят водолазы и передадут шокированным родственникам. Еще недели две желтые газеты будут шуметь об этой истории, и, наконец, все про неё забудут…
Ночной августовский ветерок развевал её запутавшиеся каштановые волосы. Она бесстрашно смотрела вниз с 20 метровой высоты. На лице девушки было выражение отчаяния и печать безысходности. Блестящие глаза её сверкали внутренним огнём. По щекам текли слёзы обиды, злости и жалости к себе. Пусть будет так…
Элла сделала еще один шаг в сторону ограды.
Глава 2
О том, кто такой Марик и как он оказался в детском доме.
Наконец-то наступило утро… Мягкое, нежное. Он так любил эти редкие моменты, когда солнечные лучи, украдкой проникая сквозь казенные грубые занавески, касались его щек, лба, губ и ласкали их! Это напоминало теплые мамины поцелуи. Так она будила его в школу. Все это было когда-то… То ли очень давно, то ли совсем недавно.
Здесь, в стенах детского дома, он уже потерял счет времени. Та жизнь, в тепле родного дома часто вспоминалась и виделась в коротких нервных снах. Сны, где ещё живы родители, где беседы за вкусным ужином по вечерам, дни, где он еще не был так одинок и несчастен. Та, будто и не его жизнь. Будто чужая, но такая родная.
Вспоминать о родителях было очень больно, но в то же время просто необходимо. Это давало силы выживать в детдомовских джунглях.
Рядом с ним, плечо к плечу выживали десятки таких же мальчишек и девчонок. Судьба была с ними сурова с самого рождения. От кого-то отказались сразу, еще в родильном доме. Кого-то отобрали у родителей наркоманов, кого-то подкинули и оставили замерзать на улице. Но таких, как он, было немного. Трагический случай. Он ведь не так- то часто посещает людей, но если уж нагрянул, то без всякого приглашения, так что вся жизнь под откос.
Родители разбились. Ехали по шоссе в санаторий, никого не трогали. Всё что успели они запомнить – это ослепляющие фары несущегося в лоб автомобиля с противоположной дорожной полосы. Старик на шестерке уснул за рулем. Говорят, отличный был мужик. На двух работах батрачил. Хронический недосып… Кого же тут винить?
Так Марик стал сиротой, причем круглым – лишился обоих родителей. Бабушек и дедушек у него не было, и опеку над мальчишкой было взять некому. Государство заменило ему мать и отца, определило в районный детский дом. И вот уже два года Марик пытался здесь прижиться. Его тяжелые воспоминания прервал грубый толчок.
– Эй ты, Моцарт! – хватит валяться, заправь-ка батьке постель…
Марик узнал бы этот голос из тысячи других. Это Санька-Удалец, он сам заставлял называть себя именно так. Задиристый и злой, он держал весь детдомовский люд в напряжении и страхе. Марик нехотя заправил постель ему, а потом уж себе. Угодить Удальцу было сложно-целая наука. Никаких складочек, подушка— ровным треугольничком, а полотенце, чтобы справа у подушки. Держись, если не понравится – весь день будешь под особым прицелом, сплошные испытания. Сегодня Марик справился на славу, даже Удалец присвистнул…
– Ну, Моцарт, можешь, когда хочешь… – и отблагодарил его крепкой затрещиной.
– Это тебе не струны дергать!
Марик терпеливо снес «благодарность». Он знал, что ничто не может испортить ему настроения. Так как сегодня суббота, Лия свободна после обеда, и они смогут провести это время вместе.
Марик вспомнил ее симпатичное детское, но уже выразительное лицо. Уже пошел месяц, как он познакомился с этой необыкновенной девчонкой. Этому напрямую поспособствовал один неприятный случай. Правильно говорят, что нет худа без добра.
Удалец с утра был не в настроении. Мать уже в который раз пообещала прийти навестить, пропала, возможно, просто забыла о своем обещании. Друзья-алкоголики были важнее. Сын ждал её с раннего утра, карауля на подоконнике, пристально вглядываясь в уличных прохожих. К обеду вернулся замкнутый и злющий, словно чёрт. Все прекрасно понимали, что вся его душевная боль и обида должны были непременно вылиться на их головы. Приготовились к грозе.
