скачать книгу бесплатно
Национальный характер тувинцев
Чимиза Кудер-ооловна Ламажаа
В монографии представлен социально-философский подход к проблеме национального характера. Национальный характер тувинцев описан с разных точек зрения, в исторической ретроспективе и в его современном понимании. Учтены материалы произведений художественной литературы о тувинцах, научные исследования историков, этнографов, культурологов, психологов, педагогов, а также сообщения средств массовой информации. Приводятся обобщающие характеристики национального характера родственных народов – кочевников Центральной Азии. Для научных работников, учащихся, всех, интересующихся вопросами этнокультурного своеобразия народов России и регионов Центральной Азии.
Чимиза Ламажаа
Национальный характер тувинцев
Введение
Тувинцы – представители кочевого народа, проживающие в географическом центре азиатского материка, в Республике Тыва (Туве). Тува входит в состав России и граничит с такими регионами, как Алтай, Хакасия, Красноярский край, Иркутская область, Бурятия, а с юга – Монголия.
Для тувинцев, как и для представителей любого народа, вопрос самоидентификации – представления о том, кто они и какие они, – также продолжает оставаться очень важным. Особенно сегодня, когда народы пытаются сохранить самих себя в быстро меняющемся мире, когда западная культура стремительно завоевывает сердца подрастающего поколения всего мира, когда этносам надо не просто сохранять, но и развивать свою культуру, свою уникальность.
Когда говорят об уникальности, об особых чертах, часто речь заходит о национальном характере.
«…Национальный характер? Его не существует!» – категорически отрезала как-то в разговоре со мной моя старшая коллега, доктор наук, которая специализируется на изучении этнических особенностей общественной жизни. «Нет общего национального характера, ни тувинского, ни русского, ни какого-либо другого, а есть люди, берущие или лучшее, или худшее из копилки общечеловеческого опыта», – это мнение знакомого журналиста из Тувы. Это суждения категорического отрицания, которые можно часто встретить в среде и ученых, и тех, кто не занимается наукой, но имеет порой не менее верные знания о человеке и обществе.
Национальный характер – один из самых противоречивых терминов для ученых и для широкой общественности. Мнений по поводу него много, но главные позиции здесь диаметрально противоположны: или он есть, или его нет. «Национальный характер – миф или реальность» – так был поставлен вопрос известным отечественным ученым И. С. Коном еще в 1968 г., когда впервые были сопоставлены эти две крайние точки зрения[1 - Кон И. С. Национальный характер – миф или реальность? // Иностранная литература. 1968. № 9. С. 223–228.].
Я уже упомянула примеры суждений противников. Для них национальный характер – миф, химера, воображаемый конструкт, нечто, не поддающееся анализу, потому что понимается как «некоторая неизменная сущность, свойственная всем людям определенной нации, отличающая их от всех других этнических групп и незримо определяющая их социальное поведение»[2 - Там же. С. 228.]. Тогда, с научной точки зрения, действительно это миф, как утверждал И. С. Кон.
Но о чем же тогда говорили, писали, дискутировали мыслители с древности и чем занимаются сегодня? Ведь среди первых, кто пытался осознать отличительные черты народов, называют древнегреческих мыслителей: Геродота (V в. до н. э.), Платона (V–IV вв. до н. э.), Аристотеля (IV в. до н. э.), с изучения идей которых начинается образование практически любого современного человека. Вся история человеческой мысли, доступной нам по источникам, полна сочинений о нравах народов, о национальных особенностях, обобщающих трудов или разрозненных путевых записей. И традиция обсуждения этого «мифа» дошла до современности.
Если подойти количественно, то о чем говорят эти современные объемы информации, литературы по теме национальных характеров, доступные сейчас каждому читателю – более 400 тыс. книг, статей, учебников (в целом и по отдельным народам) на разных языках, которые, например, насчитывает сегодня Российская государственная библиотека; 18 млн источников в современном Рунете по ключевой фразе «национальный характер», по данным Яндекса, на март 2018 г.; более 4 миллионов научных публикаций на английском языке, обсуждающих national character или national nature, по данным Google Scholar, электронной базы научных публикаций Google? В каталогах защищенных в последние годы в России диссертаций кандидатских и докторских мы можем насчитать 148 тыс. (!) диссертационных исследований по теме национального характера. Массовое заблуждение?
Разумеется, нет. Как писал И. С. Кон, правы обе стороны: национальный характер – это и миф, и объективная реальность. Пояснял он это тем, что социально-политические мифы (каковым можно считать представления о национальном характере) сами по себе уже представляют собой реальность, так как отражают представления об исторически совместно развивавшихся психологических чертах, о групповом сознании представителей одной общности.
Сами масштабы непрекращающихся дискуссий – в обществе и в науке – о национальном характере прежде всего говорят нам о том, что тема не оставляет людей равнодушными. Эта тема нужна, важна, обсуждать ее не перестанут. И поэтому свою лепту в нее обязаны внести в первую очередь философы – те, кто специально занимается вопросами самопознания.
Уточняя свою позицию по этому вопросу в дальнейшем, я подробно и обстоятельно обращусь к теме национального характера тувинцев, поскольку вопрос авторства суждений здесь очень важен.
В первую очередь важно то, что люди, активно используя данный термин, пытаются понять специфичность – свою, чужую; пытаются осознать отличие друг от друга как представители разных культур. На этом основывались и самые первые в истории сочинения, исторические трактаты, на этом строились не просто размышления, но даже теории народов, культур. И вопрос этот важен, универсален для человека, так же как и другие философские, мировоззренческие вопросы.
В центре же современных ожесточенных споров оказывается содержание понятия «национальный характер», его составных частей («национальный» и «характер»). Поэтому необходимо разобрать эти слова.
