скачать книгу бесплатно
Наследник сказочника
Лариса Петровичева
Наследник сказочника Афанасьева охотится на монстров в современной средней полосе. Русская хтонь и чернокнижие.
Лариса Петровичева
Наследник сказочника
Пролог
Тень скользнула среди корней, и тот, кто лежал в самой глубине, в спрессованных временем пластах земли и боли, почувствовал ее шаги.
Здесь, во мраке, не было ничего – но вместе с тенью пришли даже не воспоминания, а их далекие отблески.
Река – и по воде плывут огни, и по берегу бежит ватага ребятни. Лето, солнце, свет.
Мотоцикл сверкает хромированным боком – новенький, свой. Похожий на животное, которое надо укротить.
Пульсирует музыка в клубе – а на улице такой свежий ночной воздух, и голова поднимается к небу, к россыпи звезд, и хочется кричать и петь.
Накатывается июль, макушка лета – горячо пахнет скошенными летними травами, пылью на дороге, идущей грозой.
Жизнь возвращалась, поворачивалась то одним боком, то другим, словно сверкающий шар, который отец когда-то повесил на новогоднюю елку. Потом в доме была попойка и потасовка, и шар разлетелся на осколки, и Андрей ревел, собирая их – оплакивал ощущение чуда, новый мир, детство, которого у него не было.
Он вспомнил свое имя! Тень простерла над ним руку, и Андрей услышал негромкий вкрадчивый голос:
– Иногда мухи нужны пауку не для пропитания. Иногда они просто приманивают другого паука. Врага.
Андрей понятия не имел, при чем тут мухи, да это и не имело значения. Он снова помнил, как его звали, он мог дышать и видеть – пусть смотрел на мир словно через очень грязное стекло, но все-таки смотрел.
Смертный мрак кишел быстрыми мелкими существами, которые прикасались к Андрею, ощупывали, решали, на что он может сгодиться.
Смертный мрак отступал. Его сочли подходящим для дела.
– Как только снова появятся такие, как ты, оживет его истинная природа, – прошелестела тень, дотрагиваясь до лица Андрея, и он ощутил капли прохладной воды на губах. У него снова было лицо – нос, сломанный в драке, впалые щеки, широкий рот. Родное лицо, то самое, о котором он почти успел забыть.
Тело прорастало из-под корней, выходило на поверхность, наполнялось жизнью.
– Чья? – осмелился спросить Андрей, и душу снова накрыло восторгом: к нему вернулась речь, он мог говорить!
Тень негромко рассмеялась. Ее смех был словно щелканье бесчисленных клювов.
– Ты обязательно с ним познакомишься, – пообещала тень, и Андрея медленно повлекло куда-то вперед и вверх. – А пока ты возвращаешься домой. Он обязательно тебя учует… и придет. Отбросит все дела и заботы и придет за тобой.
Андрей окончательно очнулся, когда понял, что тьмы уже нет.
Кругом была весна – ярко-зеленая, белая, голубая. Он сидел на берегу реки, и глаза резало от бесчисленных солнечных бликов, которые текли по воде. Где-то над головой заливалась песнями беспечная птаха.
Кругом была жизнь: пахла оттаявшей землей, готовой взорваться отрядами трав, ручьями, счастьем. И Андрей вдыхал апрельский воздух и никак не мог надышаться. Никак не мог поверить, что ему позволили вернуться.
Он посмотрел по сторонам: знакомые места. Поселок Первомайский, милый дом – отсюда Андрей уехал за решетку три года назад.
Там, в камере, его и убили.
Андрей дотронулся до груди – в том месте, куда вошла заточка, невнятно ныло. Не боль, а так, дискомфорт. Урчащий от голода живот волновал намного больше – и это было приятное волнение.
Он выжил. Он вернулся домой. Мрак под корнями больше не имел над ним власти.
Твердые пальцы с неожиданной легкостью подхватили Андрея за шиворот, подняли и швырнули вперед, к тропинке, которая поднималась по холму к домишкам поселка.
