скачать книгу бесплатно
Кроме того, в каждом сталинском убежище-жилище имелись большие шахматы. (Математический ум Хозяина требовал тренировки и загрузки.)
В большом зале стоял и рояль. На нем играл ближайший друг и соратник Кобы Андрей Жданов. Под его аккомпанемент Сталин, Молотов и Ворошилов любили трио петь народные песни.
Вообще, вождь был очень музыкален, и, зная это, зарубежные лидеры частенько дарили ему радиолы и патефоны.
Вождь называл себя «русским грузином». У него хранилось большое собрание грампластинок с русскими народными песнями. Но кроме них, он любил и романсы, и новые песни советских композиторов, а также замечательные мелодии его родины – Кавказа. Любимые пластинки он помечал крестиками: чем больше на ней было крестиков, тем любимей. Откуда была эта страсть? Вестимо откуда. В духовном училище он и сам пел и руководил хором. И сейчас он следил за репертуаром Большого театра, лично решал, что будет исполняться на праздничных концертах в Кремле.
Рядом с большим гостиным залом находилась малая столовая, любимое место вождя. Тут можно было и поесть, и поработать. Стол там стоял поменьше – на восемь персон…
Но это была, так сказать, внешняя, парадная сторона жизни дома в Кунцеве.
Лаврентий Павлович очень много знал и о другой, скрытой, личной жизни Кобы – и по разговорам, и из источников.
Он действовал по поговорке «Назвался груздем – полезай в кузов». Хочешь получить карьеру – ищи возможности. И твердо помни: в доме повешенного не говорят о веревке, хотя держат в уме. Вот и он помнил, что сам Хозяин никогда не спал по ночам в одной и той же постели. Ему стелили несколько в разных местах дома, и никто точно не знал, на какой из них он изволит ночевать сегодня. Но даже если предполагали, где он лег, то не ведали, где встанет. Потому что ночью он мог переходить с одной кровати на другую.
У царей была роскошь. У вождя – комфорт. При строительстве этих дач учитывалась даже высота ступенек на лестницах – не более пятнадцати сантиметров, – чтобы отцу народов не тяжело было поднимать ноги.
Везде на дачах стояли пепельницы. Вождь курил трубку с папиросным табаком «Герцеговина Флор».
А еще в Кунцеве было множество книг. Их доставляли сюда из главной библиотеки страны. Хозяин читал сотни страниц в день.
Жилище многое может рассказать.
Лаврентий Павлович знал и то, что Коба любит поговорить с посетителями за отдельным столиком, на котором стоят три телефонных аппарата связи – внутренней, обычной и спецсвязи с гербом СССР. И еще Берия знал, что у кресла, в котором сидит вождь, ножки длиннее. А у гостя – короче. Это было сделано специально, чтобы Хозяин всегда сидел выше гостя.
Знание привычек Хозяина – не блажь. Это вопрос выживания. Особенно с таким подозрительным человеком, как Иосиф Джугашвили. На дачах, где вождь отдыхал, обычно на полу не было ковров, а у всех охранников на сапогах были набиты металлические подковки. Догадаться зачем было несложно – Сталин должен был слышать, кто идет. И куда.
Вождь не любил раздеваться на людях и купался обычно один и в бассейнах, и в бане, потому что выглядел он далеко не как Аполлон. Сухорукий. Да еще два пальца на ноге сросшиеся. На всех замочных скважинах в дверях стояли специальные заглушки – вдруг кто-то захочет подглядеть?
Такой вот был человек. Полный страхов и подозрений по отношению ко всем и всему.
Все это надо было не только знать, но и учитывать, чтобы миновала подчиненного, как писал Грибоедов, «пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь».
Поэтому Берия не только старался изо всех сил угодить Хозяину – старались все, – он еще и изучал его. Его жизнь, судьбу, характер, окружающих людей, тех, кто так или иначе влиял на решения. А это могли быть самые разные, неожиданные люди.