Слово «национальный» встает в один ряд с понятиями «этнос», «этническое», «нация», «национальность» и, соответственно, активно обсуждается этнографами, этнологами, антропологами. Оно трактуется по-разному, в зависимости от того, как каждый конкретный автор понимает суть этих понятий и взаимосвязи между ними.
Например, одни специалисты понимают «национальный» как национально-государственный, подразумевая в основе термин «нация» (от латинского natio – племя, народ) и социокультурную общность (в том числе народов), образовавшую государство. В этом случае или допускается перенесение обсуждения о национальном характере на всю эту социокультурную общность, общество (английский национальный характер, японский национальный характер и пр.), или вовсе отрицается наличие национального характера, поскольку часто в реальности государствообразующая общность настолько мультикультурна, многонациональна, что какой-то особый национальный характер здесь можно увидеть лишь с огромной натяжкой и скорее всего не слишком искушенным взглядом иностранцев (например американский национальный характер и пр.). К слову, мы, жители России, практически не говорим о «российском национальном характере», но для иностранцев это может быть темой для обсуждений, тем более что в английском языке Russian – «российский» синонимичен «русскому», плюс важно понимать, что процентное соотношение русских в национальном составе населения – более 80% и русская культура для российского общества – действительно формирующая…
Другие же авторы могут подразумевать под словом «национальный» вопрос принадлежности к национальности, к этносу. Тогда поднимаются другие вопросы, не государственного плана, а именно этнического и культурного, связанного с конкретным этносом, народом, национальностью.
Вторая большая проблема связана с термином «характер», который восходит к соответствующему греческому термину charakter – знак, отпечаток, признак, отличительная черта. История его бытования в языках, в том числе русском, так извилиста, что не могла не наложить отпечаток на его современную многозначность. Характер считают и определенным складом личности с набором черт, и просто определенной чертой, и структурой мотивов, и ценностными ориентациями, и даже инстинктивными стремлениями. Сегодня характер – прежде всего объект исследований психологии, поскольку связывается с психическими состояниями и актами.
Именно поэтому сфера изучения национального характера имеет свою нишу, прежде всего в психологии, где называется этнической психологией. Здесь сконцентрировано больше всего исследований именно национального характера (изучение факторов и источников формирования национально-психологических особенностей представителей конкретных этнических общностей; специфики мотивационных и других качеств, например инициативности, бережливости, пунктуальности и т. д., особенности эмоционального поведения, своеобразия коммуникативных связей, сравнительные исследования этнопсихологических особенностей разных народов и многое другое). Изучение национального характера представителями этнической психологии производится в традициях современной опытной науки, когда используются инструменты: конкретные методики, измерители, показатели и пр.
Поскольку в гуманитарных науках разные дисциплины и специалисты с разных точек зрения по-разному могут изучать один и тот же объект (человека, особенности его деятельности, его активность, условия, группы людей, общество, общественные связи), то и национальный характер прямо или косвенно – именно в формулировке «национальный характер» или в иных, близких, синонимичных, родственных терминах – входит в поле их внимания.
Помимо психологов тема национального характера обсуждается разными специалистами. Социологи, изучая социальную идентичность, отвечают на вопрос: «Каковы общие представления о себе людей как членов тех или иных социальных групп?» Культурологи, антропологи, этнографы анализируют ментальность культуры, этническую идентичность сквозь призму вопросов: «Каковы общие представления о мире, сформированные в одной культуре? Как представители этнических общностей относят себя к своему этносу, как относятся к другим этносам?» Филологи, изучая особенности языков народов, письменности, литературы, восстанавливают культурные особенности через языковые выражения, формы. Философы анализируют взаимосвязи между культурными установками и общими представлениями, конструируют результаты рефлексии представителей разных этнических культур о себе и других.
Данная работа посвящена философским воззрениям на тему национального характера. Тем не менее я буду опираться на данные и других гуманитарных наук, которые позволят полнее раскрыть тот или иной аспект темы.
Современные философы – те, которые признают реальность национального характера и возможности его изучения, – также смотрят на предмет по-разному. Например, Н. А. Моисеева называет национальный характер «философской категорией, выражающей синтез этнического и социального в развитии общества как целостной системы, отражающей процесс объективации константных свойств менталитета в социокультурные ценности»[3 - Моисеева Н. А. Национальный характер как проблема социально- философского характера: Автореф. дис. … д-ра филос. наук. М., 2012. С. 17.]. А. Крахер трактует национальный характер как «биоэтносоциокультурный феномен, формирующийся под влиянием множества факторов природного, социального, исторического и аксиологического (преимущественно нормативного) характера»[4 - Крахер А. Познавательные возможности категории «национальный характер» в этнокультурных исследованиях: Дис. … д-ра филос. наук. М., 1999. С. 19–20.]; и в национальном характере, по мнению автора, «существуют по меньшей мере две системы ценностей, к одной из них относятся базовые, к другой – инструментальные ценности. Граница между ними открыта и подвижна…»[5 - Там же. С. 21.]. В. К. Трофимов, например, использует термин «национальный менталитет», который по сути очень близок к обсуждаемому нами предмету, и определяет его как «диалектическое единство сущности и явления, где сущность есть этнически окрашенные коллективные представления о мире, доминирующие у членов нации, а явление – особенности деятельности народов, а также их отражение в продуктах материальной и духовной культуры»[6 - Трофимов В. К. Истоки и сущность русского национального менталитета: Социально-философский аспект: Дис. … д-ра филос. наук. Екатеринбург, 2000. С. 14.].
В приведенных определениях мы отчетливо видим, что философы прежде всего рассматривают национальный характер как социальное явление – то, что создано обществом и в результате общественных связей, и видят в национальном характере системное свойство, т. е. некую целостность взаимосвязанных элементов. Таким образом, это социально-философский подход. При этом исследователи придерживаются традиции классической науки, когда сами они выводят себя за рамки исследования. Они примеряют на себя роль наблюдателя, стремящегося к получению знания объективного, незамутненного никакими субъективными проявлениями.