Отобрав всю еду у тех, кто послабее, Удалец не успокоился. Он подошел к Марику и с вызовом прошипел:
– Жрешь, Моцарт? А, ну попробуй теперь поесть, – с этими словами он вырвал ложку из его рук и поднял с вызовом над головой. Марик попытался отказаться, но сильный толчок в спину, заставил его повиноваться. Он попытался взять еду рукой, Удалец ловко хлестнул его по рукам и зло прошипел, нагнувшись к самому уху:
– Мордой жри, мордой…
К этому времени вокруг уже собралась толпа зевак, всем было интересно, чем же всё закончится. Марик сделал было движение к тарелке, но вдруг что-то в его груди вспыхнуло и, словно горячо обожгло. Резко развернувшись назад и упершись взглядом в ухмыляющееся лицо Удальца, Марик четко, но сдержанно процедил:
– Не дождешься… – и сам от себя не ожидая, двинул в лоб своему обидчику.
Удалец отшатнулся. Толпа в мгновенье затихла. В столовой воцарилось гробовая тишина.
– Ты ох – ре – не – ел что ли, ботаник? На – а, получай!
И два подростка кубарем покатились по плиточному полу. Каждый в этой схватке пытался больнее задеть соперника. Неизвестно, чем бы все это закончилось, но в раздаточном окне появилась физиономия тети Веры, вороватой поварихи. Секунда, и она уже, размахивая своими увесистыми кулаками, разгоняла толпу и разнимала драчунов.
– Без ужина у меня останетесь! – запыхавшись и закончив благополучно свою миссию по усмирению противников, заключила грудастая повариха.
Глава 3
О том, как Марик встретил в переходе ангела.
Марик тогда отделался двумя синяками и оскорбленным самолюбием и, чтобы хоть как-то отвлечься, прошмыгнув сквозь дыру в заборе, сбежал в город.
Лицо его сильно жгло. Он прихрамывал на левую ногу, на руке горели свежие царапины. Марик чувствовал себя побитой бродячей собакой. Он разглядывал людей, тщетно пытаясь отыскать среди них хоть одно знакомое лицо. Но их лица были отчужденными и равнодушными. Ни в одном из них не было ни понимания, ни сочувствия. Шатаясь по окрестностям, Марик заглядывал в стеклянные витрины магазинов, манящие своей роскошью, любовался дорогими глянцевыми автомобилями и чувствовал, какая большая пропасть разделяет мир, в котором живет он, с тем, где он находится сейчас.
Так раздумывал он, пока, наконец, не подошел к подземному переходу, который зиял посреди улицы черной дырой, словно разинутый беззубый рот огромного великана. Непонятно, почему Марик решил спуститься туда?
Постепенно дневной свет начал сгущаться, и он оказался в сыром полумраке перехода. Вот справа – ряд бабулек, торгующих всяким старым хламом. Здесь цветочница, гордо восседает среди ярких благоухающих букетов. Справа седой, обросший инвалид в коляске, сидит с протянутой в сухощавых трясущихся руках облезлой ушанкой. Рядышком женщина восточного вида с грудным ребенком на руках. Она уселась прямо на грязный бетонный пол, скрестив по-турецки ноги и протянув вперед ладонь для мелочи, и лепетала себе под нос что-то нерусское. Здесь, в подземном переходе, где было темно, сыро и несло мочой и бедностью, Марику почему-то стало легче. Люди в переходе не были похожи на тех, что пробегали в спешке мимо него там, наверху. В глазах постоянных обитателей перехода он увидел то же страдание, унижение и еще что-то, что роднило их с ним. Возможно, предположил Марик, и этим людьми пришлось пережить когда-то что-то такое, что оставило в их судьбе неизгладимый след и навсегда отпечаталось в их душах. Не зря говорят, глаза- зеркало души. А душа, получается, зеркало судьбы…
Вдруг он услышал какие – то волшебные звуки и стал прислушиваться. Его абсолютный слух уловил приятную, ласкающую слух лирическую мелодию. Она разливалась по тоннелю перехода, будто журчащий ручеек, наполняя свежестью мрачное подземелье. Он безошибочно узнал флейту. В музыкальной школе, которая в какой-то момент была его вторым домом, Марик часто слышал этот удивительный, чарующий звук. Он был открытым, простым, словно голос самой души. Его любимая скрипка пела по-другому. Она пела только в дуэте со смычком, если он соглашался на это. В скрипке путь от души к звуку был уже значительно дольше, значит, что-то в этом пути могло растеряться. А флейта – вздохнул, и слышно саму душу музыканта.
