скачать книгу бесплатно
Баронесса Лёвеншёльд сидела по одну сторону кровати, не отрывая глаз от лица сына. Она верила, что едва теплившаяся в нем искра жизни не угаснет, если она будет сидеть тут, неусыпно бодрствуя и оберегая его.
Барон также время от времени садился по другую сторону кровати, но был не в силах усидеть на месте. То он брал вялую руку сына, чтобы пощупать пульс, то подходил к окну и бросал взгляд на проезжую дорогу, то шел через комнаты к зале, чтобы взглянуть на часы. На вопросы, которые можно было прочитать в глазах взволнованных дочерей и гувернантки, он лишь качал головой и снова уходил в опочивальню, где лежал больной.
Туда не допускали никого, кроме девицы Спаак. Ни дочерей, ни даже кого-либо из служанок, одну лишь девицу Спаак. У нее была подобающая походка, подобающий голос, она была на своем месте в опочивальне.
Девица Спаак пробудилась ночью от ужасного крика Адриана. Услыхав вслед за криком тяжелый звук падения тела, она вскочила. Сама не помня как, набросила на себя платье; среди ее мудрых житейских правил было и такое, что никогда не следует появляться на людях неодетой, при любых обстоятельствах, что бы ни случилось. В зале она встретилась с баронессой, которая прибежала, чтобы позвать на помощь. После этого экономка вместе с родителями подняла Адриана и уложила его в большую двуспальную кровать. Вначале все трое думали, что он уже мертв, но потом девица Спаак нащупала слабое биение пульса.
Несколько раз пытались они привести его обычными способами в чувство, но искорка жизни едва теплилась в Адриане, и что бы они ни делали, она, казалось, все больше угасала. Вскоре они совсем пали духом и не решались больше ничего предпринять. Им оставалось только сидеть и ждать.
Баронессу успокаивало то, что с ней в опочивальне находилась девица Спаак, ибо та была совершенно спокойна и твердо уверена, что Адриан вскоре очнется. Баронесса позволила экономке причесать себя и надеть башмаки. Когда надо было накинуть платье, баронессе пришлось встать, но она, предоставив экономке застегнуть пуговицы и расправить складки, по-прежнему не отрывала глаз от лица сына.
Девица Спаак принесла ей чашку кофе и с мягкой настойчивостью уговорила выпить его.
Баронессе казалось, будто экономка неотлучно была при ней, но та была еще и в поварне, где, как обычно, позаботилась об еде для прислуги. Она не забыла ни единой мелочи. Бледная как смерть, она все так же исправно делала свое дело. Завтрак был подан к господскому столу вовремя, а пастушок получил свою котомку со съестным, когда погнал коров на пастбище.
В поварне прислуга спрашивала, что стряслось с молодым бароном, и экономка отвечала:
– Известно лишь, что он ворвался к родителям и что-то выкрикнул о Генерале. Затем он упал в обморок, и теперь не удается привести его в чувство.
– Видать, Генерал явился ему! – сказала повариха.
– А разве не чудно, что он так грубо обходится со своей собственной родней? – подивилась горничная.
– У него, верно, всякое терпение лопнуло. Они только и знали, что насмехаться над ним. А он, видно, свой перстень искал.
– Уж не думаешь ли ты, что перстень тут, в Хедебю? – спросила горничная. – С него бы сталось тогда поджечь крышу над нашей головой и спалить весь дом, только бы заполучить свой перстень!
– Ясное дело, перстень схоронен тут в каком-нибудь углу, – молвила повариха, – а то с чего бы Генералу вечно слоняться по всей усадьбе!
В тот день девица Спаак отказалась от одного из своих прекрасных житейских правил – никогда не прислушиваться к пересудам слуг о господах.
– О каком это перстне вы толкуете? – спросила она.
– А разве вы не знаете, барышня, что Генерал бродит тут да ищет свой перстень с печаткой? – ответила обрадовавшаяся ее вопросу повариха.
