скачать книгу бесплатно
В первый момент он испугался и оглянулся на Саландер. Лисбет тряхнула головой, словно не ожидала от Ульсена ничего другого. Но отступать было поздно, и момент для колебаний был самый неподходящий.
– Это сделал я, – повторил он громче. – Она угрожала всему подразделению.
– Но… черт. – Фред утер лоб и склонился над телом. – Бенито, Бенито… ты жива?
– Ты бы лучше побеспокоился о ней. – Альвар кивнул в сторону Фарии Кази. – Мы превратили подразделение черт знает во что… Видишь, что у нее в руке? – Альвар кивнул на стилет. – И это она хранила у себя в камере, несмотря на все наши металлодетекторы. Еще немного – и она набросилась бы на Фарию. Я подоспел вовремя.
Альвар запнулся, словно понял, что зашел слишком далеко, и снова скосил глаза на Саландер. Он ожидал от нее одобрения, поддержки, но Лисбет оставалась тверда, как скала.
– Она хотела убить меня, – подала голос Фария Кази и подняла голову, демонстрируя красное пятно на шее.
Это придало Альвару смелости:
– И что я должен был, по-вашему, делать? – Он поочередно посмотрел на коллег. – Ждать, когда Бенито ее прирежет?
Альвар не по своей воле ввязался в эту игру, но теперь выходить из нее было поздно. В дверях уже толпились заключенные, готовые вломиться в камеру. В любую секунду ситуация грозила выйти из-под контроля. В коридоре уже раздавались угрозы и ругань. Но потом кто-то зааплодировал, и волну возмущения перебили радостные женские возгласы. Настроение толпы сменилось. Гул голосов нарастал, ширился, заполняя все помещение корпуса, пока не сменился радостно-возмущенным воем, какой бывает на боксерском ринге или на стадионе. Отдельные гневные реплики были направлены не только против Альвара. Заключенные выкрикивали имя Саландер, как будто слухи о том, что произошло между ней и Бенито, уже успели просочиться за стены камеры.
Ульсен понимал, что должен действовать. Теперь ему не оставалось ничего другого, как только идти до конца. Он закричал, что надо оповестить полицию. Хотя, конечно же, в «Подразделение Б» уже со всех сторон бежали охранники. Так бывало всегда в случае беспорядков. Альвар лихорадочно соображал, развести ли ему заключенных по камерам сейчас или дождаться подкрепления. Он приблизился к Фарие Кази и велел Харриет и Фреду показать ее врачу и психологу. Потом повернулся к Саландер и жестом приказал следовать за ним.
Оказавшись в коридоре, Альвар буквально кожей чувствовал, как вокруг него накаляется атмосфера. Недовольство сдерживалось, бурлило, в любой момент готовое выплеснуться наружу. Альвар толкнул Саландер в камеру, проскользнул следом и запер дверь, в которую уже колотили кулаки. Коллеги отчаянно призывали женщин к порядку. Альвар молчал, не сводя глаз с Саландер. Сердце его билось в груди, как молоток. Лисбет приблизилась к столу, не удостоив его ни единым взглядом, и задумалась, взъерошив пальцами волосы.
– Я привыкла сама отвечать за свои поступки.
– Я всего лишь хотел тебя выгородить, – оправдывался Альвар.
– Не ври. – Она впервые подняла на него глаза. – Ты хотел выглядеть лучше, чем ты есть… Все нормально. Можешь теперь уйти.
Альвар не договорил. Он хотел объясниться как следует, но боялся показаться смешным. Уже в дверях он услышал за спиной голос Саландер:
– Я ударила ее в гортань и попала как раз куда нужно.
«В гортань», – мысленно повторил Альвар, прокладывая себе путь в толпе заключенных.
* * *
В ожидании Лулу Хольгер Пальмгрен пытался вспомнить, что же такого было в тех документах. Что он мог там проглядеть? Историю с удочерением Лисбет? Но он всегда знал о ней. И о том, как ее отец насиловал Агнету – тоже… Ладно, скоро все прояснится. Лулу всегда пунктуальна. Она работает четыре дня в неделю, и сегодня как раз ее вечер. Хольгер истосковался по ней. Лулу положит его в постель, поставит морфиновый пластырь и принесет документы из нижнего ящика стола в гостиной, куда положила их после визита Май-Бритт Торелль.
