Жирные

скачать книгу бесплатно

По Фуко, основное свойство власти, действующей в медицинском контексте, состоит в том, что она обладает диффузной и капиллярной природой. Она полагается на готовность пациента прийти со своей проблемой к врачу, подробно описать свои симптомы и позволить врачу исследовать свое тело и проинтерпретировать его симптомы. Врач не принуждает пациента участвовать в этом взаимодействии, но в силу своей медицинской подготовки и авторитета дисциплинирует и нормализует тело пациента, помогая тому восстановить здоровье [Armstrong, 1995; Lupton, 1997]. Точно так же дискурсы и стратегии здравоохранения, опираясь на авторитет экспертного знания, нормализуют целевые группы и побуждают их осваивать практики заботы о себе, чтобы избежать заболеваний [Lupton, 1995; 1996; Petersen, Lupton, 1996].

Работы Фуко о правительности и неолиберализме используются авторами, которые занимаются критическим исследованиями веса/исследованиями жира и изучают дискурсы и практики здравоохранения, конструирующего «проблему ожирения» у населения и затем берущего ее под контроль. Техники правительности связаны с нормализацией, или с внедрением дисциплин, знаний и технологий, с помощью которых индивидам предписывается, как они должны себя вести и обращаться со своими телами. Фукианский концепт «практик себя» [Foucault, 1988; Фуко, 2008] также был взят на вооружение, чтобы проанализировать, каким образом относящиеся к здоровью императивы становятся частью конструирования производящего самого себя субъекта, который культивируется в неолиберальных обществах. Практики себя – это способы, с помощью которых индивиды воздействуют на свое тело и свое Я, чтобы достичь счастья и самореализации. Правительность объединяет как практики себя, так и более явные формы внешнего управления, например оздоровительные предписания, которые осуществляются государственными организациями или иными институциями во имя стратегических целей. Эти предписания интернализируются индивидами, которые затем осуществляют их на практике (или же сопротивляются им) в совокупности с другими усилиями, предпринимаемыми с целью достичь идеала «хорошего», «полезного» и «здорового» гражданина [Lupton, 1995; 1996; Petersen, Lupton, 1996].

Ряд ученых, исследующих стигматизирующие аспекты тучной телесности, опираются на работы социолога Ирвинга Гофмана [Goffman, 1963]. Гофман писал о том, как негативные реакции других людей – ярко выраженные неодобрение или отвержение – «портят» идентичность человека. Такого рода реакции, приводящие к возникновению социальной стигмы, могут быть спровоцированы тем, что воспринимается как отличие от нормы или как вид физического уродства. Социальная стигма, результатом которой становится «испорченная идентичность», создает раскол между Я и Другим и влечет за собой такие последствия для социальной жизни стигматизированного индивида, как исключение, маргинализация, остракизм, социальная дискриминация, ограничение доступа к престижным профессиям, жилью, образовательным возможностям и т.д. Таким образом, социальная стигма может стать причиной эмоционального дискомфорта и социально-экономических трудностей. Ценность этой работы, посвященной социальной стигме, становится очевидна в контексте исследований тучной телесности: тучные люди подвергаются оскорблениям и унижению, их стыдят, высмеивают и изображают в массмедиа и популярной культуре как больных, безответственных, невежественных и находящихся за пределами нормы.

Работы французского философа Мориса Мерло-Понти о воплощенном (телесном) бытии также важны для понимания того, как тучные люди проживают свою телесность. Мерло-Понти [Merleau-Ponty, 1962; 1968; Мерло-Понти, 1999; 2006] подчеркивает, что субъективность (самосознание) всегда переживается через телесность. Несмотря на главенствующее в западной мысли представление о том, что разум и тело отделены друг от друга, Мерло-Понти утверждает, что нам никогда не удается полностью отрешиться от нашего телесного Я. Наше «бытие-в-мире», или переживаемый нами опыт, всегда является воплощенным и всегда осуществляется во взаимодействии с телами других людей. То, как другие люди с нами взаимодействуют, прикасаются к нам, видят нас, – важнейшая часть нашего «бытия-в-мире». В отношении тучной телесности такой подход к телу и Я подразумевает, что они не стабильны и неизменны, а текучи и зависят от взаимодействия с другими людьми. Культурологи и социологи используют такой подход, чтобы исследовать опыт проживания тучной телесности.