И наперебой с горничной она поспешила посвятить девицу Спаак в историю ограбления могилы и Божьего суда. Когда же экономка выслушала все это, она уже ни на секунду не усомнилась в том, что перстень каким-то образом попал в Хедебю и спрятан где-то там.
От этого рассказа девицу Спаак бросило в дрожь, почти как в тот раз, когда ей впервые встретился на чердачной лестнице Генерал. Вот этого-то она все время и опасалась. А теперь она уже хорошо знала, как свиреп и беспощаден может быть этот призрак. Было ясно как божий день, что, если он не получит назад свой перстень, барон Адриан умрет.
Но едва экономка пришла к такому заключению, как она – особа весьма решительная – тотчас же поняла, что надлежит делать. Если этот проклятый перстень находился в Хедебю, то надо постараться во что бы то ни стало его отыскать.
Она ненадолго прошла в жилую половину господского дома, наведалась в опочивальню, где все было по-прежнему; взбежала по лестнице на чердак и перестлала постель в Адриановой мансарде, чтобы она была наготове на случай, если ему полегчает и его можно будет перенести наверх. Затем зашла в комнаты к барышням и к гувернантке, – смертельно напуганные, они сидели сложа руки, не в силах чем-нибудь заняться. Она рассказала им кое-что из того, что узнала сама, рассказала ровно столько, чтоб гувернантка с барышнями поняли, о чем шла речь, и спросила, не помогут ли они ей отыскать перстень.
Конечно, они тотчас же согласились. Барышни и гувернантка принялись искать в комнатах и в мансарде. Сама же девица Спаак направилась на поварню и поставила на ноги всех дворовых девушек.
«Генерал является в поварне так же часто, как и в господском доме, – подумала она. – Что-то подсказывает мне – перстень где-то тут».
В поварне и в кладовке, в хлебной и в пивоварне все было перевернуто вверх дном. Искали в стенных щелях, в печных подах, вытряхивали ящики поставца с приправами, обшарили даже мышиные норы.
При всем том девица Спаак не забывала время от времени перебежать через двор и наведаться в опочивальню. Во время одного из таких визитов она застала баронессу в слезах.
– Ему хуже, – сказала баронесса. – По-моему, он при смерти.
Склонившись над Адрианом, девица Спаак взяла его безжизненную руку в свои и проверила пульс.
– Да нет же, госпожа баронесса, – сказала она, – ему не хуже, а, пожалуй, лучше.
Ей удалось успокоить хозяйку, но саму ее охватило безумное отчаяние. А что, если молодой барон не доживет до тех пор, пока она отыщет перстень?
От волнения она, забывшись на миг, перестала владеть собой. Отпуская руку Адриана, она тихонько погладила ее. Сама она едва ли сознавала, что делает, но баронесса тотчас же заметила это.
«Mon Dieu[2 - Боже мой! (фр.)], – подумала она, – бедное дитя, неужели это так? Быть может, мне нужно сказать ей… Но не все ли равно, если мы так или иначе его потеряем: Генерал гневается на него, а тот, на кого гневается Генерал, должен умереть».
Вернувшись на поварню, девица Спаак стала расспрашивать служанок, нет ли в здешних краях какого-нибудь знахаря, за которым обычно посылают в несчастных случаях. Неужто непременно надо дожидаться, покуда приедет лекарь?
Да, в других местах, когда кто-нибудь занедужит, посылают за Марит Эриксдоттер из Ольсбю. Она умеет заговаривать кровь и костоправничать, и уж она-то сумела бы пробудить барона Адриана от смертного сна… Но сюда, в Хедебю, она вряд ли пожелает прийти.
Покуда служанка с экономкой говорили о Марит Эриксдоттер, повариха, взобравшись на самую верхнюю ступеньку приставной лестницы, заглянула на высокую полку, где некогда отыскались потерянные серебряные ложки.
