скачать книгу бесплатно
Комната была та самая, в которой он спал в детстве, – низенькая горница с деревянным полом и пружинной кроватью. Денису было лет двенадцать, когда в комнате прибавилась вторая кроватка, и в кроватке обосновался маленький плакучий сверточек – Вадим.
В детстве в комнате стоял большой шкаф с бельем и зеркало в деревянной раме. Дверца шкафа была постоянно закрыта, и по большим празникам мать открывала дверцу и доставала с верхней полки шоколадку. Шоколадок в это время в магазинах не было, и Денису казалось, что наверху шкафа есть необозримый запас сластей, но когда он наконец подобрал гвоздь и открыл дверцу, там была всего одна шоколадка.
Тогда же, в детстве, возле шкафа висела большая репродукция картины Айвазовского. На свадьбу родителям Дениса подарили огромную коробку конфет, а внутри коробки, поверх сластей, лежала эта репродукция. Коробку съели, а картинку повесили на стенку.
Теперь репродукции в комнате не было. В углу, около печки, стояла хорошая стереосистема. С флангов к черным динамикам примыкали две пустые бутылки из-под водки. Стены комнаты были оклеены плакатами с голыми девицами, а сбоку от шкафа красовался Сильвестр Сталлоне со станковым пулеметом наперевес.
Денис вывалил содержимое пластикового пакета на стол. Большой, дорогой по виду бумажник был пуст, если не считать двух десяток, – судя по всему, в ментовке успели вынуть деньги. Кроме мелочи, в бумажнике обнаружилась потертая фотография девушки и клочок бумажки с телефоном. Клочок был засунут в боковое отделение и потому уцелел. Номер был местный, пятизначный – 3–83–15. Девушка была очень хорошенькая: изящная головка на тонкой шейке, маленькие накрашенные губы и большие глаза, осененные сосновыми иглами ресниц.
Рядом с бумажником лежал сотовый телефон, связка ключей и записная книжка. Там же была и пачка сигарет. Сигареты были хорошие, «Кемел», но под дождем они размокли, и в ментовке на них не польстились. Ключей было штук пять или шесть, два, скорее всего, от «Девятки», которую Денис заметил во дворе, и еще ключ от двери с сейфовым замком. Сейфовых замков в доме не было. Ключ, наверное, был от квартиры невесты.
Записная книжка была истрепана до неприличия, фамилии в большей части записей не фигурировали, а все больше имена или клички. Прямо внутренней стороне обложки было записано и вовсе непонятное: «В.И». И шестизначный номер – 87 92 74. Шестизначных телефонов в Чернореченске не было. Шестизначные телефоны были в областном центре. Или в соседнем Ахтарске.
Денис сложил все вещи обратно в пакет и открыл дверцу шкафа. На полках вперемешку лежали чистые майки и грязные джинсы. В нижнем ящике, в котором Вадим с детства обожал прятать коробочки с жуками и тому подобные сокровища, обнаружилась жестяная коробка.
В коробке лежал небольшой пистолет сантиметров двадцати длиной, с деревянной рукоятью и надписью Tokagypt 58. Чуть поближе к рукояти, после заводского клейма, значилось: made in Hungary. Собственно, это был классический российский ТТ, бесплатно подаренный в порядке братской помощи строящему социализм венгерскому народу. В отличие от ТТ, венгерский его кузен имел удобный «кольтовский» предохранитель и калибр девять миллиметров. Явный братишка той волыны, которую три часа назад изъяли менты.
Денис понюхал ствол: из пистолета не стреляли по крайней мере несколько дней, и то спасибо.
Рядом со стволом лежала вещь менее серийная: самодельный кастет. Четыре литых кольца, к которым какой-то умелец припаял выкидной нож.
Денис тщательно вытер свои отпечатки пальцев на стволе и кастете, и запихал коробку обратно под тряпки.
Глава вторая
Град Чернореченск и его обитатели
Проснулся Денис поздно. Круглое солнце светило сквозь застиранную кружевную занавеску: солнце было такое большое, а окошко такое маленькое, что солнце занимало половину окошка.
