скачать книгу бесплатно
Сыщик увидел в своём воображении собственного отца, фирменно проводящего большим пальцем по безымянному.
«Интересно, как бы он отреагировал, если бы узнал подобное обо мне?»
Мать была убита горем и демонстрировала это на полную катушку, отец же изо всех сил старался успокаивать ее и завёл в дом. Когда они остались наедине, Стрелецкий спросил:
– Доволен? – вопрос звучал весьма сурово.
Лёша, гладя успокоившуюся собаку, ответил:
– Ты так говоришь, будто я его убил. Почему Антонов не сказал родителям о смерти брата?
– Дюпен, угомонись! У тебя вообще сердце есть? – а этот вопрос звучал довольно громко.
– Есть. А ещё у меня есть дело, с которым нужно разобраться, – ответ был в разы тише.
– Дела у тебя, считай, нет. У тебя нет ни одной внятной и самодостаточной причины продолжить этот следовательский абсурд. А значит, сегодня всё закончится. И, слава Богу, – шагая туда-сюда, резюмировал усатый коллега.
Лёша в ответ подарил собеседнику лишь молчание в коробке из-под прогулки по кругу диаметром в три метра.
Спустя несколько минут, Стрелецкий спросил:
– Я не понял, ты, что ли, всё ещё хочешь поговорить с ними?
Несмотря на харизматичное молчание (здесь оно было лишь ширмой юного сыщика от внешнего мира), вся эта ситуация взяла в тиски молодого человека и грозный вопрос, заданный в практически риторическом тоне, был последней каплей. Не снимая ширмы, Лёша направился к машине. Но тут из дома вышел глава семейства. К счастью для юнца, мужчина не осознал передвижений сыщиков и сказал:
– Я так понимаю, вы хотите поговорить?
Эта фраза была маленьким лучом света в кромешной темноте очевидности. И Лёша решил смотреть на лучик в оба глаза.
Из беседы выяснилось, что родители всё же общались с погибшим. Реже, чем с Семёном, но общались. Оказалось, что жертва была в депрессии последние четыре месяца. Родители говорили с ним в последний раз за день до смерти. В этой беседе парень был очень эмоционален, извинялся за всё. Сказал, что постарается всё возместить и обеспечить им комфортное существование. Так же выяснилось, что братья нечасто общались между собой, чуть ли не реже чем сами родители с Женей. Лёша сообщил отцу, что его сын говорил иначе:
– Это похоже на Сёму. Он любит приврать, – пояснил Павел Викторович, – просто постыдился, видимо, вот и захотел приукрасить.
В ответ на это Стрелецкий понимающе кивал. Юный сыщик решил хвататься за всё, что можно, и выяснил, когда Семён летал в Египет и другие страны. Дорогенский рассказал Антонову старшему, что было известно, пытался убедить Павла Викторовича, что тут не так всё просто, и тонко агитировал его написать заявление в полицию. Но, услышав пропаганду версии об убийстве, Михаил Иванович вступил в беседу со смачной порцией контраргументов от лица здравого смысла и затем, положив руку на плечо Дорогенского, сказал:
– Нас вызывают в управление.
Он видел убитый вид Антонова, который был близок к тому, чтобы окончательно поплыть от симбиоза комплекса эмоций нечеловеческой силы и прямого потока неоднозначной информации, призывающих к действию. Отец ещё недавно двоих детей всего лишь хотел покрасить задний фасад дома в коричневый цвет, а в итоге в этот цвет окрасилось всё вокруг и явно не на один день. И всё же его хватило на то, чтобы последней фразой, услышанной следователями от пенсионера стала:
– Я подумаю. До свидания, – от этих слов слишком отчётливо веяло леденящим душу холодом и отчаянием.
Едва закрыв дверцу калитки, Стрелецкий сказал:
– Знаешь, я думал, что ты просто баран упрямый. Но ты пошёл ещё дальше, показав своим упрямством, кто ты есть на самом деле. Ты – придурок бессердечный, – после чего последовал хлопок двери машины.
«Как будто у него в голове существительное априори не может быть оскорбительным без прилагательного».
Конечно, подобные реплики всегда рождают в наших головах ответы, причём эти ответы с течением времени меняются от острых и эмоциональных до спокойных и нейтральных. Лёша знал это. Если кто-то стал заложником эмоций, то это не повод следовать такому примеру. Лёша понимал это. Родителям невероятно больно от факта смерти их детей, которые всегда будут маленькими цветочками радости и любви для отцов и матерей. Это невосполнимая утрата. Со смертью детей что-то умирает в их папе и маме. Лёша чувствовал это. Но эта смерть не случайна, за ней стоит кто-то и это точно не невезение во время ночной пробежки, а значит, нужно этого «кого-то» найти, и нельзя терять ни одной возможности приблизиться к злодею, даже если из-за этого придётся вынуждать отца эмоционально напрягаться и подводить к нервному срыву. Лёша ощущал это. Но, что же он сказал? Ничего. Это ему виделось лишним. Что же он делал? Он ждал и предвкушал, ведь всего лишь через два часа Семён Антонов придёт на опознание. Но предстояли еще сорок минут ожидания под аккомпанемент ворчаний Стрелецкого и музыки по радио.
