Рождённые свободными

Ещё на заре жизни, когда нрав планеты был жесток, а просторы малонаселенны, Бог трудился, создавая новых обитателей дивного сада, каким он задумал землю. Нужен друг и верный соратник для его главного творения – человека. Преданный и надёжный, который бы сопровождал во всех путешествиях, а его прекрасный вид радовал глаз. И Бог создал лошадь из ветра и солнечного света. Благодаря ветру, переполнявшему её, она могла летать без крыльев, а солнце подарило ей энергию. Лошадь резвилась на небесах, среди облаков в райском саду, охраняемом ангелами, не предполагая, что Создатель придумал для неё изумительную судьбу.

Бог решил, что лошадь готова разделить свободу с людьми. Он с любовью отпустил её от себя, как и всякое своё создание. То пространство, где стремительные копыта коня впервые соприкоснулись с земной твердью уже не найти. Его скрыли пески времени, а запах разгоряченной конской кожи унёс суховей. С тех пор минуло много лет и зим.

Лошадь дарована человеку, как особое благословение. И она была благословением. Лошадиная история насчитывает много сотен лет. Со своенравным, но верным конём Буцефалом Александр Македонский завоевал половину известного в те далёкие времена мира и разгромил армию персидского царя Дария. Пегас, рождённый из капель крови Медузы Горгоны, до сих пор олицетворяет лошадь, как божество и высшее вдохновение Творца. Да и что такое быстрая русская тройка без быстроногих скакунов, весело позвякивающих колокольчиками? А сколько славных жеребцов полегло на ратных полях и полях пахотных и не сосчитать вовсе. Лошадь использовали, лошадь унижали, лошадь боготворили. Для великолепных коней отводили целые кладбища и хоронили со всеми почестями. Но то были минувшие эпохи. Теперь отношение к лошади изменилось. Поля вспахивают комбайнеры, труд тягловых коней больше не нужен. По булыжным мостовым уже давно не цокают подкованные копыта, их сменили колеса машин. Как живут сегодня лошади?

***

Блестевший в голубоватом зимнем свете иней, облепил ветви деревьев. На разлапистых елях громоздились белоснежные пушистые шапки. Зима выдалась лютой, снега выпало много. Лесным обитателям не хватало корма, они стали частыми гостями у окраин деревень. Нет, нет, да и увидят селяне то лося, то лисицу, а то и волк заглянет. Тёмными промозглыми ночами тишину в лесном краю взрывал волчий вой. Грустную песнь затягивал вожак, затем к нему, словно церковный хор, присоединялись остальные члены стаи. Многоголосый и протяжный вой не давал уснуть до самого утра. На излёте зимы, когда ночь и день равны по продолжительности, волки рыскали по округе в поисках пропитания.

  Коротким зимним днём на ферме стояло удивительное безмолвие. Было слышно, как трещат от мороза деревья. В такой холод едва успеваешь подкидывать дров в печь. Всё село жило предвкушением весны, предвкушением живительного тепла. Маленькое поселение насчитывало десять дворов с деревянными, покосившимися от старости, домиками. Снежинки, усыпавшие дома, мерцали и переливались на солнце, словно разноцветные огоньки на новогодней ёлке, создавая хороший сюжет для лубочной картинки.

  Из труб валил белый дым, казалось, он мог застыть от стужи.  Хозяйка одной из избушек, стоявшей ближе всех к лесу, растопила печку и готовила сытные пироги. Волки, привлечённые мясным духом, подошли к границе, что отделяла избу от леса. Небольшая стая затаилась в опасной близости. Двигались они почти бесшумно. Матёрый серый волк, тот, что постарше, почитаемый стаей, как вожак, шагнул вперёд, ведомый густым запахом. Хищник выглядел самым крупным. У него были большие лапы, серебристая шкура. Вожак спокоен и собран, он медлил – выходить пока рано. Они устроились наблюдать и ждать, появится ли человек. Их ожидание длилось недолго. Вожак устремил свои янтарно-жёлтые глаза к горизонту. Словно призраки, сплетённые из морозной голубой дымки, две фигуры приближались к избе.

Старый всадник ехал на жеребце, напевая лихой мотив. Подъехав к дому, он спешился и в поводу повёл жеребца к конюшне. Волк буравил взглядом коня и человека, который твёрдой поступью зашёл во двор. Затаив дыхание, вожак выжидал. Старик не замечал угрозы, притаившейся среди сосен, а конь напрягся и не желал идти в денник.

