скачать книгу бесплатно
– Как тебе местный говор? Всё понятно?
Моя спутница, первый диплом которой был филологическим, смотрела на меня вопросительно и одновременно лукаво. Я же, отдавая должное её квалификации, всё же заявил, что понял практически всё. И это было святой правдой, поскольку Владимир был для меня почти родным городом, где прошла большая часть моего детства. Множество словечек и оборотов, отличающих местный говор, крепко сидели в глубине моей памяти. Я поведал об этом своей напарнице, которая с большим интересом выслушала меня и, подумав немного, предложила сегодня же совершить экскурсию по моим родным местам. Это было приятным для меня началом работы в этом странном месте, и я сразу согласился.
* * *
Свежий ветерок нёс влажную прохладу со стороны реки, освежая и дразня возможностью броситься в объятия Клязьмы. Неожиданно живо вспомнилось ни с чем не сравнимое ощущение горячего и ласкового слоя пыли под босыми ногами, смешавшись почему-то с запахом цветущей сирени. Прикрыв глаза я стал вслушиваться в обычный городской шум, невольно пытаясь распознать в нем веселые крики приятелей из далекого прошлого…
Летне-Перевозинскую улицу я нашёл без труда. По ней в детстве мы с пацанами бегали в школу. Знаменитые «Золотые ворота», вызывавшие у нас особый интерес, и школьное здание, разместившееся по-соседству, оказались почти такими же, как шесть или семь лет назад, когда я в последний раз посетил родной город. Наш дом, рядом с Николо-Галейской церковью, кажется тоже был на месте. Во всяком случае старая двухэтажная постройка на Летне-Перевозинской с кирпичным первым этажом и обшитым доской вторым казалась мне вполне знакомой. В то же время, было несколько деталей, которые не вполне соответствовали образу, сохранившемуся в моей памяти. Конечно, многие мелочи я просто забыл, но были и серьёзные отличия. Так, например, справа от входной двери было два окна, а не три, как здесь. Ошибиться я не мог, потому что за этими окнами была когда-то моя комната! И под ногами была не эта тротуарная плитка, а исковерканные островки старого асфальта, который на моей памяти никто не пытался ремонтировать.
– Александр! – вдруг услышал я чей-то возглас, – Это ты? Бог мой, ты совсем взрослый…
Пожилая маленькая женщина с аккуратной короткой прической, в чистом, тщательно выглаженном старомодном костюме серого цвета стояла, слегка сгорбившись и держась за рейку штакетника.
– Анна Васильевна! – воскликнул я, бросившись к своей любимой учительнице литературы. Взяв меня за руки и подняв голову, она пристально вглядывалась в мои глаза, не обращая внимания на слезу, катившуюся по изрезанному морщинами лицу.
– Ты изменился, – произнесла она своим тихим голосом, словно высмотрев что-то в моём взгляде. Что-то новое, что заставило её так сосредоточиться на произошедших во мне переменах. Мне даже захотелось возразить, но в этот момент, я вдруг вспомнил, что я, которого помнит и любит эта замечательная старушка, это совсем другой человек. Или не совсем… А ведь я его, то есть себя местного, тоже вполне мог встретить. И такая возможность сохраняется.
– Да,.. и весь мир изменился, – добавила она, – темно становится…
– О чём вы, Анна Васильевна? День-то вон какой солнечный и тёплый. Благодать!
– Да-да, природа та же, погода хорошая, да люди не те уж… И ты Саша, другой вроде. Но ты прости меня!
Я представил Анне Васильевне Аю и мы некоторое время беседовали втроём о жизни города, о школе. Затем, словно вдруг вспомнив что-то, Анна Васильевна, крепко взяв меня за руку, сообщила, что мы немедленно идём к ней пить чай с вареньем.
Далеко идти не пришлось. Открыв калитку в заборчике, у которого стояла моя учительница, мы вошли во дворик совсем маленького деревянного домика, оказавшегося внутри уютным и совсем не тесным жилищем. Гостиная, куда нас пригласила хозяйка, напомнила мне музей. Чистота и порядок были настолько безупречны, что сдвинуть с места стул казалось кощунством.
Чай и варенье тоже были превосходны. Невольно вспомнились мои визиты к бабушке, которая жила когда-то по соседству. Погрузившись в тёплые воспоминания, я загрустил, что не ускользнуло от моих собеседниц.