Французские философы Делез и Гваттари [Deleuze, Guattari, 1985; 1988; Делез, Гваттари, 2007; 2010], размышляя о теле, вводят еще одно важное измерение – пространственное. Они разработали концепцию «ассамбляжа», «сборки», чтобы с ее помощью объяснить, как тела взаимодействуют не только с другими телами, но также и с дискурсами, практиками, материальными объектами, нечеловеческими живыми организмами, пространством и местом. Эта концепция выходит за рамки сфокусированности на языке, присущей обычно постструктуралистским теоретическим и исследовательским подходам, и акцентирует роль материальных объектов в формировании Я и тела. Делез и Гваттари предлагают также понятие «территорий», описывающее особенности пространства и места и взаимодействия человеческих и нечеловеческих существ, которые происходят внутри этих территорий, через них и между ними. Здесь снова подчеркивается текучая и динамичная природа осознаваемой и переживаемой телесности. Понятия ассамбляжей и территорий особенно активно используются критическими и социальными географами, исследующими материальные и темпоральные измерения, внутри которых перемещаются и проигрываются (are enacted) тела. С помощью этого подхода выявляются различные нюансы и сложности, связанные с тем, каким образом тела занимают пространство в тех или иных местах и как люди разных размеров используют пространство и взаимодействуют с другими людьми и вещами [Longhurst, 2001; Whatmore, 2006; Colls, Evans, 2014].

Феминистские философы также оказали огромное влияние на исследования жира, особенно если учитывать преобладание феминистских авторов среди тех, кто пишет о теле в целом. Например, феминистские исследователи часто опираются на работы Элизабет Гросс [Grosz, 1994; 1995], чтобы выявить скрытые значения женской телесности, в том числе тучных женских тел. Понятие «абъекции» у Юлии Кристевой [Kristeva, 1982; Кристева, 2003] и работы Маргрит Шилдрик о «телах с течью» (leaky bodies) [Shildrick, 1997; 2007; 2012] оказали непосредственное влияние на осмысление тучной телесности. Эти исследователи выявляют символические культурные значения, приписываемые женской телесности, которые подчеркивают текучие состояния женского тела, его неспособность удерживать и его склонность к протечкам (как в переносном, так и в буквальном смысле слова). Они показывают, каким образом тучное женское тело (и феминизированное мужское тучное тело) позиционируется как символический Другой по отношению к Я. Они утверждают, что протечка и проницаемость женской телесности в буквальном и переносном смысле бросают вызов доминирующим западным идеалам сдержанности и контролю над телом/Я. Женские тела репрезентируются в культуре и рассматриваются как низшие, с нехваткой, постоянно рискующие вызвать отвращение. Они – Другой по отношению к идеалу подтянутого, непроницаемого и контролируемого тела белого мужчины из среднего класса.

Из этого следует, что в наше восприятие того или иного типа телесности обычно уже заложены определенные эмоциональные реакции. Тела, которые соответствуют нормативным идеалам, вызывают восхищение и принятие, а тела, отклоняющиеся от нормы, – тревогу, жалость, гнев, презрение и даже ненависть. Авторы, занимающиеся критическими исследованиями инвалидности, отмечают, что люди с ограниченными возможностями часто подвергаются стигматизации и маргинализации, потому что они вызывают у других чувство глубокого беспокойства по поводу телесных норм и того, что значит быть человеком. Любые психические и физические отклонения от нормы воспринимаются как признак зависимости, недостатка автономности и субъектности. Те, кто считаются не соответствующими подобным нормам, воспринимаются как нечто чужеродное, как «не вполне люди» [Shildrick, 2007; 2012; Behuniak, 2011]. В «культурном воображаемом» [Shildrick, 2012, p. 32] тела людей с отклонениями вызывают острую аффективную реакцию, выражающуюся в отвержении на уровне слов и действий. Такого рода реакции проникнуты сильным желанием выявить и затем изгнать Другого. Похожее культурное воображаемое существует и в отношении тучных тел, которые считаются аномальными и потому вызывающими страх и тревогу.