7
– Вы готовы? – спросил Иван Соломонович.
Антонов лишь кивнул. И, спустя несколько мгновений, он увидел лицо брата и как будто застыл.
Дорогенский намеренно прервал его:
– Это он?
– Да, да. Это он. Он как будто спит, товарищ следователь, – с небольшими паузами выдавил из себя Семён.
Товарищ следователь в ответ лишь дал немое указание судмедэксперту закрыть лицо жертвы.
Иван Соломонович на прощание посмотрел очень жалостливо и сочувствующе в глаза Антонова и похлопал по плечу.
«Надеюсь, и я смогу сопереживать другим после стольких смертей».
– Я бы вновь хотел задать вам пару вопросов, – на выходе из морга заявил Дорогенский.
Окинув взглядом не самое располагающее к диалогу помещение, брат жертвы спросил:
– Ох, здесь?
– Зачем же, поднимемся в мой кабинет, – указывая кистью направление, ответил сыщик.
– У вас есть свой кабинет? – Удивился Антонов.
– Я думаю, ваше удивление сойдёт на «нет», когда вы его увидите.
Особенность кабинета гость полностью прочувствовал на себе, так как расстояние между столами сыщиков было на полмиллиметра больше, чем длина согнутых коленей брата жертвы в купе со спинкой стула, предоставленного ему. Ощутив это сполна, Семён Павлович не стал таить чувства в себе, но позволил им выйти лишь в завуалированной форме:
– М-да уж, вы были правы.
– Извините за это, – внезапно для всех сказал Стрелецкий.
– Да ладно, в тесноте да не в обиде, как говорится, – ответил Антонов.
– Да нет, я вообще про ситуацию, – утомлённо ответил усатый коллега Лёши.
На это замечание Антонов обернулся, посмотрел в глаза Стрелецкого и слегка улыбнулся. Дорогенский, дабы не заострять внимания на этом, сразу же начал:
– Скажите, а почему Вы не сообщили родителям о случившемся?
– А вы откуда знаете? Вы говорили с ними? – подняв брови, спросил Семён.
– Да, ездил сегодня, – ожидая напряжённого момента, ответил следователь.
– Секундочку. И вы сказали им? – раскрыв широко глаза, спросил Антонов.
«Ну вот, начинается».
– Да, пришлось.
– Зачем?! Да и для чего вообще поехали к ним?! – положив кисти на стол, поднял тон голоса гость.
– Потому что я считаю, что за смертью вашего брата кто-то стоит, и пытаюсь собрать информацию из всех источников, – спокойно ответил Алексей.
– Ого. Но, похоже, вас в этом мнении мало кто поддерживает, – сказал Семён, оглянувшись на соседа, не стесняющегося натужно вздыхать и желавшего лишь бы поскорее это закончилось, дабы он смог поесть.
– И, тем не менее, за расследование отвечаю я и мне абсолютно всё равно, кто меня поддерживает в этом мнении, а кто нет.
– То есть вы от мнения людей не зависите, верно? – прищурившись, поинтересовался Антонов.
Пришла очередь вздохнуть Дорогенскому, после чего последовали слова:
– Семён Павлович, давайте сначала вы ответите на мои вопросы, а потом уже я на ваши. Так почему вы не сообщили родителям?
Сдержав недовольство, собеседник ответил:
– Почему-почему. Такое ведь по телефону не скажешь и через веб-камеру тоже не то. В такие моменты нужно рядом быть. А я вчера был убит этой внезапной новостью, не мог ехать куда-то. Хотел сегодня после того, как тело заберу.
– Семён Павлович, ваш отец сказал, что у вас с Евгением не было особой близости, – стараясь звучать как можно более холодным, произнёс молодой следователь.
Человек напротив глубоко вздохнул, затем опустил голову (насколько это ему позволял стол прямо перед ним), после чего ответил:
– Да, виноват. Соврал вам, просто… – тут он замолк на мгновение, – просто я как понял, что Жени больше нет, то сразу осознал насколько дерьмовым братом был и так стыдно стало, так противно… – на сей раз молчание было задуманным.
Стрелецкому вновь захотелось извиниться, но вместо этого он просто смотрел на юного коллегу, как на педофила с 30-летним стажем. Но объект его взора и не думал останавливаться:
– Родители говорили вам о звонке Евгения?
– О-о-ох. Вы и про это в курсе, – положив кисти на затылок, ответил Антонов.
– Значит говорили, Вы пытались связаться?
– Да, он не брал трубку, – напряжённо пояснил Семён.