Улучив момент, вожак бросился на них с оскаленной пастью. Человек, испугавшись, оцепенел и выпустил поводья из рук.  Конь отвечал выпадом, чем ошеломил дикого зверя. Но волк не ушёл, лишь прижавшись низко к холодной земле, и, злобно скалясь, рычал. Жеребец рыл копытом колючий снег и настороженно фыркал, из его ноздрей вырывался горячий влажный пар. Казалось, это противостояние хищника и его жертвы продолжалось вечность. Волк не сводил взгляда с грациозной шеи скакуна, он замер, готовый к нападению. Конь успел увернуться, когда вожак с утробным рычанием набросился на него.

Он атаковал снова и снова. Жеребец встал на дыбы, ещё немного и его копыта опустились бы на серую голову волка, который обнажив зубы, отступил, однако не сбежал. Конь не тронулся с места, прижав уши к голове. Противники выжидали, кто же уступит первым. Терпение закончилось у волка, он вновь бросился в атаку, но жеребец упредил его и ударил серого бродягу в бок. Жалобно заскулив, вожак поджал хвост и поспешил скрыться в бору, укутанном снегом. Старец до сих пор пребывал в замешательстве, и совершенно забыл о ружье, что хранилось в сарае.

– Умница, молодец Пегас, – хозяин ласково потрепал коня за гриву.

Пегас – пятилетний жеребец гнедой масти. Его окрас был тёмно-коричневым, как горький шоколад. Конь принадлежал к малочисленной вятской породе, оттого держался гордо и обособленно. Благодаря своей энергичности и выносливости, такие лошади высоко ценились в старину. Пегас был невысок ростом, но крепок сложением и коренаст: широкая холка, короткая шея, прямая спина и средние по длине ноги с небольшими копытами. Голова посредственного размера, широколобая с прямым красивым профилем, большими ганашами довершала экстерьер. Из-под роскошной чёрной гривы выглядывала пара добрых блестящих глаз.

Старик взял Пегаса годовалым жеребчиком, на замену умершей от старости кобыле Фиалке. Построил собственноручно для него вместительный и светлый денник, смастерил тёплый деревянный настил и сделал окошко, чтобы Пегас видел дневной свет, любовался жизнью вокруг. Что и делал гнедой, обладавший живым и любознательным характером. Ему было интересно всё. Он рос быстро и нередко показывал свой нрав. Старик нянчился с ним и выпестовал его, будто он приходился ему внуком. Никогда не привязывал, когда жеребёнок отдыхал. И редко использовал седло, чему Пегас был несказанно рад. Старик пользовался седлом только для дальних конных прогулок.

Хозяин тревожился о Пегасе, завернул его в шерстяную попону, и, бережно взяв за чумбур, повёл в стойло. Скотный двор их хозяйства состоял из одной коровы с телёнком, пары гусей, десятка кур и свиньи с поросятами.

Незаметно сгустились сумерки. На широком синем полотне неба, словно пришитые алмазы, блистали звёзды. В морозной тишине потрескивали деревья. Где-то в глубине леса раздался одинокий тягучий вой. Напуганные столь яростным отпором, волки не подходили близко к деревне.

Зимой все дни похожи. Рано утром, когда до восхода солнца было ещё далеко, в хлев заходила хозяйка. Старушка, закутавшись в шаль и телогрейку, доила только отелившуюся корову, затем отпаивала телят, а оставшееся молоко сливала в ведро и уносила в избу. Она задавала много сена и комбикорма своей любимой коровушке. Чуть позже приходил старик, он кормил гусей, кур и свиней, но с большим удовольствием он заботился о своём любимце Пегасе. Для коня он держал в кармане какое-нибудь лакомство: разрезанную вдоль морковь; яблоки, припасённые с осени; подсушенный хлеб; диковинные сухофрукты, особенно любимый жеребцом банан или кусочек рафинада.

Животные были вдоволь накормлены, а потому не боялись мороза, что установился после крещения и держал свои позиции уже второй месяц к ряду.

Старик отпускал Пегаса погулять в огороженный загон, укутав в попону, но не выпускал за ограду и наблюдал за конем. По обыкновению, гнедой прогуливался, добывал себе корм под снегом или просто купался в сугробах. Старик в это время убирал в хлеву, чистил денник. Зимой в деревне тихо, изредка кто-то проезжавший на буране, тревожил старожилов. Старуха пекла пироги, варила супы и готовила фураж для скота. Вечером, покончив с дневными заботами, старая чета устраивалась перед телевизором. Много времени они проводили в обществе друг друга, подолгу молчали, потому что все слова уже давно сказаны.