Еще тогда, когда Сталин ездил в родные края на отдых, Лаврентий познакомился с его семьей – с женой, сыновьями, любимой дочерью. (Ему удалось пристроить свою близкую родственницу воспитательницей к Светлане, и та периодически приносила ему новости о том, что вождь о ком сказал, на кого как посмотрел.)
Он понимал вождя, потому что хорошо представлял себе его жизнь. А жизнь свою Иосиф Джугашвили после смерти жены определил такими словами: «Моя жизнь – безжалостная, как зверь!»
Поэтому многое из того, что Лаврентий Павлович видел, не разглашалось, он хранил это «как могила». Личная жизнь правителя никогда не должна быть поводом для пересудов. Вон, Николай Второй позволил газетчикам, либералам и всякой придворной сволочи обсуждать отношения своей семьи с Распутиным и пропал. Чернь должна не рассуждать о высоком, а молча благоговейно взирать снизу. Иначе все будет идти по русской поговорке: «Посади свинью за стол – она и ноги на стол».
Мало ли что он, Лаврентий Павлович Берия, знал о Кобе и о тех страстях, которые кипели вокруг него. Как говорится, «знай край – да не падай». Тем более что каноническая биография и настоящая жизнь вождей – это две разные вещи. Взять хотя бы отношения Хозяина с женщинами. В каноне он почти святой. А в жизни…
Первая жена Кобы Като Сванидзе умерла. Вторая – тоже. Когда умерла первая, «святой» Иосиф бросился на похоронах в ее могилу с криком: «Похороните меня вместе с ней!» А вторая? То ли застрелилась? То ли он ее сам убил? Многое болтали люди. Но он считал ее предательницей. А жизнь… ведь она была разная. Как говорится, «и на старуху бывает проруха».
Чего стоила одна история с Лидией Перепрыгиной, с которой Коба сошелся в ссылке. Ей, сироте, было четырнадцать лет. От него у нее родился сын Александр. Сосед, некто Петр Иванов, настучал на ссыльного жандармам. Жандармы потребовали от будущего вождя объяснений. Коба пообещал, что, как только девушка достигнет совершеннолетия, он на ней женится. Но обещать – не значит жениться.
Вообще, Кобу, судя по всему, тянуло к малолеткам. Первой жене, рано умершей от чахотки Като, было, кажется, семнадцать, когда он ее обрюхатил. А потом женился. От нее у него был старший сын Яков. Вторую он полюбил, когда ей было шестнадцать. Хотя… Была и другая женщина, на которой он в свое время хотел жениться, – Стефания Леандровна Петровская, дочь дворянина из Херсонской губернии. В 1910 году он познакомился с ней в ссылке. И даже подписывал свои статьи псевдонимом «К. Стефин». Сидя в тюрьме, он тогда подал прошение, чтобы ему разрешили вступить с этой Стефанией в брак. Ему разрешили. И отправили в новую ссылку. А она за ним уже не поехала. Не захотела разделить судьбу любимого. Не то что те жены декабристов. А потом исчезла с горизонта совсем… А жаль. Может, по-другому сложилась бы и судьба самого Джугашвили. Красивая была женщина. Гордая. С такими ему было не по пути. Да и что он собой тогда представлял? Что он мог дать женщинам, состоявшимся с точки зрения обывателя? Кто он был? Бандит. Бродяга. Нищий. Отброс общества. Одно слово – революционер.
Все его прошлое было окутано тайной. Отец Сосо, Виссарион Иванович Джугашвили, был сапожником и пьяницей. Он умер от удара ножом в пьяной драке в кабаке в 1890 году. Но кое-какие записи самого Сталина говорили, что на самом деле папаша скончался 12 августа 1909 года.