Из делезовского подхода выросли дальнейшие теоретические разработки в области того, что принято называть «социоматериализмом» или «новым материализмом», – акторно-сетевая теория [Latour, 2005; Латур, 2014]; работы таких феминистских исследователей, как Донна Харауэй [Haraway, 1991; 2015; Харауэй, 2016], Рози Брайдотти [Braidotti, 2002; 2013] и Карен Барад [Barad, 2003; 2007], – изучающие тесное взаимодействие человеческих и нечеловеческих существ. Это микрополитический подход, который исследует, как отношения власти осуществляются и воспроизводятся на уровне повседневных привычек и практик [Fox et al., 2018; Lupton, 2018]. Он делает акцент не только на пространстве и месте, но и на других материальных аспектах человеческой телесности. В случае с телесным весом к таким аспектам относятся практики производства, потребления, дистрибуции и готовки продуктов питания, цифровые медиа, физические упражнения, компании, производящие товары для похудения, практики лечения и т.д. Новый материализм изучает агентные способности (agential capacities), создаваемые этими ассамбляжами, чтобы понять, что могут делать тела [Goodley, Lawthom, Cole, 2014; Fox et al., 2018; Fox, Alldred, 2017]. Его также интересует эмоциональное измерение телесных ассамбляжей, но в основном этот подход сосредоточивается на том, как чувства материализуются в виде способности оказывать и испытывать воздействие. Внимание заостряется на том, каким образом эмоция/аффект/чувство может действовать в качестве реляционной силы [Kyr?l?, 2016; Fox, Alldred, 2017].

Некоторые исследователи также применяют квир-теорию, испытавшую в свою очередь сильное воздействие феминистской теории. Этот подход оказался особенно влиятельным в литературоведении, культурологии и в работах фэт-активистов о тучной идентичности и телесности. Квир-теория создана исследователями, стремившимися критически осмыслить культурное конструирование сексуальной идентичности, гендера и сексуального желания с акцентом на гей-, лесбийской, бисексуальной и трансгендерной идентичностях, которые подвергаются маргинализации в мейнстримном сообществе (см., напр.: [Butler, 1990; Sedgwick, 1990; Сэджвик, 2003]). Понятие «квира» часто применяется в более широком смысле по отношению ко всем индивидам или социальным группам, не вписывающимся в требования нормативности. С этой точки зрения делать такую тему, как тучная телесность, «квирной» – значит ставить под вопрос доминирующие, принятые по умолчанию смыслы, связанные с этой темой, и выявлять властные отношения, заложенные внутри этих смыслов и закрепляемые ими, в особенности те, что обнаруживают себя в попытках подвести одни группы под категорию «нормальных», а другие – под категорию «девиантных», «отклоняющихся». Квир-теория стремится выявлять и деконструировать эти смыслы, превращать их из скрытых в явные и расшатывать их, бросая им вызов или оказывая сопротивление. Квир-теория рассматривает эти идентичности не как жесткие и стабильные, а как подвижные и динамичные. Квир-теоретики утверждают, что такие идентичности, как гендерная, сексуальная и тучная, являются перформативными и текучими: они не являются сущностной составляющей субъективности и тем самым открыты для изменений и дискуссий. В последнее время в исследованиях квир-телесности начал использоваться интерсекциональный подход: например, изучение квир-, феминистской и инвалидной телесности [Kafer, 2013] или же пересечений в изображении квира и расы в популярных медиа [Kohnen, 2015].

Использование цифровых технологий – еще одна ключевая сфера телесности, к которой можно применить эти теоретические подходы. В исследованиях оцифрованной телесности с самых первых дней существования интернета присутствовали размышления о взаимодействии человеческого и нечеловеческого [Lupton, 2017a]. И здесь важнейшую роль сыграли работы Харауэй, особенно о кибертелах. Для Харауэй киборг – это одновременно и буквальное переплетение человеческого с нечеловеческим, и метафора возможностей гибридной и гетерогенной телесности, противостоящей нормативным идеалам [Haraway, 1991; 1995]. В мире, где человеческое тело все больше «переводится» в цифровые форматы, когда люди перемещаются в пространстве, используют мобильные устройства или выходят в интернет, их тела через взаимодействие с технологиями становятся ассамбляжами плоти-кода-устройств-данных [Lupton, 2016a; 2017a]. Дигитально-телесные ассамбляжи возникают и циркулируют в экономике цифровых данных (digital data economy) интернет-реальности; они подвергаются пересборке, реконфигурации и становятся доступны огромному числу неизвестных пользователей. Любое исследование, в котором анализируются способы функционирования цифровых медиа и устройств и порождаемых ими смыслов и практик, должно учитывать природу взаимосвязанности подобных медиа, а также циркуляцию, реконфигурацию и переориентацию их контента.