Хольгер пообещал себе быть внимательным. Может, хоть на этот раз ему удастся помочь Лисбет… В этот момент в бедро словно вонзили нож, и он застонал от боли. «Где же ты, Лулу, приходи скорее», – мысленно взмолился Хольгер. И она явилась – не прошло и пяти минут, в течение которых он ждал, барабаня пальцами здоровой руки по одеялу. На лестнице послышались шаги, дверь заскрипела. Какое чудо, что она пришла на двадцать минут раньше… Но Лулу вошла молча, без обычного громкого приветствия, быстро проскользнула в гостиную, а затем в спальню.
Хольгер затаил дыхание. Бесстрашие – одна из немногих привилегий старости. Трудно напугать того, кому нечего терять. Но страх Пальмгрена был другого рода. Сейчас Лулу вложит ему в руки бумаги, при помощи которых он сможет помочь Лисбет. В кои-то веки старик почувствовал, что ему есть для чего жить.
– Привет.
– Господи, ты не спишь! А я так надеялась…
– Я ждал тебя. Я никогда не сплю в твою смену.
– Но ты был такой усталый в последние дни. Думаю, это поездка в тюрьму так тебя измотала…
Лулу появилась в дверях в разноцветном африканском платье, с яркой косметикой на лице.
– Тебе было тяжело со мной?
– Не надо об этом.
– Прости, я хотел как лучше.
– Ты все делаешь лучше некуда. Твоя главная проблема в том, что ты слишком часто извиняешься.
– Прости.
– Ну вот, видишь…
– Что с тобой, Лулу? Ты сегодня такая нарядная…
– Познакомилась со шведским мужчиной из Вестерханинге. Инженер и с новой «Вольво», представляешь?
– Он, конечно, без ума от тебя.
– Надеюсь.
Лулу поправила подушку и помогла Хольгеру сесть. Пока спинка больничной койки со скрипом принимала вертикальное положение, Лулу не переставала щебетать о мужчине из Вестерханинге по имени Роберт или Рольф – Хольгер слушал ее плохо. Наконец она положила ладонь ему на лоб.
– Ты вспотел, старичок. Пожалуй, пора принять душ.
Никто не умел говорить глупости с такой нежностью, как это делала Лулу. Обычно Хольгер любил поболтать с ней, но сегодня он молчал, глядя на неподвижную левую руку, и чувствовал, как в нем поднимается раздражение на собственную беспомощность.
– Прости, Лулу. Не могла бы ты для начала сделать для меня кое-что другое?
– Всегда твоя услуга, – послушно отозвалась девушка.
– «Всегда к твоим услугам», – поправил Хольгер. – Будь добра, принеси бумаги из нижнего ящика. Мне надо просмотреть их еще раз.
– Но там такие ужасы… – схватилась за голову Лулу. – Ты же сам рассказывал.
– Ужасы, – подтвердил Хольгер. – Тем не менее мне надо взглянуть на них еще раз.
– Конечно, конечно…
Лулу исчезла в гостиной и вскоре появилась снова, с пачкой бумаг. Теперь их как будто было больше, чем в прошлый раз. Как видно, Лулу прихватила из ящика что-то лишнее. У Пальмгрена от волнения перехватило дыхание.
– Вчера ты как будто был повеселее, Хольгер, – услышал он голос Лулу. – Это опять та Саландер, да?
Она водрузила кипу на ночной столик, освободив для нее место среди таблеток и книг.
– Это она. Было ужасно видеть ее в тюрьме.
– Понимаю.
– Можешь прихватить мою зубную щетку… Заодно поставить пластыри… и… пододвинь мою ногу чуть влево, ладно? Все тело ниже пояса… – Хольгер замолчал, подбирая слова.
– Как будто ножами режут? – подсказала Лулу.
– Именно, ножами, – согласился Хольгер. – Я так часто это говорю?
– Ты все время так говоришь, – кивнула Лулу.
– Вот видишь… это старческое. А теперь я хотел бы заняться бумагами… Слушай, не пора ли тебе навестить твоего Рогера?
– Рольфа, – поправила Лулу.
– Рольфа. Надеюсь, он порядочный человек. Это главное.
– Ты уверен? – переспросила Лулу. – А ты всегда встречался только с порядочными женщинами?
– Мне следовало бы встречаться только с порядочными, скажем так.
– Все вы так говорите, а сами только и делаете, что бегаете за смазливыми мордочками.