Мы опираемся на концепцию В. С. Степина о типах научной рациональности[7 - Степин В. С. Теоретическое знание: структура и историческая эволюция. М.: Прогресс-Традиция, 2000.]. Как пишет философ, в историческом развитии науки с XVII столетия возникли три типа научной рациональности и соответственно три крупных этапа эволюции науки: классическая наука, неклассическая и постнеклассическая наука. Каждый этап характеризуется особым состоянием научной деятельности, направленной на постоянный рост объективно-истинного знания. Особенности каждого этапа различаются философом сквозь призму соотношения «субъект – средства – объект». Классический тип научной рациональности стремится при теоретическом объяснении и описании объекта отбросить всё, что относится к субъекту, средствам и операциям его деятельности, чтобы получить «чистое», объективно истинное научное знание. Неклассический тип научной рациональности учитывает связи между знаниями об объекте и характером средств и операций деятельности. Но сами эти связи по-прежнему не являются предметом научной рефлексии. Постнеклассический тип рациональности расширяет поле рефлексии над деятельностью, учитывая соотнесенность получаемых знаний об объекте не только с особенностью средств и операций деятельности, но и с ценностно-целевыми структурами. Субъект познания вступает с объектом изучения в ценностно-деятельностное взаимодействие. Философ культуры не может полностью отказаться от своей субъективности, от своей этнокультурной принадлежности; как не может отказаться от социальных условий, в которых работает: он может и должен постигать культуру, понимая и свое место, и свои цели, в том числе гражданские, – способствовать научной деятельностью развитию культуры, к которой он принадлежит. Именно этот последний тип научной рациональности подразумевается нами в данной работе: автор осознает как свою субъективность, так и определенные цели, с которыми решается проблема национального характера, собственная личностная, гражданская позиция. Этому соответствует подбор раскрываемых аспектов темы, соответствующих разделам.
Национальный характер может рассматриваться как явление объективной реальности в виде комплекса представлений людей о самих себе как о представителях одной этнической общности, о своем месте в мире, о том, что этнос может и хочет от жизни, от этого мира, как он соотносится с другими этносами. Такое представление о национальном характере, например, излагается в работе отечественного автора – К. Касьяновой «О русском национальном характере»[8 - Касьянова К. О русском национальном характере. М.: Академический Проект; Екатеринбург: Деловая книга, 2003.].
Данная трактовка национального характера вплотную приближает нас к теме духовной культуры, менталитета, картины мира. При этом наша теоретико-методологическая позиция позволяет развивать проблему самоосмысления людьми своего общего места, особенностей связей с другими общностями, своего предназначения в большом социальном окружении, вариативности развития культуры и общества, влияния научно-исследовательской деятельности на социальные процессы.
В самых общих чертах национальный характер в нашей работе – это совокупность типичных для представителей конкретной этнической культуры способов восприятия окружающего социального мира, взаимодействия с ним, общепризнанных черт темперамента, особенностей поведения, которые выражаются в образах, представлениях, стереотипах, установках, убеждениях. Это действительно своеобразный социально-политический, культурный миф, о чем писал И. С. Кон, но тем не менее он является объективной реальностью, будучи признан и обсуждаем значительным числом людей. Люди наблюдают почти неуловимую, неизмеримую, но явственную специфичность представителей разных этнических культур, их отличия друг от друга в целом ряде реакций, манере поведения. Они понимают, чувствуют эту специфичность и пытаются обозначить, сформулировать, передать. Для философии эта человеческая потребность также становится задачей для рефлексии – осмысления себя, своей активности, своей культурной принадлежности, отличительности.
В слове «национальный» в этой работе за основу я беру термин «национальность» как принадлежность человека к конкретной этнической культуре, т. е. в моей трактовке нет расширенного понимания (до «национально-государственной» общности). «Характер» здесь имеет расширительное понимание, включающее не только психические проявления, но и этнокультурные особенности, выраженные в человеческой активности. При этом подчеркну, что речь идет о представлениях, которые созданы человеком в попытке осознать себя и свое окружение, которые бытуют в общественном сознании и которые могут различаться в зависимости от принадлежности человека к этнической культуре, от уровня образованности, от общего мировосприятия, даже от профессиональной деятельности.
Раз мы говорим о представлениях о национальном характере и его элементах, то, безусловно, мы должны учитывать положение носителя этих представлений: находится ли он внутри этой этнической культуры, т. е. является ее носителем, создателем, или находится за ее пределами, будучи носителем иной этнической культуры, но имеющим определенные знания об этой культуре. Пытаясь постичь национальный характер, его суть, его особенности, мы – наблюдатели, исследователи – не должны исключать себя из этого явления. Наша субъективность так или иначе должна непременно учитываться. Можно быть русским и понимать русских, размышлять о качествах русского национального характера, сравнивать их с качествами других народов. А можно быть англичанином и пытаться понять, объяснить русский национальный характер, но, разумеется, уже с позиции своей английской культуры, также с помощью сравнений. Мнение и того, и другого позволяет нам получить общую картину русского национального характера как «изнутри», так и «извне». И мнения эти будут равноценны, поскольку позволяют рассматривать эту «систему» со всех сторон.
Отметим еще один важный ракурс для всестороннего рассмотрения национального характера: способ постижения – эмоционально-чувственный или рациональный.
Значительная масса наблюдений о национальном характере того или иного народа в истории была сделана писателями – теми, кто мыслит художественными образами, кто пытается передать чувства, ощущения. И надо сказать, что этот способ считается не менее важным, чем рациональный, выстраиваемый на основе логики, с помощью интеллекта, поскольку и тот, и другой продуцируются человеческим разумом. И тот, и другой способны в равной мере приблизиться к постижению сути явлений. Поэт может образами, но тем не менее очень точно выразить впечатления о человеке как типичном представителе своего народа. Это прекрасно знают филологи-литературоведы, поскольку в филологической науке развивается целая отрасль исследований, посвященная описаниям национального характера в творчестве того или иного писателя, поэта.