– Не рассиживайся, мушка, – прошелестел голос тени. Она стояла за ним, и кожа спины дрогнула, покрываясь мурашками. – Я не за тем тебя вытащил.
Андрей хотел было обернуться и посмотреть на своего хозяина, но понимал, что никогда, ни при каких обстоятельствах не наберется смелости, чтобы сделать это. Солнечный весенний день отступил, теряя краски и звуки – накатила тоска.
Марионетка. Мушка в паутине, которая никогда не освободится.
– Зачем ты меня вытащил? – спросил Андрей, и тень рассмеялась.
– Затем, чтобы однажды Афанасьев пришел и убил тебя. За чем бы еще?
Глава 1. Заложный
“Тебя казним показательно, все узнают за что ты сдох, чтоб другим неповадно было кидать!”
Одно дело читать в сети о том, как коллекторы кого-то преследовали, и совсем другое – видеть такие послания в собственном смартфоне. Непередаваемое ощущение.
Павел удалил сообщение и поправил рюкзак за плечами. Впереди был мост, за ним виднелись дома Первомайского поселка, и там его не достанут ни коллекторы, ни их угрозы.
Он вынул сим-карту из телефона, выбросил ее в воду местной речки-вонючки и пошел в сторону поселка, к дому, в котором прошло его детство. Он приезжал сюда каждое лето до седьмого класса, потом бабушка умерла, и приезжать стало не к кому.
Коллекторы будут рыть землю носом, но не найдут его. Никто не знал о том, что когда-то здесь родилась мама Павла. Так что пусть ищут. Маму они тоже не найдут – она вышла замуж за своего Герхарда и переехала к нему в Мюнхен. Она уговаривала сына поехать с ней, но у Павла случилась любовь, и он попрощался с мамой и отправился из их съемной квартиры в общежитие от университета.
Мама просила его звонить и писать. Павел звонил и писал, но ни словом не обмолвился о своих проблемах. Все хорошо, все в порядке, пишу курсовую, получил зачеты автоматом, окончил второй курс.
Ни слова о коллекторах и долгах. Ни звука. Мама должна была думать, что у него все хорошо. Павел заверил ее, что он уже взрослый и будет жить ответственно и серьезно, как и полагается взрослому.
Дожил.
Нет, сначала Павел делал все, что мог, чтобы выплатить кредит за смартфон, который Светлячок потребовала на день рождения. Но потом один кредит потянул за собой другой, потом микрофинансовая организация продала его, и Павел крепко влип.
А Светлячок несколько недель назад ушла к его лучшему другу. Вместе со смартфоном, разумеется, который и привел Павла на самое дно.
Он кое-как сдал зачеты и экзамены, а когда коллекторы начали угрожать убийством, собрал вещи и уехал из общежития, повесив ключ от комнаты в ящик на вахте и никому не сказав ни слова.
Хотелось все выбросить из головы. Всех выбросить. И Светлячка, и Кирилла, который еще пытался оправдываться, стараясь при этом не смотреть в глаза бывшему другу – “Паш, ну так получилось, так бывает, ну ты тоже пойми” – и универ, и свое тоскливое одиночество, и постоянный страх.
Коллекторы пока еще не переходили от слов к делу, но Павел решил не дожидаться, когда перейдут.
Старый дом его детства вдруг поманил к себе из-под темной глади воспоминаний, и Павел побросал в рюкзак вещи и пошел на автовокзал.
В поселке было два заброшенных дома, и вот теперь Павел стоял возле третьего. Палисадник зарос цветами и сорняками, грязные окна смотрели на мир слепыми глазами, яблоня, которую бабушка посадила в тот год, когда родился Павел, склоняла к земле ветви, усыпанные мелкими красными плодами. Калитка была закрыта на петлю из проволоки; Павел откинул ее, прошел за забор и машинально сорвал одно из яблок.
Кислое. Он сплюнул откушенное в траву, вытер рот.