– Не скажи…
Терпение Хольгера было на исходе. Он попросил Лулу немедленно дать ему кипу, которую не смог удержать даже здоровой рукой. Лулу еще меняла сорочку и ставила морфиновые пластыри, а Хольгер уже погрузился в чтение. Время от времени он поднимал голову от бумаг, чтобы сказать Лулу что-нибудь приятное и ободряющее, и на прощание пожелал ей удачи с этим Рольфом или Рогером.
Далее Хольгер целиком погрузился в чтение. Бумаги в большинстве своем были медицинскими отчетами, протоколами обследований, рецептами и указаниями лечащим терапевтам – за подписью все того же психиатра Петера Телеборьяна. От одного перечня принудительных мер у Пальмгрена побежали по спине мурашки. И все-таки ничего нового во всем этом не было. А главное – старик не видел в бумагах того, что интересовало Лисбет. Он пролистывал их снова и снова, даже поднеся к глазам лупу, пока наконец ему не попалось нечто, что привлекло его внимание.
Собственно, это было не бог весть что – коротенькая записка за подписью Телеборьяна, касающаяся перевода Лисбет в клинику Уппсалы. Но в ней Хольгер увидел то, что искал: имена.
Пациентка, ранее известная из Реестра изучения генетики и среды (РИГС). Принимала участие в Проекте 9 (результат: неудовлетворительный). Решение о помещении в приемную семью, принятое профессором социологии доктором Мартином Стейнбергом, нереализуемо: пациентка проявляет склонность к побегам и отличается исключительной изобретательностью. Подробнее – см. инцидент с Г. в квартире на Лундагатан: пациентка бежала из дома в возрасте шести лет.
Шесть лет? Не об этом ли «инциденте» Лисбет говорила ему в тюрьме? И кто в таком случае фигурирует под литерой Г, женщина с родимым пятном на шее? Возможно, хотя утверждать трудно. Он еще раз перечитал записку и не смог удержаться от улыбки. «Отличается исключительной изобретательностью», – пишет Телеборьян. Есть вещи, очевидные даже идиоту. Хотя оснований для веселья мало. Если верить этой записке, Лисбет хотели забрать из семьи уже в раннем детстве.
Мать, Агнета Саландер, определена в интернат в Эппельвикене – тяжелое повреждение мозга вследствие удара по голове. Ранее встречалась с психологом Хильдой фон Кантерборг, которая, нарушив врачебную этику, рассказала ей о секретных списках. От дальнейшего общения с пациентами отстранена. О прочих мерах – см. у профессора Стейнберга и Г.
Мартин Стейнберг? Хольгер задумался. Имя показалось ему знакомым. Не без усилий – что ему сейчас давалось без усилий? – Пальмгрен набрал его на мобильнике в «Гугле». Ну, конечно… Как же он мог забыть? Хотя друзьями они с Мартином Стейнбергом никогда не были. В первый раз их пути пересеклись лет двадцать пять тому назад. Не кто иной, как Стейнберг, выступал экспертом по делу одного парня, которого обвиняли в нанесении телесных повреждений собственному отцу. Хольгер защищал его в суде и страшно обрадовался, когда Стейнберг встал на его сторону. Он ведь уже тогда был членом престижных комитетов и комиссий. Его методы многие называли устаревшими и негибкими, но в тот раз они сработали. Клиент Пальмгрена был оправдан. Тогда они выпили по бокалу вина с Мартином Стейнбергом и потом время от времени встречались и всегда тепло приветствовали друг друга. Кто знает, может, и на этот раз Хольгеру удастся выудить из Стейнберга что-нибудь полезное?
Старик размышлял, лежа в постели с кипой бумаг на груди. Что, если позвонить ему прямо сейчас? Пока Хольгер взвешивал все «за» и «против», морфиновый пластырь начал действовать. Боль в бедре поутихла, словно теперь в мышцы вонзали не ножи, а тоненькие иголочки. Он должен был перебороть себя, ведь Лисбет просила… Теперь у него на руках документы, осталось разработать новую стратегию. Хольгер набрал номер и, пока шли сигналы, смотрел на часы. Двадцать минут одиннадцатого – поздновато для звонка. Хотя ему звонили и позже… В любом случае он должен быть предельно осторожен.