Помимо авторского творчества важное место в этом ряду занимает устное народное творчество – фольклор, в котором также достаточно много описаний типичных качеств, которыми, по мнению его создателей (в данном случае обобщенных народных стереотипов), обладают представители того или иного народа.
Особое место в этом ряду творцов занимают философы, делающие упор на рефлексивном постижении той или иной культуры, что сближает их с рядом создателей художественных образов. В качестве примера назовем известного русского философа XIXXX вв. Н. А. Бердяева, чьи описания русского национального характера полны эмоционально-чувственного постижения России и русской культуры, представителей русского народа («вечно бабье в русской душе»; «сочетание бездонной глуби и необъятной выси»; «жажда абсолютной свободы и рабья покорность» и пр.), а сама соответствующая работа философа носит название «Душа России» (1915)[9 - Бердяев Н. А. Душа России. М.: Типография т-ва И. Д. Сытина, 1915.]. Без преувеличения можно сказать, что эта бердяевская книга является настольной для всех, кто интересуется тем, что такое русский национальный характер, включая ученых.
Говоря об описаниях, следует также вспомнить о той группе источников, помимо фольклора и художественной литературы, в которой можно найти сведения о тех или иных чертах национального характера, – это путевые заметки, наблюдения, публицистика. В такой литературе, которая выходит из-под пера путешественников, журналистов, можно найти и эмоционально-чувственные образы, и весьма точные рациональные определения.
Активно используя в качестве синонима «национальному» – «этническое», остановимся на одном важном вопросе – о сути этнического.
В самых общих чертах в науке присутствуют три основные точки зрения. Ученые, которые считают, что этнос – это изначальное объединение людей «по крови», что этнические свойства имеют генетическое происхождение, называются примордиалистами, а само направление в науке – примордиализмом (от латинского слова primordial – изначальный).
Примордиалистам противостоят два других направления: инструменталисты и конструктивисты (оба отрицающие изначальность этнического). Первые считают, что этничность, принадлежность людей к этносам представляет собой инструмент, когда люди, выбирая конкретный этнос, обозначая свою принадлежность к нему, называя себя его представителями, преследуют определенные цели (политические, экономические и пр.). И, наконец, конструктивисты понимают этнос и этническое как некий искусственный конструкт, который создается определенными людьми, элитой (политической, культурной) для формирования и поддержания конкретной социальной общности.
В этой связи важно уточнить, что я понимаю под этническим (национальным), в данном случае – тувинским. Все три вышеозначенные позиции представляются радикальными. Признать этнические особенности изначальными, биологическими – значит поставить под сомнение известные факты культуры и истории, связанные с этнической самоидентификацией, с культурной социализацией, отбросить возможности человеческого сознания и его развития, значение роли окружающей среды. Маленький ребенок, родившийся у родителей, скажем, монголов, не имеющий представления о том, кто он и к какому народу он принадлежит, может в силу обстоятельств оказаться в семье тувинцев, в тувинской культурной среде. И он вырастет, осознавая себя тувинцем, говоря на тувинском языке, и для него монголы будут иным народом. В семье с тувинкой у них родятся дети, которые вырастут, понимая себя как тувинцев и тем самым продолжая линию преемственности тувинских традиций, культуры. С помощью исследований генов этого монгола, вероятно, мы можем уточнить его генетическую близость к представителям монгольского этноса (а такие особенности генетика исследует в таком разделе своей науки, как этногеномика), однако это может и не отразиться на собственных представлениях человека – он будет себя считать тувинцем, а не монголом, он будет носителем и дальнейшим транслятором тувинской этнической культуры.
Но отрицая в целом позицию примордиалистов, надо понимать, что речь не идет и о признании инструменталистского отношения к выбору людьми этноса: выбора как такового часто не бывает, поскольку следует учитывать особенности социализации. Когда ребенка окружает определенная этническая культура (обычаи, традиции, язык) с самого младенчества, то он вырастает, «впитывая» всё это, откладывая в своей памяти именно эти этнические особенности, понимая свои детские воспоминания о ритуалах, традициях в качестве изначального, единственно правильного представления о мире. И этот выбор культуры для него предопределен его семьей, социальной средой, в которой он растет.
Здесь мы подходим к идеям конструктивистов, которые считают этносы и этническую культуру в целом – социальными конструктами, тем, что создано, «сконструировано» человеком на уровне самоидентификации (представлений о своей принадлежности). Они полагают, что представления о принадлежности к этносу, будучи внушенными, могут быть управляемыми. Их можно корректировать и даже «стирать» из памяти общества. В том числе для решения политических задач формирования, поддержания общности, скажем, граждан одного большого государства. Однако полное принятие такой позиции может привести не только к отрицанию того, что всемирная история состоит из истории этносов, народов как объективной стороны человеческой истории, но и к убеждениям о том, что возможно нивелировать, «стирать» в принципе этносы…
Поэтому я полагаю, что понимание этнического, этнических общностей не может объясняться только с одной из названных позиций. Этническая история, этническая культура, этническая самоидентификация людей – всё это сложные материи, в основе которых лежит комплекс факторов, и их нельзя рассматривать по степени первичности и вторичности. Я, вслед за Л. М. Дробижевой, считаю, что нужен комплексный подход к теме этнического, который не отрицает значимости ни устойчивости этнической истории и традиций, ни роли социализации и самоидентификации человека, ни возможностей интеллектуальных конструктивных воздействий на сферу этнического[10 - Дробижева Л. М. Методологические проблемы этносоциологических исследований // Социологический журнал. 2006. № 3–4. С. 89–101.].