Фэт-активизм

Не все авторы, пишущие в русле критических исследований веса/исследований жира, считают себя активистами. Они позиционируют себя скорее как беспристрастных критиков или исследователей, которые анализируют социокультурные смыслы тучности. Фэт-активизм же, напротив, открыто занимает ярко выраженную энергичную политическую позицию, направленную на достижение социальной справедливости и борьбу с дискриминацией тучных людей. Фэт-активисты используют самые разнообразные термины: фэт-прайд, принятие жира, принятие размера тела, – чтобы продемонстрировать свою главную цель: оспаривать и переосмысливать сложившиеся вокруг тучной телесности преимущественно негативные смыслы, чтобы сделать тучные тела видимыми, влиятельными, полными сил, здоровыми и позитивными.

Мы разрушаем стереотипы. Мы в пух и прах разбиваем идеи о том, что тучные женщины – жертвы, или что девочка должна быть худенькой, если хочет заполучить себе мальчика, или что толстушки должны носить мешковатые балахоны. Мы толстые, и мы счастливы – почти всегда [Mitchell, 2005, p. 217].

В работах тех, кто определяет себя как фэт-активистов, эмоциональный аспект тучной телесности обозначается гораздо более отчетливо и красноречиво, нежели в остальной критической литературе: в особенности чувства унижения, фрустрации и гнева, испытываемые тучными людьми в связи с тем, что их маргинализируют и патологизируют, изображая как ленивых и безответственных; а также противоречивость переживаний по поводу тучной телесности в ряде случаев. Многие авторы этого направления подчеркивают более широкие политико-экономические аспекты нынешней сосредоточенности на контроле за весом, утверждая (подобно тем скептикам, о которых речь шла выше), что правительство, медицинская профессия в целом, фармацевтическая индустрия, рекламные компании и компании, производящие товары для похудения, преувеличивают риски, связанные с тучностью, чтобы делать на этом деньги или ради удовлетворения личных амбиций. Они заявляют, что причиной заболеваний и плохого здоровья является не тучность сама по себе, а негативное отношение со стороны общества, которое ведет к маргинализации тучных людей, моральным санкциям и дискриминации, в результате чего они оказываются социально и экономически уязвимыми (см., напр.: «Исследования жира: хрестоматия» – The Fat Studies Reader [Rothblum, Solovay, 2009]; «Педагогика жира: хрестоматия» – The Fat Pedagogy Reader [Cameron, Russell, 2016]).

Фэт-активизм созвучен деятельности представителей феминистского движения и движений за права черных, геев, лесбиянок и людей с ограниченными возможностями, которые выявляют основанные на физических характеристиках и сопутствующих им негативных культурных ассоциациях маргинализацию и дискриминацию женщин, черных, геев, лесбиянок и людей с ограниченными возможностями и активно с ними борются. Члены этих движений, основанных на политике идентичности, на личном опыте переживают стигматизацию и дискриминацию, которые они стремятся выявить, чтобы с ними бороться. Чтобы побудить к действиям, необходимым для запуска социальных перемен, они опираются на давно копившиеся тяжелые чувства участников движений – их обиду, гнев и фрустрацию.

Фэт-активисты – это в подавляющем большинстве женщины, придерживающиеся феминистских взглядов на тучную телесность и определяющие себя как тучных. Некоторые из них пишут востребованные книги и ведут популярные блоги о дискриминации и политике жира, многие активисты участвуют в группах поддержки и мероприятиях, на которых освещаются вопросы дискриминации, ратуют за принятие законов против дискриминации тучных людей и работают над позитивными образами тучной телесности, прежде всего женской. Не все из них обращаются к теоретическим подходам и академической литературе, посвященной тучной телесности. Однако многие фэт-активисты используют подходы, предлагаемые социальными и гуманитарными науками, а некоторые сами являются исследователями, пишущими не столько для широкой, сколько для академической аудитории (см., напр.: [Solovay, Rothblum, 2009; Cooper, 1997; 2009; 2010; Murray, 2005; 2008; 2009a; 2009b]).