Ещё некоторое время я рассказывал о себе и отвечал на вопросы Анны Васильевны. Удовлетворив с помощью Аи её любопытство, я осторожно сам стал расспрашивать хозяйку дома о том, как она живёт, что её тревожит в жизни современного города, чем она так озабочена. Картина, которую нарисовала мудрая и наблюдательная учительница, оказалась довольно мрачной. Я мысленно сравнивал рассказанное с тем что происходило на моей планете, в моём городе. Сравнение было совсем не в пользу Земии. Мрачная ситуация сложившаяся на территории, так похожей на мою родину, совсем не соответствовало нашему первому впечатлению.
– Нравственная деградация, высочайший уровень жестокости, особенно детской, сексуальная распущенность и эгоизм – это те составляющие, из которых сложен образ современного молодого человека или девушки… Но вы смотрите на меня с удивлением, словно не из Москвы пришли к нам все эти прелести.
– Ну что вы, Анна Васильевна! – воскликнула Ая, – Всё это нам, к сожалению, хорошо знакомо.
– Картина ужасная, – добавил я, – но что, по вашему, можно сделать, чтобы преодолеть эту страшную тенденцию? Как остановить это нравственное падение?
– Честно говоря, Саша, не знаю. Раньше я считала это своей прямой обязанностью, но затем поняла, что моих слабых сил совершенно не достаточно, чтобы спасти хотя бы одну человеческую душу. И… в этом году я покинула школу.
Когда мы закончили нашу невесёлую беседу со старой учительницей уже вечерело. Отказавшись вызывать такси, несмотря на настойчивые советы и предостережения Анны Васильевны, мы пошли пешком в сторону центра города. Было прохладно и тихо и казалось, что ничего плохого на этой уютной улочке с очаровательными маленькими домиками и красавицами-церквями произойти не может. Но впечатление, как вскоре выяснилось, было обманчивым.
Компания из четверых крепких и не совсем трезвых парней перегородила нам дорогу, вынырнув неожиданно из-за забора жилого дома. С первых реплик стало ясно, что их интересуют не столько кошельки, сколько возможность поизмываться над случайными прохожими. Один из них схватил за руку Аю и резко потянул её к себе. Другой двинулся в мою сторону с намерением помешать вступиться за подругу. Я никак не отреагировал на его действие, наблюдая за Аей. Слегка поддавшись, она взяла за другую руку своего обидчика, на лице которого тут же появилось совершенно растерянное выражение.
– Я могу её сломать, так что будь поаккуратнее, – Спокойно произнесла Ая, – а лучше просто отойди.
Парень растеряно смотрел на свою побелевшую от железной хватки руку, явне не соображая, как поступить.
Ты чё, Бобик, бабы испугался?! – рявкнул один из хулиганов, оказавшийся рядом с Аей и, обернувшись к моей спутнице с наглой похотливой улыбкой, задал совсем неосторожный вопрос, – а тебе, тянка, хоцца небось?
Ая обернулась, оттолкнув от себя первого хулигана, и глаза моей спутницы вспыхнули недобрым светом. Я не успел заметить, что именно она сделала, только новый обидчик вдруг присел с каким то странным негромким воем, выдававшим непереносимое мучение. Вероятно, из солидарности с пострадавшим товарищем, двое оставшихся решили отыграться на мне. Но стукнувшись лбами, они опустились на землю рядом с ним.
– Пойдём! – предложил я, протянув Ае руку, – ребята скоро очухаются, а медицинская помощь им, думаю, не потребуется.
– «Хоцца» это конечно «хочется», а почему «тянка»? – Ая вопросительно посмотрела на меня.
– Насколько я помню, это у них значит девушка. Только это сленг не Владимирского происхождения, а скорее наш, московский.
– Хочешь сказать, что я отстала от жизни? Похоже, так и есть…
Беседуя, мы спокойно пошли дальше и спустя несколько минут увидели впереди, по правую руку, эффектно украшенные подсветкой «Золотые ворота». А ещё минут через двадцать такси благополучно доставило нас в гостиницу.
Конец этого дня мы с Аей посвятили обсуждению рассказов Анны Васильевны, жестких оценок социальных процессов, которые так или иначе затрагивали её жизнь. Впрочем, эта маленькая пожилая женщина из своего крошечного домика видела и переживала, казалось, весь мир Земии.