Возьмем в качестве условного примера некоего ребенка, рожденного в семье тувинцев, проживающих в наше время в Туве и свободно говорящих на тувинском языке. Ребенок вырастает в среде, где все осознают себя тувинцами, где у него есть большое количество кровных родственников со стороны отца и матери, где говорят на родном языке и придерживаются тех или иных традиций, принятых у тувинцев. И он сам понимает себя как тувинца, тувинский язык становится для него родным, все тувинское – для него родное, он получает знания о том, кто такие тувинцы, какой была история Тувы, когда она стала частью России.
В дальнейшем ребенок вырастает и для получения высшего образования отправляется родителями в другой регион России, а может даже и за границу. Там в иной культурной, этнокультурной среде молодые тувинцы чаще всего утверждаются в своих представлениях о себе как тувинцах, жителях Тувы, представителях одной из азиатских этнических культур кочевников. Более того, скажу по своим наблюдениям, именно нахождение их за пределами своей этнокультурной среды часто порождает всплеск чувств молодых патриотов малой родины. Закончивший учебу молодой специалист возвращается в Туву и включается в социальную жизнь, в том числе обзаведясь семьей с тувинкой (процент смешанных браков в республике достаточно мал) и растя с ней детей, воспитывая и обучая их как тувинцев.
В описанной ситуации мы можем наблюдать эту сложную этническую жизнь с разных позиций. С одной стороны, мы видим и определенный элемент конструктивизма, когда ребенка с малых лет воспитывают в убеждении, что он тувинец и что у него есть родственные связи с людьми, с предками, с землей и пр. С другой стороны, тувинец может попасть в ситуацию потенциального выбора в иной этнокультурной среде, но это обстоятельство лишь укрепляет его в самоидентификации тувинца, поскольку этот выбор (тем более сделанный в сознательном состоянии, в совершеннолетнем возрасте) придает ему значимость как в своих глазах, так и в глазах тех, мнение которых для него важнее: родителей, родственников, земляков. И третье: этот единичный пример можно рассматривать как элемент объективной этнической истории тувинцев. Человек входит в культуру, принимает ее ценности как носитель и становится их дальнейшим транслятором, т. е. созидателем. Культура жива, пока живы люди, хранящие, созидающие ее. Несмотря на факторы человеческого конструирования, самоутверждения, т. е. человеческую субъективность, один этот жизненный пример содержит объективную обусловленность, подчиняется объективным закономерностям человеческой истории – тому, что есть устойчивого, имеет регулярные взаимосвязи, имеет свойство развития.
Этот пример приведен для того, чтобы подчеркнуть: понимая тувинцев как представителей тувинской этнической культуры, обращаясь к теме тувинского национального характера, я буду допускать целый ряд факторов, связанных в целом с пониманием тувинцев и тувинского, включая и устойчивость тувинской этнической культуры, и возможности для конструирования ее новых элементов, а также учитывать фактор самоидентификации представителей культуры.
Для обзора и анализа самых интересных описаний, научно-исследовательских работ я опиралась на большое число публикаций. Материалом для моих размышлений также стали и мои беседы с коренными жителями Тувы – тувинцами, поддержка коллег и критика идей, которую они высказывали неизменно благожелательно. Поэтому я хочу выразить свою искреннюю признательность моим коллегам – не только ученым, но и журналистам, политикам, общественным деятелям, а также начинающим исследователям: У. А. Винокуровой, Ю. В. Попкову, В. Ю. Сузукей, А. А. Стороженко, Г. Ф. Балакиной, Н. В. Абаеву, М. М.-Б. Харуновой, Е. К. Карелиной, М. Б. Кунгаа, Н. М. Антуфьевой, А. П. Дамба-Хуураку, С. М. Мунзук, А. И. Чымба, И. К. Дулушу, С. Д. Кара-оол-Дулуш, А. А. Конгу, И. С. Тарбастаевой, и всем, с кем мне пришлось вести беседы и переписку не только непосредственно в период работы над книгой, но и годами ранее, когда мы только поднимали эту тему, т. е. начиная с 2000-х гг.
Особая признательность моим родным – маме А. М. Ламажаа, мужу А. С. Папыну и сыну Сандану Папыну, поддержка которых для меня так много значит.
Глава 1
Тувинцы в фольклоре и национальной литературе
Как представляют тувинский национальный характер сами тувинцы?
Чтобы ответить на этот вопрос, нам надо сначала обратиться к страницам истории тувинцев, истории Тувы, к выяснению круга источников.
Тувинцы представляют собой очень молодой этнос, его непосредственная история насчитывает чуть более трех веков. Один из ведущих ныне специалистов по этнографии тувинцев М. Х. Маннай-оол пишет, что этническая общность тувинцев сформировалась к XVII – первой половине XVIII в.[11 - Маннай-оол М. Х. Тувинцы: происхождение и формирование тувинского этноса. Новосибирск: Наука, 2004. С. 129.] Однако при этом процесс формирования этноса тувинцев был длительным. М. Х. Маннай-оол упоминает о времени сложения первоначальных основ этнической общности тувинцев – VI–XII вв.[12 - Там же. С. 1 19.] Именно с VI в. историческая наука смогла фиксировать наличие в регионе племен с самоназваниями дубо, тубо, тупо (от которых и произошло самоназвание «тыва»). Об этом есть записи в летописях Суйской (581–618 гг.) и Танской (618–907 гг.) династий Китая. Племена, как указывалось китайскими источниками, кочевали по этой же территории, где сейчас живут современные тувинцы – в верховьях Енисея и районе озера Хубсугола[13 - История Тувы. М.: Наука, 1964. С. 7.] (расположенного ныне на территории Монголии, близ государственной границы с Россией, т. е. границы с Тувой).