Он медленно шел на манящие звуки и вдруг заметил в самом конце перехода нечто, напоминающее видение. Марик приближался, и видение медленно обретало очертания хрупкой девочки. Она была в белом легком платье, ее длинные светлые волосы разливались по плечам, а у висков были подколоты кремовой розой. Марик остановился в оцепенении. Перед ним стоял ангел. Именно так в его представлении должен был выглядеть настоящий ангел. Ангел прекрасно управлялся с флейтой. Прохожие останавливались и, постояв немного, бросали в раскрытый футляр от инструмента монеты, а Ангел, не обращая на них никого внимания, продолжал играть и отдаваться всей душой музыке.
Марик заворожёно смотрел, как её длинные тонкие пальчики легко исполняли заученный танец на тонком стане послушного инструмента. Все в ней было противоположно грязной атмосфере душного перехода: и худенькая фигурка на длинных тоненьких ножках, и это воздушное кремовое платьице, и непонятно откуда залетевшая в эти края экзотическая флейта, плачущая по одинокому пастуху…
Марик сам не заметил, как забыл о своих мрачных мыслях и недавней драке. Что уж тут говорить, а ведь если б не эта драка, не попал бы он сегодня в переход и не встретил бы Лию.
Девочка закончила играть, с улыбкой посмотрела на Марика, улыбнулась и вдруг заливисто засмеялась. Марик понял над чем. Он стоял, открыв рот, застыв в ступоре – наверное, со стороны это выглядело нелепо. Покраснев, он смущенно улыбнулся в ответ, чувствуя себя идиотом, и от этого еще больше смущаясь.
Так они и познакомились. Он узнал, что она часто приходит тайком от родителей сюда с флейтой. Ей это нравилось. И дело оказалось не в карманных деньгах, которые она каждых раз уносила с собой после выступления. Здесь инструмент звучал совсем по-другому, не так как в стенах музыкальной школы или в собственной студии в городской квартире. А потом, как девочка, не избалованная вниманием родителей, которые с головой ушли в собственный бизнес, она нуждалась в зрителе. Тут она получала долю внимания и восхищения, которой ей так не хватало дома.
В оговоренный день Марик приходил на очередное выступление Лии и помогал ей своим молчаливым присутствием. Ему казалось, что он просто должен стоять рядом с ней, чтобы при случае защитить ее от каких-нибудь подонков, которых полно шатается по переходу.
Глава 4
О том, как Ангел из перехода становится новым другом Марика.
Сегодня издевательства Удальца ничуть не омрачали приподнятого настроения Марика, он знал, что встретится с ней. Марик будет стоять неподалеку и ждать, когда Лия устанет играть. Сегодня они сыграют вместе. За три года, которые Марик провел в детском доме, он ни разу не брал в руки скрипку. Она так и пылилась в черном кожаном футляре под кроватью. Он пару раз пытался сыграть на ней, но звук выходил душераздирающий, словно смычок резал на части его сердце. И он понимал, что дело тут не в канифоли… Но она ему была очень дорога. Скрипка – единственный предмет, который связывал его с воспоминаниями с той, прошлой жизнью.
– Марик, сынок, это тебе! – сказала мама, подозвав его к себе в день шестого дня рождения. Ты научишься играть на ней, и обязательно станешь известным музыкантом.
