скачать книгу бесплатно
– Ты-то откуда знаешь?
– Тогда зачем он велел мне спрятаться, если это были его приятели? Он не бросил бы меня там одного.
– Прекрати его выгораживать, – приказывает мать. – Ты не знаешь своего отца. Да и откуда, если я одна тебя растила.
– Ты соврала полицейскому. Сказала, что папа уехал с приятелями. Но ты ведь не была там. Тогда откуда ты знаешь…
Пощечина заставляет Бёрье замолчать на полуслове.
– Ну всё, хватит. Прекрати немедленно, говорю!
Бёрье хватается за щеку, открывает дверь и опрометью выскакивает на улицу. Слышит, как мать зовет его домой, но ему наплевать.
Он выбегает на детскую площадку. Матти раскачивает качели, на которых сидит его младшая сестра. Она визжит и смеется. Пахнет летом. В воздухе висит солнечная пыль. Все, кто имел на это средства, отбыли в отпуск – кто в Турнедален, кто в Финляндию. А один из их класса уехал в Стокгольм.
Бёрье подходит к Матти.
– Так и будешь возиться с девчонкой весь день? Пошли, дело есть.
– Что за дело?
Матти делает вид, что ему все равно. Но отходит от качелей, не обращая внимания на протесты сестры.
– Сначала сделай мне татуировку, – говорит Бёрье.
– Какую татуировку? – недоумевает Матти.
– Ты сделаешь мне татуировку, – строго повторяет Бёрье. – Или только и умеешь, что девчонок развлекать?
Он возвращается домой спустя несколько часов. Рука горит от боли. Смотрит на себя в зеркало и ужасается – даже губы белые. Но он сделал это – три точки, как у бродяги. Как у отца.
Он еще раз поднимает глаза к зеркалу. Видит лицо мужчины с бледными губами. Это Матти своей штопальной иглой сорвал мальчишескую кожу с его скул.
– И где ты был? – спрашивает мать с кухни. – Ужин остыл.
Бёрье пытается проскользнуть мимо нее, прячет руку, отвечает, что не голоден. Но мать не настолько глупа. Молниеносно – как кобра – хватает его за руку. Разжимает пальцы – думает, там сигареты или что-нибудь такое… А когда понимает, в чем дело, кричит – как будто ее подпалили заживо. Вцепляется Бёрье в волосы, так что летят клочья. Швыряет Бёрье о стену, потом о стол. «Ты в своем уме?» – вопит она. Одной рукой держит Бёрье за вихор. Другой нащупывает подходящий инструмент в ящике кухонного стола. Им оказывается большая скалка. Мать срывает с Бёрье рубаху, хватает за волосы теперь уже левой рукой, прижимает к столу. И колотит скалкой по чему ни попадя – спине, заду, шее, затылку.
Бёрье кричит, хотя и далеко не сразу:
– Папа! Is?!
И тогда мать заталкивает его в комнату и запирает снаружи.
Бёрье бросается на кровать и воет в подушку. А когда поднимает голову набрать воздуху, слышит, как на кухне заливается слезами мать. Бёрье думает, что она сошла с ума. Почему она плачет? Это ведь не ее, а его только что избили?
«Чертова баба», – думает Бёрье и сам себе удивляется. Он никогда так не называл собственную мать, – ни в мыслях, ни тем более вслух. Это все новый Бёрье, тот, которого вызвала к жизни игла.
Посреди ночи он просыпается. Рука горячая, раздулась почти вдвое прежнего. Снаружи светло. В квартире тихо. Язык прилип к нёбу. Бёрье хочет пить, но когда он пытается подняться, в голове вспыхивает молния, а тело не слушается. И Бёрье снова падает на подушку, в темноту.
Когда он просыпается в следующий раз, возле кровати стоит мать. Она что-то говорит, но Бёрье не слышит. Уши словно забиты ватой. Цветы на шторах в его комнате то сжимаются, то расправляются снова. Бёрье отворачивает лицо от света, бьющего из окна, и чувствует, что подушка взмокла от пота. А потом проваливается в сон.
Его будит мать. Теперь шторы задернуты. На Бёрье пижама, хотя он и не помнит, как переодевался. Он мерзнет, стучит зубами. Мать прикладывает к его лицу мокрое полотенце. Надевает ему куртку поверх пижамы, обувает.