Таким образом, с учетом сложной этнической предыстории тувинцы, будучи молодым этносом, тем не менее признаются одним из древнейших тюркоязычных этносов, населяющих Центральную Азию и Саяно-Алтайское нагорье[14 - Маннай-оол М. Х. Тувинцы: происхождение и формирование тувинского этноса. С. 3.]. И действительно, богатство культуры и особенности языка тувинцев таковы, что в них можно увидеть целые исторические слои и огромное наследие предков – древних кочевых племен Центральной Азии.
Для того чтобы «увидеть» представления тувинцев, особенности тувинского национального характера «изнутри», нам необходимы источники из прошлых веков, причем те записи, которые сделаны самими тувинцами. Это отдельная проблема, так как до 1930 г. – времени, когда у тувинцев появилась письменность на основе кириллицы и население стало массово обучаться грамотности, – до этого времени образование получали немногие, т. е. богатые люди и буддийские священнослужители. Письменность бытовала на старомонгольском языке, и то была лишь языком официального делопроизводства, и поэтому доступных источников крайне мало. В основном письменные свидетельства знаний и мыслей тувинцев мы можем получить или опосредованно (в исторических документах, в записях путешественников, работах первых исследователей Тувы), или в зафиксированном устном народном творчестве, в фольклоре.
Здесь возникает еще одна попутная проблема: ученые пишут о самоназвании тувинцев «тыва» как об общем для всех саянских племен в регионе, причем встречающемся еще в XVII в.[15 - Долгих Б. О. Родовой и племенной состав народов Сибири в XVII веке. М.: Изд-во АН СССР, 1960. С. 298–299; История Тувы. Изд-е 2, перераб. и доп. / Под общ. ред. С. И. Вайнштейна, М. Х. Маннай-оола. Новосибирск: Наука, 2001. С. 184.], но тем не менее вплоть до 1930-х гг. сторонние наблюдатели предпочитали называть тувинцев или сойотами, или урянхайцами. Даже в крупном исследовании этнографии тувинцев конца XIX в. известного российского ученого Н. Ф. Катанова речь идет о тувинцах как урянхайцах (работа так и называется «Очерки Урянхайской земли»[16 - Катанов Н. Ф. Очерки Урянхайской земли. Дневник путешествия, исполненного в 1889 году по поручению Императорской Академии Наук и Императорского Русского Географического общества / Отв. ред. К. А. Бичелдей, подг. А. К. Кужугет. Кызыл, 2011.]) и сойотах (как синонимах).
Но факты осознания единства народа у тувинцев XIX в. есть. Они приводятся первыми исследователями Тувы и тувинцев. Например, тот же Катанов дал пример такого описания общественного устройства народа, которое он получил от «одного сойота из племени Мады». Местный житель, пишет ученый, «сообщил мне 15 родовых сойотских имен, из которых в истории азиатских народов известны наиболее: Чоды <…>, Монгуш, Пайгара, Иргит, Соян, Кыргыс и Уйгур. Сойот этот сказал, что племена сойотов живут по всей урянхайской земле, но разбросаны и что нет у них постоянного жительства в определенном месте, кроме уйгуров, живущих по Кемчику, и соянцев, живущих по Ели-Кему»[17 - Катанов Н. Ф. Очерки Урянхайской земли. С. 35.]. То есть тувинцы осознавали, что они не просто племена, роды, а единый народ, который имеет определенный состав.
О том, что местные жители называли себя «туба», «дубо», сообщали: отец Иакинф (Н. Я. Бичурин) – русский дипломат, востоковед в 1851 г.; экономист, член-корреспондент Императорской Академии наук Ю. А. Гагемейстер в 1854 г., венгерский путешественник, востоковед Арминий (Вамбери) Герман в 1885 г. и др. Историк, этнограф, князь Н. А. Костров в 1884 г. в изложении Н. Ф. Катанова подчеркивал, что название «тубулар» «в настоящее время означает не какой-либо определенный род, а все племена частью самоедского, частью остяцкого происхождения, кочевавшие некогда по реке Тубе»[18 - Цит. по: Катанов Н. Ф. Опыт исследования урянхайского языка с указанием главнейших родственных отношений его к другим языкам тюркского корня (извлечения) // Урянхай. Тыва дептер: В 7 т. / Сост. С. К. Шойгу. М.: Слово, 2007. Т. 1: Древние племена Тувы и сопредельных территорий Центральной Азии (II тысячелетие до н. э. – конец XIX в.). С. 513.]. Крупный русский востоковед В. В. Радлов также сделал подобное важное уточнение: «Сами себя они зовут туба»[19 - Цит. по: Там же. С. 531.].
Тем не менее, несмотря на подобные сообщения, наименования «сойоты» и «урянхи» настолько были распространены, что и сами тувинцы к началу ХХ в. также называли себя урянхайцами, а свой край Урянхаем. Так, после падения Маньчжурской империи Китая в 1911 г., когда Урянхайский край освободился от колониальной зависимости, тувинцы получили возможность решить общую судьбу самостоятельно. И поэтому мы имеем на руках документ, написанный главой самого многочисленного хошууна (района) Тувы нойоном (князем) Буяном-Бадыргы и адресованный российскому императору Николаю II. Это было прошение, датированное 26 октября 1913 г., в котором упоминалось о том, что урянхи соседствуют с Россией, имели взаимную связь в виде покровительства России, установленного три века назад (в 1616 г., при царе Михаиле Федоровиче), которую затем утеряли. В условиях упразднения Маньчжурской династии Китая и освобождения урянхов, их уязвимости, невозможности существовать самостоятельно, они предпочитают покровительство «Великого Цагаан-Хана» (российского императора)[20 - Установление покровительства России над Тувой в 1914 г. Архивные документы. К 80-летию объявления протектората (покровительства) / Сост. В. А. Дубровский, ред. М. Б. Кенин-Лопсан. Кызыл: Типография Комитета по печати и массовой информации Республики Тыва, 1994. С. 16–17. Правда, надо также отметить, что прошение составлялось на монгольском языке и документ представлен в переводе.]. На Всетувинском учредительном хурале 13–16 августа 1921 г. говорилось о «Республике Танну-Тува улус (народа Урянхая)»[21 - Создание суверенного государства в Центре Азии. Протоколы хуралов 1921 года. К 70-летию образования республики Танну-Тува Улус / Сост. В. А. Дубровский, ред. М. Б. Кенин-Лопсан. Село Бай-Хаак: б/и. С. 64.]. Эта же формулировка перекочевала и в текст первой Конституции самостоятельного государства Танну-Тува Улус (народа Урянхая) (в 1921 г.)[22 - Конституции Тувы. Сборник к 55-летию принятия Тувы в состав СССР и РСФСР / Сост. В. А. Дубровский, ред. М. Б. Кенин-Лопсан. Кызыл: Тувинское книжное изд-во, 1999. С. 25.].