* * *

Подходы, рассматриваемые в этой главе, весьма разнообразны, часто состязаются или конфликтуют друг с другом по вопросу о том, как следует понимать тучную телесность, и о том, какие практики или виды вмешательства необходимы либо для того, чтобы ограничить распространение тучности, либо для того, чтобы сопротивляться политике борьбы с ожирением и фэт-шеймингом. В следующей главе мы более подробно рассмотрим виды вмешательств, предлагаемых или предписываемых медицинскими и здравоохранительными ведомствами, а также государственными структурами, для того чтобы мониторить, регулировать и дисциплинировать тучность.

Глава 3

Как управлять тучными телами

Тучные тела стали объектом обширной сети стратегий и технологий слежения, мониторинга и регулирования, осуществляемых финансируемыми государством организациями, медицинскими экспертами и коммерческими предприятиями. В этой главе рассматривается, каким образом тучными телами управляют с помощью этих стратегий и технологий, а также лежащих в их основе представлений, неявного знания и властных отношений.

Власть медицины и «эпидемия ожирения»

Медицина и здравоохранение – взаимопересекающиеся влиятельные институты, которые оказывают огромное воздействие на то, как люди понимают, воспринимают и переживают свою телесность. Медицинские дискурсы и практики направлены на тело индивида в клиническом контексте, в то время как в здравоохранении медицинское знание применяется в отношении здоровья групп населения. Оба института сыграли ключевую роль в конструировании проблемы «эпидемии ожирения» и консультировании людей по вопросу о том, как они должны организовать свою повседневную жизнь в целях поддержания своего веса на «нормальном» уровне ради сохранения здоровья. Из этого следует, что, хотя знания и практики медицины и здравоохранения обычно расцениваются как полезные и свободные от идеологии, они часто невольно подкрепляют скрытые предположения относительно природы тучности. Я не берусь утверждать, в отличие от некоторых более непримиримых фэт-активистов и критиков идеи ожирения, что эксперты в области медицины и здравоохранения сознательно стигматизируют тучных людей и способствуют «фэт-геноциду», убеждая тучных людей сбрасывать вес, или что они испытывают сознательную ненависть к тучным людям и стремятся построить свою карьеру за их счет (хотя, возможно, для крошечной части этих специалистов это действительно так). В медицине и здравоохранении власть осуществляется гораздо более тонким, диффузным и сложным способом. Позиция «борьбы с ожирением» и связанные с ней требования, исследования, товары, практики, дискурсы и смыслы – это сложное социальное явление, включающее множество социальных акторов, групп и организаций самого широкого спектра, от системы образования, семьи, научного сообщества, правительства до массмедиа и культуры товаров широкого потребления [Gard, Wright, 2005; Gard, 2011].

Медицина и здравоохранение существуют в культурном контексте, в котором циркулируют определенные давно устоявшиеся представления о тех или иных типах телесности. Как и другие влиятельные институты, медицина и здравоохранение используют, воспроизводят, а нередко и подкрепляют эти представления на уровнях, о которых часто не подозревают практики и теоретики, работающие в этих областях [Lupton, 1995; 2012; Petersen, Lupton, 1996]. Так, в случае с тучностью исследователи в области здравоохранения и сторонники политики борьбы с ожирением склонны принимать на веру различные представления и дискурсы, осмысляющие тучные тела, точно так же, как это делают массмедиа, представители системы образования и непрофессионалы, в том числе и сами тучные люди.

Однако высказывания по поводу жира специалистов в области медицины и здравоохранения, в силу того что их влиятельность как производителей знания в последней инстанции по вопросам здоровья и телесности подкрепляется доверием, оказываемым предположительно беспристрастным и объективным научным методам и статистике, обладают большей легитимностью, чем любой другой источник знания. Несмотря на уверенные заявления экспертов, многие аспекты причин и следствий избыточного веса и ожирения плохо осознаются учеными и исследователями в сфере медицины [Gard, Wright, 2005; Gard, 2011]. Делая свои заявления, эти эксперты опираются на убеждения, которые кажутся здравыми и самоочевидными, основанными на веками господствовавших представлениях о том, как функционирует тело и как поддерживать здоровый образ жизни, а также на относительно новых страхах и тревогах по поводу опасностей технологий, особенно в отношении детей [Gard, Wright, 2005; Monaghan, 2005a; Jutel, 2006; 2009].