Эти слова запали в сердце мальчику и ни на минуту в них он с тех пор не сомневался. Он стал посещать музыкальную школу, учиться азам музыки. С терпеливостью и усердием занимался сольфеджио и упрямо повторял гаммы, осваивая музыкальную грамоту. Одноклассники посмеивались над его увлечением, но он мало обращал на это внимание. Он обожал свою мать и хотел исполнить её желание, боясь хоть ненароком расстроить. Долгие месяцы монотонных занятий дали о себе знать. Уже через два года он в числе лучших скрипачей на академических концертах в музыкальной школе. Его стали приглашать на городские торжества, называя гением, подающим большие надежды. В 10 лет он тонко чувствовал инструмент и легко улавливал индивидуальный почерк композитора, умело донести до зрителя особенности Вивальди и Грига, Шопена и Бетховена. Зал рукоплескал стоя, поражаясь столь рано раскрывающемуся таланту. Ценители классической музыки пророчили ему большое будущее.
Но все оборвалось внезапно, и его яркое будущее осталось там, на шоссе под колёсами автомобиля.
Когда Лия уставала играть, они подолгу болтали, ели мороженое и гуляли по улицам города. Всей правды о себе Марик решил не открывать. Зачем принцессе знать, неприглядные факты его биографии о том, что он круглый сирота из детского дома? Страх потерять нового друга засел в нем острой занозой.
Как-то в разговоре Лия узнала, что Марик знаком со скрипкой. Очень удивившись, но все-таки веря на слово, она сразу предложила ему прийти с инструментом в переход:
– Просто, здорово!
– Знаешь, я ведь давно не играл… Я сомневаюсь, что получится, – замялся Марик.
– Тут тебе не Ла Скала! Вот поиграешь, заодно и все вспомнишь, – радостно щебетала Лия, предвкушая интересный творческий дуэт.
Она сразу заметила в этом мальчишке божью искру. Она вспомнила тот весенний день, когда увидела его впервые. Он, замерев, стоял и, открыв рот, смотрел на нее. Короткие штанишки, фланелевая клетчатая рубашка, стоптанная обувь выдавали его простое происхождение. Сквозь его светлые взъерошенные волосы пробивались лучики солнца, но выражение лица и глаза выдавали человека чуткого, тонко чувствующего. Было заметно, что слушая мелодию, он проживает ее всем сердцем. Такое отношение к музыке в переходе встретишь не часто. И ей захотелось узнать о нем больше.
Известие о том, что Марик еще и играет на скрипке, необычайно обрадовало Лию и одновременно удивило. Все-таки старые потрепанные ботинки и скрипка как-то не совсем укладывались рядом в её голове. Женщин, впрочем, как и мужчин, всегда привлекало что-то таинственное, непонятное, что нужно долго разгадывать, и она с нетерпением и любопытством предвкушала новую встречу с этим странным, но интересным мальчишкой.
На приготовления к своему первому концерту в переходе у Марика ушло немного времени, но подошел к этому со всей ответственностью начинающего профессионального музыканта. Он отполировал канифолью конский волос смычка, подтянул струны, пробежался по тонкому грифу легкими пальцами. Как ни странно, звук был хорошим. С сожалением для себя, Марик заметил, что за несколько лет скрипка стала ему маловата. Вместо повседневной рубашки в клетку он надел белую выстиранную, а обувь попросил у соседа по комнате Витьки. Посмотрев на себя в зеркало, он подумал, что в таком виде не так уж стыдно будет стоять рядом с такой куколкой, как Лия.
В этот день они играли по очереди. Лия была просто поражена его безупречной техникой владения инструментом. Она не ожидала такого уровня игры от обычного уличного мальчишки. А он, будто не замечая этого, играл и играл и весь растворялся в музыке. Его талант, заснувший на целые три года, снова стал просыпаться. И причиной этому была маленькая девочка в легком шифоновом платье.
Завсегдатаям подземки очень понравилась необычная парочка. Одни видели в них романтический образ влюбленных, другие наслаждались их виртуозной игрой, третьих привлекала знакомая мелодия. Но, ни один человек, проходивший по переходу, не оставался равнодушным к их игре.
