В постели с тобой

скачать книгу бесплатно

В постели с тобой
Бейби Лав

Что было после того, как Анастейжа и мистер Грей поженились и жили "долго и счастливо"? Предательство и измена настигают нас тогда, когда мы этого совсем не ждём, и теперь Дине предстоит докопаться до истины: что же случилось с её таким нежным и любящим мужем и сможет ли она вернуть его?Как в самых лучших романах этого жанра здесь будут коварные злодеи, интриги, роковые женщины и тайны прошлого. И много страстной, красивой и всепоглощающей любви!Дорогой читатель! Приглашаю сесть на прогретую весенним солнцем скамеечку на бульваре, открыть ещё пахнущую типографской краской грошовую книжку, которую только что купили на лотке у перехода, и погрузиться в мир бумажных страстей. Которые ничуть не хуже настоящих!

Бейби Лав

В постели с тобой

1 Дина

– Я больше тебя не люблю.

Его слова бьют меня под дых, но я ещё не осознала до конца весь их смысл. Но мой муж, даже не давая мне глотнуть свежего воздуха, со всего маху даёт мне следующую пощёчину наотмашь:

– У тебя ровно двадцать четыре часа, чтобы собрать свои вещи и убраться из моего дома.

– Но это и мой дом! – бормочу я первое, что мне приходит на ум. – Ты не можешь просто так выставить меня за дверь!

– А вот и могу, – просто отвечает он, и, как ни в чём не бывало, берёт в руки нож и вилку, отрезая себе кусочек сочного стейка с кровью: всё как он любит. – Время пошло, – отправляет он мясо в рот, и, прикрыв глаза, методично разжёвывает его. И я даже не знаю, то ли он действительно наслаждается вкусом, то ли сдерживает себя, чтобы не взорваться. Кто-кто, а уж он это точно умеет, и я это знаю получше многих: я успела изучить его характер как никто другой за наши два года брака.

– Но ты можешь мне хотя бы объяснить, в чём дело? – цепляюсь я за последнюю надежду всё выяснить.

– Ты ещё здесь? – открывает он глаза, и отрезает следующий кусочек. Берёт телефон и коротко бросает в него: – Иван, поднимись. Дина, – смотрит он прямо мне в глаза и наконец-то обращается ко мне по имени, и лицо его кривится, словно это слово причиняет ему дикую боль. – Жена Цезаря вне подозрений. Ты всегда это знала. А теперь убирайся! – и я вижу, как побелели костяшки на его пальцах, которыми он сжимает столовые приборы, едва сдерживая себя.

– Дина Романовна, пройдёмте, я вам помогу, – бесшумно подходит ко мне один из его телохранителей, Иван.

И я встаю, потому что прекрасно знаю: что-либо доказывать и объяснять моему мужу – Павлу Владимировичу Шереметьеву, главе крупного машиностроительного холдинга, совершенно бесполезно. Он меня просто не услышит. Особенно сейчас, когда его желваки ходят от злости, пережёвывая стейк. Или просто перемалывая мою жизнь в труху.

Иду за Иваном, словно осуждённая на казнь, по огромной парадной лестнице, ведущей из нашей главной столовой, в которой я распорядилась сегодня накрыть ужин при свечах, в спальню в правом крыле роскошного особняка Шереметьевых. Или теперь только Павла Шереметьева? И живот скручивает от ужаса всего происходящего. Что должно было случиться, чтобы мой любящий и заботливый муж, просто взял и выставил меня на улицу?!

Я захожу в нашу гигантскую спальню с огромной кроватью в центре, на которой мы провели столько жарких бессонных ночей, и теперь она мне кажется пустой и одинокой. Прохожу в свою гардеробную, о которой только могла бы мечтать любая женщина в мире, и останавливаюсь посередине, окружённая бесконечными рядами с Gucci, Miu Miu, Prada и D&G. Я вспоминаю, как мой любимый муж обожал наряжать меня как красивую куклу, наслаждаясь впечатлением, которое я произвожу на окружающих. Я пробую на язык эту крошечную разницу между двумя словами: обожает и обожал. У Павла Шереметьева всё всегда только самое лучшее: компания, дом, машины и жена. Конечно же, жена.

