скачать книгу бесплатно
Лелей, точнее Ольгой, звали свекровь, но мать в разговорах всегда называла ее исключительно Лелей, что ту невероятно раздражало. Матери было наплевать, поскольку, по ее мнению, на Ольгу та не тянула, а гнусное слово «сватья» произносить отказывалась в принципе.
– Никто его не выгонял, – буркнула Ирина. – Он сам ушел.
– Леля утверждает обратное. А еще сказала, что хорошие жены мужей не выгоняют, ты представляешь?
Интонация матери несколько сменилась. Дочь искоса наблюдала за ней, пока еще не понимая, на чьей та стороне.
– А Леля не проинформировала, почему я, по ее мнению, выгнала такого отличного мужа, как Сергей?
– Нет, но думаю, ты расскажешь, – спокойно ответила Алла, смерив ее очередным снисходительным взглядом.
– Мам, я не хочу об этом говорить.
– Чего вдруг?
– Ничего. Мою личную жизнь обсуждают все кому не лень, и это уже бесит, – раздраженно сказала Ирина, сняла с плиты закипевший кофе и разлила его по крошечным, с наперсток, чашкам. Получив свою порцию, Алла с любопытством уставилась на дочь.
– Кто это обсуждает твою жизнь?
– Да все подряд. На работе, во дворе. Стеша ежедневно шипит из-за дверей, что я проститутка.
Алла аккуратно отхлебнула кофе.
– Надо же, – усмехнулась она. – Эта старая курва еще жива?
– Жива и прекрасно себя чувствует, к сожалению, – зло сказала Ирина, уселась на стул и мечтательно добавила: – Когда-нибудь она выбесит меня настолько, что я ее придушу.
– Это правильно, – кивнула Алла и улыбнулась, обнажив мелкие зубы. – Не сдерживай себя в следующий раз.
Простонародное «не сдерживай» с королевским обликом матери никак не вязалось. Ирина с сомнением посмотрела на нее и, решив, что та все-таки на ее стороне, нехотя рассказала о том, как застала Сергея с шлюхой Наташкой. Спустя неделю обида ничуть не стала слабее, продолжая клокотать вулканической лавой. Чувствуя, как дрожит голос, она запила ком в горле кофе и торопливо встала сварить еще порцию.
Алла барабанила пальцами по столу, вздыхала, мялась и все смотрела внутрь чашки, словно раздумывая, не погадать ли на кофейной гуще, а потом резко встала, открыла шкафчик и, почти не глядя, вытащила из него пачку тонких сигарет, которую Ирина прятала на черный день. Та глядела на мать во все глаза.
– Я их на это же место прятала, – невесело усмехнулась Алла. – Помнишь, наверное? Еще до того, как переехать.
– Помню. Это привычки или генетика, как думаешь?
Алла нервно пожала плечами, закурила и небрежно сунула сигареты и зажигалку Ирине. Та тоже закурила, выдохнула в воздух сизый дым и, поискав пепельницу, поставила ее на стол.
– Что думаешь делать? – тусклым голосом спросила мать. – Если придет – простишь?
Ирина не ответила, пожала плечами, точь-в-точь как мать, и отошла к окошку.
– Не знаю. Я ведь никогда с таким не сталкивалась, не думала даже. А оно вон как… Лежишь ночью, смотришь в потолок, а у самой в голове как шестеренки тикают: за что, за что? Кого винить? То ли его, то ли себя, то ли еще кого?
Алла помолчала. Ее сигарета светилась злым красным огнем, стоило сделать вдох.
– Не знаю, что тебе сказать, – призналась она. – Измена – такое дело, к которому никогда не бываешь готов. Как война, например, или смерть, или болезнь неизлечимая. Живешь себе, а тут – бац, как сосулькой по лбу. И никакого рецепта, как дальше жить: то ли простить, то ли выгнать, то ли еще что…
В голосе стальной и непоколебимой матери вдруг прорезались незнакомые нотки. Ирина впилась в лицо Аллы со смутным подозрением.
– Так говоришь, будто это тебе не в диковинку, – сказала она. Мать криво усмехнулась и затушила окурок в пепельнице.
– Давно живу, много знаю, – загадочно изрекла Алла. – Мужики по своей сути одинаковы, не важно, из какой семьи, как воспитаны и какой статус в обществе занимают. Вон, даже у Ленина была своя обоже. Только при всей красе мадам Арманд он так и не решился оставить Крупскую. Знаешь почему?
– Почему?