Такими же загадками сопровождалось рождение вождя. Во всех своих анкетах начиная с двадцатых годов он писал, что родился 21 декабря 1879 года. Но сам Лаврентий Павлович видел выписку из метрической книги, в которой черным по белому было написано, что Иосиф родился 6 декабря 1878 года. Зачем надо было убавлять себе целый год? И путать не только год, но и день рождения?
Знающие люди объясняли, что, поменяв дату рождения, Хозяин пытался поменять и судьбу. Мол, восточные календари со знаками зодиака обещают совсем разную жизнь людям, родившимся в разные дни и годы. Может, это было связано с мистикой. В молодые годы Коба активно дружил с известным эзотериком Гурджиевым. Теперь, когда вся страна прочно стояла на фундаменте марксизма-ленинизма, за такие воспоминания могло не поздоровиться… Даже ему. Поэтому вопрос о происхождении и родословной Иосифа Виссарионовича лучше было никому не задавать.
Тем более что болтали бог весть что. Якобы он побочный сын. Но чей? Кто говорил – купца, кто – начальника городской полиции… Кто – самого императора Александра III. Ходила версия, что Коба – сын знаменитого путешественника Пржевальского… Н-да! Вот бред-то!
Кто бы ни был его папашей – это было не важно. Коба делал себя сам.
На фотографии группы учащихся Горийского православного духовного училища Сосо Джугашвили стоит в самом центре. В верхнем ряду. Хотя по росту он самый маленький. Уже одно это характеризует его как личность. И в драках он был тоже самый ловкий, хотя у него после того, как он попал в двенадцать лет под фаэтон, развилась атрофия плечевого и локтевого суставов левой руки вследствие ушиба…
А какие стихи писал семинарист Иосиф Джугашвили! Такие, что их печатали и в газетах, и в литературном журнале. Мало того, в 1907 году одно из его стихотворений вошло в «Сборник лучших образцов грузинской словесности». А 1907-й – это вам не 1917-й и уж, конечно, не 1937-й. Тогда все было настоящим. И поэтическое признание тоже.
А дальше – тюрьмы, ссылки. И побеги. В бакинской тюрьме его чуть не убил уголовник, знаменитый киллер Минади Кязым. Спас его соратник Расул-заде.
В эти годы бывший «благочестивый Иосиф» взял себе, если по-благородному, псевдоним, а если по-уголовному, то «погоняло», кликуху. Назвал себя Кобой, именем благородного разбойника-мстителя из романа некоего Казбеги с символическим названием «Отцеубийца».
Тогда Джугашвили стал «боевиком партии». И был, что называется, «и чтец, и жнец, и на дуде игрец» – являлся пропагандистом, организатором забастовок, создателем типографий. Формировал боевые дружины, доставал деньги на партийные нужды, организовывал вооруженные грабежи (экспроприации).
Убивал ли он людей? Кто его знает! Но то, что он никогда не боялся крови, – факт. Эта история с тифлисским «эксом». Темная история. Вроде все организовал друг детства Джугашвили Тер-Петросян. Убили троих конвойных. Ранили более пятидесяти человек прямо в центре Тбилиси. Ограбили на двести пятьдесят тысяч рублей. И хотя не было найдено никаких документальных подтверждений, что Коба участвовал в этом деле, из партии его все-таки исключили. Местный комитет установил его причастность. Правда, ЦК, находившийся за границей, это решение не подтвердил. Что называется, замотал.
Тогда Сталину, который был профессиональным революционером и жил на содержании партии, пришлось туго. И все потому, что он проигнорировал решение Пятого съезда, запретившего грабить и убивать. Где об этом прочитаешь? Уже нигде!..
Да и сама история партии большевиков во многом была искажена. Не поймешь, где правда, где полуправда, а где полная чушь. В сознании масс все отложилось так: Ленин создал партию, размежевался с меньшевиками и повел ее от победы к победе. Ему же, Лаврентию Берии, не понаслышке известна совсем другая версия появления РСДРП(б).
