скачать книгу бесплатно
Да я бы и не записывал, но столько вокруг вранья и всяких идиотских фантазий под идеологической, религиозной, детективной, любовно-эротической и всяческой другой наркотой, что тошнит до невозможности.
Страшно что-то ещё придумывать!
Плеснуть в эту муть чистой воды просто необходимо! Хотя бы для того, чтобы самому окончательно не отравится…
Есть мистика или нет – не знаю. Но вот сказал Витька "Хоть топись!" и утонул не в переносном смысле, а в самом что ни на есть натуральном. В каком-то паршивом искусственном пруду какого-то винсовхоза.
Ужас!..
Это уже после лагеря было.
Что я пережил – не передать! Такого друга мне больше никогда не найти! Как будто половина меня утонула вместе с ним.
Как это произошло, никто до сих пор точно не знает, но одни говорили, что на спор пацаны плавали и Витька спас двоих, а сам утонул. Другие говорили, что он сам делал рекордный заплыв и утонул.
Воду из пруда начали спускать и в двух метрах от берега его обнаружили.
Чуть-чуть не дотянул!
Типичная история!..
У меня такой стресс был, что я ушёл из школы и в медицинское училище поступил.
Чтобы, мог спасать людей, если придётся…
Спасать надо было меня! Я и тут, вляпался по самые уши. Кто бы мог подумать, что встретит меня сплошная зубрёжка. А я и зубрёжка – две вещи несовместимые. У меня ассоциативная память! Это такая поганая штука, с которой запомнить-то что-то и запомнишь, но ничего никогда не выучишь, и ни в какую систему не впишешься.
К тому же я попал в первый набор курса фельдшеров-лечебников, а учебников ещё не было. Вот и учились по учебникам для медицинских институтов. То есть даже анатомию зубрили на латыни и досконально. Из этого бреда я только одно название запомнил на всю жизнь и то кажется неточно – стерна-клейда-мастоидеус. Что означает, по-моему, грудинно-ключично и ещё там какая-то сосцовая мышца.
А когда дошли до фармакологии, то это вообще была полная труба! Там на одних дозах с ума сойдёшь. Вместо двух нулей один поставишь и можно оркестр заказывать. Сдал только благодаря шпаргалкам. Ими снабжали всех сокурсники – Смурыгин Вовка и Татур Славка. Они сидели в очередь на корточках на карнизе второго этажа, а девчонки поставляли им в ведре на швабре не только рукотворные шпаргалки, но и вырванные страницы из учебников и конспектов. Причём чуть ли не рядом с окнами учительской и завуча…
Такая вот экстремально-отчаянная почта – ты отправляешь записку с вопросами билета – тебе ответ.
Зато уже к концу учёбы во мне обнаружился талант диагноста. Даже не помня точно симптомов той или иной болезни, я ставил диагноз на раз и в точку. Педагоги удивлялись, но двойки всё равно ставили.
Диагноз-то я поставить мог, а вот лечить – чёрта с два!..
Сельхозудовольствия
В начале каждого учебного года нас отправляли на уборку табака в подшефный табаксовхоз. Ну и первый год тоже интересно начался. Только поступили и всех как баранов погнали. А куда было деваться!..
Сели мы в грузовые машины с открытым верхом и – вперёд! Ветерок засвистел, и вдруг как грянул бабий унисон! Да так дружно, как будто бы эти противоположнополые с этой песней и родились:
Расцвела сирень в моём садочке.
Ты пришла в сиреневом платочке.
Ты пришла и я пришёл.
И тебе и мене хо-ро-шо!
Я такого русско-украинского примитива никогда не слышал. Папаня у меня был из старорежимных интеллигентов, и такая пацанья херня к нам не залетала.
Но мне понравилось!
Соответствовало простому сегодняшнему бурному сексуальному пробуждению!
Отцвела сирень в моём садочке.
Ты ушла в сиреневом платочке.
Ты ушла и я ушёл.
И тебе и мене хо-ро-шо!
Ну, это совсем по правде жизни было!
Расцвела сирень в садочке снова.
Ты нашла, нашла себе другого.
Ты нашла и я нашёл.
И тебе и мене хо-ро-шо!
А это вообще, – в точку и перспективу!
Только эту песню отгрохали, как следующую, ещё более невероятную по примитиву заорали. Да ещё и на мотив "Мы идём по Уругваю!":
Джон в Америке родился,
Джон в Америке живёт,
Джон в Америке женился,
Джон в Америке умрёт!
Джон Кеннеди, Джон Кеннеди,
Джон Кеннеди ча-ча-ча!
Джон Кеннеди, Джон Кеннеди,
Джон Кеннеди ча-ча-ча!..
Ну, сельхозработы… Сами понимаете… Это только вьетнамцы, корейцы, таиландцы и тому подобные азиатские сельскохозяйственные таланты погружаются в них как в нирвану. А бездарные избалованные европейские граждане только стонут и мучаются.