Где-то взбрехнула собака и умолкла. Пока Павел шел по дороге от автостанции, ему встречались люди, которых он вроде бы когда-то знал, но сейчас, войдя на территорию, что когда-то принадлежала его бабушке, он ощутил, как на дом опустился купол безмолвия, жаркого и солнечного.
Так всегда было здесь в летние дни. Он помнил.
Павел прошел к дому, пошарил по досочке над дверью и достал ключ. Бабушка всегда хранила его там – туда его и положили, заперев дверь после похорон. Заброшенные дома потихоньку растаскивались соседями: где-то оторвали доску, где-то утягивали кирпичи, но бабушкин дом все эти годы простоял нетронутым, и сейчас Павел этому обрадовался.
Он открыл дверь и оказался в сенях, потом прошел в кухню – здесь было удивительно чисто для давно покинутого дома, словно кто-то ждал, когда Павел вернется, и присматривал за домом. Даже пахло здесь не гнильем и пустотой давно забытого места, а сухими травами. Пыль, конечно, была, но не так много, как он ожидал.
Опустив рюкзак на пол, он заглянул в маленькую комнату, которую раньше считал своей. Там ничего не изменилось – Павел смотрел и будто падал куда-то в свое прошлое. Вот его кровать, застеленная одеялом с тиграми, вот книжные полки, которые сколотил сосед, дед Коля – мама не любила, когда Павел читал фантастику, считая, что надо уделять время школьному списку литературы, так что в гостях у бабушки он наконец-то мог почитать то, что ему по-настоящему нравилось.
Сейчас пестрые томики, которые когда-то казались Павлу такими классными, выглядели наивными до глупости.
Телевизора не было – наверно, забрал кто-то из соседей. Раньше квадратный монстр стоял на тумбочке, а теперь от него осталась только грязно-серая кружевная салфетка.
Постояв немного, Павел вышел во двор, нашел ведро в незапертом сарайчике и отправился на колонку за водой. Раз уж он собирался жить в бабушкином доме, пока все не уляжется, надо было привести его в порядок.
Он не знал, как все улаживать. Написать маме и попросить деньги было невыносимо стыдно. Она помогла бы, но Павлу было больно представить ее лицо – усталое, разочарованное.
Оставила взрослого сына, и он сразу же влип в неприятности.
У колонки стоял какой-то дед в бесформенном пиджаке поверх футболки, синих трениках и сланцах – набирал воду. Когда Павел подошел, то старик обернулся, посмотрел на него цепким и пристальным, очень молодым взглядом и произнес:
– Пашка. Завьялов Пашка.
– Да, – кивнул Павел. – Здравствуйте, дядь-Саш.
Старик улыбнулся.
– Узнал, молодец. Давно приехал?
– Только что. Вот, прибраться решил.
Дядь-Саша прищурился.
– Дом, что ли, будешь продавать?
– Нет, – ответил Павел. – Поживу тут до осени, а там посмотрю.
Почему-то все это время мысль о продаже дома даже не приходила им с мамой в головы. Дом будто бы ждал чего-то очень важного. Иногда Павлу казалось, что мама вообще забыла о том, что он есть.
Дядь-Саша понимающе кивнул, словно Павел дал правильный ответ на очень важный вопрос.
– Ну молодец, дело хорошее, – одобрил он. Несколько минут они говорили о деревенской жизни, о том, кто умер, а кто родился за эти годы, и Павел кивал, вспоминая: вот старая баба Луша сидит на скамейке у дома, сматывая красный клубок, и нить вьется, убегая в траву…
Стоп. Он не мог этого помнить: баба Луша умерла еще до того, как Павел родился. Он видел ее фотографию на стене в зале – женщина в платке казалась не живым человеком, а восковой куклой с потекшими чертами.
Но кто-то словно вложил картинку в его голову – и узловатые пальцы бабы Луши шевелились, пропуская растрепанную толстую нить.
Павел взял ведро с водой – день выдался жаркий, вот и мерещится – и спросил:
– Магазин все там же, у клуба?
– Там же, – кивнул дядь-Саша. – Ленка Гурдымова за прилавком. Помнишь, как вы с ней ко мне в сад за яблоками лазали?