Социальное конструирование «избыточного веса» и «ожирения»

Как я отмечала в главе 2, ряд критиков утверждают, что само использование медицинского термина «ожирение» медикализирует тучную телесность, перемещая ее в сферу медицинского лечения и превращая в медицинскую проблему: болезнь или преморбидное состояние. Всемирная организация здравоохранения классифицирует ожирение как болезнь. Если человека, согласно индексу массы тела (ИМТ – BMI), оценивают как страдающего от ожирения, то его автоматически зачисляют в разряд больных, независимо от реального состояния его здоровья [Ross, 2005, p. 95]. Но концепты «жир», «избыточный вес» или «ожирение» – это произвольные социальные категории, которые по-разному определялись в разных исторических, социальных и культурных контекстах. В самом деле, категория «избыточный вес» часто смешивается в экспертных и непрофессиональных дискурсах с категорией «ожирение».

В биомедицинской литературе существуют серьезные разногласия и высокая степень неопределенности по поводу того, какой объем жира следует считать избыточным и какой тип телесного жира наиболее опасен (например, на животе или на других частях тела) [Gard, Wright, 2005; Ross, 2005; Evans et al., 2008]. Как указывает Росс:

…проблема с определением ожирения состоит в том, чтобы решить, где начинается избыточность. Сколько для этого требуется жировой ткани? Насколько жирным должен быть человек с ожирением? Каковы преимущества и недостатки тучности? Насколько тучным нужно быть, чтобы стать обузой для себя самого или бременем для общества? И насколько тучным нужно быть, чтобы тебя зачислили в разряд больных? [Ross, 2005, p. 92].

Тучность и раньше часто описывалась в медицинской литературе как патология, но только в 2000-х избыточный вес (который надо отличать от ожирения) стал самостоятельной клинической категорией. Прежде термин «избыточный вес» использовался для описания симптома или признака – в 2000-х с его помощью стали описывать само состояние или болезнь с собственным набором симптомов, стратегий лечения и превентивных методов. Как и ожирение, избыточный вес медикализировался и стал рассматриваться как медицинская категория. Патологизации избыточного веса способствовал ряд факторов: предположение, что внешний вид тела определяет природу индивида; стандартизированное измерение тучности с помощью «объективного» научного инструмента – весов или ИМТ; предпочтительное использование количественных измерений и статистического анализа в биомедицине; медицинский дискурс как риторическая стратегия в продвижении товаров, предназначенных для сбрасывания веса [Jutel, 2006; 2009].

Категоризация ожирения как болезни привела к тому, что появилось огромное множество медицинских способов «лечения» этой болезни: так, появились медики – специалисты в этой области, которые стали предлагать медикаментозные способы похудения, а также хирургические решения этой проблемы. Ряд критиков утверждают, что патологизация тучности как «избыточного веса» или «ожирения» делает тех, кого классифицировали таким образом, уязвимыми для манипуляций со стороны коммерческих предприятий, стремящихся сбыть свою продукцию, предназначенную для похудения, в том числе лекарственные препараты и специальные пищевые добавки [Murray, 2009a; Jutel, 2009; Wann, 2009]. Несомненно, существует мощная индустрия товаров для похудения, воздействующая на уязвимые стороны, тревоги и страхи людей, которых медицина диагностировала как страдающих от избыточного веса или ожирения или которые сами себя считают «слишком жирными».

В своей книге «Эпидемия ожирения» Гард и Райт [Gard, Wright, 2005] предлагают хорошо аргументированную критику медицинской и здравоохранительной литературы по вопросу ожирения. Они выявляют многочисленные неточности, искажения, дезориентирующие предположения и обобщения в научных и эпидемиологических исследованиях, которые внесли свой вклад в идею о том, что ожирение достигло «критического» или «эпидемического» уровня и что превышение произвольно определенных «нормальных» показателей ИМТ автоматически негативно воздействует на здоровье людей. Гард и Райт утверждают, что во всех этих областях существует множество противоречивых и взаимоисключающих находок и наблюдений, сделанных исследователями, что затрудняет вынесение уверенных и однозначных заключений по этому вопросу. Они указывают, что многие из обобщений, которые делаются специалистами по ожирению и экспертами в области здравоохранения, попросту игнорируют недостаток внутренне непротиворечивых, ясных и убедительных данных, позволяющих делать заявления вроде «причина ожирения – в недостатке физических упражнений и переедании», и продолжают выдвигать такого рода утверждения.