Наш предварительный вывод, к которому мы пришли уже после ужина, состоял в том, что ситуация здесь во многом схожа с происходящим сегодня на Земле. Существующие же отличия объясняются тем, что негативные процессы связанные с общественным развитием, уже привели на Земии к тем тяжёлым последствиям, которые пока только угрожают сообществу землян.
– Можно сказать, что Земия это наше ближайшее печальное будущее, – произнесла задумчиво Ая, – будущее, которое нас ждёт буквально завтра. И мы, даже понимая это и имея здесь полное подтверждение, ничего не можем сделать для своего мира, чтобы избежать социокультурной катастрофы.
– Я думаю, нам нужно как можно глубже проникнуть в суть происходящего. И следует обязательно фиксировать факты и свои рассуждения. Желательно каждый день. Да, кстати. Нолия!
– Да, Алекс. Добрый вечер! Я слушаю.
– Привет! А видеть тебя нельзя сейчас?
– Почему же. Поверните ладони правых рук с браслетами тыльной стороной вверх, а ещё лучше положите их на кофейный столик. Мы последовали указанию и в воздухе перед нами немедленно возникла наша рыжеволосая защитница с новой замысловатой прической и неизменной улыбкой на лице.
– Послушай, Нолия, ты ведь можешь фиксировать наши с Аей разговоры?
Нолия, как мне показалась, посмотрела на меня с удивлением.
– Естественно. Я фиксирую всё, что с вами происходит, всё, что говорится как вами, так и рядом с вами. Этот материал, доступен лишь организаторам и участникам миссии. Не подлежат фиксации лишь ситуации, связанные с сугубо интимными отношениями, если они возникают между участниками миссии. Вы, как действующие участники, можете, при желании, получить копию любого фрагмента соответствующего архива.
– Всё ясно, спасибо, Нолия!
Я снял руку со стола и помахал медленно исчезающей помощнице.
* * *
Утро следующего дня встретило нас всё той же ласковой летней погодой, что и накануне. Выйдя на балкон, я окинув взглядом окрестности с высоты двенадцатого этажа. Ракурс непривычный, но город был вполне узнаваемым. Глядя на мирные крыши, утопающие в зелени, на величественные силуэты храмов, устремленных к солнцу сверкающими расплавленными куполами, трудно было поверить в ту жуткую черноту, которая поразила и продолжает разъедать души живущих здесь людей. Мрачные чувства усилила стая черных ворон, с криками промчавшаяся прямо передо мной и спикировавшая куда-то вниз, к роскошному вишнёвому саду.
– Привет, Саша! – громко и весело произнесла Ая, сразу изменив моё мрачное настроение, – И давно ты тут стоишь?
Моя энергичная спутница с новой причёской выглядела просто сокрушительно. Пока, опомнившись, я закрывал рот, а затем отвечал на приветствие, Ая свесившись с балкона что-то внимательно рассматривала внизу, где раскинулся большой и хорошо ухоженный вишнёвый сад.
– Точно! – заявила она, обернувшись ко мне, – Вишню собирают! Вкусная!
Ая зажмурилась, предавшись приятному воспоминанию.
– Сейчас же разгар сезона, а мы непонятно чем занимаемся! Пойдём скорее полакомимся.
Ая по детски просительно смотрела мне в глаза, призывая включиться в игру «вкусная вишня».
– Вперёд на разграбление сада! – воскликнул я и решительно зашагал к выходу из номера. Ая не отставала и вскоре, обойдя здание гостиницы, мы оказались в центре вишнёвого изобилия. Сад состоял в основном из высоких кустарников, густо усыпанных спелой ягодой, собственно деревьев было значительно меньше. Но картина от этого не была менее выразительной.
– Кустарниковая в этом году побогаче, дуром ягода. – Охотно рассказывала одна из сборщиц, к которой обратилась моя спутница. – Но и деревья гожи что не изрослись, и ягода иха не хуже. Хороший урожай-то нынче.
Нарвав с разрешения полный пакет спелой крупной ягоды, мы вернулись в номер и устроили вишнёвый пир. А спустя примерно час началось наше знакомство с местным художественным творчеством.