За печкой – а в комнату выходила задняя стена кухонной печки – громко играло радио, и под печкой лежал большой серо-белый кот. Черяга прислушался – радио громко обсуждало вчерашнее происшествие. Диктор возмущался бандитским произволом и цитировал слова профсоюзного лидера Валентина Луханова, произнесенные утром на митинге. Лидер сказал, что народ не запугаешь и что вчерашний расстрел – это дело рук спецслужб, служащих своим кремлевским хозяевам.
У стола, спиной к Денису, стояла девушка и копалась в пластиковом пакете с вещами Вадима. Денис даже не пошевелился, но, видимо, девушка что-то почувствовала и стремительно обернулась.
– Ой! Извините! – сказала она, – я… я ключи искала.
В жизни девушка была еще красивее, чем на фотографии. На ней был летний синий сарафан, не скрывающий ни точеных ножек, ни бархатных плеч. На узком смуглом личике красным пятном выделялись полные, слегка накрашенные губы, и только глаза девушки подкачали: синие круги вокруг них живо свидетельствовали, что девушка в эту ночь мало спала и много плакала.
Денис очень хорошо видел, что когда он проснулся, девушка держала в руке не ключи, а записную книжку. Он хотел об этом сказать, но горло у него почему-то пересохло, и он только глядел на девушку, раскрыв глаза и судорожно подобрав высунувшиеся из-под одеяла ноги с желтыми и, кажется, слишком давно стрижеными ногтями.
Она потупила глазки и несмело улыбнулась.
– Я – Ольга, – сказала она, – невеста Вадима. А вы – его брат? Который следователь?
Денис кивнул.
– Ой, да что же я тут стою! – встрепенулась девушка, – вам же одеться надо!
И выскочила вон.
Денис выбрался из постели и прошел на кухню. Мать его возилась у печки. Ольга уже стояла у обеденного стола и резала морковку, видимо для винигрета, и голова ее была опущена низко-низко. Некоторое время Денис слышал только стук ножа, а потом Ольга вскрикнула: острый шинковочный нож задел ее палец. И тут же плечи ее согнулись, она уткнулась носом в морковку и начала плакать.
– Олечка, что ты! – начала было его мать, но тут девушка в последний раз всхлипнула, пробормотала – «извините», – и вылетела в тамбур, туда, где рядом с чуланом располагался бревенчатый холодный сортир.
Арина Николаевна развела руками.
– Вот так, – сказала она, – жалко девочку. Она Ивановых дочка – знаешь, в третьем ряду жили, пока им квартиру не дали.
Денис смутно вспомнил Ивановых и крошечную семилетнюю девицу с косичками.
– А ты что не плачешь, мама?
Арина опустила глаза.
– Да я уже устала плакать. Когда в колонии был, плакала, когда домой пьяный приходил, плакала. Так я и знала, что с ним плохое будет.
– Там не в него стреляли, – сказал Денис, – там в пикет стреляли.
– Ну вот и тебе лучше, – проговорила Арина Николаевна, – ведь тебе же лучше, если твоего брата не в пьяной драке убили?
Дверь хлопнула, и в кухне опять показалась Олечка. Она уже успела привести себя в порядок и даже подкрасить бровки, и теперь глядела на Дениса устало и как-то жадно.
Пока Денис чистил зубы и одевался, женщины сготовили нехитрый завтрак. За стол сели в полном молчании.
– Там с работы звонили, пока ты спал, – сказал Арина Николаевна, – сказали, что все хлопоты берут на себя. Сказали, что похороны в среду в десять утра.
– А кто звонил? – спросил Денис.
– Не знаю. Они и не сказали.
– А где Вадим работал? – спросил Денис.
Оля как-то замялась, а Арина Николаевна ответила:
– В банке, охранником.
– Каком банке?
Арина Николаевна даже удивилась вопросу, а Оля пояснила:
– У нас Чернореченсксоцбанк самый крупный. Его все просто банком называют.
* * *
В далекие-далекие времена, когда на шее Дениса трепетали концы красного пионерского галстука, а шахтерам перед сменой бесплатно выдавали «тормозок» с толстым шматом сала, Чернореченск казался Денису огромным городом. Он простирался во все стороны от памятника Ленина перед горкомом и до мрачного бетонного забора завода номер 127, от новенького корпуса горбольщицы, за постройку которой на уроках благодарили партию, и до первых шахтоуправлений по Челябинскому шоссе, и чтобы пересечь весь город пешком, нужно было целых тридцать минут.