– Ой! – вскричала она. – Наконец-то нашла то, что давно искала. Тут лежит старая шапочка барона Адриана!
Девица Спаак ужаснулась. Нечего сказать, хорошие были, видно, порядки у них на поварне до того, как она приехала в Хедебю! Как могла шапочка барона Адриана попасть на полку?
– Эка невидаль, – сказала повариха. – Из этой шапочки он вырос, да и отдал ее мне на тряпки, горшки прихватывать. Вот хорошо-то, что я ее хоть теперь нашла!
Девица Спаак выхватила у нее шапочку из рук.
– Жаль кромсать ее, – сказала она. – Можно отдать какому-нибудь бедняку!
Она вынесла шапочку на двор и стала выбивать из нее пыль. Тем временем из дома вышел барон.
– Кажется, Адриану хуже, – сказал он.
– А разве нет кого-нибудь поблизости в округе, кто умеет пользовать больных? – как можно простодушнее спросила экономка. – Служанки толковали тут про одну женщину, которую зовут Марит Эриксдоттер.
Барон оцепенел.
– Разумеется, когда речь идет о жизни Адриана, я бы, не колеблясь, послал за моим злейшим врагом, – сказал он. – Но толку все равно не будет. Марит Эриксдоттер никогда не придет в Хедебю.
Получив подобное разъяснение, девица Спаак не осмелилась перечить. Она продолжала искать в поварне, распорядилась насчет обеда и устроила так, что даже баронесса немного поела. Перстень не находился, а девица Спаак без конца твердила себе: «Мы должны найти перстень! Генерал лишит Адриана жизни, если мы не отыщем ему перстень».
После обеда девица Спаак отправилась в Ольсбю. Она пошла, ни у кого не спросившись. Всякий раз, когда она входила к больному, пульс его бился все слабее и слабее, а перебои наступали все чаще и чаще. Она была не в силах спокойно дожидаться карлстадского лекаря. Да, более чем вероятно, что Марит ей откажет, но экономка хотела испробовать все возможные средства.
Когда девица Спаак пришла в Стургорден, Марит Эриксдоттер сидела на своем обычном месте – на крыльце свайной клети. В руках у нее не было никакой работы, она сидела откинувшись назад, с закрытыми глазами. Но она не спала и, когда появилась экономка, подняла глаза и тотчас признала ее.
– Вон оно что, – промолвила она, – теперь из Хедебю за мной посылают?
– Ты, Марит, уже слыхала, как плохи наши дела? – спросила девица Спаак.
– Да, слыхала, – отвечала Марит, – и не пойду!
Девица Спаак не сказала ей в ответ ни слова. Глухая безнадежность придавила ее. Все шло ей наперекор, ополчилось против нее, а уж хуже этого быть ничего не может. Она видела собственными глазами и слышала собственными ушами, как радовалась Марит. Сидела на крыльце и радовалась несчастью, радовалась, что Адриан Лёвеншёльд умрет.
До этой минуты экономка крепилась. Она не кричала, не роптала, увидев Адриана распростертым на полу. У нее была лишь одна мысль – помочь ему и его близким. Но отпор Марит сломил ее силы. Она заплакала горько и неудержимо. Нетвердыми шагами побрела она к стенке одной из пристроек и прижалась к ней лбом, горько рыдая.
Марит чуть подалась вперед. Долго-долго не отрывала она глаз от несчастной девушки. «Ах вот оно что! Неужто так?» – подумала она.
Но пока Марит сидела, разглядывая девушку, слезами любви оплакивавшую возлюбленного, что-то перевернулось в ее душе.