Что же произошло, чтобы спустя всего несколько часов после горячей бурной ночи любви, когда наши разгорячённые тела сплетались вновь и вновь, не в силах разомкнуться хотя бы на несколько минут, меня берут и вычёркивают из своего еженедельника и из своей жизни?!

Я это обязательно выясню, а пока окидываю взглядом все эти бесполезные сейчас вешалки с брендами, и лезу в дальний угол за огромным чемоданом размером с комод, который я всегда беру с собой в путешествия. Равнодушно бросаю в него первые попавшиеся штаны и джинсы с кроссовками – всё то, что я обычно носила до знакомства с Пашей, пока не набиваю его доверху, и застёгиваю молнию. Беру следующую сумку и машинально скидываю в неё своё бельё, футболки и чулки. Хотя, зачем мне сейчас чулки, – решаю я, и просто выкидываю их на пол.

И что он вообще говорил про жену Цезаря, – размышляю я, меланхолично, как заведённая кукла, продолжая собирать тёплые вещи, словно меня сейчас отправят на вокзал прямо с этими сумками. У меня есть двадцать четыре часа, так что у меня будет время поговорить и объясниться с ним, – вдруг пронзает меня гениальная мысль. Интересно, сколько прошло уже времени с нашего разговора? Час? Два? Я смотрю на часы, и понимаю, что за сборами я не заметила, как незаметно уже приблизилась полночь. И мой муж всё ещё не пришёл в спальню? Где он? В гостиной? Я бросаю все свои вещи и выбегаю из комнаты, под дверями которой по-прежнему стоит мой охранник, что-то внимательно просматривая на своём телефоне.

– Иван! – спрашиваю я. – Мне нужно поговорить с Павлом Владимировичем! Где он?

– Дина Романовна, ваш муж уехал, – отвечает мне мой телохранитель. Или всё-таки тюремщик?

– А куда? – всё ещё надеюсь я на встречу и разговор с ним.

– Он мне не сообщал. Но я получил чёткие указания помочь вам собраться, если необходимо, и отвезти вас туда, куда вы скажете, – безжизненным деревянным голосом рапортует Иван, выполняя приказы своего хозяина. И где вообще набирают этих квадратных безликих молодчиков: все как один на одно лицо, с бритыми макушками и шкафообразными фигурами?!

Куда скажу? И это распорядился мой муж, который никогда никуда не отпускал меня без охраны? Даже в университет, на встречу с подружками и на фитнес? Ему стало так наплевать на меня всего за полдня? Ладно, чёрт с ним, разберусь с этим завтра! Я выкатываю из спальни все свои набитые сумки и приказываю тупоголовому роботу-Ивану отнести их в машину. А сама внимательно рассматриваю себя в огромное зеркало в спальне: рост выше среднего, и длинное шёлковое платье с бретельками-шнурками летит на пол к моим ногам. Плоский животик, округлые бёдра и высокая грудь. Озноб пробегает по моему затылку лёгкими мурашками, когда я вспоминаю, как совсем недавно, всего лишь прошлой ночью, мой первый и единственный в жизни мужчина ласкал языком мои выпирающие соски, нежно обхватив ладонями мягкие полукружия, и его горячий фаллос врывался в меня с бешеной настойчивостью, снова и снова…

– Обожаю тебя, Дина, – жарко шептал он мне в ушко только вчера. – Не перестаю хотеть тебя, как мальчишка.

А я только захлёбывалась от страсти в миллионный раз, когда он загонял меня на очередной бесконечный пик наслаждения.

Убираю наверх длинные пепельные волосы: «Как у русалки»? – всегда говорил мне мой муж, и внимательно рассматриваю своё лицо. Густые брови, светло-голубые, почти прозрачные глаза и алая помада на слегка припухших губах. Ведь сегодня я собиралась сообщить очень важную новость. Но так и не успела. Мне не дали даже шанса. Что же такого я могла сделать, чтобы навлечь гнев своего мужа? Такой, что он больше не любит меня? Это самые страшные слова, которые он только мог мне сказать, расколов моё сердце, как гранат, на две кровавые половинки!