– Такси ждет, – говорит она. – Едем в больницу.
* * *
Что дальше? Доктор сидит возле его постели – в тот же день или неделю спустя, этого Бёрье не помнил. На больной руке – повязка.
– Разбойник. – Доктор треплет ему волосы. – Теперь ты, надеюсь, понимаешь, что такие вещи опасны. Тебе еще повезло, что нет заражения крови. Ну теперь будешь принимать пенициллин всю неделю.
Бёрье молчит. Косится на руку в повязке.
– А вот точки, боюсь, останутся на всю жизнь.
Бёрье облегченно вздыхает. Когда он в первый раз увидел повязку, сразу подумал, что татуировку каким-то образом убрали; может, срезали.
За спиной доктора появляется медсестра. Она выглядит строгой – уголки губ опущены, нос острый. Но ее прикосновения приятны. Медсестра задирает на спине Бёрье больничную пижаму. Доктор надевает на нос очки, разглядывает продольные и поперечные красные полосы. Медсестра молча стрижет Бёрье машинкой. Теперь у него болят раны на голове – оставленные машинкой залысины, из которых сочится кровь.
Доктор поворачивается к матери. Незаданный вопрос заполняет собой все пространство комнаты. Воспитывать детей не возбраняется, но без членовредительства.
– Он был с отцом, – объясняет мать. – Мы в разводе уже много лет. Отец хотел забрать его на неделю этим летом.
Она прикрывает рот рукой, плачет.
Бёрье молчит. Вот уже несколько недель прошло с тех пор, как он был с отцом. В тот день отец пропал, но доктор об этом не знает.
Когда его выписывают из больницы, мать покупает мороженое. Бёрье ест, хотя совсем не хочется. И вздрагивает, заслышав звук мотоцикла. Но это не отец, каждый раз не он.
* * *
Ребекка Мартинссон позвонила в дверь виллы Свена-Эрика Стольнаке. Бёрье Стрём встал рядом, и Ребекка в очередной раз удивилась, какой же он большой.
– Входи, входи, – послышался изнутри голос Свена-Эрика. – Оставь свои полицейские привычки.
«Он все такой же», – подумала Ребекка, переступая порог прихожей. Свен-Эрик махал им из-за кухонного стола – усы щеткой, клетчатая фланелевая рубашка, широкие брюки на подтяжках. Кепка на газете с кроссвордом завершала образ сельского норрботтенского пенсионера.
Тоска налетела как порыв ветра. Ребекка скучала по Свену-Эрику на работе. Анна-Мария, конечно, тоже. Еще бы, столько лет в одной упряжке!
Они устроились на кухне. Свен-Эрик опустил на пол со стола двух котов, которые тут же запрыгнули обратно.
– А все потому, что кое-кто подкармливает их сыром из своих бутербродов, – подала голос Айри, гражданская жена Свена-Эрика.
Она поставила кофе и разогрела в микроволновке булочки. Извинилась, что они из морозильника, а не прямо из печи.
– Помню ваше золото на чемпионате шестьдесят второго года, боже мой… Вам тогда еще и семнадцати не исполнилось. Вы только держали удары. А он бил и бил, до изнеможения. И ваши незабываемые контратаки – бамс-бамс-бамс…
– Что было, то было. – Бёрье Стрём кивнул. – Финны меня научили, мы ведь перед этим ездили в Финляндию на соревнования. У них специфическая набивка перчаток, и молотят они от души. Зато потом, когда встречаешься со шведом на ринге, стоишь и думаешь: «Господи, когда же он, наконец, начнет?»
Один из котов, продефилировав через весь стол, прыгнул на колени Бёрье Стрёму, прежде чем Свен-Эрик успел его поймать. Серый, тигрового окраса, один глаз обведен черным кругом. Потоптавшись на коленях Бёрье, кот улегся и замурлыкал.
– Как подвесной лодочный мотор, – заметил Свен-Эрик. – На самом деле его зовут Боксёр. Из-за глаза. Это благодаря ему мы с Айри сошлись. Старичок, хотя по нему не скажешь. Совсем как моя Айри.