Теперь город похудел и ссохся, как ссыхается восьмидесятилетняя старушка. Не надо было быть врачом, чтобы поставить диагноз больному: город умирал.
Кроме шахт, в Чернореченске не было ничего.
То есть раньше здесь еще был машиностроительный завод номер 127, на котором делали дизельные подводные лодки. Трудно сказать, чем руководствовались светлые умы в Госплане, размещая завод подводных лодок на границе между казахскими степями и сибирскими равнинами. Наверное, соображениями секретности.
Впрочем, ходили слухи, что в шестидесятых местный секретарь горкома, бывший моряк, в лепешку расшибся, дабы пробить для города нужный родине оборонный завод, полагая, что вместе с оборонным заводом в город явятся колбаса и молодежь. Отдельным маловерам, намекавшим, что завод по производству подводных лодок за пять тысяч километров от любого моря строить невыгодно, заткнули рты. «Что значит невыгодно? – сурово вопросил секретарь горкома, – мы что, капиталисты с загнивающего Запада, дабы руководствоваться выгодой? Нам ничего не должно быть жалко для укрепления боеспособности Родины!»
И завод был выстроен, хотя, как уже было сказано, никакого водоема крупнее лужи на Щеклицком шоссе в городе не наблюдалось. Впрочем, лужа была большая и в сезон дождей в ней даже как-то утонул пьяный тракторист, вывалившийся на ходу из старенькой «Беларуси».
Сейчас завод, понятное дело, впал в кому. Подводные лодки ему как-то никто не заказывал, а возить из Сибири мини-балкеры или какие там морские посудины было накладно. Сунулась было на завод какая-то омская компания, возжелавшая наладить выпуск не то катеров, не то снегоходов, но директор, доворовывавший последние станки, завопил, что иностранные шпионы в лице омичей желают за копейку прибрать к рукам секретное военное производство и тем нанести непоправимый удар обороноспособности страны. Омичи и правда платили недорого, благо завод по производству подводных лодок в Сибири стоил примерно столько же, сколько завод по производству льда на Северном полюсе. В общем, после вопля директора омичей с позором выгнали, завод внесли в список неприватизируемых предприятий страгетического значения, и больше никто не мешал директору разворовывать его дальше.
Чернореченсксоцбанк располагался на главной площади города, напротив обкома партии, в новой своей инкарнацией называвшегося мэрией, и наискосок от здания «Чернореченскугля». На площади чернела толпа, и Черяга испугался было, не разгневанные ли это вкладчики – но тут же увидел, что толпа стоит подальше от банка и поближе к угольному концерну.
Перед зданием концерна стоял грузовик, из дощатого кузова надрывался человек.
– Мы не отступим перед провокациями Москвы и натовских спецслужб! – кричал человек – вечная память товарищам, павшим в борьбе за правое дело!
Новость о расстреле пикета, видимо, оставалась новостью номер один.
Но опытный взгляд Черяги уже заметил в ней некоторую удивительную странность – никто как будто не спешил называть виновников происшествия, хотя на первый взгляд это было несложно. Не так много «Мерседесов» с ахтарскими номерами имелось в распоряжении «новых русских», чтобы никто не мог вычислить, кто именно пригрозил пикетчикам «мы еще вернемся».
Черяга остановил машину прямо перед зданием банка.
Дом был трехэтажный, весь в завитушечках эркеров, ложных арок и стрельчатых окон. Еще в детстве дом этот всегда напоминал Черяге торт, усаженный кремовыми розочками. У торта была вполне заслуженная трудовая биография: он был выстроен в начале века местным купчиком, затем конфискован под ГубЧК, а после войны отдан горкому комсомола. Теперь торт сверкал новой бледно-голубой краской, и белые, высоко изогнутые брови эркеров как бы удивленно глядели на Дениса сверху вниз. Денис запер машину и прошел внутрь. Пятнистый охранник с автоматом заступил ему дорогу.
– Вы к кому?
Черяга вынул красную книжечку.
– У вас кто главный по безопасности?
Через пять минут к Черяге спустился высокий пожилой человек при галстуке и кобуре. Звали человека Аркадий Головатый. Головатый внимательно изучил черягинскую книжечку и поинтересовался:
– Вы Вадиму не родственник?