Провожу по телу ладонями, представляя, как Пашины сильные тёплые руки ласкают меня, и меня практически выворачивает от одной мысли о том, что этого больше может не случиться. Стягиваю с себя теперь кажущийся таким неуместным и вульгарным кружевной чёрный корсет с игривым бантом: ведь сегодня я должна была подарить своему мужу самый главный подарок в его жизни. И он летит в корзину для грязной одежды. Роюсь в ящике с нижним бельём и достаю из него простые шортики и обычный бюстгальтер-маечку. Думаю, сейчас в этом мне будет намного удобнее. Натягиваю джинсы, толстовку и кеды. Как и тогда, в первый раз, когда мы только с ним встретились. Чтобы больше не расставаться целых два года.

И тут я больше не могу сдерживать себя: я сажусь на пол и начинаю плакать. Беспомощность, отчаяние и страх вцепились в моё горло своими холодными костлявыми лапками, не давая мне вздохнуть, и я лежу, свернувшись калачиком на мягком ковре, скованная ужасом. Ужасом от одной только мысли о будущем. Что мне теперь делать? Что мне теперь делать? Что мне теперь делать без него?!

Наш семейный майбах мягко скользит по гравию, отъезжая от замка Шереметьевых, но я уверена, что я сюда ещё вернусь. Это все лишь какое-то дурацкое недоразумение. Переночую где-нибудь в гостинице, и утром уже буду к завтраку, чтобы выяснить у Паши, который, конечно же, всю ночь сходил без меня с ума, что же в итоге случилось. Впервые за два года. Он даже никогда не позволял себе повышать на меня голос, поэтому когда он говорит тише, чем обычно, это пугает меня ещё больше. Сегодня, точнее, вчера вечером, он был спокойнее и сдержаннее, чем всегда. По крайней мере, хотел таким казаться, но только я одна понимаю, как раскалился добела он изнутри. Я знаю, что однажды он убил человека. Только мне известно об этом. И только я одна знаю, на что он способен, если его разозлить.

Мы подъезжаем к роскошному фасаду отеля в центре нашего города, и я выхожу, оставив Ивана разбираться с моими чемоданами. Подхожу к ресепшн и прошу девушку дать мне номер.

– К сожалению, отель практически полностью заполнен, остался только один свободный президентский номер, – с улыбкой смотрит на меня девушка. – Двадцать тысяч.

– Отлично, – отвечаю я. – Забронируйте, пожалуйста, – и протягиваю ей свою кредитную карту.

– Введите пин-код, пожалуйста, – я ввожу.

– Извините, операция отклонена, – с виноватой улыбкой смотрит на меня портье. – Может быть, у вас есть другая карта?

Я роюсь в своей сумочке, доставая ещё три кредитки: одна на ежедневные расходы, одна – для путешествий, и третья – на экстренный случай. Не знаю, зачем их так много, но Паша всегда знает как лучше. Возможно, сегодня и есть тот самый экстренный случай?

– Попробуйте вот эти, – протягиваю я их девушке, которая по очереди прикладывает их к терминалу.

– Простите, – возвращает их мне. – Может быть, наличные? – с надеждой спрашивает она, и я начинаю рыться у себя в кошельке.

Кто в наше время вообще носит с собой наличные? И я отрицательно качаю головой в ответ.

– Извините, тогда мы не может вам предоставить номер, – сообщает она мне, как-будто мне и так это не понятно.

Я выхожу на улицу, где меня всё так же ждёт машина, а Иван даже не удосужился достать из багажника мои чемоданы. Он знал? Что-то, чего не знаю я?

Сажусь на заднее сидение и начинаю раздумывать, что же мне делать. Телефон мужа вне зоны доступа. В любом случае, пытаться достучаться до него сейчас, всё равно, что долбиться голыми кулачками в тяжёлую, окованную железом дверь неприступного замка. Никто не откроет.

Звонить родителям в другой город? Не вариант. Они всегда были против этого брака. Полный мезальянс и огромная разница в возрасте – почти двадцать лет, да он не намного младше моего отца! Точнее, отчима. А моего мужа, наверняка, считают педофилом, который посмел увести их юную неопытную дочь из тёплого семейного гнёздышка. И со стороны именно так всё и выглядело… Только не было уютного семейного гнёздышка: слишком рано я сама уже упорхнула из него, потому что слишком рано повзрослела. Подруги? Уже три часа ночи, и думаю, они мне ещё пригодятся выспавшимися и бодрыми. Ну что же, придётся воспользоваться своим планом Б, про который никто не знает.