«Похоже, придётся давить сильнее».
– И проведать его вы не посчитали нужным? – Быстро озвучил вопрос парень.
– Я хотел это сделать на следующий день, – тон его всё больше походил на грозный.
«Надо же тебя как-то вывести хоть немного. Только так ты можешь что-то сказать».
– Ясно. Скажите, кончина брата была для вас совсем неожиданной?
– А что, я, по-вашему, должен каждый день ожидать кончины брата? – это уже определённо был грозный тон.
– Нет, но, – начал говорить юный сыщик, однако внезапно Семён снова взял пальму первенства в беседе в свои руки, а точнее – рот:
– Постойте. Вы что думаете? Вы, думаете, это я убил Женю?! – изумлённо воскликнул Антонов.
– Нет, – Лёша был олицетворением спокойствия, жалко только, что у его соседей по недокабинету были другие роли. Стрелецкий всё сильнее демонстрировал стыд. Хотя и о голоде забывать не стоит. А вот с Антоновым сложнее: что же он думает, что он чувствует? Комплекс эмоций, впрочем, имел право на существование, но Дорогенский во всё всматривался и во всём искал либо ответ, либо подтверждение своих ответов.
– А что тогда?! – Градус напряжения неизменно шёл вверх.
– Я это к тому, что у вашего брата была депрессия четыре месяца, но вы почему-то об этом тоже ничего не сказали, хотя между ней, звонком родителям и смерти определённо есть связь. И вообще, к чему столько экспрессии? – вопрос был задан в качестве провокации.
– Столько экспрессии? Посмотрел бы я на вас в моей ситуации. Не сказал я, потому что по вашему описанию это вообще не похоже на самоубийство. Так зачем говорить лишний раз? Гордиться-то тут нечем особо, – говоря эти слова, Антонов успокаивал себя и достиг в этом деле успеха.
«Нет-нет, не приходи в себя так быстро».
– Но я же спрашивал у вас, – положив локти на стол и опёршись подбородком на кисти, отметил Лёша.
– Вы спросили, не видел ли я чего-то необычного в последнее время. А оно у каждого своё, – на лице Семёна от улыбки вот уже семь минут не оставалось ни следа.
– Я не думал, что вы запоминали такие подробности. Запомнить такую мелочь в шоковом состоянии – удивительно, – Дорогенский явно давил. У него не было выбора. Никаких явных зацепок хоть за что-то, нет. И вариант «принять и успокоиться» он в упор не видел.
Антонов вгляделся в глаза напротив:
– Знаете, у меня ощущение, будто я иду по минному полю при разговоре с вами. И, как мне кажется, это было бы уместно на допросе. Но разве это допрос?
– В том и дело, что нет. И поэтому вы имеете полное право покинуть этот кабинет, – ремарка Михаила Ивановича была так внезапна и звонко подана его голосовыми связками, что её эффекта хватило бы на смиренный и молчаливый вылет пулей десятерых школьников после звонка с урока. Дорогенский даже опешил от такого поворота, хотя во многом он был весьма предсказуем.
«Итальяшка, что же ты никак не угомонишься».
– Пожалуй, вы правы, а то мне что-то поплохело совсем.
После этих слов гость довольно быстро попрощался и вышел. Около десяти секунд Дорогенский переводил взгляд то на лицо соседа, то на дверь. Но вдруг встал и выбежал из кабинета. Резко и внезапно для себя самого, оставшись единственным живым существом в кабинете, Стрелецкий крикнул вдогонку молодому коллеге:
– Лучше бы этот Антонов врезал тебе. Может, хоть так в себя придёшь, – и достал пластиковую коробку. Обед же!
А сыщик хотел поравняться скоростями с Семёном, однако параллельно следовательскому бегу кто-то кому-то крикнул (вероятнее всего кричали Игорю): «Игорь! Твою ж мать!»
Затем Семён резко прекратил свой ход, а этого юный сыщик никак не мог это предвидеть и вынужден был тормозить о спину своего крайнего собеседника. На удивление пострадавший от неумышленного побега отреагировал абсолютно спокойно:
– Вах! Вы уже решили в атаку пойти, – усмехнулся Антонов.
«Опять этот резкий переход от ярких эмоций к умиротворению».
– Извините, я просто не ожидал, что вы остановитесь.
Обычно в беседах эта фраза подразумевает в переводе на спокойный язык: «Чего же ты остановился?». Семён же либо этого не понял, либо не посчитал нужным объясняться. Алексей наверняка бы задал этот вопрос, если бы у него перед глазами не стоял другой, куда более важный, потому как он был полон уверенности, что сейчас подаст ложку дёгтя своему собеседнику:
– Последний момент, требующий прояснения. Когда вы ездили в Египет в последний раз? – с ярой искрой в глазах произнёс Дорогенский.
Антонов улыбнулся и ответил:
