скачать книгу бесплатно
О чем фильм? О любви? Этого мало. А может, о том, что люди остаются людьми, хотя рушится природа. А может, о том, что все это маски на нас – истинное лицо каждого скрыто.
Авербах зовет к сложным решениям. «Вот и в твоей „Лестнице“[133 - Повесть опубликована в журнале «Юность», а затем в книге отца «Чужое прошлое» (Л., 1981).] постоянная тяга к легким ходам, однолинейным и банальным. Нужно искать то, из?за чего станет интересно».
Да, я забываюсь, мне вроде легко. Мозг отключен, работают пальцы.
14.1.86. Одиннадцатого января умер Илья Авербах. Это было как гром среди ясного неба. Болел в Москве, я звонил еженедельно, Наташа[134 - Н. Рязанцева.] отвечала – дело к выздоровлению. И вдруг…
Мы 5–6 октября были вместе, ходили в Лавку за книгами – он уезжал в Карловы Вары. По дороге мне показалось, что он пожелтел… Думали – вентильный камень[135 - При закупорке желчного протока появляются боли по типу печеночной колики, желтуха, повышение температуры.]. Потом были две тяжелые операции.
Рассказывали, приехала Машка[136 - Авербах М. И. (род. 1964) – продюсер, актриса, окончила факультет иностранных языков. Дочь Авербаха от первого брака.] – ее впустили на секунду, Илья держался отлично, а потом жутко плакал.
Из моих друзей это был самый значительный и самый порядочный человек, бесспорно. Он был много выше всех остальных и, пожалуй, старше намного меня до последнего времени. Как-то я никогда о нем не писал, не думал – так было обычно, что жили рядом… И вот – смерть.
5.3.86. Недавно на столе редактора увидел дневники Евг. Шварца[137 - Речь о готовившейся в издательстве «Советский писатель» книге Е. Шварца «Живу беспокойно…», в которую вошли фрагменты его «Телефенной книги». Над этим изданием работала «отцовский» редактор – К. Успенская.]. И поразился его мудрости – пишет каждый день, ставя перед собой задачу раскрыть чье-то имя, биографию. Вот и у меня – Илья Авербах. Недавняя смерть, были с Фредом[138 - Ф. Скаковский.] у мамы, Ксении Владимировны[139 - Куракина К. В. (девичья фамилия – Стракач, 1903–1988) – мать Авербаха, актриса, снималась в немом кино, работала в разных коллективах Петрограда-Ленинграда – театре Пролеткульта, «Кривом зеркале», Новом театре (впоследствии – театре имени Ленсовета), Драматическом театре (впоследствии – Театре имени В. Комиссаржевской). С 1956 г. преподавала сценическую речь в Ленинградском театральном институте.], а позади двадцать пять лет дружбы. Почему бы мне для себя не написать все общее наше прошлое, его портрет.
Он тут выступал по телику, а старуха говорит: «Я обрадовалась, когда его увидела. Вот он, Илюша. В рубашечке с короткими рукавами, такой живой».
У меня замерло сердце. Я смотрел и думал о ней – не смотрела бы, не переживет.
И еще она сказала, когда я вспомнил о брате Ильи Николае[140 - Куракин Н. М. (1921?–1987) – сводный брат Авербаха по матери, режиссер детской редакции Ленинградского телевидения.]:
– Что вы, Сеня, ничего же общего. Это неизмеримая разница. Ничего. Ничего.
…Странная смерть. Иногда хочется позвонить. Действительно, самый значительный и разумный из всех моих знакомых. У одного увеличивается желчность, злость, а у Ильи увеличивалась мудрость. Яшка Багров[141 - Багров Я. Ю. (1930–2016) – врач, ученый, доктор медицинских наук, товарищ Авербаха и отца. Был научным консультантом фильма «Монолог», снялся в этой картине в массовке в сцене ученого совета. Жил в Ленинграде-Петербурге.] сказал, что Илья чем крупнее, тем проще стал, значительнее. Это так и было.
Конечно, он был неудачник в личной жизни. Сейчас Наталья полна достоинства – безутешная вдова, а ведь он последнее время считал ее (так чувствовалось) доброй знакомой[142 - Я бы не решился оставить эту фразу в публикации, если бы Рязанцева сама в книге воспоминаний «Не говори маме» (М., 2005) не написала об этом: «С Ильей мы не разошлись, хотя я этого ждала в любую минуту… Это была новая, вполне платоническая эра нашей любви, двух свободных людей…»]. «Она ненавидит мою мать, я не знаю, что делать».