Строго говоря, для нас вопрос самоназвания этноса в том или ином варианте не столь важен. Важно то, что люди понимали свою общность, свое отличие от других этнических групп. Относительно тувинцев XIX в. можно говорить о национальном самосознании. Однако мы отметим и пока отложим вопрос о самоназвании.
В самых общих чертах пока будем говорить о трех условных этапах развития национального самосознания тувинцев, которые приходиться выделять, в том числе исходя из проблемы источников и их наличия:
1) этап формирования национального самосознания (XIX – начало ХХ в.), «традиционный» этап, бесписьменный,
2) этап становления национального самосознания и его самоутверждения (1930–1980-е гг.), советский этап, время появления национальной интеллигенции,
3) этап переосмысления национального самосознания ( 1990-е гг. – по настоящее время).
Дадим характеристику этим этапам и попытаемся восстановить основные представления тувинцев о тувинском национальном характере на каждом этапе, проследим основные изменения в этих представлениях.
Традиционный этап
Как я уже сказала, в стремлении «услышать» голос самих тувинцев прошлых веков, в частности XIX в., мы оказываемся перед проблемой источников. Подавляющее большинство населения было неграмотным. Основной путь передачи друг другу и новым поколениям знаний – устный, практический. Поэтому для нас в этой связи важен прежде всего фольклор. И не просто фольклор, а то устное наследие, которое зафиксировано.
В самом фольклоре, богатом на жанры, для нас интересны прежде всего так называемые малые формы. Поясню, почему.
Авторитетный филолог, специалист по истории тувинского фольклора и тувинской литературы Д. С. Куулар в своей докторской диссертации «Тувинский фольклор в контексте центральноазиатских устно-поэтических традиций» (2000 г.)[23 - Куулар Д. С. Тувинский фольклор в контексте центральноазиатских устно-поэтических традиций: Дис. в форме научного доклада … д-ра филол. наук. Улан-Удэ, 2000.] писал, что тувинский фольклор – очень самобытный, разнообразный по жанрам, богатый по содержанию, со стройной композицией и выразительным языком. И каждый жанр фольклора, писал ученый, развивался особым путем, отражал разные стороны народной жизни, что подразделяет жанры фольклора как исторические источники.
Например, большие, эпические жанры, т. е. богатырские сказания, сказки, легенды и предания как бы приостановились на когда-то достигнутом уровне[24 - Там же. С. 15.] – на поздних этапах родового строя.
Аргументация филолога следующая. В тувинских героических сказаниях эпический фон весьма слабо связан с какой-либо общностью (племенной, кастовой) людей, населяющих эпический мир. Героями чаще всего выступают хан, маадыр (богатырь) и простолюдины, между которыми не видно строгой подчиненности. Отсутствуют боевые дружины, военные баталии, межплеменные схватки с целью завоевания чужой земли. Грабители, опустошившие аал-стойбище главного героя произведения, уезжают в свой «эжелей торээн чурт», т. е. в отчий край, где они родились и стали его наследственными владельцами. При этом они старательно прячут свои следы, не оставляя сведений о стороне света, откуда пришли, куда ушли. Как писал Д. С. Куулар, богатыри тувинских сказаний не имеют небесного происхождения, как Гэсэр, но имеют на небесах своих покровителей-защитников и друзей. В редких сказаниях тувинцев фантазия их творцов поднимает богатырей в небесное царство, но там не бывает богатырских турниров, не проводятся пиры по случаю женитьбы богатырей.
Всё это привело филолога к мысли о том, что наиболее значительные произведения тувинского фольклора были созданы в период до господства тюркского каганата в Туве[25 - Там же. С. 20.], т. е. до времени формирования собственно тувинского этноса. Соответственно, эпические произведения фольклора тувинцев являются местными вариациями общих мифов, сюжетов, образов. У них есть свои особенности, но в самых общих чертах это локальные проявления единого наследия тюркоязычных, монголоязычных народов региона. Наиболее обширный круг источников в этом плане изучили и представили как целое новосибирские ученые, которые в конце 1980-х гг. издали коллективную монографию «Традиционное мировоззрение тюрков Южной Сибири», состоящую из трех частей «Пространство и время. Вещный мир» (Новосибирск, 1988)[26 - Традиционное мировоззрение тюрков Южной Сибири. Пространство и время. Вещный мир / Э. Л. Львова, И. В. Октябрьская, А. М. Сагалаев, М. С. Усманова. Новосибирск: Наука, СО, 1988.], «Человек и общество» (Новосибирск, 1989)[27 - Традиционное мировоззрение тюрков Южной Сибири. Человек и общество / Э. Л. Львова, И. В. Октябрьская, А. М. Сагалаев, М. С. Усманова. Новосибирск: Наука, СО, 1989.] и «Знак и ритуал» (Новосибирск, 1990)[28 - Традиционное мировоззрение тюрков Южной Сибири. Знак и ритуал / Э. Л. Львова, И. В. Октябрьская, А. М. Сагалаев, М. С. Усманова. Новосибирск: Наука, СО, 1990.]. Приведем основные сюжеты оттуда.