– Скорее бы прошла зима, здесь так хорошо в летнюю пору, – промолвила старуха, прервав долгое молчание, любовно посмотрела на седовласого старца, своего верного мужа и мечтательно улыбнулась, вспомнив, как красива степь летом.

Улыбка коснулась обветренных губ старика, когда он подумал о широких степных просторах, до которых рукой подать. Студёной ночью покоится степь под глубоким снежным саваном, ожидая возрождения после зимней летаргии.

***

Некогда процветавшее крестьянско – фермерское хозяйство закрылось. Раньше здесь производили говядину, свинину, выращивали гусей, куриц, делали вкуснейшую во всей области колбасу. Также на плодородных землях выращивалось множество сортов пшеницы и ржи, а рядом располагалась коневодческая база. Здесь продолжительное время трудилось больше сотни работников, они ухаживали за скотом, заготавливали корма. Но годы шли и юное поколение, чуть подрастая, покидало родные места. Ехали покорять города, искать лучшей участи. Когда остались только старики, стало ясно – Сорочкино умирает и совсем скоро будет существовать только на карте.

Предыдущая осень была скудной на урожай. Старик запас ничтожно мало сена для скота. Его заготовок едва хватило, чтобы перезимовать, весной комбикорм и овёс пришлось докупать, на это ушли последние деньги. Старик ездил в город, на рынок, чтобы продавать консервы, которые остались после зимы. Он складывал в большой рюкзак щедро приправленную пряностями колбасу, изготовленную супругой по старинным рецептам, доставшимся ей ещё от матери, собрал соленья в дорожные сумки. Позаботившись о Пегасе, он отправился на автобусную остановку. Потом торговал на рынке, где многие предприимчивые люди предлагали свой товар. Обычно это приносило небольшой, но стабильный доход. А сегодня никто особо не интересовался консервами и колбасой, поэтому старик заработал сущие гроши.

– Я нынче мало продал твоих сливовых компотов, лишь три колбаски купили, когда я скинул цену, – сокрушался он.

Хозяйка поставила перед ним тарелку с дымившимся супом. На столе громоздились румяные, ещё горячие пирожки, малосольные огурцы и крынка свежего молока.

– Нам нужно чем-то платить за корм, за аренду машин. У нас просто не хватит денег. Может, переедем к детям. Ведь старший – то зовёт к себе, – предложила женщина.

– Ну что ты такое говоришь? Как я могу бросить, то над чем годами работал. К тому же, я не хочу отдавать кому-то Пегаса.

– Но я ведь продала уже половину своих кур и козу, – упрекнула его старуха. – Продадим коня, на него заглядывается Зинаида Головина.

– Но как я могу, – старик покачал головой.

– Можешь, – старуха стояла на своём.

Она налила ему горячего душистого чая из трав.

– Нет, – упрямился супруг, но он никогда не умел спорить с женой, его голос сделался слабым, неуверенным.

Ему предстояло решить, возможно, самую сложную дилемму на свете – отказаться от своего друга или прозябать в нищете.

***

Лето выдалось знойным и душным. На лазурном небе ни облачка. Комары и прочий гнус не давали покоя, жужжали и крутились рядом. Цветущие пышные яблони источали чудный сладкий аромат. Погода располагала к прогулкам. Старик решил проехаться по деревне, заодно проверить поле, где посеял рожь.

С зимы он мучился болями в спине, даже не мог забраться на коня. Пегас фыркнул и тронул плечо сгорбившегося хозяина. Он улыбнулся с благодарностью, а любимец без понуканий и приказов склонился перед ним, предлагая сесть в седло. Тяжело, потеряв былую гибкость и быстроту действий, старец взгромоздился на спину жеребца.

Путь их был недолгим, за полчаса они объехали ферму. Хозяин осмотрел владенья, и кажется, был недоволен – рожь не давала всхода, а та, которая пробилась, быстро засыхала. Пегас спиной и боками почувствовал, как напрягся человек.

Ферма приходила в упадок, необходимы деньги, чтобы спасти то, что есть. Изба покосилась и в одиночку он не сможет её починить. Сыновья хоть и заботились о них, звонили часто, иногда приезжали, но с ремонтом помочь отказывались. Они звали к себе, жить в городе. Так поступали многие в этих краях. Соседи, состарившись, потихоньку перебирались к детям. Осталось всего лишь десять семей, да и те потихоньку исчезали. А старику претила городская жизнь с её излишней суматохой, высотными зданиями и шумом машин.