Прошлое наше огромно, наверное, многое бы вспомнилось, если бы писать. Голос в ушах звучит: «Моя фамилия Авербах» – это по телефону. И его слово: «Прелестно!» – это вспомнил Леша Герман[143 - Герман А. Ю. (1938–2013) – кинорежиссер, товарищ Авербаха по работе на студии «Ленфильм».].
И его гнев помню, когда он увидел на сценарии рядом с моей фамилией – фамилию Ребров (Рябкин скрылся за псевдонимом)[144 - Отец написал сценарий фильма «На исходе лета» в соавторстве с драматургом Г. Рябкиным (1927–1992) (режиссер Р. Мурадян, Свердловская киностудия, 1979).].
– С кем ты вступил в соавторство?!
– Какая разница?!
– Что значит разница? Это какое-нибудь говно. Это Рацер и Константинов[145 - Рацер Б. М. (1930–2012) и Константинов В. К. (1930–1996) – одни из самых плодовитых и коммерчески успешных советских драматургов. В период соавторства жили в Ленинграде.] или того хуже – Рябкин.
Он понял, что попал в десятку, сказал:
– Ты должен беречь свое имя.
Он был горд и достоин! Я сказал как-то:
– Мы непрофессионалы.
– Я профессионал, – разозлился он, – профессионал!
Теперь я – вслед за ним – отстаиваю свой профессионализм.
– Я профессионал, – говорю часто.
Продолжение дальше. Попробую как у Шварца: «Мы познакомились в институте, но я запомнил его в квартире на Моховой. Собрались Рейн[146 - Е. Рейн посвятил Авербаху несколько стихотворений: «Я видел сон, где ты бесстрашно…», «Большая Подьяческая улица в Петербурге», «Второе мая. Памяти И. Авербаха».], Коробов, Илья. Рейн читал стихи о дожде. Потом были сборы в Таллинне…
6.3.86. Рейн читал стихи о дожде. Он рокотал, вибрировал, ниспровергал. Я помалкивал, я легко комплексую, Рейн часто меня подавлял, пока я не привык к нему, не стал чувствовать, что в нем много шутовского.
Но тогда Илья гордился Рейном. Он его почитал, называл поэтом, считал значительным, что, пожалуй, и подтвердилось.
Когда в 1984 году вышла книжка Рейна[147 - Первая поэтическая книга Рейна «Имена мостов» (М., 1984) – ее издания автор ждал восемнадцать лет.], Илья мне сказал:
– Я плакал.
Это показалось странным – плачущего Илью я не представлял себе.
Но друзей он любил, был справедлив, очень. Когда мы начинались, то как-то я оказался в такой компании – Аксенов, Иосиф Бродский, Илья, Толя Найман[148 - Найман А. Г. (род. 1936) – писатель, поэт, мемуарист. С 1963 года до конца жизни Ахматовой был ее литературным секретарем. Соавтор Ахматовой по переводам Д. Леопарди. Живет в Москве.]. Говорили о стихах. Я имел неосторожность хорошо сказать о «Гойе» Вознесенского. Я даже учил это стихотворение наизусть.
Найман сказал:
– Сеня, ты бы не говорил о поэзии. Ты в этом ничего не понимаешь. Я же не лезу в медицину.
Илья затрясся.
– Я набью тебе морду, – сказал он.
Почему-то вспоминаю его у нас дома, сравнительно недавно, осенью 1985 года. Приехал Иосиф Герасимов[149 - Герасимов И. А. (1922–1991) – писатель, драматург, киносценарист. Жил в Москве.] с внуком Денисом. Говорили о предстоящих переменах, был светский застольный разговор, пока инициативу не взял Денис. Он – маленький, безусый, почти дитя, хотя ему лет 14 – стал рассказывать о мутациях, о биологии.
Илья смотрел на Дениса восторженно, потом сказал:
– Я слушал его и думал: это же эпизод для кино! Снять бы и спрятать. Пока не знаю – зачем, но пригодится наверняка.
Мы подружились на сборах, хотя были ближе с Фредом. Помню, нам была смешна его уверенность в себе. Он говорил, что в кино сможет многое…
Приехали Рейн с Галей[150 - Наринская Г. М. (род. 1942) – первая жена Е. Рейна и вторая жена А. Наймана.]. Они с Ильей сели друг против друга – и говорили о литературе.
– Ты сколько написал?
– Четверостиший двадцать.
– Это много.
Мы хохотали – тем более, что это было неправдой, на сборах Илья не писал.
11.4.86. …Он был трезвее и взрослее нас всех. Помню, я что-то наивное говорил о своей работе, о литературе. Он резко оборвал:
– Ты уже пожилой человек, а говоришь…
Я засмеялся. Я не чувствовал себя даже очень взрослым, а он так определил мои сорок пять. Только сейчас, когда бывает худо, я начинаю думать о старости и даже о смерти. Но тогда…
…К дружбе Илья относился серьезно, но когда я сказал, что наш общий приятель ко мне несправедлив, развел руками:
– Вы разошлись!