Нельзя сказать, что в городе моего детства стало мало художников и скульпторов. Посетив несколько выставок и музеев, мы убедились, что соответствующее занятие стало, пожалуй, даже более популярным, чем в наше время. Однако, бесчисленные яркие инсталляции и композиции, смысл которых неизменно ускользал от нас, очень скоро утомили нас. Бродить дальше по огромным пространствам, насыщенным кроме самих произведений суперсовременными медиа устройствами, атакующими всеми способами нашу психику, сил уже не было. Мы просто задыхались и готовы были выбежать вон, когда случайно столкнулись с удивительно спокойным и улыбчивым служащим торгово-выставочного художественного центра. Высокий широкоплечий мужчина с весёлыми и умными глазами с лёгкостью оценил наше состояние.
– Выход тут рядом, но может быть вы поделитесь впечатлениями об экспозиции, прежде чем уйти? Меня зовут Тастемир и я работаю здесь искусствоведом. Хотя, конечно, работой мои занятия вряд ли стоит называть. Я разъясняю посетителям увиденное на доступном им языке. Этого обычно хватает, поскольку истинная сущность и предназначение искусства им обычно неведомы, да и не интересны. Достаточно раскрыть сам механизм воздействия на их чувства, использованный тем или иным автором, и зритель уходит полностью удовлетворённым.
– А вы сами не устаёте от всего этого? – спросила Ая, – Мы вот после двух часов созерцания этих шедевров едва не задохнулись! Мне даже сейчас хочется поскорее убежать подальше.
Тастемир горько усмехнулся и покачал головой.
– Это вы с непривычки. Пойдёмте, я угощу вас кофе и заодно расскажу кое-что интересное. У нас здесь внизу хороший буфет для персонала и там нет экспонатов.
Кофе оказался превосходным и почти такими же были крошечные пирожные, напоминающие профитроли, только значительно нежнее и вкуснее. Интерьер с мебелью и стойкой из старого или состаренного тёмного деревянного массива был просто очаровательным. В тишине уютного помещения мы с Аей быстро пришли в себя и теперь всё с большим интересом слушали рассказ гостеприимного искусствоведа.
– Я сразу понял, что вы люди приезжие, хоть и не могу себе представить откуда. Но это, в конце концов не моё дело. Главное, что вы не отравлены миазмами умирающей здесь человеческой культуры. Да-да! Именно умирающей, хоть почти никто вокруг этого не видит.
Наш собеседник на мгновение задумался, но тут же продолжил, рассказывая о том, как нарастающим темпом происходило в стране разрушение прежней системы культурных ценностей; как общество людей, объединённых раньше общей идеей светлого и прекрасного будущего, превращалось в совокупность торгующих всем и вся существ. Точными и короткими фразами удивительный искусствовед рисовал картину того, как высшую ценность, которой был сам народ, быстро сменила личная кубышка. Речь Тастемира лилась лёгким ручейком, но меня не покидало ощущение, что рассказ давался ему нелегко, особенно финальная часть о том, как пышным цветом расцвели в последнее время эгоизм, жадность и жестокость, поразившие к несчастью, прежде всего, детей.
– Всё, что вы говорите, очень печально и вполне нам понятно. К тому же, к сожалению, достаточно хорошо знакомо. Но, говоря о глубочайшем культурном кризисе, вы не коснулись вопроса искусства, сферы, наиболее близкой вам.
Тяжело вздохнув, Тастемир развёл руками. Заговорил он словно через силу.
– Человеческому обществу, если оно действительно есть, жизненно необходим художник, поскольку только он, благодаря своему таланту, способен воплотить в материале важнейший для всех ориентир развития. Живописное изображение или скульптура, действительно выражающие высшие человеческие ценности, становятся видимым и осязаемым центром притяжения для людей, прекрасным объединяющим их фактором. Такими были иконы в далёком прошлом, скульптуры героев… А теперь художники обращаются не к разуму и душе человека, а к чувствам. Произведения их похожи на музыкальные инструменты, иногда даже очень хорошие. Они способны издавать приятные и ласкающие слух или, наоборот, раздражающие звуки, но не настоящую музыку. Нет!
Рассказчик сделал паузу, проглотив остатки остывшего кофе и посмотрев задумчиво на наши застывшие в ожидании физиономии. Решив, видимо, что нужно сказать что-нибудь ещё, Тастемир продолжил с тем же горестным выражением.