Пару лет тому назад он нащупал тонкое место в душевной организации вождя и воспользовался этим обстоятельством. Проблема была в неудовлетворенном тщеславии. Все эти старые, дореволюционные большевики чрезвычайно гордились своей биографией, своим вкладом в подготовку Октябрьского переворота. И считали, что Джугашвили – это малозначительная фигура на их фоне.
И тогда он, Лаврентий Берия, сделал, что называется, «ход конем», или, лучше сказать, «проход пешки в ферзи».
Он предложил свою трактовку истории большевистских организаций в Закавказье и выступил с нею на собрании Тбилисского партактива в июле 1935 года. Его концепция заключалась в том, что именно молодой двадцатилетний Сталин возглавлял всю грузинскую социал-демократию, руководил ее работой.
И он попал прямо в точку. Изданная им книга понравилась Сталину, имела ошеломляющий успех… Его идея о том, что в мире было два центра большевизма – эмигрантский, возглавляемый Лениным, и внутрироссийский, где главным был Сталин, – получила безоговорочное одобрение. И вошла в «Краткий курс истории ВКП(б)». Берия тут же был признан видным специалистом по истории партии.
Естественно, никаким историком он не был. И доклад этот написали за него другие люди. Но по ходу этой работы они немало рассказали Лаврентию Павловичу о якобы подлинной истории возникновения РСДРП.
По их версии, никакой особой роли ни Ульянова, ни Плеханова в этом не было вовсе. Партию основали совсем другие люди. А если быть точным, то это Борис Львович Эйдельман, Натан Абрамович Видорчик, Абрам Яковлевич Мутник, Шмуел Шнеерович Кац, Павел Лукич Тучанский, Александр Алексеевич Банковский, Адам Казимирович Петрусевич, Аарон Иосифович Кремер. Причем трое из них, Мутник, Тучанский и Кремер, были членами Бунда, Еврейской национальной рабочей партии, куда принимали только своих. Бунд участвовал в организации РСДРП финансово. И вошел в ее состав в качестве коллективного члена. Выходило, что ни одного настоящего пролетария среди основателей ее не было.
Для чего бундовцы ее активно продвигали? Скорее всего, для того, чтобы расширить свою социальную базу. Чтобы можно было говорить массам – у нас не только еврейская основа. Ведь в 1905 году в Бунде было более 35 тысяч членов, а в РСДРП всего восемь.
Потом между членами – соучредителями партии началась борьба за власть. И бундовцы то входили, то выходили из РСДРП, но во всяком случае к семнадцатому году, к моменту Октябрьского переворота, они составляли подавляющее большинство.
А Ленин? Ленину они активно не нравились. И он с ними то боролся, то сливался во взаимных объятиях. Ну а когда грянул судьбоносный семнадцатый год, то тут численный перевес и сказался. В Советском правительстве во главе с Ульяновым русских было всего двое. Во ВЦИК, исполкоме Советов, – шестеро. Из шестидесяти одного человека. В военном комиссариате (глава Троцкий – Лейба Давидович Бронштейн) – ни одного. В ВЧК (поляк Дзержинский) – двое.
Конечно, подлинная история такой партии тщательно скрывалась. Как скрывалось, на чьи деньги была сделана революция и как большевики щедро рассчитались со своими немецкими и американскими спонсорами. (Немцам они отдали территории и репарации. Американцам – золотой запас Российской империи.)
В таких размышлениях пребывал Лаврентий Павлович почти всю дорогу до дачи. «Хотя… – нарком оборвал свои несвоевременные мысли, – ни к чему это. Тем более что у старых коммунистов все шкафы, так сказать, «скелетами» забиты. Сейчас наступают новые времена. И старых большевиков истребляют, как зловредных насекомых. Надо соответствовать новым веяниям…»
* * *
С такими благонамеренными мыслями он и шагнул за порог передней загородного дома вождя. Снял пальто, аккуратно повесил его на вешалку для гостей и прошел прямо в большой зал.