– Едем на Ленина, – командую я Ивану, который уже садится за руль и выруливает на дорогу.

Всего десять минут – и мы на месте. Мы паркуемся у четырёхэтажной кирпичной сталинки, и мой водитель выволакивает из багажника огромный чемодан и сумки. Тащит их на последний этаж без лифта, где я, нащупав в сумке заветный ключ, открываю дверь своей тайной квартиры. Своего убежища. Правда, теперь уже не совсем тайной, но Иван же расскажет моему мужу, откуда надо будет меня забрать? Что привезти обратно домой? Если Паша до этого не проверил все мои счета и недвижимость. Ему же любопытно было, куда я дела деньги, за которые он купил меня два года назад?

Иван заносит мой багаж в совершенно пустую квартиру с белыми, только недавно выкрашенными стенами, и остаётся стоять, не двигаясь. Мой гулкий и пустой дом пахнет ремонтом, пустотой и одиночеством. Хотя по сравнению с дворцом Шереметьевых это просто жалкая комнатка для прислуги.

Ваня оглядывается по сторонам с кривой усмешкой и с издёвкой спрашивает:

– Что-нибудь ещё, Дина Павловна?

Как странно, за все годы, что он у нас работает, я ни разу не слышала от него подобного тона. Наглого и развязного. Я внимательно смотрю на него, и с ужасом для себя вдруг понимаю, что передо мной стоит не вышколенный, подтянутый и предельно вежливый шофёр-телохранитель, которому можно доверить отвозить ребёнка в школу или жену в ресторан. А страшный подонок из подворотни: опасный и подлый, который просто так может пырнуть заточкой. Или плеснуть в лицо кислоты по приказу. Или просто так, ради забавы. Я чувствую, как мгновенно холодеют кончики моих пальцев на руках и ногах, как от лютой зимней стужи. Но только от животного, первобытного страха, который парализует меня. Главное не дать ему понять, что я его боюсь, – проноситься у меня в голове, а Иван, делает шаг вперёд, и уже совершенно откровенно говорит, ощерившись своим шакальим оскалом:

– Палку на ночь, Дина Романовна? Не желаете? Я это могу сделать даже лучше твоего мужа. Не веришь? – я вижу, как шевелятся его губы, и не могу поверить, что он осмелился говорить такое жене своего босса. Который может его уничтожить, стереть в пыль, размазать между пальцами в один миг. – Подумай хорошенько, пока я добрый, – подступает он ко мне ещё ближе, и я могу рассмотреть темноту и страх вонючей подворотни в его чёрных пустых глазах. – А могу и два раза. И три. Сколько ты хочешь? – с издёвкой продолжает он, и я понимаю, что он может всё. Надо срочно взять себя в руки. Только не показывать ему своего страха.

И хотя мне кажется, что мои внутренности сейчас перекручены тонким жгутом, я, стараясь не терять достоинства и спокойствия отвечаю:

– Уверена, Иван, что Павлу Владимировичу не понравилось бы, если бы он услышал, как вы общаетесь с его женой. Не знаю, что именно вам даёт повод так разговаривать со мной, но я думаю, что вам лучше всего уйти. Сейчас же, – произношу я, стараясь дышать животом. Как меня учили на йоге. Шакалы боятся спокойствия и силы. Спокойствия и силы.

– Почти бывшей женой, – всё-таки отступает назад мой бывший шофёр, и я практически слышу, как вертятся шестерёнки в его крошечном мозгу рептилии, пытаясь взвесить все за и против.

За – и он набрасывается на меня прямо здесь и прямо сейчас в надежде оторвать кусочек свежего тёплого мясца, на которое, я теперь уверена, он все эти годы пускал свои слюни. И, возможно, теребил свой разбухший от вожделения член, подслушивая или подсматривая в камеры наблюдения за своими хозяевами. Против – и он уходит, оставив меня в покое, чтобы притаиться и напасть в самый удобный момент, когда он будет уверен в том, что я уже не принадлежу всесильному Павлу Шереметьеву. Когда лев уже наелся и оставил ему доедать свои объедки. Я жду, скрестив на груди руки, и понимаю, что ещё пару секунд, и этот ублюдок сможет увидеть проступающий через мою тонкую кожу ужас. Но всё-таки власть сильного зверя всё ещё сильна, и он решает не рисковать.