Это было уже настоящее воспоминание: когда-то Лена думала, что они с Павлом поженятся, проживут долгую жизнь, нарожают детей и умрут в один день. Тогда им было одиннадцать, и мир казался бескрайним и светлым.
Все девочки мечтают о любви, даже сорванцы, которые лазают с мальчишками по чужим огородам. И Лена мечтала – она ни слова не говорила Павлу, он просто откуда-то знал, какие мысли плывут у нее в голове, когда она смотрит на него, думая, что он не видит.
– Помню, – ответил Павел. – Ладно, дядь-Саш, пока.
Войдя за калитку, Павел остановился и опустил ведро, щедро расплескав воду на ноги. Какие красные яблоки могут быть на яблоне, сейчас начало июля! Он подошел к дереву – ни одного спелого яблочка. Темные листья, крошечные светло-зеленые плоды.
Что же он тогда ел?
Павел пошарил по траве, пытаясь найти откушенное яблоко и выплюнутый кусок. Не нашел – выпрямился, провел по штанам, вытирая внезапно вспотевшие ладони.
“Беги отсюда, – сказал голос Светлячка в его голове. – Тут творится какая-то херь, лучше держись от нее подальше”.
– Лучше от тебя держаться подальше, – ответил Павел вслух. Вспомнился заливистый смех Светлячка, ее улыбка, сильные пальцы – она впивалась в его плечо, когда они занимались любовью, и на коже оставались синяки. До сих пор еще не сошли – Павел видел желтоватые отпечатки и стискивал зубы, говоря себе: все пройдет. Это тоже однажды кончится.
Когда-то мама сказала, что он однолюб, весь в нее. Тяжело сходится с людьми и потом долго не может с ними порвать. Но мама уехала к своему Герхарду, Павел порвал с предателями, так что в итоге все оказалось не так, как казалось.
Оказалось, что не казалось – так всегда говорил Кирилл. Когда-то в школе он сказал, что Павел для него ближе, чем брат. Тогда Павел счел это высшим знаком похвалы.
Слова остались словами. Их унесло, словно осенние листья. А проблемы и люди, которые хотели убить его за долги, остались.
Павел подхватил ведро с водой и пошел в дом.
Несколько часов он потратил на уборку. Вымел пыль и мелкий сор, помыл полы и окна, разобрался, как подключить старый холодильник и такую же старую стиральную машину, натер брусок хозяйственного мыла, как делала бабушка, когда не было стирального порошка, и постирал шторы и полотенца. Ветер качал их на веревке, словно паруса пиратского корабля, да и дом будто бы встряхнулся, приободрился и довольно воззрился на мир.
Приехал хозяин, и дом был рад его встретить.
За делами Павел забыл о яблоне и наткнулся на нее взглядом, когда решил выйти со двора и заглянуть в магазин. Не все же питаться консервами и лапшой быстрого приготовления. Убирая смартфон в карман, он мельком посмотрел на дерево и увидел разлитую красноту.
Каждая ветка была усеяна багровыми плодами. Дерево клонилось к земле под их тяжестью, поскрипывало, шелестело листвой, и Павел чувствовал, как движется ядовитый сок в яблочной глубине.
Это была не жуть. Это была какая-то неправильность. Заноза – вытащи ее, и все снова встанет на свои места.
– Паш, а Паш.
Он тряхнул головой и прошел к калитке: у забора стояла Марина Акульшина – ее дом был через дорогу, когда-то деревенские пацаны дразнили ее Мышкой. В чертах ее маленького лица и длинных волосах какого-то невнятного цвета и правда было что-то мышиное.
– Привет, – сказал Павел, и Марина откликнулась без предисловий:
– Ленка с Андрюхой сошлась этой весной. Он видел, когда ты по улице шел, сказал, если ты сунешься в магаз, он тебе прямо там лицо сломает. А Андрюха сиделый, так что ты не нарывайся. Скажи мне, что купить, я принесу. Мне не трудно.