Свен-Эрик похлопал жену по заду, воспользовавшись тем, что она поднялась со стула за перколятором, который перестал, наконец, булькать.
– Свен-Эрик… – Ребекка покачала головой. – На дворе третье тысячелетие, кто же сейчас хватает женщин за задницы?
– Правда? – удивился Свен-Эрик. – Что, и жену нельзя? Даже у себя дома?
– Я тебе не жена, – поправила Айри. – Мы не расписаны. – И повернулась к Ребекке: – На самом деле всё в порядке. Свену-Эрику разрешается хлопать меня по заднице. И еще моему шефу. И одному очень важному для фирмы клиенту.
Несколько секунд Айри оставалась серьезна, как на похоронах, а потом рассмеялась:
– Шутка!
Бёрье Стрём выставил перед собой ладони в знак того, что он никого не трогает, даже кота.
– Надежнее всего сесть на руки. Тогда точно никто ни в чем не обвинит.
– А как же кофе? – закричала Айри. – А ну, подставляйте чашки!
Все подставили чашки. Айри отыскала даже немного кофейного сыра.
Бёрье Стрём изложил суть дела. Свен-Эрик выслушал внимательно, дергая себя за усы.
Ребекка огляделась. Здесь всё было по-домашнему, как в бабушкином доме. Медные формы для выпечки, как панно на стенах. Тщательно выглаженное праздничное полотенце поверх кухонных с вышитой крестом каймой. Лошадка из Даларны[19 - Лошадка из Даларны, или далекарлийская лошадка – шведский сувенир.], шкатулочки, шведский флаг на деревянном флагштоке, разрисованные жестяные банки сороковых-пятидесятых годов в кухонном шкафчике, подсвечники, вязаные скатерти, деревянные горшочки и берестяные короба, саамская резьба по дереву.
На подоконниках стояли контейнеры из-под яиц с половинками яичной скорлупы, заполненными землей, из которой пробивались ростки. На щитках, сделанных из стикеров и зубочисток, были написаны названия. Бархатцы, душистый горошек, мак и даже такие редкости, как три сорта помидоров, кабачки, салат и мангольд.
– Разумеется, это не бесплатно, – закончил Бёрье Стрём.
– В жизни не брал денег за свою работу, кроме зарплаты, – отозвался Свен-Эрик, почесывая усы, словно зверька, которого нужно приласкать. – Но убийство пятидесятилетней давности… Думаю, в Стокгольме есть частные детективы, которые берутся и за такое.
– Возможно, я туговато соображаю, – Бёрье поступал пальцем себе в висок, – после стольких-то ударов по черепу это неудивительно. Но если стокгольмец приедет сюда и станет расспрашивать об этом местных… думаю, с тем же успехом я мог бы выбросить деньги в озеро.
– Вы правы, – кивнула Ребекка. – Ты ведь здесь всех знаешь, Свен-Эрик.
– Помолчи, – отмахнулся от нее Стольнаке, явно польщенный предложением Стрёма.
Свен-Эрик смотрел на Ребекку. Если Стрёму отказать было трудно, то ей – невозможно. Когда-то давно Ларс-Гуннар Винса застрелил своего сына, а потом застрелился сам[20 - История Ларса-Гуннара Винсы и его сына Винни описана в романе О. Ларссон «Кровь среди лета».]. Тогда Ребекка не утонула в реке только благодаря Свену-Эрику, и это их сблизило. И вот теперь Свен-Эрик живет возле той самой реки. Зимой ходит по ней на лыжах, летом рыбачит.
– Нужно не меньше получаса, чтобы проехать в городе десять метров в одной машине со Свеном-Эриком, – продолжала Ребекка, обращаясь к Стрёму. – У него там полгорода – родственники да знакомые, и каждому хочется поговорить.
Свен-Эрик махнул рукой.
– К сожалению, вынужден вам отказать, – ответил он Бёрье Стрёму. – Я больше не работаю. Не говоря о том, что вряд ли есть шансы что-нибудь найти, если полиция не справилась.
Он выудил кофейный сыр из чашки и по справедливости разделил между котами, которые тут же забегали вокруг его стула. Айри молча помешивала в своей чашке. Ребекка заметила, что обычно она бывала более разговорчивой. Может, ее смутило присутствие за столом звезды мирового бокса?