– Но мы не ссорились!
Он не хотел слушать объяснений, ему явно неприятно было знать причины обид. Морщился, если приходилось, почти страдал. Потом повторял:
– Вы разошлись. И тут ничего не поделаешь. Разошлись – и все.
Так он сам разошелся с Аксеновым, никогда о нем не вспоминал[151 - Причина размолвки с Аксеновым неизвестна. По свидетельству первой жены Авербаха Э. Норкуте, все было не так однозначно, как пишет отец. После смерти Авербаха ей позвонила из Америки жена А. Коробова (см. примеч. 5 на с. 56) Серафима и сказала: «Мы тут сидим с Васей Аксеновым и плачем» (запись разговора с Э. Норкуте от 15.3.17).].
Кумиров не делал, не имел, не признавал. Но кого-то уважал как высокого профессионала. О Михалкове, помню, сказал:
– Американец!
Личной жизни у Ильи не было начисто. «Барышни» не застревали в сознании. Он иронично на них смотрел – и отбрасывал… Фактически быта не было. Работа, работа, друзья…
Деньги отчего-то у меня не одалживал, а у других бывало. Даже у Кунина[152 - Кунин В. В. (1927–2011) – писатель, сценарист. В соавторстве с Куниным отец написал сценарий фильма «Дела сердечные» (режиссер А. Ибрагимов, «Мосфильм», 1973). Жил в Ленинграде, с начала 1990?х гг. – в Германии.], которого не очень любил. Видимо, что-то чувствовал во мне в этом смысле неуверенное – я зависел вечно от Оли, от дома.
Говорил как бог. Четко. Умно. Высоко. Я вел его вечера дважды в Доме писателя. Он показывал «Объяснение в любви» и «Фарятьева». Потом в Доме композиторов слушал его перед показом «Ленинграда»[153 - Последний фильм Авербаха «На берегах пленительной Невы».].
И тут был крут, бескомпромиссен. Назначили – или сам пригласил – Пиотровского[154 - Пиотровский Б. Б. (1908–1990) – ученый-археолог, академик, директор Эрмитажа в 1964–1990 гг. Раскопки в Кармир-Блур, которые Пиотровский вел на протяжении нескольких десятилетий, привели к открытию материальных следов цивилизации Урарту. Отец был с Пиотровским в добрых отношениях – написал о нем очерк для журнала «Нева», вместе с ним ездил на раскопки в Армению (см. записи в 5?й главе от 12.10.83 и последующие).], тот стал наставать на съемках Выборгской стороны, революционных памятников и мест. Илья порвал с ним, выкинул из консультантов. Я защищал старика, но это вызывало раздражение.
Последняя его страсть – Булгаков, «Белая гвардия». Читал все. Думал. Переписывал сценарий. Добился двух серий, отказался от Мексики[155 - Речь о советско-мексиканской картине, которую было предложено снимать Авербаху. Обсуждалось, что прототипом главного героя будет Ю. Кнорозов, расшифровавший язык майя. Авербах ездил в Мексику, но от дальнейшей работы отказался.].
«Белая гвардия»: честь, совесть, порядочность, высокая нравственность – вот главное для него.
Мы играли в Белую гвардию, сидя в Таллинне в кофике, держа рюмку бенедиктина и называя друг друга поручиками.
– Надо что-то делать! – говорил Илья. – Так дальше нельзя.
Жлобов не терпел. Про одного такого сказал:
– Ненавижу.
И ненавидел до колик, до спазмов мышц лица, до злобы. Сжимал кулаки – был готов драться.
Саша Галин[156 - Галин А. М. (род. 1947) – драматург, сценарист, прозаик, режиссер театра и кино. Лидер – вместе с Л. Петрушевской и А. Соколовой – «новой волны» в российской драматургии, один из самых востребованных современных авторов для театра. В его пьесах «Ретро», «Восточная трибуна», «Звезды на утреннем небе» и др. с удовольствием играли – и по-новому раскрылись – О. Табаков, В. Гафт, И. Чурикова, И. Кваша, М. Ефремов. Побил своеобразный рекорд постановок в одном театре – семь его пьес шли или идут на сцене «Современника». Живет в Москве.] с ним говорил обо мне. Илья сказал:
– Сеня – мой друг.
Я действительно был его другом, но Оля только в последние годы поняла, насколько он порядочен и честен.
Из Мексики привез ей горшочек, а умирая в Карловых Варах, тоже купил ей какие-то кувшинчики. Он был нежен, трогательно нежен, черт побери.
