banner banner banner
Coi Bono? Повесть о трагедии Гуш Катиф
Coi Bono? Повесть о трагедии Гуш Катиф
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Coi Bono? Повесть о трагедии Гуш Катиф

скачать книгу бесплатно


Виктор скосил глаза, надул щёки и немного посвистел.

Жермен продолжал свою арию.

Человек за стойкой стал молча протирать бутылки.

Люди входили и уходили. В основном – мужчины с задумчивыми лицами. Подходя к стойке, они молча выпивали рюмку-другую и возвращались на улицу. Вошёл коротко постриженный мужчина с длинноногой девушкой. Они сели за соседний столик.

Узнав в мужчине поэта Михаила Кренделева, Виктор решил было привстать и поклониться, но вдруг передумал, опасаясь, что его могут неверно истолковать.

– Хотим винцо? – спросил поэт.

– Хотим! – ответила девушка.

– И поговорить о Боге?

– Да, о Боге! – под чёрной полоской юбчонки вздрогнули коленки, а вместе с ними и оранжевый треугольник трусиков.

– Замечательно! – поэт Кренделев откинулся на спинку стула и, запрокинув голову, воскликнул:

– Бог есть любовь!..

Девушка приоткрыла ротик и прерывисто задышала.

– Бог есть любовь!.. – повторил поэт и вдруг, словно подбросив слова в воздух, выкрикнул: «Бог ест любовь!..

На мгновенье девушка замерла, а, придя в себя, попросила:

– Миша, в слове «есть» верните, пожалуйста, на место «ь»!

Лицо Кренделева исказила судорога.

– Пошла вон! – очень громко и очень внятно проговорил поэт. Он посмотрел на девушку так, словно заглянул в холодное дно ущелья, а в ответ девушка посмотрела так, словно вдруг поняла, что со дна ущелья ей уже не подняться.

– Вон! – повторил поэт.

Окаменев, девушка оставалась в ущелье неподвижной и холодной.

– Тогда я!.. – вскочил со стула Кренделев. К выходу он шёл неземной, а, казалось, парящей в воздухе походкой.

Человек за стойкой резко усилил звук, и теперь несчастный Жермен уже не умолял Виоллету оставить Альфреда в покое, а орал на неё во всё горло…

– Не так выразительно! – попросил Виктор. – Позвольте девушке умереть спокойно!..

– Сейчас! – сжалившись над Виоллетой, человек за стойкой кассету убрал.

Подсев к девушке, Виктор представился?

– Я – Виктор! Тебе обещали вино?

– Обещали!

– Нам вино! – сказал Виктор к бывшему оперному певцу.

Вино было кислое и тёплое.

– По Кренделеву с ума сходишь? – спросил Виктор.

– Схожу! – призналась девушка.

– А я нет! – признался Виктор.

– Шутишь?

– Нисколько! Ты живёшь у него?

Девушка покачала головой.

– Моё жильё – мир творчества! – сказала она.

Виктор жильё одобрил, и они молча выпили по рюмке розового муската.

– Думаешь, Кренделев – нормальный? – спросил, наполняя вторую рюмку, Виктор.

– Так ведь он – поэт… – сказала девушка. – Философ Герокрит говорил, что нельзя считать настоящим поэтом человека, находящегося в здравом уме.

Виктор внимательно оглядел девушку. Его будоражило. Всякий раз, когда он знакомился с новой женщиной, его будоражило.

– Что? – девушку смутил странный взгляд. – Приболел?

– Перегрелся! – ответил Виктор, а потом озабоченно добавил: «А ведь и ты тоже неважно выглядишь…».

Девушка опустила глаза, отпила ещё.

– Я умру? – осторожно спросила она.

– Все мы умрём, – сказал Виктор.

– Кажется, я запуталась.

– В чём?

– В себе.

Немного помолчав, Виктор сказал:

– От этого не умирают!

– Нет?

– Нет!

– Глупый ты! – сказала она.

– И от глупости не умирают! А ты, собственно, кто?

Она сказала:

– Студентка. Перевожу Шекспира с молдавского на украинский. Ты тоже студент?

– Временно был.

– Временно?

– Прогнали меня временно. Надеюсь, что временно…

– За что прогнали?

– За убеждения…

Девушка опустила под столик руку, оправила юбчонку и, сощурив глаза, сказала:

– Как интересно! Убеди меня…

– Тебя? В Чём?

– Какая разница?.. Женщинам необходимо, чтобы их убеждали…

Виктор взглянул на столик, на котором остывал остаток его пиццы.

– Теперь многих прогоняют… – сказал он.