То же касается и архитектуры, хоть здесь отсутствие мысли и не так очевидно. Объекты больше не говорят о том, что перед вами, например, жилище. Дома не распахивают перед вами руки-крылья, не приглашают широким порталом, не склоняются перед вами соразмерными с человеком архитектурными элементами и деталями, не стекают навстречу входящему опускающимися перед ним платформами и, наконец, комфортными ступенями и перилами. Когда-то всё это вместе образовывало почтительное обращение к людям, увенчанное гербом, освещающим фамильным смыслом всё парадное пространство. А теперь осталась лишь утилитарная функция – в дом можно проникнуть и ладно.
Тастемир продолжал говорить, а я с удивлением слушал рассуждения искусствоведа, пытаясь понять откуда это острое чувство самой природы архитектуры.
Покинув художественный центр, мы с Аей некоторое время шли молча, размышляя об этой важной для нас встрече. Новый знакомый очень серьёзно продвинул нас в понимании происходящего в этом мире, который обнаруживал всё больше пугающего сходства с нашим собственным.
– Тяжелое, конечно, впечатление. Но ведь эта дегуманизация жизненной среды есть вполне закономерная составляющая общего процесса культурной деградации общества. У нас дома ситуация с искусством и архитектурой, мне кажется, не намного лучше. Главное же и самое печальное то, что и здесь и там, она устраивает современное поколение. Мне кажется, все люди на выставке, за исключением Тастемира, были вполне удовлетворены увиденным.
– Не всем, конечно, это нравится. Да, кстати, ты поняла, что имел в виду Тастемир, когда сказал, что с нетерпением в этом году ждёт отпуска, чтобы побыть среди нормальных людей. Что это за люди и где они находятся?
Вопрос был риторическим, но ответ на него стоило найти.
Следующий день пребывания на Земие мы решили посвятить местной системе образования, для чего рано утром направились в школу, которую я называл своей. Старое здание неподалеку от Золотых ворот было на месте и даже мало, на мой взгляд, изменилось. Но это снаружи, а внутри всё оказалось чужим и непонятным.
Охранник так долго рассматривал наши документы, что я уже стал бояться, как бы этот громила с сонным взглядом не уснул окончательно. К счастью громкие детские крики, донесшиеся вдруг из глубины здания, вывели стража из сомнамбулического состояния и он почти сразу оторвал взгляд от наших паспортов. Молча бросив их на стойку перед нами он начал медленно вылезать из-за своего стола, словно демонстрируя полное отсутствие какого-либо интереса к нам. Путь, впрочем, был свободен и, пройдя через турникет, мы углубились в дебри помещений, наполненных бесконечным количеством мониторов и разных, незнакомых нам устройств. Техническое оснащение школы было едва ли не избыточным. Особенно бросилось в глаза практически полное отсутствие помещений, заполненных не техникой, а обычной школьной мебелью, где дети могут собраться для живого общения. Было время каникул, и в школе было почти пусто. Те же из детей, кто проводил здесь время, играли в компьютерные игры. Лишь несколько мальчиков и девочек, расположившихся поодиночке в библиотеке, что-то слушали через наушники либо читали. Почти все они делали пометки в электронных блокнотах, производя впечатление людей что-то изучающих.
В целом прекрасно технически оснащённое здание школы производило все же впечатление места заброшенного и необитаемого. И дело было вовсе не в каникулах и не в тишине, лишь изредка нарушаемой голосами. Пытаясь разобраться в своих чувствах, я уже собрался обратиться к Ае, тоже выглядевшей как-то подавлено, когда нас вдруг окликнул бодрый мужской голос. Молодой человек студенческой наружности вышел из кабинета и закрывал ключом дверь, когда увидел нас.
– Добрый день! Вы что-то ищете? Может я смогу вам помочь?
Парень говорил весело и доброжелательно и сразу расположил нас к себе. Мягкие свободные брюки, которые так и хотелось назвать штанами, футболка, богато декорированная плодами творчества современных художников, и удивительная по замыслу стрижка – не позволили нам предположить что это был директор школы. Но это оказался именно он.
– Соломон! Руководитель этого учреждения. – Решительно представился молодей человек, – а вы, позвольте поинтересоваться?
Мы с Аей назвались туристами, а я добавил, что когда-то учился во вверенном Соломону учреждении.
– Это здорово! – Радостно отреагировал Соломон, вновь открывая дверь приёмной. – Проходите в кабинет, там дверь открыта. Я сейчас чай сделаю.