Я плачу – после родных это одна из самых значительных потерь в моей жизни. Значительных еще потому, что значительнее Ильи у меня никого не было.
14.4.86. Как, оказывается, трудно вспоминать о человеке, которого близко знал и любил. Чувствуешь, что не хватает его постоянно, но вспомнить и рассказать есть не так много.
Он очень хотел бывать в Лавке писателей – любил книги, покупал помногу. Я в конечном итоге ввел его и подружил с Ларисой и Софьей Михайловной[157 - Никельбург С. М. и Бессонова Л. В. – продавщицы «писательского отдела» ленинградской Лавки писателей.], но вначале никак не мог этого сделать, так как пошел официальным путем. Тогда оргсекретарем была Подрядчикова, нынешний директор Лавки, а тогда – генерал-дама[158 - Подрядчикова М. И. (1923–2009) – ответственный секретарь ленинградского отделения Союза писателей СССР, в 1961–2003 гг. – директор ленинградской-петербургской Лавки писателей.].
Мы взяли ходатайство у киношников и пришли к ней. И вдруг она резко, оскорбительно отказала.
– Не разрешаю!
Илья сжался, был оскорблен.
Сказал:
– Зачем ты меня сюда привел?!
Я был более чем расстроен. Он, видимо, почувствовал, что я очень горюю, стал меня утешать. Оказалось, что и тут он сильнее меня. Умел ерунде не придавать особого значения.
Потом эта ситуация разрешилась сама собой. Он пригласил Ларису в Дом кино, посидели в ресторане, – она очень к нему расположилась.
16.4.86. …А вообще грущу, вокруг никого, одиночество очень контактного человека. Каждая смерть – сразу брешь, и ветер из нее пронизывает насквозь. Что говорить об Авербахе?!
20.7.86. Сегодня ночью отчего-то вспомнил, как Илья читал первый вариант моей «Боли других». Сказал: нужно работать еще и еще. Я с ужасом спросил:
– Сколько работать?
– Год, а может, и два.
Я от страха даже задохнулся. Как это может быть? Я ведь уже написал, а оказывается, вроде бы и не начал повести.
Потом мы пошли по Фонтанке – мы жили на Ракова, – и Илья говорил о Достоевском. Я тогда – это был год 61–62?й, – видимо, и не читал всерьез Ф. М. «Вот у кого есть концепция жизни, – говорил он, – а у тебя ее нет».
Я не понимал, отчего это у меня нет концепции. И зачем концепция? Он шел с опережением, в нем была культура.
Вчера в «Энциклопедии кино» прочитал о нем короткий абзац, но все же абзац, и очень к тому же заслуженный им.
Как жаль! И как больно и нелепо! Человек должен был сделать главное, но не успел. Мы начались в тридцать, даже в тридцать четыре, но он был сразу более зрелым.
14.10.86. Была по телику передача об Илье[159 - Передача Ленинградского телевидения (режиссер – А. Кривонос, 1986).]. Наталья Рязанцева, Герман, Аранович[160 - Аранович С. Д. (1934–1996) – кинорежиссер, товарищ Авербаха по «Ленфильму», соавтор сценария фильма «На берегах пленительной Невы».] и другие. Я пытался по ассоциации вспомнить разное и вспоминал свое, но сильной искры не высекалось – все же слишком мало многие выступавшие его знали.
Леша Герман вспомнил сумку на его плече, чуть перекошенном от легкой тяжести, – «птичья походка». Впрочем, походка была обычная, но с сумкой он действительно не расставался, и я не уверен – лежало ли в ней хоть что-нибудь.
Аранович говорил о том, что Илья был наставником. Да, он меня часто понукал, поправляя ударения в словах, напоминал о возрасте. Он первый в моей жизни сказал, что я уже старый человек и так – ребенком – жить невозможно.
– Я? Старый?
И сейчас помню свое резкое удивление. А затем смущение и подчиненность его выводу.
Он обожал учить, если считал, что другой исправим. Учил стихам, произношению, правилам поведения, но это не значит, что он был занудой. Нет, он был естественней и значительней – куда значительней, чем мы.
– Ты с ума сошел! – говорил он мне, когда я не дарил ему свои пушкинские работы[161 - В течение долгого времени отец занимался историей пушкинской дуэли. Его работы, посвященные этой теме, вошли в книгу «Вокруг дуэли» (СПб., 1993).]. И я торопливо дарил – мне становилось стыдно.
Благодарен он был удивительно, как и честен. Илья всегда был выше мелочей, выше ссоры.
О профессионализме я уже писал – он придавал профессионализму (своему и чужому) самое большое значение.