Девчата сели под навесы и нанизывали себе листья табака на бечёвки, да по две нормы – самые талантливые, а мы, как мужская гордая сила, кто в грузчики подался, кто…
Вот эти вторые «кто» – были мы трое. Один всё время, как он говорил, "Из протеста!" коноплю растирал в ладонях и пытался накарябать смолу на папиросочку. Второй без всякой наркоты, как китайский болванчик, только улыбался и хихикал. Ему вообще вся жизнь была "по барабану!".
Ну и я – ветеран ангин и других интеллигентных заболеваний, таскать пятидесятикилограммовые мешки с табаком просто не мог. Один раз попробовал и понял, что скорее сдохну, чем что-то заработаю. Вскинули мне на плечи это никотиновое богатство, и я зигзагами, и всё больше склоняясь к земле, побежал к грузовику. У самого борта я рухнул носом в землю и на меня минут десять тряпками махали. Так что, сами понимаете, – выбора особенно не было.
Да и лёгкие работы мне были не по зубам. Попытался я нанизывать табак на бечёвку, но куда мне было до наших восточных красавиц! И на кормёжку не заработал.
Поэтому сбились мы – отбросы производства и жизни, и организовали стройбригаду "Ух!", которая вроде бы рыла канавы для полива, а на самом деле периодически фланировала перед девчатами с ломом на плечах. Этим мы как бы намекали на скрытую от государства, но всегда готовую на интимные подвиги мужскую силу. Ну и пели, конечно, для поддержки духа:
Не хотим мы тратить свою силу
И работа нам идёт не в жилу!
Нам табак весь опротивел
Из терпенья нас он вывел.
Я в гробу работу эту видел!
Этот шедевр, конечно же, я накорякал!
Залили мы всё что надо и не надо, и так как не особенно следили за водой, то направили нас выбирать землю из парников.
Работа самая что ни на есть потогонная. Пару дней лопатами поковыряли и плюнули. И по пол нормы на душу не выработали.
И тут наш наркоман, который всё бродил и бродил в поисках кондиционной конопли, набрёл на прошлогодние, уже вычерпнутые парники.
Мы тут же смекнули "чё почём" и, разрыхлив землю в этих парниках и на кучах выброшенной, бог знает когда земли, потом весь день загорали и рассказывали друг другу байки про баб и космические перспективы страны.
В конце рабочего дня приходил учётчик, и только языком щёлкал – по две нормы и больше на брата выходило! Он, конечно, что-то подозревал, но куда ему было против нашего нахальства! Да и в этих совхозах такой бардак был, что никто не помнил и нигде в документах нельзя было найти, что было сделано в прошлом году и где, а уж в позапрошлом – тем более. А пространства – до самого горизонта! За день не обскакать на коне!
Но это работа, а отдых…
Как-то наши амбалистые товарищи-грузчики решили себе досуг устроить среди недели. Там какая-то проблема с грузовиками была. Ну, а у нас пауза в работе – постоянное и святое дело. Наркоша, конечно, опять по коноплю двинулся, второй дебил спать завалился, а я увязался за передовым трудовым отрядом на совхозный пруд.
Расположились мы на бережку, поплавали, и стали думать как бы ещё интереснее досуг провести.
– Видите лодку на том берегу, – говорит Исса Аблай Исабаев (Борька). – По-моему она не на привязи.
– Точно! – подтверждает Самурай (Смурыгин Вовка).
– Плывём! – кричит Татур Славка – большой лирик и будущий замечательный врач (к нему, как и ко мне, никакое прозвище в медучилище не прилипало), и все трое наперегонки бросаются в воду.
И вот мы уже в лодочке, как какие-нибудь дворяне, по озеру рассекаем. Я с Славкой природой любуюсь, камышами, а двое остальных только уточками да гусочками, в огромном количестве рядом плавающими.
– Надо вёслами их глушить, а потом шеи сворачивать! – слышим мы, и первая утка тут же летит нам под ноги.
– Крутите ей голову, крутите! – орёт Исса.
– Да вы чё? – орём мы с Славкой. – Что мы, – живодёры, что ли?
– Ну, чистоплюи, хреновы! Пожрём как люди и других накормим! Сворачивай им шеи, Самурай, а с вёслами я сам справлюсь!
Ни слова не говоря, Самурай кидается к нам и, рыча, крутит шеи уже двум уткам.
И в это время на косогор того берега откуда лодка выбегает мужик с двустволкой и пуляет то ли в воздух, то ли по нам. Исса уже не глушит уток, несколько штук которых вокруг лодки бултыхаются вверх лапками, а остервенело гребёт к берегу.
– Держи! – теперь уже орёт Самурай и суёт мне в каждую руку по две утиной шеи. – Беги через кукурузу на кухню и отдай их нашим поварихам! А мы лодку отгоним подальше и шмутьё соберём!
И я побежал…
Пол кукурузного поля отмахал в горячке и вдруг почувствовал, что руки отпадают. Шеи у уток тонкие, а сами-то они ого-го какие! Даже без печатей сразу видно, что не совхозные, а частные! А тут ещё соображение заработало – как это я буду в мокрых трусах и с четырьмя утками через посёлок бежать? Ну, явно подставили меня дружки-товарищи. Улики мне, а сами за тряпками. Положил я бедняжек в самой кукурузной гуще у канавы для полива и пошёл к корпусу недостроенного четырёхэтажного здания, где нас разместили.