– Народ бы не понял. И не простил. Наденька Крупская была своя, революционная героиня, которая с ним и в ссылки, и на баррикады, и в Кремль. А кто такая Инесса Арманд? Обычная телка, которую, пардон за французский, можно было только трахать.
Ирина не выдержала и расхохоталась.
– Я правильно поняла, что под Крупской ты подразумеваешь меня?
– Ну, а кого еще? А всякие там Инессы или Наташки, – мать горько усмехнулась, – приходят и уходят. Фаворитки короля могут меняться сколько угодно, но королева всегда остается на своем месте.
Сергей вышел из дома через пару минут, наспех одетый, лохматый, и даже рубашка под курткой была застегнута криво. Наталья снисходительно улыбнулась и потянулась поправить ему волосы. Голову он отдернул и еще по сторонам покосился: не видит ли кто? Это ей не понравилось. В его окне маячило бледное пятно человеческого лица. Видимо, матушка высматривала, куда направился сынок.
– Не устраивай тут сцен, – грубо сказал он и подтолкнул к машине. – Садись.
Она села, мгновенно надув губы. Но, кажется, любимый не обратил на это никакого внимания. Он так резко стартовал с места, что голуби, вальяжно расхаживавшие по двору, взметнулись в небо неуклюжей россыпью.
– А куда едем? – спросила Наталья тоненьким голосом. – Может, пообедаем в «Гансе»?
Туда ходила только приличная публика, поскольку цены были запредельными. Она это знала и страшно любила красоваться с новым ухажером именно там. Сергей, будучи женатым, в рестораны ее не водил, боялся наткнуться на знакомых, но теперь-то можно!
– Как ты меня нашла? – раздраженно спросил он, сунул в рот сигарету и начал шарить по приборной доске в поисках зажигалки.
– Захотела – нашла, – загадочно мурлыкнула та и полезла целоваться, чему страшно мешал рычаг переключения скоростей. Сергей грубо отпихнул ее. Она фыркнула и уселась на место, поправляя шарфик и искоса поглядывая на него.
– Ремень пристегни, – скомандовал он и добавил: – Зачем искала?
– Увидеть хотела. А что, нельзя?
В ресторан любимый ее не повез, направившись в сторону старого парка, где небеса подпирали особняки богатеев. Глядя на шикарные дома, Наталья вздохнула. Жить в этом престижном районе желали многие, но цены были нереально высоки. И без того строительство в парковой зоне осуществлялось путем разных махинаций, доступных лишь сильным мира сего. Простым смертным о таких домах приходилось только мечтать. Вокруг – вековые сосны, веселенький хоровод рябины, опоясывающий сторожевые башни из красного и желтого кирпича, чистый воздух и почти никакого транспорта, кроме своих.
Сергей загнал машину в какие-то мокрые кусты и заглушил мотор. Наталья хмыкнула, предвкушая, что сейчас начнется. Милого потянуло на сладкий экстрим? Да ради бога! Все же мужики – такие предсказуемые.
Он молчал. Наталья ерзала на сиденье, но поскольку Чернов так и не подумал приблизиться к ней, вновь полезла с объятиями, случайно выбила сигарету из его рта, и та покатилась куда-то под сиденье. Он снова отпихнул ее к дверце.
– Ты что? – возмутилась она. – С ума сошел?
– Не лезь ко мне, – холодно сказал он, открыл дверцу и стал внимательно разглядывать салон. – Черт, ты мне обшивку прожгла!
– Тебе что, какая-то обшивка дороже меня? – взвизгнула Наталья, и в тишине салона это прозвучало как взрыв бомбы. Поскольку Сергей так и не ответил, она на всякий случай всхлипнула и плаксиво продолжила: – Не звонишь, не заходишь, я уже не знаю, что думать.
Прозвучало это так же фальшиво, как ее слезы, и она сама это поняла, как только мужчина повернулся и посмотрел с легкой насмешкой.
– Чего дурой прикидываешься? Все ты понимаешь.
Наверное, надо было сказать что-то в духе любимых фильмов с Монро, с томными соблазнительными выдохами, изогнувшись так, чтобы была видна пикантно обнаженная грудь. Например: «Дорогой, но мы же столько были вместе!» Или: «Я не понимаю, может, я делаю что-то не так?» Или как-нибудь еще. Но все шаблоны почему-то вылетели из головы. И Наталья просто спросила:
– Ты что, меня бросаешь?
– Нет, – удивился Сергей. – Не бросаю, а уже бросил. По-моему, это сразу было ясно.