Здесь его встретил человек и, ни слова не говоря, провел в малую столовую, где Джугашвили любил работать.
Святой Иосиф, одетый в зеленый френч с отложным воротником и в брюки, заправленные в мягкие кавказские сапоги, был уже здесь. Весь такой домашний. Ну прямо усатый кот-мурлыка. Сама любезность. Встретил, поздоровался за руку.
Вот только глаза! Глаза были желтоватые, пронизывающие. Зрачки, как у тигра. Нет, скорее не как у тигра, а как у барса. И не котик это был вовсе, а затаившийся перед прыжком барс.
Он, Лаврентий Берия, в своих круглых очках, за которыми скрывались немигающие змеиные глаза, выглядел эдакой коброй.
– Ну что, Лаврентий? Сочинил записку? – прямо в лоб с некоторой долей издевки в голосе и легким кавказским акцентом спросил Джугашвили.
– Вот! – Лаврентий Павлович положил на стол коричневую папку. – Я хочу отметить, что это клевета…
– Ты не кипятись! Давай я почитаю!
И, взяв в руки красный карандаш, Иосиф Виссарионович начал штудировать скорбный совместный труд Меркулова и Берии, а Лаврентий Павлович в это время сидел как на иголках за другим концом стола и тоскливо смотрел в обитый карельской березой потолок.
Никто не мог бы угадать, о чем в этот момент думал «отец народов», какие мысли и эмоции скрывал этот покатый, закрытый густыми черными жесткими волосами лоб.
Хозяин оторвался от папки и сказал:
– Значит, говоришь, что ты не служил в мусаватистской контрразведке, а только работал по заданию партии в молодежной азербайджанской организации «Гуммет»?
– Да, так! Да!
– Поверим. Папочку-то я оставлю у себя. Пусть полежит. А ты мне вот что скажи, Лаврентий. По поводу «Интуриста». Ты предлагаешь «Интурист» передать из НКВД обратно в Наркомат внешней торговли. Тут ты хорошо мыслишь. Правильно! Ведь если наши противники узнают, что он числится за «внутренними делами», то начнут этот факт использовать. Травить в прессе.
Лаврентий Павлович понял, что гроза миновала. Сталин принял к сведению его объяснение и не хотел больше говорить об этом деле. Облегченно выдохнув, Берия стал добавлять от себя:
– Будут мешать работе. Называть их филиалами НКВД… Затруднят работу…
Потом разговор зашел об обстановке в наркомате. О том, что погранохрану надо ставить по-новому. Что нужна оперативная связь. Люди нужны. Новые кадры. Вооружение…
И пошли вопросы. Вопросы. Детали…
Он уехал с Ближней дачи уже под вечер. И только тогда почувствовал, что напряжение окончательно рассеялось, когда за его машиной захлопнулись зеленые ворота.
«В этот раз пронесло. Но документы остались у него. Значит, в любое время он может достать их из архива и пустить в ход. Впрочем, на таком крючке нахожусь не я один. Наверняка на каждого у Кобы есть немалый компромат. Так людьми проще управлять. А в случае чего и избавляться от них.
Есть у меня еще одна загвоздка, связанная с этой книгой по истории партии. Соавторы мои разболтались о том, что это якобы не я ее написал. И надо с этим делом разобраться немедленно. А то ведь если дойдет до вождя, то он может принять какое-нибудь другое решение. С волками жить – по-волчьи выть!»
* * *
Машина въехала во внутренний двор здания на Лубянке. И, озабоченный новой проблемой, Лаврентий Павлович быстро поднялся к себе в кабинет. Зажег свет, сел в кресло, задумался на минуту. Поднял трубку.
Зашел Людвигов.
– Позови Кобулова! – резко скомандовал он.
Через минуту (как будто ждал) появился грузный Богдан Кобулов.
– Слушай! Надо срочно закрыть это дело!
– Какое?
– То, что касается болтовни, будто это не я написал книгу.