Обида просто раздирает!
Подхожу к зданию, а парни уже там.
– Куда уток дел? – спрашивают.
– Спрятал. Вечером принесу, герои!
– Да ты чё? Мы еле успели смыться! Всю дорогу бежали как сумасшедшие!
– Да ладно, ладно! – махнул я рукой, а сам подумал, что бывают попутчики, собеседники, знакомые, приятели, товарищи, а друзья практически никогда.
Правда, Славка как-то стыдливо потупился и погладил меня по плечу, но Бог и ему судья!
Лишь только вечер затеплился синий, сунули мне в руки фонарик и – вперёд! Кукуруза под два метра и выше. Джунгли! Мы когда на сборе кукурузы работали, часто делились на две группы и по голосам пуляли початками. Как в кого попало – тот и выбыл. Иногда, если по голове, то почти взаправду.
Так вот лазил, лазил – нашёл! Но не четыре, а три. Одна уточка очухалась и ушла. Нам потом местные рассказывали, что она хоть и со свёрнутой шеей, но приковыляла к родному дому. Хозяин её посокрушался, посокрушался, да в тот же вечер и зажарил.
Но там-то покушали, как следует, а нам готовили часа три на сиротском, угасающем ещё с ужина, огне и так и не прожарили. Правда все хавали – и ничего, а вот меня два дня несло в той же густой кукурузе. Весь грех на меня упал. Сидел я орлом, смотрел на шелестящие верхушки стеблей и думал:
– За что, а?..
Дальше, всё интересней и интересней! Только от уток очухался, как тут же другая история приключилась.
То, что я с детства был очень любопытный, это почти у всех есть. Но то, что на своей шкуре всё проверял – это не у каждого. Табака высушенного вокруг – море, и мы и цигарки скручивали и огромные сигары, но лишь один я додумался проверять какой кайф от нюханья его, родимого. Ну, это видимо опять же оттого, что слишком много читал. Там в исторических романах все аристократы только и делают, что табак нюхают. Да ещё из драгоценных табакерок вынимают…
Растёр я листья в труху и начал внюхивать. Эти, – которые себя дружочками называют, сгрудились и подначивают: "Давай, давай!". Ну, я и даю! Минуту нюхаю – никакого кайфа! Вторую, – ни черта! Даже не чихается, о чём подробно и восторженно в литературе написано. Парни говорят – табак высший сорт. Эффект должен быть.
И тут я чувствую, что косею. Кумар начался!
– Мужики, – говорю. – Точно как от пол-литры вина эффект.
– Да ты чё? – радуются орлы. – За пол-литру платить надо, а тут дармовой кайф под ногами! Давай, давай!..
– Что-то тошнит. И голова кружится…
И тут меня как начало полоскать, так все отскочили метра на два. А из носа столько табачных столбиков повыскакивало, сколько и представить никто не мог. Труха трухой, а не заметил, как кучу втянул. Где это добро поместилось в носу – не знаю. Впрочем, шнобель у меня отменный…
– Никотиновое отравление! – кричит Славка. – «скорую» вызывайте!
Ну, «скорая» – не «скорая», а два дня опять пролежал…
– Знаешь что, – говорят парни. – сегодня вечером мы пойдём виноград тырить. Мускат! Иди с нами! Отвлекись немного, а то просто жалко на тебя смотреть. Дело налаженное – успех гарантирован. Нас местные поведут и ещё из сельхозтехникума ребята.
– Слава Богу – проснулась совесть! – подумал я и освободил наволочку от соломы, которой и матрацовки были набиты вместо ваты.
Кто в детстве совершал набеги на соседские или колхозные сады, тот знает, какое это удовольствие. Кое-что в этом плане я уже описывал. Но то, с чем я встретился тут, было больше похоже на сокрушительную партизанскую операцию или забойное комсомольское мероприятие. Во-первых, на детей мы уже сильно не смахивали, а во-вторых, количество желающих полакомиться было… Я до сих пор не знаю, да никто и не подсчитывал, сколько нас шло с рюкзаками, наволочками от подушек и прочей тарой. Луны не было, и только звёзды слабо обозначали силуэты, топающих по совхозным кушарам след в след. Да ещё и по пути следования, то справа, то слева, к длинной шеренге всё время, молча и бесшумно, присоединялись новые и новые тени, и это были явно не студенты.
Наконец кто-то из местных распределил нас по рядам виноградника, и мы начали на ощупь собирать урожай. Я не буду описывать тугие и упругие как девичьи груди гроздья винограда – это дело смакуется ещё с библейских времён, но жадность, с которой я их дёргал и запихивал в наволочку, была почти что эротическая.
И вдруг кто-то из наших схватил меня, и, прижав к земле, заткнул липкой ладонью рот. Только что всё поле мягко шелестело и вот всё замерло.
– Что за херня! Вроде ветра нет… – пробормотал прямо над моим ухом старческий голос и, повернув голову, я увидел на другой стороне кустов силуэт сапога.
– Бабах! – грянуло у самого уха и что тут произошло-о!..
Весь виноградник вздыбился!