– Ты о тех, которых…

– О них…

Девушка заглянула в бокал.

– Это ужасно! – сказала она. – А ты? Что ты собираешься делать?

– Детей!

Бокал был пустой.

– Потрясающая цель! – заметила девушка.

– Не цель, а идея.

– Прошу прощения! К чему тебе дети?

– Будет, кого угощать мороженым.

– Угощай мороженым меня.

«Не понимает» – подумал о девушке Виктор.

Подойдя к человеку за стойкой, он расплатился за вино, пиццу, томатный сок и, не произнеся ни слова, вышел на улицу.

Послеобеденная жара обволакивала город, и уставшие за день воробьи, устроившись на телеграфных проводах, взбадривали себя короткими взмахами крыльев. Три толстых голубя, забравшись под скамейку автобусной остановки, жадно набросились на что-то съестное. Виктор остановился и стал наблюдать за голубиной трапезой, а потом, бесстрастно махнув рукой, побрёл дальше.

Теперь улицы казались потерянными и ненужными, и торговцы ларьков усталыми, сорвавшимися голосами выкрикивали нескончаемые проклятия. Собирая с прилавков непроданные за день овощи, они сбрасывали их в грязные картонные коробки. Пахло рыбой, укропом, пряностями и ещё всяким иным. На одном из этажей дома, покрашенного в бледно-зелёный цвет, вздрагивала надтреснутая рама. На краю тротуара возле двух коричневых металлических бака, набитых мусором и пищевыми отбросами, испугано озираясь по сторонам, шныряли коты. Издалека, оттуда, где рынок, доносился запах овец и верблюжьего навоза.

«Они не понимают!» – подумал Виктор об Анне и о девушке из мира творчества.

На скамейке лежала кем-то оставленная газета.

«Пошли со мной!» – предложил Виктор газете и, развернув её, стал читать всё подряд, а потом он аккуратно оторвал и положил в задний карман брюк страницу, в которой были объявления о сдаче комнат.

Возбуждённо бормоча, два вертолёт прорвали вечернюю гладь неба и, набрав высоту, повернули на запад.

«И мама не понимает…» – Виктору вспомнились строчки из её письма: «О тебе и о брате думаю… О его сражениях, и о твоём покое…И еще о…».

С крышки мусорного бака вместе с куском газеты «Юг» свалился котёнок, и пробегавший мимо большой коричневый пёс резко остановился. Округлив налитые кровью глаза, пёс с изумлением взглянул на прижавшееся к газете юное создание, а затем, чуть приоткрыв пасть, о чём-то внушительным голосом пролаял. Видимо, различив в лае неприличное слова, кошечка, как и подобает юной девице, смутилась, стыдливо отвела ушки в стороны и, задрожав всем тельцем, помочилась на газету с портретом государственного секретаря США. Подобное поведение малышки не могло не привести пса в недоумение, как бы там ни было, пламя в его глазах разом погасло и, широко раскрыв пасть, он разочарованно зевнул, отвернулся и побежал дальше.

«Какая прелесть! – Виктор задумчиво взглянул на мутную лужицу, оставленную на газете, и вдруг поймал себя на мысли, что восхищён мужеству котят: «Только лишь эти чудаки могут решиться на такой завидный поступок: взять и запросто помочиться на сильных мира сего…».

Потом раздумья Виктора перенеслись на собак: «А вот эти – совсем как мы: разные и друг на друга не похожие. Одни – мрачно-молчаливые или глуповато-шумливые, другие – услужливо виляющие хвостиком или охотно обнажающие грозные клыки; иногда попадаются сладкие романтики с масленичными глазками, а ещё такие, как вот этот наглец, глаза которого готовы в любую минуту налиться кровью, но чаще встречаются такие, которые не по делу рычат или без дела скулят.

Виктор подумал об Анне и о поиске нового жилья.

По скучным окнам зданий бегали солнечные зайчики, и Виктор, угрожающе направив в их сторону указательный палец, тихо прокричал: «Пиф-паф!». Но зайчики не умирали. Тогда Виктор направил на них два указательных пальца, но «выстрел» не состоялся – отвлёк сигнал автомобиля.

– Как проехать в Димону? – спросил водитель. На нём была белая кепка с широкими полями.

Виктор объяснил.

– Надо же!.. – водитель скосил злобный взгляд на сидящую рядом девушку.

– Счастливого пути! – сказал Виктор.

Взревел мотор.

– Эй, земляк, – просунув голову в окно, прокричала девушка по-русски, – не узнал?

– Нет! – признался Виктор.

– А ты расслабься!

– Ну, расслабился…