Заброшенные избы стремительно ветшали. Их было много, таких домов – призраков, что смотрели на мир разбитыми стеклами окон. Раньше, когда стариков навещали внуки, округу оглашал беззаботный детский смех. Скрипели качели, кто-то из сорванцов играл в мяч. Деревенька оживала, и старики на мгновение чувствовали себя юными. Но пять лет подряд никто не приезжал, Сорочкино оставляло старое поколение, на котором держалось хозяйство, а молодые в сельскую местность переезжать не спешили.

В деревне теперь властвовала тишина, не звучало ни озорного смеха, ни привычного говора молодежи. Старожилов многое связывало с деревней. Ведь здесь прошла их жизнь, здесь они растили детей, работали и радовались, что пшеница уродилась знатная, а коровы дают много молока. Они видели плоды собственных трудов, и это приносило им счастье, простое и незатейливое.

Вот уже и край Сорочкино показался. На самой окраине, где и в былые времена боялись бывать жители, находилось кладбище. Если раньше за погостом ухаживали, то теперь старинные гранитные плиты покрылись плотным слоем мха, а могилы поросли бурьяном высотой в половину человеческого роста. Сюда редко заходили люди, а если кто-то заглядывал, то спешил покинуть эту мрачную юдоль скорби. Рядом с деревней ближе к южным её границам простёрлось озеро. Некогда оно славилось кристально чистыми водами, в глубине которых обитала разная рыба. Сегодня путник, случайно забредший сюда, нашёл бы почти иссохший пруд, где не водилось ни одной даже крохотной рыбки. Озеро вместе с деревней умирало.

Старик с нежностью погладил мордочку коня, дотронулся до мокрого носа и достал из кармана сладкую морковку. Жеребец доверчиво кормился с его рук.

– Кушай, кушай, Пегас, – он потрепал коня за ухо. – Скоро простимся с тобой.

Старик смахнул с уголков глаз замершие слёзы и поцеловал коня. Не было на свете существа ближе ему по духу. В его памяти ещё жило воспоминание, как Пегас спас его от напавшего голодного волка.

– Ничего, всё образуется, – пообещал хозяин и улыбнулся.

Так было всегда – даже плохие времена заканчиваются.

Закат раскрасил небо в пурпурные тона. В раскалённом дневным зноем, почти оранжевом воздухе, кружилась в танце пыль. Вокруг ни души, как в первый день сотворения мира. Лишь солнце, ветер и воздух, напоенный ароматами степной травы и цветов, были их спутниками. Солнце ласкало разгорячённую скачкой кожу жеребца, ветер развевал гриву. Свобода была растворена в воздухе степи, она опьяняла и завораживала. Хотелось нестись во весь опор, наперегонки с ветром, наперегонки со временем. Казалось, сам Создатель распахнул объятия. Ветер был его поцелуем, солнце – благословением. Старик дал Пегасу час. Он нередко отпускал его, чтобы гнедой мог наслаждаться просторами, а сам любил наблюдать, как конь резвится. Но только не сегодня.

– Пегас! – старик позвал любимца.

Однако жеребец, прижав уши, продолжил прогулку. Он словно чувствовал, что что-то должно произойти, не оттого ли беспокойно бродил по полю, словно хотел остаться здесь на веки вечные. Старик поймал его у озера.

– Пойдём, пойдём, – он ласково потрепал Пегаса за гриву и взял чумбур.

Гнедой упрямился, но старик настойчиво потянул его за собой.

– Я помню, как в первый раз увидел тебя. Ты был совсем маленьким жеребчиком с худыми ножками, которые того гляди, переломятся. Но характер был у тебя строптивый, ты никогда не любил седлаться. Помнишь, как ты сбросил седло, когда я впервые накинул его тебе на спину? Пришлось приручать тебя. Долго. Ты был недоверчивым. Сначала шагали с тобой рассёдланным, ты ни в чём не был ограничен. Я отпускал тебя, но ты всегда возвращался, будто обратно тянула невидимая сила.

Конь тряхнул гривой и фыркнул, дескать: "да, было".

– Я никогда не забуду тот день, когда ты стал мне ближе всех, тот день, когда заслонил меня собой, а волк хотел полакомиться нами. Ты был бесподобен и мне стыдно за поступок, который я собираюсь совершить, – хозяин остановился и сокрушённо покачал головой, затем извлёк клетчатый носовой платок и, вытерев, выступившие капли пота со лба, скомкал и положил его обратно в карман. – Да, я бы мог отказать, но я не в силах противиться жене. Ты же знаешь, что иногда она может быть очень несговорчивой.