– Видите ли, Свен-Эрик, – сказал Бёрье Стрём, – полиция не особенно и пыталась навести ясность в этом деле. По сути, это никому не было нужно. В конце концов его объявили мертвым. В тот год я выиграл мировой чемпионат. Получил какое-то письмо об «отсутствии у покойного имущества»…
– Но в любом случае… – перебил его Свен-Эрик, и на несколько секунд за столом стало тихо. – В любом случае я нужен Айри здесь, дома.
Айри открыла рот, как будто собиралась что-то сказать, но потом снова закрыла. Бёрье Стрём протянул Свену-Эрику руку через стол. Как боксер, он привык благодарить противника вне зависимости от исхода поединка.
– Тем не менее спасибо за то, что выслушали, – доброжелательно сказал он. – А вам, Айри, – за самые вкусные булочки, какие я только ел в своей жизни. Я ведь и сам пеку иногда, но никогда не получалось так вкусно. Вам повезло, Свен-Эрик.
– Я вообще везучий, – отозвался Стольнаке.
– Настоящее масло, – выдала свой секрет Айри. – И больше, чем обычно пишут в рецептах.
* * *
Из окна на кухне Свен-Эрик наблюдал, как Ребекка выруливает со двора. Он помахал рукой на прощание, но она давала задний ход и смотрела на дорогу. При этом не выглядела недовольной.
– Бёрье Стрём не мог не взять это золото в шестьдесят восьмом, – сказал Стольнаке. – Или в семьдесят втором, когда выиграл чемпионат. Но то, что случилось в Катскилл-Маунтинс, иначе как возмутительным скандалом не назовешь. Что там за чертовщина с его отцом? Его нашла родственница Ребекки? В холодильнике?
Айри за его спиной так громко вздохнула, что Стольнаке обернулся. Она сняла передник и села, положив руки на стол. Как будто ждала Свена-Эрика для серьезного разговора. Он отодвинул чашку. Что теперь будет?
– Послушай меня, дорогой, – начала Айри. – Я никогда не учила тебя жить. Не указывала тебе, как вести себя за столом, как одеваться. Мне все равно, как часто ты меняешь носки и бегаешь ли по утрам. Ты – взрослый мужчина, и нужен мне только таким.
– Намекаешь, что менять носки надо бы все-таки почаще? – попытался пошутить Свен-Эрик.
– Нет, хотя тебе и не мешало бы хоть изредка ходить со мной в бассейн. No niin[21 - Ну хорошо (фин.)]. Ты делаешь то, что тебе нравится. Мы не должны ни в чем ограничивать свободу друг друга. Но сейчас я все-таки хочу тебя кое о чем попросить, единственный раз, в виде исключения. Помоги Бёрье Стрёму выяснить, что случилось с его отцом.
– Думаю, они там и без меня справятся. Ребекка Мартинссон – опытный…
– Не ради него, ради меня.
Свен-Эрик удивленно посмотрел на Айри.
– Что ты имеешь в виду?
– Я имею в виду, – Айри показала на лампочку в люстре над столом, – что на каждой лампочке в этом доме ты надписал дату, когда ее вкрутил.
– Все верно, – подтвердил Свен-Эрик. – Дабы убедиться, что они прослужат не меньше, чем указано на коробке. Уму непостижимо, сколько сейчас стоят лампочки. Между тем как продолжительность их жизни…
– Продолжительность жизни меня не интересует, – перебила его Айри. – И потом, это время по солнцу…
– Зачем же мне придерживаться общешведского времени, когда я, наконец, вышел на пенсию и могу жить в ритме естественного движения солнца?
– Я не об этом. – Айри снова замотала головой. – Ты каждый день тратишь по часу времени на пересчеты…
– У меня уходит на это меньше часа.
– Да, но, видишь ли, когда я прошу забрать меня в два часа дня, я должна быть уверена, что ты сделаешь это в два, следуя системе, принятой у всех нормальных людей.
Айри замолчала и задержала дыхание. Она не хотела ругаться, но видела, что Свен-Эрик распаляется, словно перегревшийся старый мотор.