Традиционная картина мира кочевников Южной Сибири, согласно мифологическим воззрениям из древних пластов фольклора, выстраивается следующая. Мир состоит из трех сфер: верхняя – небо, светила, вершина горы, крона дерева, исток реки, птица; средняя – ствол дерева, долина, человек, животное; нижняя – корни дерева, пещера, ущелье, вода, животные, обитающие в норах, рогатые животные, нижний мир. Небо (тенгри) обожествлялось, и ученые говорят об особой религиозной системе – тенгрианстве.
Наряду с вертикальной структурой пространства в тюркской традиции обнаруживается и горизонтальное членение мира, по сторонам света (с использованием оппозиций «правый – левый», «передний – задний»). Настоящее мыслилось лишь как воспроизведение прошлого, опора на которое давала человеку уверенность в сегодняшнем дне. Родная земля – понятие не только географическое, это пространство воспринималось эмоционально. Она почиталась, ей поклонялись. За границами своей земли были чужие владения, а еще дальше – вообще малоизвестная местность. Своя земля имела несколько маркеров – объектов, которые служат своеобразными метками: гора-прародительница, дерево, коновязь. В зависимости от того, как люди хозяйствовали, так они и относились к своей территории, к окружающему миру. Скотоводы и земледельцы больше «очеловечивали» пространство, чем охотники и собиратели, а большая часть народов Южной Сибири сочетала эти виды деятельности.
Максимально освоенным и усвоенным человеком пространством для человека было жилище, затем по степени освоенности было пространство, которое примыкало к жилищу, но было ограничено коновязью, загоном для скота, хозяйственными постройками. Затем шла хозяйственно освоенная родом (семьей) территория.
Люди – жители средней сферы – делили свою часть мира с духами – хозяевами гор, лесов и вод, а также перевалов, источников-аржаанов. Посредниками между миром людей и духов являлись шаманы – люди с особыми знаниями и способностями, могущие общаться с духами, влиять на них, в том числе управляя природными стихиями.
Отражение этих общих представлений для населения всего региона мы можем увидеть, например, в тувинском героическом сказании «Бокту-Кириш и Бора-Шэлей»:
…За аалом были
Энгиргей и Кангыргай – две [горы]-тайги,
Этим [горам]-тайгам
Каждый год, в средний месяц лета,
Совершали поклонение.
Для того поклонения за аалом,
На вершине священного серого холма
Черный квадратный камень лежал,
На нем большой огонь возжигался,
Воскурение совершалось
Разными цветками-лепестками
Можжевельника, полыни, вереска [с] девяти гор.
Всё для того поклонения
Готовое лежало, оказывается,
Под нависшей скалой —
[Туда] зимой-летом снег-дождь не попадает.
Когда поклонение совершалось,
Энгиргея владыка – Эрен-Улат,
Пегим орлом обернувшись, делая круг, пролетал;
Кангыргая владыка – Кызыл-Улат
Пегой орлицей обернувшись, делая круг, пролетала.
Вот как было, оказывается.
Старик Окендей, когда был молодым,
Один месяц на большого зверя охотился,
Один месяц свой скот выпасал,
Один месяц свое добро приводил в порядок – считал,
Один месяц сном [крепким] спал.
Так всё делал[29 - Тувинские героические сказания / Сост. С. М. Орус-оол. Новосибирск: Наука, СО, 1997. С. 301.].
Космогонические представления, связанные с идеями о происхождении народов, есть, например, в одном интересном документе, который хранится в Государственном архиве Республики Тыва. Он носит название «Выписка из документа о переходе управления Тувы в руки китайских милитаристов, история происхождения амбын-нойона и хошунных нойонов и другие документы о наследственности в управлении страной (перевод с монгольского языка)»[30 - К сожалению, у документа не указано время его написания. Поскольку он опубликован в сборнике архивных документов первым, а порядок документов хронологический, очевидно, что историки определяют его время как ранее 1878 г. – времени написания последующего документа. См.: На перекрестке времени. Урянхайский край. Тувинская народная республика. Тувинская Автономная область. Тувинская Автономная Советская Социалистическая Республика: Сборник архивных документов и фотодокументов. Научно-документальный сборник (на русском языке) / Государственный архив Республики Тыва. Новосибирск: Сибирское книжное изд-во, 2014. С. 5–8.]:
В древние времена, когда на земле поклонялись Верхнему миру, девушка из Верхнего мира в этот мир спустилась по мировому древу на земное дерево. На верхушке этого дерева сидела мудрая птица и пела. Здесь останавливалась, смотрела и слушала всё это бездетная семья. Они однажды на этом месте нашли мальчика, умыли аржааном, из дерева сделали колыбель, усыновили, вырастили, дали ему имя Дошкун-Кара ноян. От него пошли Оолетские и Ойратские племена.
Оолет – в настоящее время это многочисленные хошуны. Ойрат – это от них произошли урянхайцы[31 - На перекрестке времени. С. 5.].
Если же традиционные эпические повествования тувинского фольклора, как отмечал Д. С. Куулар, практически не менялись, этого нельзя сказать о стихотворных произведениях малых жанров. Последние постоянно обогащались новыми идеями и темами[32 - Куулар Д. С. Тувинский фольклор в контексте центральноазиатских устно-поэтических традиций. С. 15.]. Из них мы можем увидеть часто повторяющиеся сюжеты и темы, названия, которые имели значение для тувинцев, входили в смысловое ядро представлений тувинцев о самих себе, а также содержали описание отношения людей к меняющимся социальным условиям.