Кобулов схватил на лету:
– Разрешите доложить, как обстоят дела сейчас.
– Докладывай! – недовольно сказал Берия. И, откинувшись в кресле, приготовился слушать своего «вассала».
– Как вы знаете, Лаврентий Павлович, началось все с Фаермарка. Он публиковался всегда под псевдонимом Сеф. Еще в тридцать пятом году, когда ваша книга получила всесоюзную славу и стала основополагающей…
Берия недовольно поморщился, как бы давая понять Богдану, что не надо лить елей в уши, «переходи к делу».
– Семена стало заедать: мол, а где мои награды? Вот он и начал «звонить» об этом направо и налево. В результате нам поступил сигнал от инструктора ЦК ВКП(б) товарища Штернберг. Она написала заявление в Комитет партийного контроля о своих беседах с Сефом и его женою. И также продолжала бить во все колокола, когда приехала в Москву. В результате ее усилий в сентябре 1936 года партколлегия по Закавказью разобралась с болтунами. Их крепко вздули. Казалось бы, дело исчерпано. Но тут Эрик Бедия – директор филиала института Маркса – Энгельса-Ленина в Тбилиси – завелся. Мол, не один Сеф писал, он тоже работал над этой книгой. Опять же в дело вступил и старый большевик Малания Торошидзе и начал требовать и для себя кусочек славы… Ну а дальше вы знаете. В то время открылся заговор, связанный с первым секретарем ЦК Грузии Мамией Орахелашвили. И все заговорщики, а в их числе оказались и эти «писатели-теоретики», были, как говорится, «обнулены».
– Это я знаю! – нетерпеливо заметил Берия. – Но Сеф!
– А с ним другая история. Его Ежов арестовал в апреле тридцать седьмого. Арестовал в Москве. И Сеф подтвердил свои слова о том, что это якобы он написал «К вопросу об истории большевистских организаций в Закавказье». Да еще наплел про моего брата Степана. Что он, мол, контрреволюционер…
– Видно, Николай хотел меня подвести под монастырь с этим Сефом. Вот и арестовал и держал его здесь до конца… – произнес свои мысли вслух Лаврентий Павлович.
– Да, его расстреляли только в последнюю минуту. Двадцать девятого августа тридцать восьмого. Перед самым вашим приходом в наркомат…
– Говорят: есть человек – есть проблема. Нет человека – нет проблем… Но это не так. Остаются документы. Осталось дело Сефа. Ты, Богдан, затребуй его из архива. Срочно затребуй. Прямо сейчас. И принеси его ко мне. Прямо ко мне. Лично в руки. Никому не оставляй… Иди!
– Слушаюсь!
«Ах, Николай, Николай! Мастер интриги. А пролетел. Хотел меня застрелить. Даже план разработал. По пьянке и разболтал. Мол, вызовем Берию на конспиративную квартиру для встречи с важным агентом в его, Ежова, присутствии. И пусть под видом «врагов народа» налетят верные чекисты. Берию застрелят, а его легко ранят. Дурак. Договаривался с Дагиным и со своим заместителем Михаилом Фриновским устроить беспорядки во время демонстрации на Красной площади и под шумок убить всю верхушку – Джугашвили и Скрябина-Молотова. Не успел. Не успел. Получит свою пулю в лоб. Или в затылок. Это уж как придется. А мне теперь надо за ним «хвосты подчистить»!
И самое хреновое сейчас в этом деле, что на меня навешивают всех собак. Будто я и Ханджяна, первого секретаря компартии Армении, застрелил… Мерзавцы. Всех, кто вместе с ним, с Ежовым, собирал на меня компромат, надо арестовать. Всех к ногтю».
VI
«Первому зам. наркома
внутренних дел Союза СССР
тов. Меркулову В.Н.
Служебная записка
об экспедиции в Лхасу (Тибет) 1925 года
и об организации новой экспедиции в Тибет