Музыка плавно текла, медленно заполняя все пространство тёмного тоннеля. И этот мир существовал, словно сам по себе, как некий оазис в городской пустыне. Над ними с гулким шумом проносились автомобили, уносящие в своем стальном коконе спешащих куда – то людей. Казалось, что они носятся по одному и тому же кругу, не в силах отыскать что-то нужное среди каменных исполинов, устремившихся в небо своими прямоугольными вершинами. Наверное, люди и сами уже забыли, что так бездумно ищут…
Глава 5
Как Марик стал Моцартом.
Детдомовцы быстро пронюхали, куда стал наведываться Марик, посмеивались над ним, за спиной с ехидством, называя Моцартом. Некоторым мысль о том, что Марик не похож на них, выросших, в большинстве своем, в неблагополучных семьях, не давала покоя с самого его появления в стенах детского дома. Увидев в руках странного долговязого новенького необычный предмет, сразу поняли- скрипка. Обладание какой-нибудь способностью сразу выделяет из толпы и вызывает зависть. Скрипку раз пять похищали из-под кровати, пытаясь извлечь из нее хоть какие-то звуки. Дети с удивлением и восхищением разглядывали необычный предмет, щупали смычок, водили пальцами по гладкому шоколадному корпусу инструмента, вдыхали горьковатый вкус дерева, аккуратно дергали за струну и как завороженные прислушивались к ее медленно утихающему стону… Как живая… Ни у кого не поднялась рука причинить ей какой-нибудь вред – все знали, как Марик дорожит ею. Парадокс – дети, выросшие, как сорная трава, без участия родителей, а чаще и вопреки их пагубному влиянию, трепетно берегли и уважали память о них и могли горло перегрызть любому, кто её осквернит.
В глубине души они уважали Марика. Хоть он и пришел к ним из другого мира, но это был тот глянцевый недоступный мир, которым они любовались через высокий забор. Туда каждый детдомовец хотел бы попасть любой ценой, обманчиво полагая избавиться от обидного прозвища « детдомовский».
Выступления в подземном переходе стали частью унылой жизни Марика; у него появились небольшие карманные деньги. Он решил копить их для покупки новой скрипки и прятать за кроватью под старой половицей, подвесив за петлю в обычном носке. Мысль о накопленной сумме грела его и давала надежду на будущее. Возможно, мама была права, и ему стоит развивать свои способности?
Заканчивалась весна, за ней лето… Марик начал на глазах у всех быстро преображался. Он будто стал выше, стал ходить уверенней, расправив расширившиеся плечи. Превращался в крепкого подростка. Он уже не обращал внимания на шуточки, которых становилось все меньше. И теперь не всякий мог набраться смелости и обидно обозвать его или, тем более, дать пинка или затрещину. Обидное, поначалу, прозвище Моцарт стало вторым именем и даже нравилось. После драки в столовой издевательства Удальца сошли на нет. Последний с удивлением наблюдал за происходящим, не хотел терять привычные позиции среди сверстников. Хитрым наметанным глазом он заметил, что Марик приносит из перехода деньги и где-то прячет их. Вот это не давало ему покоя, вот это настоящая несправедливость.
– Зачем ему столько денег? Пусть делится: подумал Санька, как и когда- то рассуждал в 1917 его прапрадед, штурмуя Смольный. Все равно истратит на сладости. А мне они нужнее…
Как-то во время линейки Марик решил пополнить копилку и, к своему ужасу, не обнаружил носка на месте. Он оцепенел от страха. Как найти крысу?
– Кроме Удальца, вряд ли кто сунется, – рассуждал он. Предстоял серьезный разговор. После линейки Марик, с Удальцом, шепотом сказал:
– Выходи на задний двор, разговор есть.
Удалец сделал равнодушный вид и кивнул в ответ головой. Как только они завернули за угол здания, Марик всем телом навалился на Саньку и придавил его к выкрашенной белой краской холодной стене.
– Где деньги?
– Какие деньги, ты что сдурел?
– Ты прекрасно знаешь, какие…
– Я не брал… честно, – визгливым голосом протянул Санька, корчась от боли.
– Отдавай, говорю…
Марик стал сдавливать Удальца сильнее. Его лицо побагровело, как помидор. Наконец, он с трудом выдавил:
– Зачем тебе столько, прожрёшь все равно. А мне надо… Очень…