Низко склонив голову, Пегас нюхал ковыль.

– Но мне придётся отдать тебя. Мы нашли хорошую конюшню, – старик осёкся, поняв, что оправдывает себя.

Он мягко дёрнул за чумбур, и они двинулись в путь. Пегас поглядел на человека преданно, а глаза его были грустными, он всё понимал.

Хозяин вёл его в поводу, Пегас послушно ступал за ним. После прогулки старик вымыл коня. Он каждый день ухаживал за гнедым, чистил шкуру, расчёсывал хвост. Намылил его ароматным шампунем. Нежная пена обволакивала и ласкала. Старик массировал кожу Пегаса, стараясь запомнить каждый изгиб и красоту экстерьера. Закончив, он бросил губку в ведро, а потом зачерпнул ковшом чистую воду и окатил ею холку Пегаса. Капли, мерцая в розоватом отсвете багряного заката, падали на землю. Пегасу нравилось принимать ванны, он даже ржал от удовольствия, а старик тайком вытирал слёзы и улыбался, ведь его любимец был счастлив. Когда догорел закат, Пегаса отвели в денник, чтобы тот отдохнул, как следует перед дальней дорогой. Последний вечер гнедого на ферме подходил к концу, завтра наступит новый день и новая жизнь.

Темнота сгустилась, и вместе с ней появились яркие пятна света. Они трепетали, то загорались, то гасли, и были похожи на иллюзию. Множество светлячков парило в воздухе, они сталкивались и отдалялись друг от друга. Очарование жаркого вечера сменилось прохладой ночи. Конь спал на древесном настиле, удобно устроившись, и поджав под себя ноги. Люди, порой интересуются, спят ли лошади, стоя, или все-таки ложатся, и снятся ли им сны? Пегас видел сон, его глаза быстро шевелились под тонкими веками. Красочные образы света и ветра, заботливые руки хозяина перемежались в нечто фантасмагорическое, и не имевшее смысла. Снился ему безграничный край, зелёные поля, щедро осыпанные маками, мир, где нет ни седла, ни упряжи, ни людей, там живут только лошади.

***

Зинаида Головина показалась старику приятной и надежной, хотя он и заметил колючий невесёлый взгляд и скупую складку губ. Его немало удивило, каким крепким рукопожатием обладает столь хрупкая женщина. Наверное, она привыкла к строгости и дисциплине. С этим трудно будет смириться Пегасу, любившему независимость. Но его жена торопилась, ей не терпелось переехать в город, поближе к сыновьям и внукам.

Старик ещё сомневался продавать жеребца или оставить, возможно, они найдут другого покупателя. Покупателя… Старик пытался избегать этого грубого слова. Оно напоминало ему о собственном предательстве. Старуха, улыбаясь, пересчитывала деньги.

– Давайте знакомиться с приобретением, – предложила Зинаида, когда сделка была завершена.

– Приобретением? – моргнув, спросил старик.

Он вдруг почувствовал себя слишком древним, не понимая, когда мир успел так измениться. Сегодня живое существо называют "приобретением", а он, значит, "продавец"?

Зинаида направилась в сторону денника, но старик и шагу не ступил.

– Нет, я передумал, – поддавшись порыву, сказал он.

– Что ты, Жора, ломаешься, я уж и чемоданы упаковала, а ты? – старуха недовольно поджала губы, и спрятала деньги в карман.

Зинаида подошла к старому хозяину фермы, взяла его за ладонь и мягко сказала:

– Не переживайте, с Пегасом всё будет в порядке. У нас хорошие условия, тёплая конюшня, заботливый персонал, лучшие корма.

– Пегас любит пастись на лугу, он любит свободу, – говорил старик, и его голос дрожал от сомнений.

– Конечно, все лошади выходят на длительные прогулки, летом щиплют травку. Рядом с конюшней зелёный луг, а зимой мы запасаем вдоволь сена и овса, – уверяла Зинаида любезным тоном.

– Обещайте, что будете звонить! – с мольбой произнёс он.

– Разумеется, – согласилась она.