– До встречи, Дина Романовна, – с кривой усмешкой отступает он к двери, и, только когда звук его шагов затихает где-то внизу лестничного пролёта за моей железной дверью, я сползаю на пол и начинаю беззвучно плакать от пережитого страха и усталости.

1 Павел

– Я. Больше. Тебя. Не люблю.

Обкатываю каждое слово во рту словно тяжёлый камешек-голыш, прежде чем выплюнуть их в неё. И на миг мне даже кажется, что я могу подавиться эти словами.

Я смотрю на её прекрасное лицо, и мне хочется кричать, что я тебя обожаю! Обожаю. Даже сейчас. Не смотря на то, что я увидел и узнал.

Я замечаю, как отливает кровь от её тонкого прозрачного русалочьего лица, и продолжаю, пока не передумал, пока не бросился к ней на колени, зарывшись в её пепельных длинных волосах, как в прохладных мягких водорослях:

– У тебя ровно двадцать четыре часа, чтобы собрать свои вещи и убраться из моего дома, – и я понимаю, что даже двадцать четыре часа для меня это вечность. Даже час. За который я смогу передумать и поменять своё решение, простив ей всё, что угодно. Будь моя воля, я бы вышвырнул её прямо сейчас, чтобы больше не видеть этих огромных прозрачных глаз, в которых сейчас плещется страх и какое-то детское недоумение, словно она не понимает, о чём идёт речь.

– Но это и мой дом! Ты не можешь просто так выставить меня за дверь! – бормочет она, готовая расплакаться, и эта наигранность придаёт мне сил и решительности.

– А вот и могу, – отвечаю я, и беру нож и вилку, отрезая себе кусок стейка: мне просто необходимо сейчас чем-нибудь занять свои руки, а то я запросто смогу разбить это тонкое фарфоровое лицо, сминая его в кровавое месиво, лишь бы не видеть больше этих светящихся глаз, слегка заалевших скул, этих идеальных губ, которые я только сегодня утром целовал, не в силах оторваться от её тела. – Время пошло, – прикрываю я глаза, продолжая разжёвывать мясо. Вкус крови во рту возвращает мои ощущения, приземляет меня, и я стараюсь сосредоточиться только на нём, чтобы до конца выдержать эту невыносимую сцену, и не скатиться в жалкие обвинения, как сопливый мальчишка. Я не позволю этой девке управлять моей жизнью.

– Но ты можешь мне хотя бы объяснить, в чём дело? – ну вот, началось. Я не собираюсь ничего объяснять.

– Ты ещё здесь? – просто отвечаю я, отрезая себе ещё мяса. Надо сделать так, чтобы она срочно ушла. Иначе я не смогу сдерживаться дольше. Зову по телефону одного из своих телохранителей: – Иван, поднимись.

Наконец-то нахожу внутреннюю точку опоры, чтобы посмотреть своей жене прямо в глаза, а про себя молю, чтобы её поскорее увели отсюда.

– Дина, – наконец-то я произношу её имя, а сам с удивлением понимаю, как дорого мне это имя. Ди-на – как золотая монета, как драгоценный динар, упавший мне когда-то в ладонь огромным богатством. И прожёгший калёным железом моё сердце. И теперь в нём кровавый след от дымящейся пули. – Жена Цезаря вне подозрений, – кидаю я ей самую банальную фразу, которая приходит на ум, чтобы не скатываться в этот мутный водоворот оправданий. В конце концов, умная девочка. Сама догадается и разберётся. – А теперь убирайся! – кидаю я ей, ухватившись за свои столовые приборы, как за спасительные ветки, словно они способны спасти меня от того урагана, который сейчас унесёт прочь мою душу. Мою жизнь. Навсегда.

В комнату входит один из ребят: старательный спортивный паренёк, которому я дал шанс выбраться из подворотни. Теперь он носит строгий чёрный костюм, облегающий его накачанную фигуру, и наверняка мнит себя агентом J из Men in Black, охраняющим человечество от вторжения инопланетян. А сегодня он просто спасёт меня от преступления.

– Дина Романовна, пройдёмте, я вам помогу, – подходит он к моей жене, и она покорно и спокойно встаёт.