Минут сорок, которые мы провели в обществе недавнего выпускника местного вуза, были не слишком увлекательны. Однако информация, полученная в ходе беседы, оказалась весьма полезной.
– Школы в вашем понимании здесь давно нет. Она умерла. Прежде всего, потому, что не только дети не хотели её посещать, но и родители разочаровались в нынешней системе общего образования. Сохранилась лишь наиболее жизнеспособная её часть – информационная база. Теперь всё это называется «библиотека», хотя возможностей получения информации и сам её объём здесь гораздо больше, чем в любой прежней библиотеке. И, представляете, дети стали с удовольствием посещать наше учреждение. Бывает даже, что у нас не хватает оборудованных рабочих мест для всех желающих.
– Вы хотите сказать, что дети сами ищут нужную им информацию. Но как же образование? Ведь школа должна развивать, а не просто давать какие-то знания. А как же экзамены, документы об образовании? И как, в конце концов, они поступают в вузы?
Соломон выслушал Аю со спокойной улыбкой, чем несколько удивил меня. Для директора школы такая реакция показалась мне странной. Однако, оказалось, что оптимизм Соломона не связан с его безразличием к проблеме.
– Требования к образованию детей общеизвестны. Есть утверждённые программы и т. д. В результате, множество детей ушли на домашнее обучение. Правда, сегодня, далеко не многие родители готовы обучать детей, потому популярными стали групповые занятия с нанятыми учителями и репетиторами. Можно сказать, что бесплатное государственное образование не выдержало конкуренции с платным коммерческим.
– Это значит, что все дети теперь так или иначе учатся в домашних условиях и качество обучения зависит от кошелька родителей и от удачи в выборе педагога?
Некоторое время Соломон размышлял, словно простой вопрос Аи его смутил. Затем снова заговорил, но уже без улыбки.
– Не все дети. Некоторые, которым, возможно, повезло гораздо больше, оказались в ЦНЖ, где всё по-другому.
Заметив вопросительное выражение на наших лицах, Соломон уточнил.
– ЦНЖ это центры новой жизни, которые стали появляться в стране. Мы здесь мало что про них знаем, а слухи ходят разные.
Не добившись от Соломона более подробной информации о таинственных ЦНЖ, мы попрощались с молодым директором и бывшей школой.
Выйдя из здания, не сговариваясь, направились в художественный центр к нашему искусствоведу. Искать Тастемира не пришлось, поскольку мы увидели его уже в фойе, где он прощался с группой молодых парней и девушек, с интересом слушавших его напутствия. Я собрался уже подойти к ним на правах знакомого, но Ая осторожно сжала мою руку, заставив остаться на месте.
– Завтра в восемнадцать. – Негромко произнесла невысокая черноволосая девица, пожимая Тастемиру руку соей крошечной лапкой. – Будем ждать на выезде. И будь осторожен. – Ещё тише добавила она, строго сдвинув брови.
Мы с Аей прекрасно слышали странный конец разговора, благодаря своим приобретенным в гостях у комирандов возможностям, и теперь внимательно разглядывали проходящую мимо нас группу. Ребята выглядели обычно, но было в них нечто, отличающее от массы окружающих зевак.
– Рад видеть вас!
Тастемир быстрыми шагами приблизился к нам и протянул руку для приветствия. Лицо его украшала всё та же приятная улыбка.
– Что привело вас сегодня? Неужели решили вернуться к одному из тысяч шедевров из нашей коллекции!
– Да нет, извините. Мы к вам.
– Тогда пойдёмте действительно ко мне, если вы не против. Там спокойней и можно серьёзно обсудить последние поступления.
Что-то подсказало нам, что спорить с Тастемиром сейчас не следует и послушно спустившись вслед за ним на нижний этаж комплекса, мы вошли в небольшой кабинет, который больше напоминал художественную мастерскую. Книги и прекрасные, преимущественно карандашные рисунки заполняли всё помещение, и Ая с удовольствием принялась рассматривать отличную графику. Я же, воспользовавшись тем, что хозяин занялся приготовлением кофе, подошёл к книжному шкафу и быстро убедился, что кроме литературы по искусству, философии и психологии, на полках была богатая подборка пособий по восточным единоборствам, самбо и другим боевым искусствам. Многие из книг были явно часто читаемыми, а один открытый томик с живыми иллюстрациями техники лежал на столе. Не удержавшись, я взял книгу в руки…