Его размышления прервал голос Стейнберга – настолько уверенный и властный, что Хольгер сразу смутился. Он извинился, представился. Стейнберг не выказывал ни раздражения, ни неудовольствия. Выслушав поздравления Хольгера с многочисленными премиями и назначениями, о которых только что узнал из «Википедии», профессор проявил взаимную вежливость и осведомился о его здоровье.
– Что вам на это сказать? – рассмеялся старик. – В мои годы радуешься любой болячке – хоть так понимаешь, что жив.
Мартин Стейнберг рассмеялся вместе с ним. Потом пришло время воспоминаний о прошлом. И только после этого Хольгер перешел к делу. Один из его клиентов, сказал он, заинтересовался работой профессора Стейнберга с так называемым Реестром. Лишь произнеся это слово, Хольгер понял, что ошибся. Стейнберг не то чтобы испугался, но сразу занервничал.
– Не понимаю, о чем вы, – перебил он Пальмгрена.
– В самом деле? – удивился Хольгер. – Но здесь черным по белому написано…
– Где написано?
– В бумагах, которые я держу в руках.
Уверенность вмиг выветрилась из голоса Пальмгрена, теперь он как будто оправдывался.
– Но что именно там сказано? – продолжал наседать профессор.
– Для этого я должен присмотреться внимательнее.
– Вам непременно надо это сделать.
– Уж не путаю ли я чего… знаете, такое бывает со стариками.
– Бывает, – согласился Стейнберг все в том же натянуто-шутливом тоне.
Профессор нервничал и безуспешно пытался это скрыть. Но хуже всего было то, что он прекрасно осознавал безуспешность этих попыток.
– Не исключено, что и в бумагах допущена какая-то ошибка, – подливал он масла в огонь. – А что за клиент?
Хольгер пробормотал, что этого сказать не может. Теперь он лишь выжидал момент, чтобы прекратить неприятный разговор. Но, не успев положить трубку, старик уже понял, что беседа в любом случае не останется без последствий. Как он только мог быть таким идиотом? Он хотел как лучше, но в результате только подставил себя.
Тем временем на Лильехольмен опустилась ночь. Бессильная злоба на самого себя вылилась в новый приступ боли в спине и бедрах. Хольмер Пальмгрен заохал – что за проклятье эта старость…
Глава 7
7 июня
Проснувшись рано утром в воскресенье, Микаэль Блумквист первым делом прошмыгнул на кухню, чтобы не будить Малин. Он надел джинсы и серую хлопковую рубашку, приготовил крепкий капучино и бутерброд и сел за стол, обложившись свежими газетами. Позавтракав, Микаэль включил компьютер и задумался. С чего начать? Он перерыл все, что только можно, – архивы, списки и базы данных, постановления судов, завещания, бухгалтерские книги и налоговые декларации. Он обходил ограничения доступа, пользуясь статусом журналиста, и умел отыскать лазейку даже в самых, казалось бы, безнадежных случаях. Но, сколько Блумквист ни рылся в мусорных баках – почти в буквальном смысле этого выражения, – сколько ни изучал старые фотографии, за которыми забирался в самые труднодоступные тайники, так и не смог обнаружить ни единого свидетельства об усыновленных или внебрачных детях в роду Маннхеймеров.
Он привык доверять журналистскому инстинкту – хотя до сих пор не мог понять, насколько это правильно. И сейчас этот инстинкт ясно подсказывал ему, что Ивар Эгрен неспроста обозвал Лео Маннхеймера «цыганом». На первый взгляд все это казалось в высшей степени странным. Уж коли речь шла о пресловутой «голубой крови», здесь Лео имел перед Эгреном все преимущества. В конце концов, он являлся отпрыском рода, известного по меньшей мере с XVII века. Очевидно, за этим оскорбительным эпитетом стояло нечто, что Микаэлю только предстояло выяснить.
Уже первые попытки навести справки в Сети вызвали у Блумквиста невольную улыбку. По какой-то непонятной причине поиски фамильных корней превратились в последнее время в нечто вроде общенационального движения. Интернет изобиловал сайтами, на которых выкладывались сканированные церковно-приходские книги, данные мигрантских служб, подушные переписи и генетические базы данных. Это было золотое дно, но только для тех, кто ищет предков в далеком историческом прошлом. Таким, при наличии денег и терпения, предоставлялась возможность сколь угодно долго отслеживать перемещения своих пращуров с континента на континент – вплоть до африканской прародины человечества.