Она помолчала, а потом, ненавидя себя за тупость, спросила:
– Как это – бросил?
– Да вот так. Взял и бросил.
Его голос был равнодушным. Он вышел из машины, вынул новую сигарету, закурил и стал с преувеличенным вниманием рассматривать листву. Из глубины парка доносилась какая-то знакомая мелодия, но слов было не разобрать, а ноты похожи на десятки песен. Наталья немного посидела в машине, после чего тоже вышла и внимательно уставилась на его профиль. Сергей изо всех сил старался выглядеть надменным, что ему не шло и казалось нелепым, особенно в рубашке, застегнутой сикось-накось. Еще раздражало, что он со своими сигаретами забрался на крохотную выпуклость на асфальте, а она одной ногой стояла в яме. Мало того что смотрит на него снизу вверх, да еще и крайне неудобно.
– Я не поняла, – произнесла Наталья. – Ты что… ты решил… вообще?
– Вообще, – кивнул Сергей. – Так что, пожалуйста, больше не звони…
– Не понимаю, – прервала она дрожащим голосом. – Нам было так хорошо, и потом, ты же ушел от своей… балеруньи…
Последнее слово выдохнула с презрением, почти выплюнула. Сергей покосился на Наталью с отвращением.
– Не трогала бы ты ее, – сказал он жестко. – Она сотню таких, как ты, стоит.
– Это каких?
План, тщательно взлелеянный, полетел ко всем чертям, но ей было наплевать. Она рассвирепела, почуяв насмешку, и приготовилась выцарапать ему глаза, если только даст повод. И он его незамедлительно дал.
– Таких, – сказал Сергей и начертил сигаретой неопределенную синусоиду перед ее фигурой. – Шалав, готовых на все с любым, у кого бабки есть…
Не дослушав, она вмазала ему оплеуху. Тот инстинктивно отстранился, но она все-таки попала кончиками пальцев. Потеряв равновесие, он отчаянно замахал руками, но Наталья не дала ему возможности встать прямо и что было силы толкнула в грудь, да так, что он кубарем улетел в мокрую листву.
– Сволочь! – завизжала она и приготовилась ткнуть сапогом в живот. – Это я – шалава? Ненави…
В последний момент он дернул ее за ногу, и Наталья рухнула рядом, тюкнувшись затылком о землю, мельком подумав, во что превратится ее белая шуба. С рябин на лицо летели тяжелые ледяные капли. Охая, она встала на четвереньки и обшарила окрестности расфокусированным взглядом.
Сергей садился в машину. Его спина была мокрой и грязной.
– Стой, сволочь, гад, паскуда! – заорала Наталья, поднимаясь на подкашивающихся ногах. Он не ответил. Из окна полетела ее сумочка и приземлилась в лужу. – Стой, Казанова толстопузый! Жиртрест! Гадина! Ненавижу! Не-на-ви-жу!!!
Машина рванула с места так, что из-под колес полетели черные комья грязи. Женщина разрыдалась, медленно пошла к дороге, выудила из лужи промокшую сумку и, всхлипывая, стала отряхивать покрытую грязью и прелой листвой шубу.
– Сво-о-олочь, – подвывала она. – Ну, погоди, га-а-адина, я тебе это припомню-ю! Ты у меня кровью умо-о-о-о-оешься! И ты, и балерина твоя!
Ольга Чернова была прирожденной актрисой. Несмотря на то, что всю жизнь пришлось работать в совершенно другой отрасли и никто не подумал бы вручить ей «Нику», каннскую «Золотую ветвь» и уж тем более «Оскара», по своему уровню актерского мастерства она бы легко обставила многих современных звезд. Да и что сейчас за актеры? Вот раньше были мэтры! Монстры, способные одним взмахом ресниц, одним взглядом заставить зрителя смеяться и плакать. Глядя на их игру, публика верила: у них и правда любовь или ненависть. Этот актер и в жизни герой-любовник, благородный и честный, а эта актриса – нежная, ранимая, как первый подснежник. В то, что они всего лишь играли характеры своих персонажей, никто не верил.
Ольга Чернова всю жизнь играла сладкую идиотку, и делала это мастерски.
Роль не требовала больших душевных затрат, позволяя жесткой рукой контролировать семью, строить карьеру, убирая с пути неугодных. В городской администрации, где она трудилась на весьма высокой должности, ее считали недалекой исполнительницей, иной раз поражаясь, как эта женщина, не имея особых данных, сумела еще в советское время вскарабкаться на самый верх и остаться там неуязвимой для увольнений и интриг. Людей убирали, снимали с должностей за неблаговидные поступки, ловили за руку на взятках. Чернова же упорно сидела в своем кресле, стабильная и уверенная, как монолитная скала.