Несколько часов тому назад она узнала, что Генерал явился Адриану и напугал его чуть не до смерти. И она сказала себе самой, что наконец-то час отмщения настал. Много лет ждала она этого часа, но ждала тщетно. Ротмистр Лёвеншёльд сошел в могилу, так и не понеся заслуженной кары. Правда, с тех самых пор, как она переправила перстень в Хедебю, призрак Генерала бродил по всей усадьбе; однако похоже было, будто у него не хватало духу преследовать со свойственной ему лютостью свою собственную родню.
А теперь, когда к ним пришла беда, они тотчас же явились к ней за помощью! Почему не обратились они прямо к мертвецам на холме висельников? Ей доставило удовольствие сказать:
– Не пойду!
Такова была ее месть!
Но когда Марит увидала, как стоит и плачет молодая девушка, прижавшись головой к стене, в ней пробудилась память о былом. «Вот так стояла и я и плакала, прислонившись к жесткой стене. И не было у меня ни единого человека, на которого бы я могла опереться».
И в тот же миг родник девичьей любви вновь забил в душе Марит и обдал ее своими жаркими струями. И она удивленно сказала себе самой: «Так вот как томилась я тогда! Так вот что значит кого-то любить! Как сильно и сладко томилась я тогда!»
Пред ее взором предстал юный, веселый, сильный и прекрасный собой Пауль Элиассон. Она вспомнила его взгляд, его голос, каждое его движение. Сердце ее переполнилось воспоминаниями о нем.
Марит думала, что любила его все это время, и, верно, так оно и было! Но как охладились ее чувства за эти долгие годы! Теперь же, в этот миг, душа ее снова воспылала прежним жарким огнем.
Но вместе с любовью в ней пробудились и воспоминания о той ужасной муке, которую принимает человек, теряющий того, кого он любит.
Марит кинула взгляд на девицу Спаак, которая все еще стояла и плакала. Теперь Марит знала, как тяжко томилась она. Еще совсем недавно над нею тяготел хлад прожитых лет. Она забыла тогда, как жжет огонь, теперь она вспомнила об этом. Она не хотела, чтобы по ее вине кто-нибудь страдал так же, как некогда страдала она сама; она встала и подошла к девушке.
– Идемте! Я пойду с вами, барышня! – коротко сказала она.
Итак, девица Спаак вернулась в Хедебю вместе с Марит Эриксдоттер. За всю дорогу Марит не проронила ни слова. Уже потом экономка поняла, что по пути она, наверно, обдумывала, как ей повести себя, чтобы отыскать перстень.
Экономка прошла с Марит в дом прямо с парадного крыльца и ввела ее в опочивальню. Там все было по-прежнему. Адриан лежал прекрасный и бледный, но тихий, точно мертвец, а баронесса, не шевелясь, сидела рядом, оберегая его покой. Лишь когда Марит Эриксдоттер подошла к кровати, она подняла глаза.
Как только она узнала женщину, которая стояла, глядя на ее сына, она опустилась перед ней на колени и прижалась лицом к подолу ее платья.
– Марит! Марит! – заговорила она. – Забудь обо всем том зле, которое причинили тебе Лёвеншёльды. Помоги ему, Марит! Помоги ему!
Крестьянка чуть отступила назад, но злосчастная мать поползла за ней на коленях.
– Ты не знаешь, как я боялась с тех самых пор, когда Генерал начал бродить по усадьбе. Я страшилась и все время ждала. Я знала, что теперь его гнев обратился против нас.
Марит стояла молча, закрыв глаза, и, казалось, целиком ушла в себя. Однако девица Спаак была уверена, что ей отрадно слушать рассказ баронессы о ее страданиях.
– Я хотела пойти к тебе, Марит, и пасть к твоим ногам, как сейчас, и молить тебя простить Лёвеншёльдов. Но я не посмела. Я думала, что тебе невозможно простить.
– Вы, сударыня, и не должны меня молить, – сказала Марит, – потому что так оно и есть: простить я не могу!
– Но ты все же здесь!
– Я пришла ради барышни, она просила меня прийти.