Дина ещё раз оглядывается на меня, перед тем как навсегда покинуть эту комнату, и моё сердце растекается кровавой лужей по полу, когда краешек её тонкого белоснежного плеча, разрезанного шёлковым шнурком-бретелькой, скрывается в дверном проёме.

Я слышу, как удаляются прочь и затихают их шаги, тихий цокот её каблучков вдали, и вилка с ножом валятся у меня из рук, разбивая дорогую белоснежную тарелку, и я смотрю какое-то время на эту трещину, не соображая, что это моя жизнь сейчас треснула, под куском сочного стейка. Всё, как я люблю.

Некоторое время я сижу неподвижно, уставившись в одну точку перед собой, пока не соображаю, что я просто пытаюсь понять, что же Дина делает сейчас там, наверху, надо мной, по какой траектории двигается по нашей спальне, пойманная, словно хрупкая бабочка, в банку. Я даже не замечаю, как ко мне бесшумно подходит наша горничная Альфия, чтобы забрать грязные тарелки, но, увидев меня, быстро уходит. Она слишком давно у меня работает, чтобы знать, когда я не в духе.

Я решительно стряхиваю с себя наваждение, и чтобы не застыть здесь навек стеклянным истуканом, пишу сообщение Сергею: «Выезжаем через десять минут». Медленно, с усилием, встаю, словно здесь, в этой столовой, сила тяготения как на Юпитере, и бреду на улицу, где к крыльцу уже подъезжает мой чёрный Гелендеваген.

– Ну что, ты как? – просто спрашивает меня мой друг.

– Поехали, – киваю я ему.

Стараюсь выглядеть спокойным и уверенным. И даже натянуто улыбаюсь.

– Я думаю, мне надо немного проветрится, – решаю я. – Давай для начала в The Lost City, посижу там пока Света не найдёт мне подходящий авиарейс, – и Серёга выруливает на трассу в сторону центра.

Я набираю пару строк своей ассистентке: и не важно, что уже поздний вечер. За те деньги, что я ей плачу, она должна расшибиться в лепёшку, но найти мне стыковочные рейсы, чтобы утром меня уже не было в этом тесном маленьком городке. В котором я пока не могу дышать. Захожу в банковские приложения на мобильном, и просто вырубаю ей весь кислород. Все деньги, которыми она пользовалась все эти годы, не считая. Я усмехаюсь про себя: как ловко эта маленькая сучка сумела обвести меня вокруг пальца. Испорченная пошлая дрянь. Но я даже не хочу вспоминать об этом. Мне просто надо напиться. Прямо сейчас.

Я смотрю на пролетающий в темноте лес, в котором осталось моё сердце. В самой дремучей чаще. Пока я снова не превращаюсь в обычного Павла. Холодного, равнодушного и жестокого. Каким меня всегда все и знали.

Поднимаюсь на невысокое крыльцо, и хостес буквально растекается жидкой лужицей, когда видит меня в дверях: как давно здесь не появлялся их самый лучший клиент, который оставил у них, наверное, целое состояние.

– Павел Владимирович! – с лучезарной улыбкой встречает она меня, и я уверен, что у неё уже намокли её дешевые трусики под микроскопической юбкой. Но нет, детка, расслабься, ты не в моём вкусе. Я предпочитаю товар подороже.

Здесь практически ничего не изменилось: те же стены под каменные глыбы, словно высеченные в скальной породе, те же ацтекские истуканы, с глазами навыкате, взирающие на посетителей из зарослей лиан, и та же большая сцена в центре, где вокруг пилона под тягучие переливы ритм-энд-блюза вытанцовывает одинокая мулатка. Меня заботливо усаживают в нишу на мягкие диваны, скрытую от любопытных глаз колоннами и занавесками. Отсюда удобно наблюдать за происходящим и сюда удобно приглашать гостей: полное уединение и интимность.

Я читаю сообщение от Светы: «Уже ищу, Павел Владимирович, через полчаса сообщу всю информацию», и откидываюсь на мягкую спинку кожаного сидения. Очень предусмотрительно со стороны владельцев: весьма стильно, легко моется, и не надо менять обивку после нескольких скромных оргий за столиком. Ко мне подходит девочка в одних стрингах, перекатываясь своими круглыми ягодицами в туфлях на высоченной платформе. Больше для приличия протягивает мне папку с меню и спрашивает:

– Что-нибудь желаете выпить, Павел Владимирович? – и встаёт рядом со мной так, чтобы мне было удобнее рассмотреть товар со всех сторон.