Хозяин сопроводил Зинаиду в денник. Несмотря на то, что здесь ютились корова, и поросята, в загоне было просторно. Фермеры поддерживали чистоту для своих питомцев, они ухаживали за ними, словно за своими детьми. Пегас, ощутив некоторое беспокойство, тихо заржал и отвернулся от окна. Жеребец нечасто видел чужих людей, поэтому с интересом и опаской реагировал на новые лица. Зинаида осторожно приблизилась, стараясь не спугнуть любопытного коня. Она аккуратно коснулась влажного носа. Её руки пахли кремом и ещё чем-то неприятным. Пегас фыркнул и отстранился.

– Ничего, он привыкнет, – ласково пообещала она и вновь дотронулась до шелковистой гривы. – Нам пора.

Фургон, предназначавшийся для перевозки лошадей, выглядел маленьким, сомнительно, что Пегас поместится в нём. Он, наверное, не сможет даже шею разогнуть. Внутри было пусто, лишь две коробки с кормом, которого должно хватить до конечного пункта, стояли в углу. Пол застелен трухлявыми досками без мягкого настила. В машине перевезли ни одну лошадь, об этом красноречивее любых слов говорили пятна грязи на стенах.

Хозяин набросил на спину Пегасу шерстяную попону, чтобы тот не замерз вечером, а на ноги одел ногавки, чтобы не поранился. Пегас грустно смотрел на прежнего хозяина, прощаясь навсегда. Старик обнял его, прижавшись к нежной шкуре. На глазах старца выступили горькие слёзы, ему было тяжко расставаться, но их разлучили.

Конюх волоком потащил жеребца к машине. Пегас заартачился, дёргался, хотел сбежать, но грум крепко схватил его за поводья. Силы были неравны. Жеребец вырвался и побежал обратно к ферме.

Старик поймал его, погладил мордочку, потрепал за гриву, шепнул ему что-то ласковое. Пегас успокоился, а конюх, небрежно накинул ему повязку на глаза, после чего ослепленного гнедого завели в фургон. Вынужденная слепота ненадолго парализовала страх. Повязку сняли, когда его привязали к поручню.

Оказавшись в коневозке, Пегас взволновался так, словно бы очутился в брюхе огромного кита, однако не терял надежды, даже когда захлопнулись двери.

– Берегите его, – попросил старик Головину. – Можно мне его навещать?

– Конечно, только позвоните, – быстро проговорила она и пожала руку фермеру, да так сильно, что тот поморщился.

Старуха с утра напекла пирогов и передала их Зинаиде. Холодно поблагодарив хозяйку за пирожки, она простилась с ними.

– По местам, – скомандовала Зинаида и когда они устроились в салоне, фургон тронулся, навсегда увозя Пегаса с чудесной яблоневой фермы.

Головина спешила, её ждали дела. Они провели в дороге несколько часов, но ни разу не сделали остановки, чтобы выгулять скакуна. Он дремал, а когда машина выехала на шоссе, ведущее в город, гнедой, привыкший к тишине деревенской жизни, испугался громкого шума. Город жужжал, словно улей, наполненный пчёлами. В темноте гул транспорта казался угрозой.

***

Конюшня была обнесена высоким забором. Железные прутья, добротно скованные, достигали двух с половиной метров в высоту, словно хозяева прятали что-то. С пронзительным плачущим скрипом отворились ворота. Гостей встречали грозные стражи. Два рыжих бордоских дога, точно церберы у врат в царство мёртвых, брызжа ядовитой слюной, захлёбывались собственным лаем. Узкая пыльная дорожка вела к стойлу. Серое и убогое здание с хлипкой крышей в своё время служило сараем для хранения инвентаря, но сейчас здесь содержались лошади, которые обычно развлекали горожан, катая их на своей спине. Не было уютных широких денников, а имелось стойло с тонкими неустойчивыми перегородками и прогнившим деревянным настилом. В жалком подобии конюшни размещались четыре лошади и одна пони.

Дольше всех здесь находился орловский рысак Ветер. Он прожил на конюшне долгих два года. Этот статный жеребец был самым старым. Десятилетний конь принадлежал к славной породе лошадей, выведенной ещё в Российской империи. Он был рослым, гармонично сложенным, серым в яблоко конем. Правда, значительно исхудал. Ему не было равных в галопе, он мог сражаться с ветром, за что прежний хозяин присвоил ему это прозвище. Он любил ездить верхом и заботился о своём питомце. Однако, будучи азартным, хозяин проиграл рысака в карты одному человеку, но и ему конь был без надобности, поэтому Ветра продали Зинаиде. Конюхи часто цепляли цветочки на седло, чтобы скрыть потертости, на его некогда роскошной коже. Ведь никто не станет кататься на уставшей искалеченной лошади.