– Да что с нее взять? – говорили злопыхатели. – Она же дура непроходимая, начальству поддакивает да зад вылизывает. За это ее и терпят.
Ольга часто слышала эти разговоры, но никогда не позволяла себе открыто реагировать и выражать недовольство. Ее игра была куда тоньше.
Вскоре обидчики так или иначе слетали с пьедесталов и, выгребая из ящиков стола манатки, удивленно хлопали глазами, недоумевая, за что их уволили и кто донес начальству о неблаговидных делах. Заподозрить в провокации тучную серую мышь Чернову никто не мог. Каждый раз, когда начальство озвучивало свое решение, она так убедительно ахала, заливалась слезами и хваталась за сердце, что порой эти же злопыхатели бросались утешать ее, подсовывали носовые платки и подавали воду.
Дома Ольга справлялась с ролью не в пример легче. Достаточно было пустить слезу, изобразить сердечный приступ, как муж и сын бросались исполнять ее волю. И много лет она беззастенчиво пользовалась их наивностью.
В последние годы система дала сбой. Уйдя на пенсию, Ольга подрастеряла навыки. Интриговать и подсиживать теперь было некого, а домашние уже не слишком верили в байку о слабом здоровье, особенно после хамоватого врача «Скорой», приехавшего вместо прикормленного друга семьи, посвященного в тайну.
– У вашей бабушки сердце как у космонавта, – грубо сказал он, сворачивая стетоскоп. – Пусть меньше волнуется и реже звонит по пустякам.
На «бабушку» Ольга обиделась и попробовала доказать врачу, что он не прав. Тот махнул рукой, как Гагарин, и канул в подъездную черную дыру, не обращая внимания на жалобы. А вот сын и муж этот визит, к несчастью, запомнили очень хорошо.
Сын потом отбился от рук, женившись без ее согласия. И хоть девочка была «взята» из приличной семьи, знакомой много лет, к невестке у Ольги душа не лежала. Все ей казалось, что эта суровая девочка с холодными серыми глазами ее не уважает, мужа держит в черном теле, не позволяя ничего кушать. Да и какая из нее жена, если она даже готовить не умела, на семейных праздниках не прикасалась к котлетам, одну траву жевала, как коза. Сереженька после женитьбы отощал и спал с лица.
Мамаша у невестки была ей под стать: сухая, непреклонная, язвительная, не упускавшая возможности поддеть сватью острым языком и упорно называвшая Ольгу Лелей – вульгарно, гадко отметая все попытки возразить. Не женщина – ведьма.
За десять лет супружеской жизни сына мать так и не смогла принять невестку и ее семью. Привыкнуть смогла, принять – нет. Потому даже испытала тайное наслаждение, узнав, что сын ушел от жены.
А через неделю в дверь постучала другая и попросила позвать Сергея. Вон оно как!
Разумеется, в дом постороннюю бабу никто не пустил бы, но, невзирая на все предосторожности, удержать сына не получилось. Ольге до смерти хотелось услышать, о чем они говорят, но Сергей не дал такой возможности. Из окна она наблюдала, как он вместе с яркой блондинкой, размалеванной, как проститутка, выезжает со двора, озираясь, словно преступник.
Упорядоченный мир внезапно закачался, кренясь вбок.
– Сережа, а кто это был? – спросила мать вечером, когда сын, мятый, пьяный, вернулся домой и уселся за стол, вяло ковыряя котлету.
– Кто? – спросил он. По его голосу Ольга поняла: он прекрасно понял, кого она имела в виду.
– Та женщина, что сегодня приходила.
– Да так, никто, – последовал ответ. – С работы… Там надо было документы забрать, а я… того, ключи с собой унес…
Ольга посмотрела на него добрыми глазами, а потом села напротив, налила себе чаю и, выдержав паузу, проникновенно заявила:
– Врешь ты все. Кто она такая?
– Не начинай!
– Я и не начинаю. Это случайно не соседка ваша? Вроде бы видала ее во дворе.
– Мам, отстань, а? Дай поесть спокойно…
Она помолчала, помешала ложечкой чай, а потом безразлично заявила:
– Ну, вообще я всегда была против твоего брака. Сам понимаешь, насколько вы разные люди. Никогда ее не любила, ты уж прости.
– Перестань.