– Принесите сразу бутылку текилы, – прошу я. – Самой лучшей, что есть в баре.

– Конечно, – угодливо соглашается официантка, всё ещё продолжая стоять, чтобы у меня было время ещё раз хорошенько подумать.

Я с тоской смотрю на её тощие бедра, на которых болтается какая-то веревочка со стразами, не скрывающая её гладко выбритого лобка, которым она, по всей видимости, надеется привлечь моё внимание. Её натянутые тугим резиновым мячом груди призывно покачиваются в такт её мелким шагам, как на силиконовой одноразовой кукле. Накачанные до предела губы вот-вот лопнут от вожделения. И желания. Вожделения денег. Потому что это единственное, чего ни все хотят от меня в итоге. Видимо, прочитав на моём лице всё отвращение, которое я к ней испытываю, девица быстро удаляется, вильнув оттопыренным задом, как деревенская дешевая лошадка.

Спустя пару минут на моём столе появляется переливающаяся платиной бутылка, и я смотрю в лицо древнему майянскому богу на этикетке, который точно знает все секреты этого мира. Такой же безжалостный, жестокий и равнодушный, как и я. Выжимаю на тыльную сторону ладони несколько капель лаймового сока, и сыплю на него соль. Опрокидываю стопку в пересохшее горло и сразу же слизываю кристаллы с кожи. Повторяю. И вот уже хвойный аромат заполняет мои лёгкие и туманит мозг, притупляя мою боль. Читаю очередное сообщение от своей ассистентки, уже нашедшей необходимые рейсы и уточняющей все детали.

– Привет, красавчик, – чуть колышется тяжелая занавеска, и в мой тесный мирок заходит красотка цвета корицы, переливающаяся благовонным маслом, как бронзовая статуэтка. Словно она сама только что сошла из одной из ниш в стене этого клуба. Девушка-ягуар.

Я делаю знак рукой, и она послушно встаёт на колени, мягко расстёгивает мои штаны, и вот её тёплые умелые руки уже разворачивают ткань, чтобы прикоснуться к моему полувялому уставшему члену. Я закрываю глаза, чтобы не видеть её густой курчавый затылок, пока она натренированными губами и ловким язычком начинает оживлять меня, пока я, забывшись, не ощущаю только сплошное беспросветное желание, подогреваемое её профессиональными ласками. Ещё пара минут, и мой мозг взрывается, забыв на какое-то время обо всём, унося меня в тёплые воды Мексиканского залива…

Ещё пара отливов и приливов, и ещё один час, и я выхожу на улицу, где ледяной ночной воздух мгновенно приводит меня в чувство, словно и не было той заколдованной древней маски на бутылке, и только лишь мои пересохшие потрескавшиеся губы щиплет липкий сок лайма, напоминая о выпитом и сделанном. От чего мне становится ещё противнее, словно я только что прошёл какую-то точку невозврата. Но, словно почувствовав это, из темноты снова выныривает мой гелик, и Серый, лишь молча кивнув, выруливает на трассу, ведущую в аэропорт.

– Вещи уже собрали, подвезут к трапу, – поясняет он, хотя это можно было бы и не говорить: все мои люди работают чётко и слаженно, как винтики идеального часового механизма, однажды уже настроенного гениальным мастером. Пока не появилась она. Совершенно чужеродное тело в моём окружении. И расстроила все алгоритмы.

Серый Серёга, Серый Волчок-хвать за бочок… И хотя я никогда об этом ему не говорил, я понимаю, что чтобы не случилось, он всегда был рядом со мной. В каждый поганый, мать его, момент моей жизни. Уходя в тень, когда я был безбрежно счастлив, тут же забывая о нём.

Я сажусь в глубокое кресло бизнес-класса, и сразу же утыкаюсь в газету, лишь бы не смотреть на просачивающихся дальше по салону людей. Скоро мы взлетим, и стюардесса натянет тонкую занавеску, словно отделяя мир привилегированного класса от простых смертных, и принесёт мне дешёвое шампанское в стеклянном дешёвом бокале. Ну что же, к чему все эти понты теперь: мне больше не надо никого очаровывать, ещё одна стыковка – и меня уже больше не будет на этом материке.