– Брат.
– Мои соболезнования.
Они вместе прошли в небольшой кабинет на втором этаже. Кабинет был хороший и светлый, и плотные шторы на окнах, несмотря на солнечный день, были задернуты, чтобы не давать бликов на вделанную в стену гроздь мониторов. Мониторы почему-то были выключены. В правом углу кабинета, близ стола, стоял пузатенький ребристый сейф. Показалось Черяге или нет – но Головатый кинул на сейф какой-то затравленный взгляд.
– Садитесь, – радушно сказал начальник охраны, и Черяга опустился в большое удобное кресло напротив стола.
Мониторы системы наблюдения вспыхнули на секунду, показывая пустой коридор банка и толпу на площади, и опять погасли. «Что-то у них барахлит система», – отметил Денис.
– Мой брат от вас шахтерам еду возил? – спросил Черяга.
– Нет, – удивился начальник охраны, – он четвертый месяц как ушел.
– Ушел? Отчего?
– Ну если точнее, его уволили. Вымогал у ларечницы деньги.
– И куда он ушел?
– Понятия не имею. Вы, конечно, брат и можете обидеться…
– Не обижусь.
– Он от нашего имени вымогал деньги.
Черяга помолчал.
– И что же вы с ним сделали?
– Не убили – и то скажи спасибо. Его счастье, что он только начинал. А то за такое и без яиц остаться можно. Дерьмо был ваш братец, Денис Федорович, и ваше счастье, что его вчера хлопнули, а не во время бандитской разборки. Потому что биографию он бы вам точно испортил – как же, важняк, а брат – в преступной группировке.
– Чьей?
– Я уже сказал – откуда я знаю?
В голосе начальника охраны неожиданно прорезалась истерическая нотка – так визжит басистая пила, натыкаясь на вросший в бревно гвоздь.
– А вы уверены, что стреляли именно по пикету? – спросил Черяга.
– А по чему же? По воробьям, что ли?
– Ну представьте себе, что стреляли по Вадиму, а пикет попался заодно.
– Да кому он сдался, – с досадой сказал Головатый, – тут вони от этого дела! Мэру уже из Москвы звонили, телефон оборвали. Кто будет так шестерку убирать – левой ногой через правое ухо?
– А кто стрелял в пикет?
– А я-то откуда знаю? Я начальник УВД или банк охраняю?
– Но говорят, туда днем подъезжал «Мерседес». Не так много таких машин в Ахтарске…
– А кто его знает, «Мереседес» или не «Мерседес». Там двадцать человек было, один говорит «Мерседес», другой «Вольво», третий «Пежо». Шахтеры что, в иномарках разбираются? «Мерседес» на слуху, вот они и говорят, – «Мерседес». А может, не «Мерседес». Может, «Ауди». А может, «Шкода», извините за неприличное слово…
– Ну, «Шкода» вряд ли…
– Согласен. Но факт остается фактом – любой ахтарский новый русский или авторитет мог вчера напороться на этот пикет. Вы думаете, в Ахтарске иномарок мало? Только у меткомбината – тридцать «Ауди». Ихний директор, Извольский, жутко кататься любит. Зальется по ушки – в тачку и в путь. Один гаишник его остановил и с работы вылетел. Теперь они так делают: все остальное движение блокируют, а тачка пьяного директора по осевой летит. Разобъется, так хоть в одиночку.
– Я его вчера по радио слышал, – сказал Черяга.
По радио директор Извольский вовсе не звучал, как человек, который рассекает по осевой. Он звучал, как человек, который катался по улицам – и расшибся насмерть.
Было ясно, что никаких животрепещущих фактов Черяге в этом кабинете не обломится, потому как господин Головатый из тех людей, кто относятся к фактам скупо, как Центробанк к золотовалютным резервам, и всегда предпочитают их хранить на донышке души или что у них там душу замещает. Черяга уже привстал, прощаясь, а потом вдруг неожиданно спросил:
– Аркадий Петрович, вы извините, что спрашиваю. Я отсюда пятнадцать лет назад уехал. Тогда, при советской власти, в городе куча собак была. Просто стаи повсюду бегали. А сегодня я ни одной собаки что-то не видел. Что с ними случилось?
– Съели собак, – сказал начальник охраны.