Иначе обстояло дело с теми, кто попал в приемную семью в недалеком прошлом. В отношении таковых действовал семидесятилетний запрет на разглашение тайны усыновления, который мог быть снят лишь в исключительных случаях и только по решению суда. Хотя именно «исключительность» журналисты понимали по-своему. И Микаэль Блумквист знал не хуже, чем его не отличавшиеся особой деликатностью коллеги: на то и существуют запреты, чтобы их обходить.
Часы показывали половину восьмого. Малин все еще нежилась в двуспальной кровати, а над Риддарфьёрденом уже занимался солнечный день. На сегодня была назначена лекция Лео Маннхеймера в Музее фотографии, которую они с Малин собирались посетить. Но перед этим Микаэль должен был попытаться навести справки о Лео Маннхеймере. Выходной – не самое подходящее для этого время, почти все инстанции закрыты. Ко всему прочему Микаэль был вынужден признать, что после вчерашнего разговора с Малин он совершенно утратил симпатию к своему герою. Последнее, впрочем, не имело к делу никакого значения. Блумквист и не думал отступать. Первым делом следовало взять в государственном архиве церковно-приходскую книгу с записью о рождении Лео. Если Микаэлю откажут, у него будут основания для подозрений. Хотя совсем не обязательно. Церковно-приходские книги засекречивают по разным причинам. Микаэль должен идти дальше и сделать запрос на персональное досье Лео и его родителей. В персональных досье – которые засекречивают лишь в редких случаях – обычно имеются сведения о перемене места жительства. Если на момент рождения Лео он и Вивека с Херманом были приписаны к разным приходам, есть основания полагать, что они не являются его биологическими родителями. Прежде всего Микаэль имел в виду Вестерледский приход в Нокебю.
Он написал запросы в государственный архив, однако внезапно вспомнил, что не может отправить их под своим именем. Оно как красная тряпка – чиновники сразу же заподозрят неладное. Далее пойдут слухи – Микаэль Блумквист не берется за расследование просто так. Огласка нужна ему в последнюю очередь, особенно если дело Лео Маннхеймера действительно окажется щекотливым. Микаэль решил позвонить в архив завтра утром и воспользоваться своим правом на анонимность. Хотя у Блумквиста оставалась еще одна лазейка – Хольгер Пальмгрен. Сумел же он, в конце концов, добраться до Флудберги. В любом случае стоит позвонить старику и осведомиться о его здоровье. Микаэль достал мобильник и взглянул на часы: не рановато? Нет, Пальмгрен встает на рассвете и день недели не имеет для него никакого значения. Он набрал номер Хольгера, но тот оказался недоступен. Попытка дозвониться на стационарный телефон также успехом не увенчалась. Микаэль снова взял мобильник, когда услышал за спиной шаги босых женских ног и, расплывшись в улыбке, обернулся.
* * *
Хольгера Пальмгрена совсем не удивило, что его мобильник не работает. Что у него вообще работало? Промучившись несколько часов болями в ногах и спине, Хольгер чувствовал себя самым жалким существом на свете. В конце концов, что с ним происходит? Он уже понял, что вчерашний разговор – ошибка. Стейнберг – обыкновенный отморозок, в каких бы там комиссиях он ни состоял. В пользу этого говорит уже одно его решение о помещении Лисбет в приемную семью вопреки воле ее матери, не говоря уже о ней самой. Боже ты мой, как же можно быть таким дураком! Пальмгрену нужно было срочно дозвониться до Лисбет. Но как это сделать без мобильника? Стационарный телефон Хольгер давно отключил – уж слишком часто досаждали ему звонками продавцы разного рода услуг. Он, поди, и разъем из гнезда вынул…
Так и есть. Хольгер повернулся, превозмогая боль, перегнулся через край кровати и вставил разъем в гнездо. Потом упал на постель, полежал несколько минут, тяжело дыша, и только после этого нашел в себе силы поднять телефон на ночной столик. Хольгер поднес к уху трубку. Гудки есть, а это уже кое-что. Хольгер позвонил в телефонное агентство и попросил соединить его с администрацией женской колонии во Флудберге.
Пальмгрен не ожидал, что там очень обрадуются его звонку, и все-таки неприветливость в голосе женщины сразу смутила его.
– Меня зовут Хольгер Пальмгрен, – представился он. – Я адвокат и хотел бы поговорить с сотрудниками отдела охраны. Дело срочное и крайне важное.
– Вам придется подождать, – холодно отозвалась женщина.