С этими словами Марит зашла с другого края широкой кровати. Положив больному руку на грудь, она пробормотала несколько слов. При этом она нахмурила лоб, закатила глаза и сжала губы. Девица Спаак подумала, что она ведет себя, как и все прочие знахарки.
– Будет жив, – изрекла Марит, – но запомните, госпожа баронесса, что помогаю я ему только лишь ради барышни.
– Да, Марит, – ответила баронесса, – этого я никогда не забуду.
Тут девице Спаак показалось, будто хозяйка ее хотела еще что-то добавить, но спохватилась и закусила губу.
– А теперь дайте мне, госпожа баронесса, волю.
– Ты вольна распоряжаться в усадьбе, как тебе вздумается. Барон в отъезде. Я попросила его поехать верхом навстречу доктору и поторопить его.
Девица Спаак ожидала, что Марит Эриксдоттер как-то попытается вывести молодого барона из беспамятства, но та, к величайшему ее разочарованию, ничего подобного делать не стала.
Вместо этого она наказала собрать в кучу все платье барона Адриана: и то, которое служило ему сейчас, и то, которое он носил в прежние годы и которое можно было еще отыскать. Она хотела видеть все, что он когда-либо надевал на себя: и чулки, и сорочки, и варежки, и шапки.
В тот день в Хедебю только и делали, что искали. Хотя девица Спаак втихомолку вздыхала о том, что Марит, пожалуй, всего лишь обыкновенная знахарка и ворожит как все они, она поспешила вытащить из разных комодов и чердачных клетей, из сундуков и шкафов все, что принадлежало больному. Молодые баронессы, прекрасно знавшие, что носил Адриан, помогали ей, и вскоре она спустилась вниз к Марит с целым ворохом одежды.
Марит разложила одежду на кухонном столе и стала рассматривать каждую вещь в отдельности. Она отложила в сторону пару старых башмаков, так же как пару маленьких варежек и сорочку. Тем временем она однозвучно и беспрестанно бормотала:
– Пару для ног, пару для рук, одну для тела, одну для головы!
– Мне нужно еще что-нибудь для головы, – внезапно сказала она уже более спокойно, – мне нужно что-нибудь теплое и мягкое.
Экономка показала ей шляпы и фуражки, которые она принесла.
– Нет, это должно быть что-нибудь теплое и мягкое, – сказала Марит. – Разве у барона Адриана не было какой-нибудь шапочки с кисточкой, как у других мальчиков?
Экономка только собралась было ответить, что ничего подобного она не видела, но повариха опередила ее:
– Я ведь нашла нынче утром вон там, на полке, его старую шапочку с кисточкой, но барышня взяла ее у меня.
Вот так и случилось, что девице Спаак пришлось отдать шапочку, с которой она намеревалась никогда не расставаться и которую желала сохранить как драгоценное воспоминание до конца дней своих.
Получив шапочку, Марит снова принялась бормотать свои заклинания. Но теперь голос ее звучал по-другому. Казалось, будто кошка мурлыкала от удовольствия.
– Теперь, – сказала Марит после того, как она долго стояла, бормоча, над шапочкой и вертя ее в разные стороны, – теперь ничего больше не надо. Но все это нужно положить Генералу в могилу.
Услыхав эти слова, девица Спаак впала в совершеннейшее отчаяние.
– Неужто ты, Марит, думаешь, что барон дозволит вскрыть склеп, чтобы положить туда этакую старую ветошь? – спросила она.
Взглянув на нее, Марит чуть усмехнулась. Взяв за руку девицу Спаак, она потянула ее за собой к окну, так что все, кто был в поварне, оказались у них за спиной. Тогда она поднесла шапочку Адриана к глазам экономки и раздвинула нити большой кисточки.
Ни единым словом не перемолвились Марит с девицей Спаак, но когда экономка отошла от окна, лицо ее было смертельно бледным, а руки дрожали.