2 Дина

Так странно, я была уверена, что не смогу заснуть после случившегося, но я просыпаюсь на своём одиноком надувном матрасе, который я привезла сюда на всякий случай, уверенная, что этот случай никогда не настанет. Видимо, моему организму нужна сейчас дополнительная доза сна, чтобы зарядиться и набраться сил. За окном проносится вечный уфимский трамвай, потренькивая и пошатываясь на поворотах, и я вдруг понимаю, как я отвыкла от городского шума, закованная в стенах своего величественного замка. Бывшего моего замка. Хотя, почему? Я уверена, что Паша сейчас за мной заедет, и весь вчерашний абсурдный вечер растворится лёгкими пузырьками, как апельсиновая витаминка в стакане воды.

Беру в руки телефон, и не вижу на нём ни одного сообщения, ни одного пропущенного звонка. Пытаюсь позвонить своему мужу: бесполезно. Смотрю на улицу, и вижу, как по ней уже торопятся люди, кто куда. И я понимаю, что сегодня будет первый раз за долгое время, когда я пойду на лекции сама, пешком, без охраны. И то ли чувство свободы, то ли отчаяния скручивает мне живот. Надо проверить, что вообще у меня здесь есть: я встаю со своего жалкого бесприютного ложа, и иду на кухню, сверкающую космическим серебром девственного гарнитура. Куда уж мне: я и не готовила сама себе уже больше двух лет! Открываю модный дизайнерский Smeg в надежде поживиться хоть чем-то, и вижу, как тёмным прогорклым кирпичиком на верхней полке лежит когда-то недоеденный кусочек сыра. Интересно, сколько ему лет? Если вспомнить, что я здесь в последний раз отмечала новоселье заодно с ремонтом со своей Наташкой, то это было примерно на третьем курсе, два года назад. А что, отличный выдержанный сыр, – усмехаюсь я, и он летит в помойное ведро, в котором так и стоит не выброшенная нами ещё с тех самых времён пустая бутылка «Медвежьей крови».

Я вспоминаю, как Паша вечно кривился, когда я предпочитала недостаточно утончённые, на его вкус, вина, ведь он так хотел слепить из меня свою новую Галатею. Только он всегда забывал, что не он сотворил меня, а я уже пришла к нему, такая, какая есть, из плоти и крови. Неидеальная и живая. Со страшными дырами прошлого, про которое никто не знает. Которые так и не смог залатать ни один психоаналитик, к кому я регулярно ходила, потому что ходить к ним – это модно. Потому что ни одному психоаналитику не расскажешь такое.

Я вспоминаю, как на первом курсе института мы пили дешёвую водку, а если посчастливиться – дешёвое красное вино, и чувствовали себя настоящими светскими львицами. Ещё два курса – и мы уже гордые, получившие первую зарплату и сменившие комнату в общежитии на раздолбанную съёмную квартиру, со знанием дела заходим в наш любимый винный магазин, и выбираем себе почти чёрную тягучую «Медвежью кровь». Сладкое, со вкусом сушёного изюма, оно, как напоминание о наших первых успехах и победах над жизнью. И поэтому ни один винный сомелье и ни один курс по этикету не смог меня заставить разлюбить это дешёвое бордовое болгарское.

Ну что же, теперь мне, кажется, подарили полную свободу. Правда, я её совсем не ждала и не желала. Но, возможно, её вкус мне понравится. Хотя я понимаю, что я отчаянно и бесповоротно люблю своего мужа. И теперь не представляю, как мне жить без него. Всё это время меня кутали в дорогие шелка и меха, оберегая от сквозняков и пыли, как дорогую антикварную статую. Хотя я – обычная дворовая кошка, которую подобрали в подворотне. Но мне так долго внушали, что я бесценная породистая ангорка, что я и сама в это поверила. Но, видимо, придётся отвыкать: я достаю из кучи разбросанных по комнате шмоток джинсы и толстовку, и вытряхиваю всё скудное содержимое кошелька прямо на матрас, пытаясь посчитать, сколько времени я смогу протянуть с этой наличность. Скорее всего, пару-тройку дней, не больше. Или неделю, если ходить пешком или ездить на трамвае, который снова весело проносится мимо моего окна.